— Потанцуем?
— Ай-ай-ай, мой длинный язык! — пробормотал Слейтер себе под нос, а Сэра забрала у Грэма стакан и, поставив рядом со своим, решительно повела его, бессловесно-покорного, в другую комнату, где грохотала музыка.
Потом они танцевали. Он не мог вспомнить, под какую пластинку, пленку или хотя бы мелодию. Во время медленных танцев он сквозь одежду ощущал тепло ее тела. О чем у Них шел разговор, он тоже не вспомнил. Они танцевали и танцевали. Грэм вспотел и натер ноги, а вскоре у него вдобавок заныли все мышцы, словно это был не танец, а марш-бросок через незнакомый, шумный, труднопроходимый лес, где ожившие деревья мягко толкали его в темноте; вокруг не существовало ни души, кроме них двоих.
Она неотрывно смотрела на него, а он пытался скрыть свои чувства, но во время танца ему постоянно хотелось остановиться, не разнимая рук, и просто постоять в молчаливом удивлении, чтобы через неподвижность выразить то, что он не способен был передать в движении. Хотелось обнимать ее, прижимать к себе, вдыхать ее запах.
Прошло немало времени, прежде чем они вернулись в гостиную. Слейтера там уже не было. Кто-то унес с каминной полки вино и стакан Сэры. Они по очереди допивали то, что осталось в стакане Грэма. Он избегал встречаться с нею взглядом. На ее щеках по-прежнему не было румянца, но теперь от нее исходил какой-то физически ощутимый жар, который передавался ему. В гостиной, как ему показалось, стало совсем темно и тесно. Люди передвигались, толкались, смеялись и галдели, но для него их как бы не существовало. В призрачном полумраке белый шрам, прорезавший белую кожу вокруг ее шеи, словно излучал какое-то свечение.
— А ты неплохо танцуешь, — сказала она.
— Я совсем... — начал было он, но запнулся. — Очень редко... Я только... — Он вконец оробел. Сэра улыбнулась:
— Ты сказал, что занимаешься живописью. Учишься в колледже?
— Да, на втором курсе, — ответил он и тут же прикусил язык. Получилось, будто он стремится доказать, что вышел из школьного возраста. Ему не раз говорили, что у него детское лицо. Когда он заходил в паб, его частенько спрашивали, сколько ему лет. А ей сколько лет? И сколько она дала бы ему на вид?
— И что ты рисуешь? — спросила она.
Он пожал плечами, немного успокоившись; такой вопрос был для него не внове:
— Что задают. Этюды. Но на самом деле...
— Грэм, кто это прелестное создание?
Грэм затравленно оглянулся на голос мистера Хантера. Хозяин дома, исполин со скорбным лицом, был похож на Демиса Руссоса, облаченного в какой-то длинный коричневый халат. Грэм даже закрыл глаза. Мистер Хантер и внешне, и, по сути, оставался человеком шестидесятых. Его толстая рука сжала плечо Грэма.
— А вы темная лошадка, молодой человек! — Он шагнул к Сэре и почти загородил ее от Грэма. — Грэм настолько вами очарован, что потерял дар речи, а то бы он нас познакомил. Меня зовут Марти Хантер {Марти} — изумился Грэм); я хотел спросить, вы не пробовали позиро...
Тут кто-то вырубил электричество, музыка застонала прощальными томными басами, и воздух огласился одобрительным животным ревом.
— Ах, мать вашу... — явственно услышал Грэм голос мистера Хантера; темная громада протиснулась мимо него, бормоча: — Не иначе как это Вудолл, каждый раз одно и то же...
В кромешной тьме чиркали спички, щелкали зажигалки; Сэра, ахнув, прильнула к Грэму. Кругом уже вовсю плясали язычки пламени, а он только и успел что обнять ее за плечи. Когда зажегся свет, она тут же отстранилась и тряхнула головой; между ними все еще парило облачко ее духов. Вновь заиграла музыка, и гости разочарованно загудели: «Ну-у-у...».
— Извини, — услышал он ее голос. — Это глупость. Я и грозы боюсь... тоже. — Она рассеянно огляделась в поисках стакана, но Грэм уже протягивал ей остатки вина. — Вот спасибо, — сказала она и выпила все до капли.
— Не нужно извиняться, — сказал он. — Мне было приятно.
Она быстро подняла к нему лицо и робко улыбнулась, словно не доверяя его словам. Грэм облизнул губы, подался вперед и коснулся ее руки, сжимавшей пустой стакан. Сэра избегала встречаться с ним глазами.
— Сэра, я...
— Не возражаешь, если мы?.. — перебила она, бросив на него мимолетный взгляд, и поставила ненужный стакан на полку. — Мне как-то не по себе...
— Что случилось? — встревожился Грэм, придерживая ее за руку и за плечо.
— Прости, мне нужно... — Она уже шла к дверям, а он работал локтями, чтобы проложить ей дорогу.
В прихожей они снова столкнулись с мистером Хантером, который нес на руках апатично свесившую лапы черную кошку. Завидев их, он нахмурился.
— Что-то вы бледная, а? — обратился он к Сэре, а потом повернулся к Грэму. — Кажется, вашу подругу сейчас вырвет.
— Ничего подобного, — запротестовала Сэра, обратив к нему лицо. — Не обращайте на меня внимания. Мне просто надо полежать на снегу — и все.
Она устремилась вперед, к выходу, но мистер Хантер преградил ей путь:
— Нет уж, позвольте. Я найду вам более подходящее... идите-ка сюда. — Он опустил кошку на старый диван, придвинутый к стене, и повел Грэма с Сэрой вверх по лестнице.
Дойдя до конца Фэррингдон-роуд, Грэм миновал Истон-стрит и снова увидел строительную люльку, в какой работают маляры или стекломои. Почему-то она лежала на тротуаре, перевернутая вверх дном, в аккуратном кольце свернутого каната. Лето, сезон покрасочных и ремонтных работ. Пора генеральной уборки после снятия зимних чехлов. Он невольно улыбнулся, возвращаясь мыслями к той первой встрече, к тому странному, если — не сказать галлюциногенному вечеру. У него на пути, посреди тротуара, оказалась старушка, которая напряженно разглядывала противоположную сторону улицы, где стоял мужчина на костылях и ждал, когда можно будет перейти через дорогу. Грэм почти машинально набросал в уме зарисовку этой уличной сценки.
— Слейтер на моих глазах ушел с каким-то гориллоподобным Ромео, — сообщил мистер Хантер, когда они остановились на лестничной площадке второго этажа в его просторном доме. — Надеюсь, вы не рассчитывали, что он вас подвезет? — спросил он Грэма.
Грэм отрицательно покачал головой. Насколько он знал, Слейтер в жизни не садился за руль.
Мистер Хантер отпер ключом какую-то дверь и включил свет:
— Это комната нашей дочки; ну-ка ложитесь, милая девушка. А вы побудьте с нею, Грэм; на всякий случай скажу жене, чтобы к вам заглянула. — Перед тем как прикрыть за собой дверь, он поочередно улыбнулся Сэре и Грэму.
— Ну вот, — смущенно выговорил Грэм, когда Сэра присела на краешек подростковой кровати, — пришли. — Он закусил губу, не зная, что делать дальше.
Сэра опустила голову на руки. Глядя на иссиня-черный хаос ее волос, Грэм обмирал от желания и нерешительности. Когда она посмотрела ему в глаза, он только и спросил:
— Как ты? Что с тобой такое? Ну, в общем... что-то болит?
— Сейчас все пройдет, — сказала она. — Не сердись, Грэм. Если хочешь, возвращайся к ребятам. Мне ничего не нужно.
Он весь напружинился, шагнул вперед и присел у нее в ногах.
— Как скажешь, могу и уйти. Но лучше я тут побуду. Не хочу... оставлять тебя одну. Но если тебе надо посидеть в одиночестве... Там мне все равно будет неспокойно, буду все время думать, как ты тут...
Он соображал, как бы половчее ее обнять, но она сама прислонилась к нему и положила голову ему на плечо; от запаха ее духов у него поплыло перед глазами. Судя по всему, она задремала. Нельзя сказать, что они сидели обнявшись: руки Сэры тяжело и безжизненно, словно у марионетки, лежали на коленях. Придерживая ее за плечи, Грэм чувствовал, как ее знобит. Он проглотил застрявший в горле комок и принялся разглядывать комнату, от пола до потолка оклеенную постерами. Снупи, кони на солнечном лугу, Адам Ант, «Дюран-Дюран». Белый, будто игрушечный туалетный столик в углу, сверкающий аккуратными рядами флаконов и баночек. Сэра вздрогнула, и Грэм подумал, что она плачет. Он непроизвольно зарылся лицом в облако ее волос.
Сэра подняла голову, слез не было. Она положила руки на покрывало и стала пытливо вглядываться в его лицо: ее пристальный взгляд исследовал его правый глаз, потом левый, затем скользнул к губам. У него возникло такое ощущение, будто его изучают, чтобы навесить бирку; он чувствовал себя мотыльком, попавшим в темную полосу антимаяка, и не знал, как вырваться из плена этих внимательных черных глаз.
— Прости, Грэм, я не собираюсь с тобой заигрывать, — сказала она, снова опуская голову на руки. — Мне просто нужно кого-нибудь обнять, и ничего больше. У меня сейчас... ох... — Она тяжело покачала головой, прервав свои объяснения.
Он накрыл ладонью ее руку.
— Вот меня и обними, — предложил он. — Я не против. Тут все ясно.
Не поднимая лица, она привалилась к его плечу, потом ее руки осторожно обхватили его за пояс, и так они просидели еще очень долго; Грэм слушал отдаленный шум вечеринки и при этом чувствовал — и телом, и полукругом своей руки, лежащей на ее плечах, — каждый вдох и выдох Сэры, нежный прилив и отлив ее дыхания. «Умоляю, — заклинал он, — умоляю, не входите сюда, миссис Хантер. Не разрушайте это хрупкое неземное блаженство».
Он накрыл ладонью ее руку.
— Вот меня и обними, — предложил он. — Я не против. Тут все ясно.
Не поднимая лица, она привалилась к его плечу, потом ее руки осторожно обхватили его за пояс, и так они просидели еще очень долго; Грэм слушал отдаленный шум вечеринки и при этом чувствовал — и телом, и полукругом своей руки, лежащей на ее плечах, — каждый вдох и выдох Сэры, нежный прилив и отлив ее дыхания. «Умоляю, — заклинал он, — умоляю, не входите сюда, миссис Хантер. Не разрушайте это хрупкое неземное блаженство».
На лестнице послышались шаги, и Грэму показалось, что его сердце старается попасть им в такт, но шаги и смех удалились. Он обнимал Сэру, вдыхая ее аромат, и таял от ее близости. Его пьянили ее духи, само ее присутствие; он испытывал такое чувство... какого прежде не ведал.
Этого не может быть, твердил он себе. Что тут происходит? Что со мной делается? Это такое счастье, такое умиротворение, какого не приносила даже любовная близость. Ночные похождения в Сомерсете, в чужих домах или машинах, а то и прямо на траве, в лунном свете; тщательно подсчитанные и сопоставленные победы; они превратились в ничто. Сейчас существовало только это. Господи, надо же быть таким идиотом.
В январе, среди этого сумбура, в старом лондонском доме на Госпел-Оук, я теряю свое сердце. Где уверенность, что она когда-нибудь ответит мне взаимностью? Силы небесные, если бы можно было продлить этот миг, просто жить, быть вместе, прижимать ее к себе, чтобы не боялась грозы, лежать в ее объятиях.
Сэра снова шевельнулась, и Грэм невольно сравнил ее с ребенком, который вздрагивает во сне; он с улыбкой растворялся в плавном течении ее духов, струившемся от непослушных черных волос, но она проснулась и подняла голову, слегка отстранилась и посмотрела на него искоса, да так, что ему пришлось поспешно спрятать улыбку, которая не предназначалась никому.
— О чем задумался? — спросила она. У Грэма вырвался глубокий вздох.
— Я задумался о том... — с расстановкой ответил он, ощущая ее руки у себя на поясе (но нет; одна рука взметнулась вверх, чтобы убрать со лба волосы; правда, она тут же вернулась на прежнее место и сомкнулась с другой!), — о том... есть ли возможность определить, что это было за вино. Ну, вино у тебя в туфельке. Можно ли определить, какого года урожая... из каких виноградников... м-м-м... с южного или северного склона, с кислых или известковых почв.
Беззащитное бледное лицо в обрамлении черного ореола озарилось широкой улыбкой и вмиг оттаяло. Он задохнулся от этой красоты — и от того, что такая перемена произошла не без его участия. У Грэма даже раскрылся рот, но он вовремя это заметил.
— Тебе надо организовать конкурс по дегустации шампанского из женских туфелек, — засмеялась она.
Он довольно кивнул. Сэра вздохнула; выражение ее лица снова переменилось, она убрала руки и согнулась пополам, обхватив себя за плечи.
— Мне нужно в туалет, — сказала она. — Ты не уйдешь?
— Не уйду, — пообещал он и упрекнул себя за излишнюю серьезность, потом дотронулся до ее руки и спросил: — Как ты себя чувствуешь?
— Это нервы. — Сэра покачала головой и взглянула на его руку. — Спасибо тебе за... просто спасибо, и все. Я сейчас вернусь.
Она быстро поднялась и вышла из комнаты. Грэм повалился на кровать и широко раскрытыми глазами уставился в белый потолок.
Никогда в жизни он бы не поверил, что такое возможно. Со временем перестаешь верить в Деда Мороза, в волшебников, во всезнание родителей... и в такую вот бьющую через край, самозабвенную, безумную, сказочную любовь, которая считается идеалом. На деле все заканчивается сексом, изменой, разводом. Да, случаются увлечения, но чтобы любовь вспыхнула с первого взгляда, благоухания и прикосновения? У него? Куда улетучился его тщательно культивируемый цинизм?
Сначала Грэм лежал без движения и просто ждал. Через некоторое время он поднялся и начал мерить шагами комнату под высоким потолком, разглядывая ряды постеров и мягкие игрушки, два старых платяных шкафа, миниатюрную стойку-елочку для колец, увешанную дешевыми яркими побрякушками. Он пощупал плотные темно-зеленые гардины, выглянул в сад и рассмотрел соседний дом, высокий и неосвещенный. По небу разливался желтоватый свет; в саду пигментными пятнами белели плашки снега. Наконец дверь отворилась. Грэм радостно обернулся.
На пороге, покачиваясь и держась за косяк, стояла высокая, нетрезвая на вид женщина с острым лицом и соломенными волосами, одетая в красный спортивный костюм.
— Как ты тут, голубчик? — спросила она Грэма, оглядывая комнату.
Грэм попытался изобразить улыбку:
— Все в порядке, миссис Хантер. Миссис ффитч вышла... м-м-м... в туалет.
— Понятно, — сказала женщина. Грэм встречался с ней на торжественном вечере в честь окончания семестра, но она, похоже, его не узнала. — Ну, тогда ладно. Смотрите только... простыни не замарайте. — Она удалилась, прикрыв за собой дверь.
Грэм нахмурился, размышляя над ее словами. Тут дверь распахнулась снова, и перед ним еще раз возникла миссис Хантер.
— А мужа моего не видали? Я миссис Хантер, Марти — мой муж.
Грэм отрицательно покачал головой. Излишняя учтивость была бы ни к чему; он почти презирал эту пьяную особу.
— Нет, миссис Хантер, — сухо сказал он, — вашего мужа я не видел.
— М-м-м, — промычала она и ушла.
Теперь Грэм все время смотрел на дверь, но ее больше не открывали. Кутерьма вечеринки не утихала. В воздухе запахло чем-то подозрительным: то ли травкой, то ли смолистыми парами. Грэм вернулся к окну и стал рассматривать отражение комнаты в оконном стекле. Он посмотрел на часы и прикинул, сколько времени отсутствовала Сэра. Целую вечность. Может, пойти и проверить, не случилось ли чего-нибудь дурного? А вдруг ей это будет неприятно? А вдруг все же что-то случилось? Вдруг она лежит без сознания?
Грэм даже не знал, где находится туалет. Когда-то он пользовался удобствами на первом этаже. Спуститься и поискать? Но это может показаться назойливым; не исключено, что он ненароком откроет не ту дверь, вгонит кого-нибудь в краску. Он еще немного походил по комнате, затем полежал на кровати, сцепив руки за головой. Встал, опять подошел к окну, ожидая, что отражение двери вот-вот дрогнет.
Так и случилось. Грэм обернулся, но дверь уже закрывалась, а за ней мелькнуло мужское лицо.
— Ой, пардон, — произнес незнакомый голос.
Снаружи захихикала женщина, по ступеням застучали каблуки. Грэм в который раз повернулся лицом к окну.
В конце концов, у него засосало под ложечкой, в животе что-то сжалось и запульсировало болью, и тогда он решился выйти. Ему удалось найти только один туалет — все тот же, на нижнем этаже. В голове свербело: подергаю ручку, дверь откроется — а там никого. Она ушла. Я для нее пустое место. Он подергал ручку. Дверь была заперта изнутри.
Сейчас из-за двери ответит мужской голос, убеждал он себя. Но из-за двери ответил женский голос:
— Минутку, я сейчас. Прошу прощения.
— Сэра? — несмело спросил он дрогнувшим голосом.
Ответом было молчание. У него защипало в глазах: это не она. Откуда ей здесь взяться. Это на сто процентов не она.
— Грэм? Извини, пожалуйста. Я сейчас выйду. Ох, как я перед тобой виновата.
— Ничего, ничего. — Он осознал, что почти кричит, и заставил себя понизить голос. — Все в порядке. Все хорошо. Я подожду... там... в комнате, ладно?
— Да, подожди, пожалуйста. Пять минут.
Она не ушла! Грэм огромными прыжками помчался вверх по лестнице, перескакивая через три-четыре ступеньки; он молил бога, чтобы в его отсутствие комнату не заняла какая-нибудь озабоченная парочка, и проклинал себя за то, что посмел усомниться в Сэре. Теперь она будет думать, что он ей не доверяет.
Комнату никто не занял. С тяжело бухающим сердцем Грэм сел на кровать, сложил руки на коленях и уставился на нижнюю филенку двери. Я схожу с ума из-за того, что женщина задержалась в туалете, думал он. Одно это говорит, что я на седьмом небе. С кем можно этим поделиться? Со Слейтером? С мамой? Неужели у них с отцом было то же самое?
Сэра вернулась. Еще бледнее, чем прежде. Ее дыхание, стало прерывистым и неровным. Без единого слова она легла на кровать. Грэм за нее испугался, но когда она с закрытыми глазами повернулась на бок, лицом к нему, он заметил в ней нечто хрупкое, первозданно-манящее, и задрожал от страсти. Да что же это такое, я как насильник. Ведь ей плохо.
— Тебе... — Пересохший язык отказывался выговаривать слова, и Грэм начал снова. — Тебе нездоровится? Может, вызвать «скорую»?
— «Нездоровится», — эхом повторила она и улыбнулась. — Какое точное слово. — Теперь она открыла глаза и смотрела прямо на него. — Нет, я в полном порядке. Уверяю тебя. Это нервы. Я плакса, может, надо принимать валиум; только это все фигня. Мне сейчас нелегко, ты веришь? Надо еще многое утрясти. Извини, что доставила тебе столько беспокойства.