ВТОРАЯ
Ну, Славка Второй, ты даешь! Вот уж никогда от тебя такого выступления не ожидала! Напиться шампанского? А разве ты забыл, как нам на ферме говорили: не ходите в ресторации, не губите репутации, кто шампанского напьется, утром горько ужаснется?
ВТОРОЙ
На фиг эту ферму! Не было никакой фермы!
ВТОРАЯ
Ура! Не было никакой фермы! Ура шампанскому!
Прыжками слетают с террасы на веранду. Хлопок шампанского. Пена. Хохот. Бутылка мгновенно опорожняется.
ВТОРОЙ
Фу! Потрясающее впечатление! Весь мир мгновенно преобразился, как… как я не знаю что! Весь мир как бы затанцевал, Какаша Вторая.
ВТОРАЯ
Верно, верно, все как-то затанцевало в стиле ретро. Как старики наши иной раз начинают танцевать, подзарядившись от Фьюза и нахлебавшись шампанского. Все эти танцы конца двадцатого века – диско, ламбада, макарена. Но больше всего из их танцев мне нравится свинг. Даже для них этот свинг считается какой-то древностью, но они танцуют его с таким смешным азартом. Помнишь, они говорят, что в конце тысячелетия свинг вдруг снова вошел в моду?
Сцена наполняется звуками свинга.
ВТОРОЙ
Прекрасно помню. В конце тысячелетия мы с тобой завалились в университет Пинкертон на массовый урок свинга. То есть не мы с тобой, а старики, которые были тогда еще молодыми. Там были сотни ребят с напомаженными башками и девчонки в белых носочках. И мы плясали всю ночь с этими птенцами. То есть не мы, а они, конечно.
Начинают танцевать.
ВТОРАЯ
Давай, давай, двигайся! Больше жизни, Славка!
С безумной энергией юнцы выкаблучивают вокруг неуверенно мерцающего Фьюза. Второй подбрасывает Вторую как заправский исполнитель свинга.
Вдруг оба останавливаются и смотрят друг на друга.
ВТОРОЙ
Я никогда не думал, что ты такая.
ВТОРАЯ
Какая?
ВТОРОЙ
Ты сводишь меня с ума.
ВТОРАЯ
Это ты почему-то сводишь меня с ума.
ВТОРОЙ
У меня все налилось вот здесь. Потрогай.
ВТОРАЯ
Ты стал просто каменным здесь. Положи мне руку вот сюда.
ВТОРОЙ
Ты мокрая здесь. Дай я сниму с тебя вот это. Пусти меня к себе.
ВТОРАЯ
Боже, как я люблю тебя! Уйдем туда, за ширму, как они обычно туда уходят.
ВТОРОЙ
Дай мне пронести тебя туда, любимая моя!
Он уносит ее на руках. Под замирающие звуки танцевальной музыки, за ширмой, почти невидимые публике, они начинают предаваться любви. Невразумительное бормотание, повизгиванье, стоны, смех, мычание, толчки.
Через сцену между тем Петух и Попугай в торжественно замедленном движении, довольно нелепом при их неуклюжести, прокатывают на колесиках носилки с останками Мстислава Игоревича и Натальи Ардальоновны. Болтаются его рука и ее нога.
Вдалеке, один за другим, слышатся два всплеска. Останки преданы морю.
Из темного угла, где совершалась любовь, в просцениум выходят, держась за руки, юные Слава и Какаша. Не отрываясь, смотрят друг на друга. Опускаются на пол.
СЛАВА
Что-то невероятное произошло с нами. Интересно, как к этому отнесутся старики?
КАКАША
Какие старики?
СЛАВА
Тут были какие-то старики, но я не могу их точно припомнить.
ДОМ
Здесь больше нет никаких стариков.
КАКАША
Ты слышишь, Славка-роднульча, здесь нет никаких стариков. Здесь только мы с тобой. Ты и я, больше никого.
СЛАВА
Да, только мы с тобой. Насовсем. Вот что с нами произошло. Мы с тобой соединились, роднульча.
КАКАША
А ты помнишь, Славка, как мы с тобой встретились? Помоги мне. Где это было и когда?
СЛАВА
Это случилось в августе, год не помню. На Елагином острове в устье Невы. В гребном клубе «Спартака». Я там работал сторожем.
КАКАША
А мы туда с девчонками двинулись, потому что узнали, что ребята там нюхают клей и курят туркменскую анашу.
СЛАВА
Я услышал, что на мостках какие-то девчонки шалят, и пошел к вам. Вы принесли три бутылки «Солнцедара», но у меня и у самого был запас крепленой бузы.
КАКАША
Ты приближался с двумя веслами на плече и на фоне заката казался почти силуэтом. Я была просто поражена. Кто это? Как, ты не знаешь, удивилась Милка Штраух – одноклассница, да ведь это же Славка Горелик, великолепный антисоветчик!
СЛАВА
А ты была вся залита закатным светом. Болтала ногами в воде. В тебе было столько озорства и тревоги! Я сразу понял, что ты – моя! Неотразимая зеленоглазая бестия!
КАКАША
А я боялась, как бы тебя Милка или Никитина не подцепили. Потом-то я им просто сказала: сваливайте, подруги, Славка – мой!
СЛАВА
Быстро стемнело.
КАКАША
И мы остались одни.
СЛАВА
И не могли уже оторваться друг от друга, вот как сейчас, почти восемьдесят лет спустя.
КАКАША
И трахались до утра на мостках. Ты меня просто измучил. Тридцать один совокуп – я считала! У меня весь живот ввалился.
СЛАВА
Таков тогда был мой принцип: трахаться так, чтобы у нее весь живот ввалился.
КАКАША
Нахал. Ты всегда был нахалом.
СЛАВА
А ты была мучительницей нахала. Еще школу не кончила, а была учительница-мучительница.
КАКАША
Это мне нравится – учительница-мучи-тельница.
СЛАВА
А в перерывах мы пили бормотуху и смолили шмаль.
КАКАША
И пели разные песенки. Репертуар тогдашней подпольной молодежи. (В руках у нее появляется гитара.) Давай вспомним нашу любимую.
ОБА
.
Ветер принес издалека
Прежней весны уголек.
Вторил там Сашеньке Блоку
Тысячелетний Блок.
Розы, цветы, эвкалипты
Вырастут здесь на снегу.
Встретим же Апокалипсис
Стаей гусят на лугу.
Ровно, темно и глубоко,
Милый наш брат Александр,
Ветер принес издалека
Ящик крепленых «Массандр»…
СЛАВА
Полно было звезд в ту ночь.
КАКАША
Я смотрела на них из-под тебя всю ночь и пыталась узнать созвездия.
СЛАВА
А я их видел под тобой, в качающейся воде. Узнал там Сатурн, а за ним качались Стожары.
КАКАША
Тогда еще не прибыл Овал. Воображаешь, в небе не было Овала, и мы еще не знали, к кому непосредственно обращаться.
СЛАВА
Все было бы иначе, если бы тогда уже прибыл Овал.
ОБА
Слава Овалу!
КАКАША
На следующий день, едва проспавшись, я прискакала в «Спартак», но тебя там уже не было, а ребята-гребцы мне сказали: твоего парня утром большевики арестовали.
СЛАВА
И Пенелопа пустилась в Одиссею.
КАКАША
А Одиссей ждал, как Пенелопа, только в тюрьме. А я, идиотка…
ОБА
Слава Господу нашему и демиургу Овалу! Спасибо за то, что мы снова встретились и не расстались!
Целуются, прижимаются друг к другу, замирают и погружаются в темноту.
Ночь. Спокойствие. Тихий гул африканского ветра. Медлительно проколобасили через сцену Петух и Попугай. В руках у них проплыли портреты дряхлых стариков, Мстислава Игоревича и Натальи Ардальоновны. Прихрамывая, со стаканом своего виски прошествовал Дом, чем-то похожий в этом своем обличье на Максима Горького, Фридриха Ницше или еще какого-нибудь писателя прошлого.
Пьеса завершается ранним утром следующего дня. Солнце, поднявшееся из-за холма Аматус, уже озарило верхушки пальм. В просцениуме мы видим раскинувшихся в счастливом сне Славу и Какашу.
ДОМ
Слава, вставай! Наташенька, просыпайся! Доброе утро! Температура двадцать по Цельсию, семьдесят один по Фаренгейту. Турецкие войска отброшены к болгарской границе. Жертв нет. Все ваши показатели настолько нормальны, что их нет нужды сообщать. Жить вам осталось…
СЛАВА
А вот этого не надо.
ДОМ
Много. Долго.
СЛАВА
(потягивается). Надо будет заказать новый дом.
КАКАША
(еще сквозь сон). Хорошая идея, роднульча.
СЛАВА
Дом, ну ты сам пойми, зачем нам теперь все эти фьюзы и говорящие стены?
ДОМ
Не продолжайте. Я ухожу. Стены молчат.
В глубине сцены последний раз медлительно проходят и исчезают фантомы «дворецкого», Петуха и Попугая. За ними, обескураженно чирикая, укатывается Фьюз.
ЗанавесСентябрь 2000ФэрфаксВсегда в продаже
Сатирическая фантазия
с двумя прологами и двумя эпилогами
Москва, 1967–1977
Всегда в продаже
Сатирическая фантазия
с двумя прологами и двумя эпилогами
Москва, 1967–1977
Действующие лица:
Евгений КИСТОЧКИН, 30 лет
Петр ТРЕУГОЛЬНИКОВ, 30 лет
Профессор АБРОСКИН, пожилой человек
СВЕТЛАНА, его дочь, 20 лет
ПРИНЦКЕР, 50 лет
МАМА ПРИНЦКЕР, его жена, 45 лет
БАБУШКА, очень стара
ОЛЯ, дочь Принцкеров, 17 лет
ФУТБОЛИСТ, молодой, прогрессирующий
ИГОРЬ, 23 года
ЭЛЛА, его жена, 25 лет
ЗДОРОВЯК, вечно молод душой
НЫТИК, без возраста
БУФЕТЧИЦА
АЛИК
ВИТАЛИК сотрудники редакции
СЕРЕЖА
БУРКАЛЛО, художник
СУРОВЫЙ-В-ЛИЛОВОМ
Прологи и действие происходят в Москве в наши дни.
Эпилоги – путешествия на НЛО.
Пролог первый
На сцене праздничный стол, вокруг стола очень тесно сидят люди. Это семейство Принцкеров и их гости. Пирушка, как видно, уже перешла в завершающую фазу. Слышны вялые вспышки смеха.
ГОЛОС БАБУШКИ
Может быть, еще рыбы?
В просцениуме пара танцующих, Кисточкин и Светлана Абрамовна. Танцуют лихо.
КИСТОЧКИН
Сразу чувствуешь, когда у тебя под рукой спортсменка.
СВЕТЛАНА
Хорошо, что ты принес свои пластинки, а то можно было бы обалдеть от жратвы и сдохнуть от скуки.
КИСТОЧКИН
(поглаживая девушку по спине). Ну и спина у тебя, Светка!
СВЕТЛАНА
(иронически). Хоть бы раз сказал мне нежное слово.
КИСТОЧКИН
Если за этим дело…
За столом оживление. Поднимается папа Принцкер, толстый смешной человек.
ГОЛОСА
Последний тост!
Сейчас Марк нас посмешит!
Ой, у меня уже животики болят!
Марк Борисович, просим!
Света! Женя! Идите сюда!
КИСТОЧКИН
Сейчас Марк опять начнет про пожары…
СВЕТЛАНА
Не может быть, он говорил про них в прошлом году.
ПРИНЦКЕР
Дорогие гости, желаю вам пожаров, наводнений, болезней…
МАМА ПРИНЦКЕР
(явно подыгрывая мужу). Марк, ты с ума сошел!
ПРИНЦКЕР
Разводов, увольнений… (ликующе) Избежать!
Громовой хохот семейства и гостей. Все чокаются, выпивают, закусывают.
БАБУШКА
Женя, возьмите к селедке масло.
КИСТОЧКИН
Спасибо, я не ем масла.
БАБУШКА
Как? Селедку без масла?
КИСТОЧКИН
(Светлане). Третий год у них столуюсь и каждый день бабка меня доводит с этим маслом к селедке.
СВЕТЛАНА
Милые люди.
КИСТОЧКИН
(задыхаясь от смеха). Еще какие милые!
Гости прощаются с хозяевами. Светлана и Кисточкин медленно танцуют. Аброскин смотрит на них, потом выключает радиолу, но молодые люди еще несколько секунд танцуют без музыки.
АБРОСКИН
Светлана! Идешь домой?
СВЕТЛАНА
Нет, папа, я погуляю немного с Кисточкиным.
Аброскин целует руки маме Принцкер, бабушке, дочке (комически), обнимает Марка Борисовича.
На просцениум развинченной фатоватой походкой выходят Игорь и его жена Элла.
ИГОРЬ
(Кисточкину и Свете). Кирянства было мало. Что это за именины?
СВЕТЛАНА
Зато жратва какая!
КИСТОЧКИН
Одна рыба-фиш чего стоит.
ИГОРЬ
Точно. Давно я так не ел!
ЭЛЛА
Бедный мой муж, голодом его морят.
СВЕТЛАНА
Погуляем немного, ребята?
ЭЛЛА
Мне надо Нинку кормить.
КИСТОЧКИН
Ну, пока!
Парочки уходят в разные стороны.
Проходят трое мужчин – Аброскин, Нытик и Здоровяк.
ЗДОРОВЯК
Ни капли алкоголя, ни капли никотина, упорядоченная половая жизнь – вот мой секрет. Вот почему я никогда ничем не болел.
НЫТИК
Надо же, такая воля…
АБРОСКИН
А крылышки у вас не растут?
Уходят.
Семейство Принцкеров и Футболист дружно убирают со стола, перетирают посуду.
ОЛЯ
(со вздохом). Какая Света стала красивая!
ПРИНЦКЕР
Кажется, все было прилично. У гостей хорошее настроение, у меня тоже. (Напевает.) Еду домой я в трамвае-е-е…
БАБУШКА
Гостям понравилась моя рыба?
ДОЧКА
Ты же слышала, все хвалили, только и говорили о твоей рыбе.
БАБУШКА
А тебе понравилась?
ОЛЯ
Ничего.
МАМА
(строго). Ничего – это дохлая лошадь.
БАБУШКА
Что она сказала?
ОЛЯ
Я сказала – ничего, рыба ничего.
Марк Борисович все время напевает, он в отличном настроении.
БАБУШКА
Мой муж, а твой дедушка говорил: ничего – это дохлая лошадь…
ОЛЯ
(Футболисту). Буль, а тебе понравилась Света?
ФУТБОЛИСТ
Ничего.
Все смеются.
МАМА ПРИНЦКЕР
Дочь профессора, а такие вызывающие манеры, такие ужасные слова…
ФУТБОЛИСТ
Студентки все так говорят.
ОЛЯ
А ты откуда знаешь?
МАМА
И потом эта походка… А мордочка у нее какая-то птичья.
БАБУШКА
(авторитетно). Зато у нее хорошее тело, это факт, а не реклама.
МАМА
Если бы она вела себя прилично, никто и не заметил бы, что у нее хорошее тело. Буль, вам пора спать.
ФУТБОЛИСТ
Вы не правы.
ПРИНЦКЕР
Спать, Буль, спать, ведь вы же режимный спортсмен.
ФУТБОЛИСТ
(глядя на Олю). Вы не правы.
ОЛЯ
Иди спать.
ФУТБОЛИСТ
Ты не права.
БАБУШКА
Спать! Спать!
Футболист, угрюмо ворча, уходит. За ним уходят Бабушка и Оля. Возле стола остаются супруги Принцкер.
ПРИНЦКЕР
Ну, слава богу, все прошло прилично. Скромно, но прилично.
МАМА
(обнимает его). Ну вот, Марк, тебе уже и пятьдесят.
ПРИНЦКЕР
Полвека! Это же ужас!
МАМА
И все мы живы и здоровы, и Оля уже большая, а помнишь, боялись, что не будет детей. Может быть, стоило устроить именины более пышно, в ресторане «Будапешт»?
ПРИНЦКЕР
Все было вполне прилично…
МАМА
Но в ресторане никогда не сделают такой рыбы. И вообще, в ресторане никогда не знаешь, чем тебя накормят.
ПРИНЦКЕР
Конечно. Можно, я тебя поцелую?
МАМА
Марк, какой ты стал толстый… А ведь был футболистом, как Буль, офсайдом…
ПРИНЦКЕР
Инсайдом…
МАМА
Ты был таким мощным, мускулы у тебя так и катались, ты носил меня на руках и в буквальном и в переносном, а сейчас никак.
ПРИНЦКЕР
Вот как? (Легко подхватывает ее на руки.)
Свет гаснет. В глубине сцены возникают огни большого дома. На просцениуме освещаются фигуры Светланы и Кисточкина. Они стоят, облокотившись на прилавок продпалатки, курят, молчат.
КИСТОЧКИН
(начинает петь). Эту женщину увижу и немею, потому-то все никак не подхожу, ах, ни кукушкам, ни ромашкам я не верю и к гадалкам, понимаешь, не хожу… Хочешь, я выведу сейчас машину, и мы с тобой помчимся, помчимся, будут мелькать огни и скорость все изменит, и мы будем ни при чем, техника будет в ответе, хочешь?
СВЕТЛАНА
Дешевые номера. Куда помчимся?
КИСТОЧКИН
Нет в тебе романтики ни капли. Ну, помчимся во Внуково, в Голицыно, в Сочи, куда хочешь…
СВЕТЛАНА
Отпадает.
Они остаются в тени, а прожектор вдруг освещает комнату Игоря и Эллы. На кровати в ночной рубашке сидит Элла, расчесывает волосы и ногой подкачивает детскую колясочку. Игорь с тихим ожесточением разворачивает раскладушку.
ИГОРЬ
(свистящим шепотом). Всю свою сознательную жизнь веду борьбу с этим предметом. Когда же у меня будет своя постель?
ЭЛЛА
Когда поумнеешь, тогда и будет.
ИГОРЬ
Значит, никогда. (Снимает брюки, садится на раскладушку и молча начинает имитировать движения джазиста, отрываясь от трубы, шепчет.) Майлз Дэвис. Импровизация в миноре.
ЭЛЛА
Ложись. Проспишь на завод.
ИГОРЬ
Ты забыла? Завтра я в вечернюю.
ЭЛЛА
Тогда пойдешь утром в молочную кухню.
ИГОРЬ
(со вздохом откладывает трубу, гасит свет). Эх, какая лажа…
В темноте начинает пищать ребенок. Фигура Эллы в белой длинной рубашке маячит возле кроватки.
ЭЛЛА
(поет). Засыпай, мой милый чудный беби, исчезай, печали след.