Покачав головой, Зил, точно поясом, обвязал себя хвостом ранжало.
* * *Мандибулы звонко щелкнули.
Брызги голубоватой слизи пополам со сгустками крови вырвались из дыхательных отверстий, их тут же унесло ветром. В легочных мешках захрипело, забулькало – и стало тихо. Птер, несущий двоих чистяков в Щукарцы, умер в паре сотен мер над землей.
Загнала его Ларисса, нещадно бросив наперекор погоде через вьюги-бураны и лютый мороз, вот он и не выдержал. А ведь только-только вырвались из зимы в весну! И лететь еще и лететь… Блестящую в лучах солнца тушу вместе с двумя наездниками на ней по пологой дуге стремительно потянуло вниз.
– Толстый, держись крепче! – безуспешно дергая птера за подвижные отростки с фасеточными глазами на концах, крикнула Ларисса, и Траст обнял ее так, что у девчонки хрустнули ребра. Лицом парень зарылся в россыпь ее мелких светлых косиц, пахнущих дымом и пылью и немного влажных.
Так и не сложив прозрачные, сплошь в коричнево-алых прожилках крылья, мертвый птер врезался в раскисшую землю. Ломая суставчатые лапы, мощным хитиновым телом – длиной все четыре меры, вдвое меньше шириной и в высоту – он прорыл в грязи ров, напоследок опрокинувшись на бок и сбросив с себя чистокровных. И если Ларисса уверенно приземлилась на ноги, чуть изогнув колени в обратную сторону, то Трасту подобная ловкость была не по плечу – он пребольно ударился правым плечом, перекатился на спину, а потом на живот.
– Живы – и хорошо. – Ларисса с досадой пнула обломок сегментной ноги.
Птер на эту шутку никак не отреагировал. В зеркалах его фасеток отразилась башка поднявшегося Траста: рыжая всклокоченная шевелюра, глуповатое лицо, рябое от веснушек и грязи, и торчащие из подбородка волосины, которые давно пора сбрить, а лучше выщипать. Нет, не так должен выглядеть грозный ментал-некромант, не так. Ему бы черную мантию, черную шляпу, черные сапоги, черные…
– Толстый, хватит уже собой любоваться. – Ларисса презрительно скривилась, из-за чего три оранжевые метки-полосы на ее щеке чуть изогнулись. – Надо идти. Если ты немного пошевелишь задницей, завтра к полудню доберемся.
– Детка, ты как себя чувствуешь? – Траст окинул взглядом стройную невысокую фигурку в добротной зеленой куртке, скрепленной с брюками живой плотной вязки. Никаких украшений на одежде не было. Из-за спины Лариссы выглядывало топорище боевой секиры, которую Ларисса отчего-то называла Карой, верной обожаемой подругой. При виде секиры рыжий здоровяк вздрогнул – слишком уж свежи воспоминания о случившемся на Поле Отцов. Траст едва не тронулся от горя, когда лезвие этой самой секиры воткнулось в спину Лариссы. Девчонка тогда со стоном опустилась на бетон, легла на бок и, сказав «Прощайте все», умерла.
Да-да, просто умерла, обычное дело.
А Траст просто воскресил ее, ведь он – некромант, а не свинопас какой-нибудь.
– Так как ты себя?..
– Хватит, толстый! Тебе придется потерпеть. Умерь свою похоть. – Сказано это было с нескрываемой злостью, с намерением обидеть, будто в случившемся с Лариссой была его вина, будто он задолжал ей за то, что она – благодаря ему! – сейчас двигалась и говорила, дышала и мыслила, а не валялась на бетоне куском гниющего мяса.
В такие моменты рыжего некроманта одолевали сомнения. Верно ли он поступил, оживив строптивую, вечно недовольную блондинку? Может, следовало послушаться лопоухого лешего Зила? Тот отговаривал Траста, чуть ли не умолял оставить погибшую девчонку в костлявых объятьях смерти…
Воздух наполнился гудением полчищ насекомых – комаров и слепней, жучар и мух, воспрянувших после зимней спячки, как только пригрело солнце. Вокруг щебетали и ухали разноцветные птички. Снег растаял, наполнив журчанием узкие и широкие русла ручьев. В мелких болотцах шевелились гады и плескалась рыбешка, на зиму закопавшаяся в ил и грязь, а теперь очнувшаяся и спешившая жить, пока опять не станет нестерпимо холодно. Траст прихлопнул слепня, укусившего его за ключицу, и задумчиво посмотрел на раздавленное им крылатое тельце. Жизнь. Всюду жизнь.
А ведь Ларисса, открыв глаза и наполнив легкие первым после смерти вдохом, не сразу поняла, что она мертва. Она ударила Траста коленом в пах и, змеей выскользнув из-под него, схватила секиру. Точно кузнечик, взвилась она в воздух мер на пять, всерьез намереваясь снести ему голову сильным ударом. Он тогда сбивчиво объяснил ей, что вовсе не собирался – хотя и не прочь был при иных обстоятельствах – покуситься на ее девичью честь. В конце концов, у него есть невеста, его прекрасная возлюбленная, с которой он повенчан еще до рождения и с груди которой в знак любви и привязанности он взял блоху после ночи страсти. А что целоваться полез, так это не поцелуи вовсе были, а часть обряда воскрешения, это дар некроманта – интересно, сумел бы он себя воскресить? – подсказал ему, что нужно вместе с его жидкостью передать силу в тело Лариссы, вот он и обслюнявил ей немного губы, самую малость. Ларисса на удивление быстро все поняла и сказала, что ей срочно надо домой, в Щукари, чтобы проститься с отцом, ведь Траст наверняка не знает – верно ведь, толстый? – сколько времени ей теперь отпущено, она в любой момент может превратиться в ходячего мертвеца, вроде тех, что обитают в могильниках времен Третьей мировой.
Трасту ее идея сразу не понравилась. Он прекрасно помнил кулаки ее отца и его наказ никогда не приближаться к Щукарям. Он так ей на Поле Отцов и заявил, как отрезал: «Нет. Никаких Щукарей. Я отправляюсь домой, к мамочке! И ты, детка, со мной!» И Ларисса, конечно, ему подчинилась, ведь он настоящий мужчина, он же у них главный. Именно поэтому, образовав дуос, они словили пирующего падалью птера – трупов вокруг было много-много – и на нем отправились в рыбацкий поселок. Жаль только, птер оказался слабеньким и не выдержал нежного обращения Лариссы… И теперь, оскальзываясь на раскисшей земле, то и дело падая, Траст бежал за девчонкой, прыгавшей с кочки на кочку через болотца и ручьи и нетерпеливо поглядывавшей на него. Если б не его медлительность, она давно бы уже скрылась за горизонтом. Так чего медлила?
Да потому что ей никак без него.
Они крепко-накрепко повязаны.
В животе у Траста громко забурчало.
– Кара, не подведи, подруга! – высоко подпрыгнув и широко размахнувшись, Ларисса швырнула секиру. Со свистом оружие улетело за пригорок мерах в тридцати.
Обливаясь потом и тяжело дыша, Траст догнал-таки блондинку, но она тут же, словно издеваясь, ускакала за пригорок, оставив его одного, однако вскоре вернулась, притащив тушку зайчера, разрубленную пополам.
Одну половину она швырнула Трасту:
– Жри, толстый, набивай брюхо. А то еще загнешься раньше времени.
Он поймал заячью лапу, скользкую от крови, и едва не уронил.
– Мясо сырое. Детка, костерок бы, зажарить, заодно передохнем…
– Мертвецам отдых ни к чему. Так жри. – Ларисса ткнулась лицом в свой кусок и, мотнув головой, оторвала зубами шмат сырого мяса.
На щеку Трасту сел здоровенный комар. Едва не вышибив себе зубы ладонью, рыжий размазал его по коже.
Надо было послушаться лешего.
Надо было!..
* * *– Хороший день для смерти.
Приветствия звучали со всех сторон, накладываясь одно на другое, смазываясь, превращаясь в невнятный, лишенный смысла шум.
– Пусть умрут наши враги, – шелестело в ответ.
Вытянувшись по стойке смирно у входа в зал заседаний Совета, всем и каждому с издевательской бодростью салютовали гвардейцы-рептилусы. Пройдя мимо, майор Мазарид лишь покосился на них, большего эти лупоглазые жабы не достойны, ведь ни разу не побывали в настоящем бою, только корчат из себя крутых воинов.
– Майор Мазарид, – будто почувствовав его презрение, слишком вяло и едва слышно представили Мазарида, а ведь он был новичком здесь, мало кто знал лично бравого майора, совершившего не один десяток диверсий на территориях, временно подконтрольных чистякам. Но это все ерунда, таких парней, как он, не счесть в вооруженных силах Минаполиса, однако только ему одному удалось… Впрочем, неважно. Он просто выполнил свой долг. Именно поэтому ему оказана честь посетить заседание Совета Наследников.
Честь?!.
Много ли чести в том, чтобы отсидеть зад рядом с древними, смердящими немощью, выжившими из ума старцами в униформе с множеством медалек?! Куда ни глянь – седина и дрожь конечностей, давно потухшие глаза и слюнявые пасти с источившимся гнильем вместо клыков. Да их хороший день вот-вот наступит, но смерти они боятся так, что спрятались под толщей бетона и многослойной брони, продырявить которую не способно ни одно оружие на планете!..
Чувствуя спиной взгляды гвардейцев – их заинтересовал обрубок его хвоста и разгрузка сплошь в пятнах крови, – цокая когтями по бетонному полу, Мазарид прошел к большому круглому столу в центре зала. Едва не промазав – так его шатало, – плюхнулся на первый же стул, отметив, что на спинке его зачем-то висел клетчатый плед.
Чувствуя спиной взгляды гвардейцев – их заинтересовал обрубок его хвоста и разгрузка сплошь в пятнах крови, – цокая когтями по бетонному полу, Мазарид прошел к большому круглому столу в центре зала. Едва не промазав – так его шатало, – плюхнулся на первый же стул, отметив, что на спинке его зачем-то висел клетчатый плед.
Вокруг сразу стало тихо-тихо.
Все в зале, а не только гвардейцы, уставились на Мазарида. Кое у кого челюсть отвисла, кто-то громко икнул в наступившей тишине. Чего им всем надо? Майор скрестил лапы на мускулистой полосатой – жаль, не серой – груди.
По правую лапу от него встрепенулся вдруг совсем седой и крохотный, как младенец, пирос. Только что он крепко спал, посапывая и причмокивая, а тут вскочил. Быть может, в прошлом он командовал эскадрильями, уничтожавшими целые поселения чистяков, но те времена безвозвратно миновали, потому что в небо ему уже не подняться из-за начавшегося отторжения крыльев.
– Молодой человек, нельзя так, вы же заняли место генерала Бареса! – бодро протараторил старикашка; в его огромных глазах Мазарид увидел искреннее непонимание и чуть ли не возмущение. – Здесь всегда сидит Непобедимый-И-Неустрашимый! Всегда!
Конечно, надо было встать, извиниться и пересесть. Именно этого все ждали от дерзкого майора, по недоразумению попавшего в зал заседаний. Но извиняться и поступать так, как хотят другие, Мазарид попросту не умел.
Пучки вибриссов над его глазами цвета спелых абрикосов встопорщились и чуть ли не зазвенели от напряжения.
– Генерал Барес мертв, – процедил он, глядя в глаза старцу-пиросу. – Я лично видел его труп. И теперь я вместо него, это мое место.
Старикашка не выдержал первым – он покосился на то, что осталось от правой лапы Мазарида и на продолжающий ее от локтя черный с металлическим отливом протез из легкого, но крепкого сплава. Когда Мазарид злился, из стыка протеза с плотью сочилась кровь. Вот как сейчас. На бетонный пол упала алая капля. Пирос перевел взгляд на грудь и живот майора – на кривой шрам, такой длинный и широкий, что его хорошо было видно сквозь густую полосатую шерсть. Пирос что-то хотел сказать Мазариду, уже открыл рот, но в зал заседаний ворвался новый председатель Совета – полковник Саламан, заменивший на этом посту генерала Корсуна. Председатель был заметно моложе прочих управителей, ощутимо ниже званием, куда более резок и быстр в движениях, и хоть укомплектатор сделал его голубокожим рептилусом, Мазарид сразу проникся к Саламану если не уважением, то чем-то отдаленно напоминающим симпатию.
Появление главного среди равных – в зале заседаний не приняты были обычные воинские формальности – подвигло гвардейцев затворить за ним бронеплиту двери и отвлекло всех (даже старичка-пироса) от Мазарида и злосчастного генеральского стула.
– Хороший день для смерти. Приступим, – не добравшись еще до своего места во главе стола, начал заседание Саламан. Рептилусы обычно гордятся своими роскошными волосами, собирают их в пучки на затылке и перехватывают серебристыми и золотистыми лентами, однако череп полковника был гладко, до голубого блеска выбрит. – Соратники, у нас много дел.
Услышав это, Мазарид воспрянул духом. Он-то здесь как раз, чтобы решить очень важный вопрос!
Увы, его энтузиазм быстро угас.
Заседание началось с обсуждения нынешнего положения дел в столице, резко ухудшившегося из-за погодных условий. Управители долго и обстоятельно спорили и соглашались, а потом опять спорили, но все-таки опять соглашались насчет того, как и где разместить всех, кто прибыл на Поле Отцов накануне, как накормить граждан, как напоить и обеспечить их элементарными удобствами, а потом отправить по месту постоянного жительства. Развести ли всех транспортом или попросить из города самостоятельно? Возможно ли привлечь самоходки, есть ли свободные экипажи? А не лучше ли топливо, которое понадобится для перевозки, сжечь в Минаполисе, чтобы обогреть жилища граждан, ведь, если морозы усилятся или продержатся долго, развозить будет некого?..
Высказаться желали все в зале. Каждый старикан считал своим долгом оторвать дряблый зад от стула и упереть ладони в столешницу так, чтоб были видны пигментные пятна на выцветшей до белизны когда-то голубой коже или проплешины в мехе, а затем, прокашлявшись, проскрежетать и просипеть, пробулькать и прошамкать нечто на заданную тему, начав обязательно издалека, с каких-то воспоминаний многолетней давности, имеющих очень отдаленное отношение к обсуждению. В финале же своей долгой и нудной речи каждый маразматик повторял почти что слово в слово сказанное предыдущим оратором, который в свою очередь выдал такой бред, что просто обязан был тут же сдохнуть в корчах от стыда. Но то ли стыд у стариков атрофировался, то ли исторгаемые их ртами глупости не казались им таковыми, однако, к великому сожалению Мазарида, массовый мор седых идиотов так и не начался.
Когда же заговорили на тему, близкую многим в силу возраста, то есть о похоронных командах для работы на Поле Отцов, о том, какое оборудование понадобится, какой спецпаек им следует выделить, как организовать пункты обогрева, досуг после смен, кому поручить, как вообще организовать эти подразделения, Мазарид покинул зал.
Как-то просочившись через бронеплиты и бетон, он оказался на вершине Полусферы, горделиво возвышавшейся над Минаполисом, лучшим городом планеты, прямо-таки кишевшем наследниками. От неприступного округлого монолита, окруженного рвом и прекрасными мостами, лучами расходились улицы. Стены домов пестрели яркими рисунками и блестели в лучах солнца стеклом окон. Если бы Мазарид умел смеяться, он расхохотался бы, сбегая по выпуклому уклону Полусферы, он надорвал бы себе глотку от переполняющего его счастья, и заболели бы сотрясаемые ребрами и диафрагмой раны, скрытые под широким неровным шрамом. Ему давно не было так хорошо! Его шаги становились все шире и шире.
К краю Полусферы он приблизился, уже преодолевая за раз по пять мер. И от края он метнулся вовсе не вниз, как следовало бы ожидать от тайгера. Расправив отросшие вдруг перепончатые крылья – ну почему укомплектатор награждает ими одних лишь пиросов?! – Мазарид так легко взвился к небу, будто всегда умел это делать. Полосы его меха тут же выцвели, превратившись в серую кожу, которую не прорубить топором, и глаза его цвета спелых абрикосов расширились, заняв половину лица. И это было… отлично, превосходно и ни с чем не сравнимо! Он всегда тайно завидовал ястребкам – так называют пиросов чистяки, – способным порхать в облаках, и вот его мечта сбылась, и белые клубы мчат ему навстречу, ух, ах, и…
Треснули сверхпрочные кости крыльев. С хлопком разорвало под напором воздуха перепонки. С нарастающей скоростью Мазарида потянуло вниз, и он с хрустом и чвяком врезался в крону дерева, сорвался в кустарник под ним и распластался на траве.
Его должно было смять и разбрызгать по округе мельчайшими кусочками плоти, но он чудом остался жив. Со всех сторон Мазарида окружили чистяки. Грязные, мерзкие. Их было много, слишком много, а Мазарид даже не смог подняться. Чтобы не попасть в плен, он решил убить себя. Нет, только не плен, он уже был в плену, ни за что опять!.. У него, как у всякого тайгера, на конце хвоста есть шип, которым он проткнет себе сонную артерию… Только вот беда – Мазарид превратился в пироса, а у пиросов нет полосатых хвостов!
Мерзкие чистяки гоготали, глядя на него. Над ним склонилась бородатая рожа, и он плюнул в нее. Тогда его схватили и принялись медленно пилить ему лапу, ту самую лапу, которую он уже потерял в плену после того, как ему отрубили хвост!..
Едва не упав со стула, Мазарид проснулся – кто-то дергал его за протез.
– Молодой человек, вы удивительно похожи на досрочно покинувшего нас генерала Бареса, – старикашка-пирос прошептал это быстро-быстро, будто опасался, что его прервут. – Просто невероятно похожи: жесты, манера держаться, даже голос.
– Все наследники похожи, все мы братья, – говорить со старым маразматиком не хотелось, но и оставить без внимания его бредовые домыслы Мазарид не мог. А то еще начнет трепаться направо и налево об удивительном сходстве, тем компрометируя прекраснейшую мать Мазарида и его благороднейшего отца, который еще до рождения сына погиб, выполняя задание в землях чистяков.
Майор Мазарид принадлежал поколению наследников, в котором не родилась ни одна женщина. Ему давно следовало добыть себе за границей самку для размножения, но он все оттягивал исполнение этого постыдного обязательства. Его передергивало от одной только мысли о совокуплении со столь мерзким созданием, как чистокровная самка. Лишь когда падут Мос, Кий и Тарна, Мазарид выберет приемлемое вместилище для вынашивания своего ребенка.