Я, конечно, не бросаюсь наперерез его авто, зато уже прогулялась на Матильде в те самые улицы, где ходит Эдди, на которых библиотека и либрерия. Проблема не в том, чтобы найти там материалы о генерале. Проблема, скорее, чтобы их не утащили у тебя из-под рук. Либрерия, по-моему, не только продает этакие тетрадки в клеенке, настриженные из каких угодно изданий, а еще дает на время за деньги. Очень большой спрос.
И вот она, эта переплетенная пачка бумаг, кем-то уже явно пользованная.
Родился 26 января 1880 года: не может быть, он же так молод на вид. Отец, Артур, был среди тех американцев, кто брал Манилу в 1898 году у испанцев, командовал волонтерским авангардом в 4800 человек. И стал военным губернатором Манилы. А потом военным губернатором всей завоеванной страны.
Постепенно выясняется любопытная особенность биографии Макартура-младшего. Она выглядит как «туда-обратно». На Филиппины — в Америку — обратно на Филиппины. Да он же, получается, провел здесь чуть не половину сознательной жизни.
Вот 1903 год, Дуглас прибывает к отцу на «Шермане» на 38 дней, лейтенантом 3-го инженерного батальона. Боевое крещение: застрелил двух партизан, когда ходил в джунгли за бревнами. Тогда же познакомился с Мануэлем Кесоном, нынешним президентом, и подружился с ним навсегда — вот это здорово.
Вернулся в Америку, в 1905 отправился к отцу в Манилу адъютантом, прокатился с ним по маршруту Йокогама — Шанхай — Гонконг — Ява — Сингапур — Бирма, потом Калькутта и вся Индия, Таиланд, Китай, Япония. Тут же, на полях, вклеена бумажка с его высказыванием о том, что будущее Америки — на Тихом океане.
Но потом была война, и тут началось самое интересное.
На германском фронте его звали «д’Артаньяном» и хихикали. Ходил в атаку в свитере с буквой «А», кавалерийских бриджах, начищенных сапогах и с мундштуком, торчащим изо рта. Прославился также его полутораметровый шарф, связанный мамой. То есть Мэри Пинки. И знаменитая фуражка, заломленная самым замысловатым образом.
Хихикать перестали, когда он привел, подталкивая стеком, плененного им германского офицера. И когда в целом выяснилось, что молодой полковник Макартур и вправду абсолютно бесстрашен.
Он оказался в глазах публики самым популярным офицером всей армии благодаря редкому умению дать нужное интервью и позировать для гениального снимка (шляпа, вспомнила я, — те самые два дюйма, которые сделали весь кадр). Писали, похоже, только о нем, командире 84-й бригады, ставшем самым молодым генерал-майором армии.
Конец войны: на борту «Левиафана» в Бресте ему досталась — бесплатно — каюта из четырех помещений. А вот и еще одно грандиозное фото, в распахнутой енотовой шубе, на палубе. Но, сойдя с корабля, генерал обнаружил, что медный бэнд его не встречает, встречи вообще никакой нет, и в Штатах — из широкой публики — никто, похоже, не слышал о войне.
А дальше — с 1919 года он стал начальником академии Уэст-Пойнт. И опять заработала система «туда-обратно». В 1922-м приехал командовать военным округом Манилы, потом местной скаутской бригадой. Обратно в Америку — что-то непонятное, олимпийский комитет? — и 1928 год, снова на Филиппины, командующим всеми американскими силами на архипелаге. Но вскоре туда пришло известие, что генерал Макартур назначен главой штаба армии, и 30 сентября 1929 года состоялся отъездной гранд-банкет — где? В «Манила-отеле», конечно.
Начальник штаба — высшее должностное лицо в армии США, фактически главнокомандующий. То есть выше профессиональный военный подняться не может. Но что нам эти скучные материи, тут есть страницы, захватанные пальцами всерьез. Он успел развестись со своей женой-миллионершей, Луизой, которая не выносила Филиппины и филиппинцев. И — ах, вот оно, ее, оказывается, звали Исабель. Мисс Исабель Росарио Купер наш генерал встретил в Шанхае. На Филиппинах ее называли «Элизабет» и «Димплз», танцевала в манильском театре «Савой», а жила — не в моем ли «архиепископском» номере? По крайней мере — точно в «Манила-отеле». Номер оплачивал генерал Макартур. Была звездой здешнего синема — а что таковое очень даже есть, я уже знаю по афишам.
А как вам вот это: она по крови почти как я, то есть полуфилиппинка-полушотландка. Ведь похоже, не правда ли, на мою смесь — португалка с малайской и сиамской кровью?
История, похоже, была весьма серьезной: генерал выписал Исабель в Вашингтон, но дальше следы ее деликатно исчезли. Причем буквально в прошлом году. Бывает. По крайней мере мы теперь знаем, что для филиппинцев он очень даже свой.
Ага, а он хорошо пишет, причем как раз о Филиппинах. Хотя не слишком ли хорошо? «Роскошная нега, которая придавала блеск самым рутинным событиям жизни; мужчины, любящие забавы; деликатность очаровательных женщин, напоминающая лунные лучи, приковали меня к этой стране и не отпускают».
Женская деликатность в виде лунного луча — это еще надо себе представить.
Лучшая из его цитат: «тебя делают знаменитым те приказы, которым ты не подчиняешься». Слушайте, да мне просто нравится этот человек.
Читает в основном биографии американских генералов Гражданской войны. И многое другое. Может освоить три книги в день и все помнить, цитировать абзацами, и еще — в тот же день — просмотреть кучу журналов и газет.
Наконец, вот подробности его переговоров со своим другом президентом Кесоном насчет жалованья и места проживания. Итог — «самый высокооплачиваемый профессиональный военный в мире». А, еще и «самый хорошо одетый». Что касается жилья, то над тем крылом отеля, где он сейчас проживает, надстраивают целый этаж — мы все слышим стук и скрип — и это будет его дом.
В общем, личность. И какого же черта этот странный человек не хочет, чтобы я принесла ему пакет из Шанхая?
Естественно, проще всего взять и позвонить ему. Но тут вступает в действие невидимая Элли, которая сообщает, что в отеле она соединяет генерала только с четырьмя лицами в стране, начиная с президента Кесона. В дневное время — звоните в офис на нашей с ним Виктории-стрит. Там трубку снимут адъютанты.
Что мне не следовало спешить с такими звонками, стало ясно в отеле вечером. Когда я попросила пустить меня к моей ячейке в сейфе. В первый раз за все время.
И украшенный золотом портье опять, как в первый день, попытался сгинуть с моих глаз.
С сейфом проблемы, мадам. Боюсь, что сейчас к нему временно нет доступа. Такое впервые в истории отеля. Умоляю вас проявить терпение, наши специалисты сейчас с ним разбираются. Видимо, попытка кражи, но неудачная.
Отлично, терпения у меня сколько угодно. Я мысленно представила себе содержимое ячейки: бумажник с моим паспортом, коробочка с драгоценностями, большой коричневый пакет. Только представим себе, что меня позовут завтра к генералу. А с сейфом как раз что-то произошло.
Интересно, а в моих комнатах тоже кто-то порылся?
Я поднялась к себе, раздвинула шторы, взглянула на Интрамурос за окном и взялась за журнал мод, лежавший у зеркала в середине пачки из нескольких других.
Шляпки и прическа подчеркивают друг друга. Смягченные тона грима усиливают этот эффект. Предстоящий 1936 год — сезон, когда каждая женщина может выявить свою индивидуальность. В моде — классическая женственность! А именно, юношески тонкие, изломанные фигуры. Юбка все длиннее, она как минимум ниже колен, но чаще и вовсе метет пол.
Но это не самое интересное. Вот статья о местных королевах красоты, которые вышли, все как одна, замуж за местных политиков. Роль последних теперь, в эпоху Содружества, без сомнения возрастет. Трининг 1-я вышла замуж за Мануэля Рохаса, Вирджиния 2-я вышла за Карлоса Ромуло.
Что значит — первая и вторая? А вот что. Вообще-то это американцы, с азартом начавшие реформировать здешний испанский «монастырь», принесли сюда идею конкурсов красоты. И всего девять лет назад. Зато с каким удовольствием местные жители ее подхватили!
Но без проблем не обошлось. Например — а что такое красота, какого она цвета? Однажды даже избрали сразу двух королев — филиппинку (Пура Виллануэва) и «грингу» (Марджори Коултон). А еще была проблема с тем, что часто в конкурсах участвовали девушки из семей еще с «монастырскими» традициями. И тогда родилась идея — фамилий не будет. Будет просто «Пас» или «Вирджиния». А если надо, то появится и «Вирджиния 2-я».
Хотя сейчас, конечно, все знают эти фамилии и многое другое. Например, сегодняшняя королева, «мисс Содружество», это — Кончинг, Кончита Сумико, а что касается ее замужества… пока ничего…
И совершенно отдельно существуют первые красавицы здешнего высшего света — в конкурсах они не участвуют. И богаты, и красивы… так, сегодня это Дейзи Хонтиверо, и они с Кончинг стараются лишний раз не встречаться.
Я аккуратно положила журнал сверху пачки.
А как было бы интересно, если бы в сейф влезли совсем не те люди, что я предполагаю. Может, им тоже хочется посмотреть на «план Орандж», о котором я сказала майору Айку, — а это совсем не пустяк. Это план обороны Филиппин американскими вооруженными силами на сегодняшний момент, пока не утвержден и не исполнен план генерала Макартура, план создания уже местной армии. Причем шестая версия «Оранджа» утверждена только в этом году. И если есть секретные документы, то этот — сверхсекретный.
Я аккуратно положила журнал сверху пачки.
А как было бы интересно, если бы в сейф влезли совсем не те люди, что я предполагаю. Может, им тоже хочется посмотреть на «план Орандж», о котором я сказала майору Айку, — а это совсем не пустяк. Это план обороны Филиппин американскими вооруженными силами на сегодняшний момент, пока не утвержден и не исполнен план генерала Макартура, план создания уже местной армии. Причем шестая версия «Оранджа» утверждена только в этом году. И если есть секретные документы, то этот — сверхсекретный.
Под дверью зашуршало: записка. Генерал ждет меня завтра утром в одиннадцать тридцать в своем офисе на Виктории.
Так-так, сказала я. Как все логично и понятно.
Тут раздался еще и звонок, Элли соединила меня с Айком.
— Вы получили записку, Амалия? Отлично. Пара чисто дружеских советов. Генерал ходит. Ходит по кабинету. И не надо по этому поводу выказывать недовольства. Он вообще почти никогда не сидит, собственно. Ходит и слушает, ходит и говорит. А когда говорит — то совсем дружеский совет: диалогов он не допускает. В смысле возражений. И во всех иных смыслах. Вы меня поняли?
Я его поняла.
Стоит ли говорить, что и на следующее утро проблемы с ячейкой продолжались. Причем прочие постояльцы отеля не демонстрировали никаких признаков тревоги — видимо, с их ячейками было все в порядке.
5. Виктория-стрит
Виктория-стрит, дом один. Это вон там, в десяти минутах ходьбы от моей конторы, ведь мы с генералом работаем на одной улице. Каблуки стучат по булыжнику, желтоватому с крапинками. Здесь чисто, улицы метут какие-то личности в красных штанах — кажется, из тюрьмы. А потом еще приходят водяные вагоны, поливают булыжник от пыли. Вода быстро исчезает, в Интрамуросе вообще всегда сухо, потому что Интрамурос — один большой холм.
К этому человеку опаздывать, похоже, не стоит. Мне назначено на одиннадцать тридцать, значит, он у себя уже полчаса. Сейчас произойдет то, ради чего я сорвалась, практически мгновенно, из дома, — и, может быть, хоть сегодня я пойму наконец, что происходит, во что меня в очередной раз втянули. И что мне делать. И сколько времени это займет.
А когда пойму… а когда вся история закончится, я просто буду гулять по камням. Ну хоть пару дней. Мой путь по Виктории пересекает главную здесь улицу, Калле Реаль, вон «Пальма-де-Майорка», оттуда пахнет хлебом: отель, пекарня, ресторан. Сам отель — уже только для «провинсианос», но и они мне тоже интересны. Рядом «Дельмонико», куда меня чуть не вселили, и не так уж он плох. А еще есть щели между домами, и там, внутри, скрытые от улицы, виднеются монастыри, школы, сады — хочется остановиться и посмотреть хоть одним глазом.
Но сегодня я оставляю Калле Реаль за плечами и оказываюсь в узком тупике. Смотрю и вижу: офис генерала расположен на хорошо защищенной позиции. Зайти в улицу можно только пешком, авто или калеса протиснется, но не развернется. Слева — глухая, трехэтажная, белая стена школы, говорят когда-то лучшей в стране. А справа тоже стена, из-за нее несется военный марш, запинается, звучит снова — репетируют.
Называется эта штука справа Куартель де Эспанья, но испанцев здесь давно уже нет, а есть 31-й американский полк, он же «Манильский». За забором вьется американский флаг, и не надо думать, что его спустят послезавтра, когда тут будет провозглашено Содружество. Вытягиваю шею, пытаясь заглянуть за эту каменную стену: надпись USAFFE, что бы это ни значило, удручающе длинный ряд окон под парадом фронтонов (казармы, очевидно испанские). Из-за казарм, вдалеке, высовывается зеленоватый, вытянутый вверх купол Манильского собора — в Интрамуросе все рядом. Это что, и Сан-Августин тоже рядом, прямо за американскими бараками?
Марш звучит все веселее.
А дом номер один не на улице. Он над улицей, на стене, под громадным раскидистым деревом.
Теперь я понимаю, почему стены Интрамуроса превратились в кольцо садов. Это очень, очень широкие стены. Поверх них можно взгромоздить что угодно, сады — как минимум, а вот вам целый двухэтажный дом.
Да он ведь и вправду неприступен, если без артиллерии. Тупик улицы переходит в идущие на стену широкие древние мшистые ступени. Со стороны улицы дом защищен надежнее некуда — целый полк. А с другой стороны, где стена кончается, — обрыв, ярдов десять вниз, до зеленого газона, который был когда-то рвом. Генералу из окон виден как на ладони наш с ним «Манила-отель» в полной красе… да вот же мои два окна, крайние слева… а за ним — портовые краны, рубки и мачты, трубы кораблей.
Неуверенно пройдя по скользкому мху на вершине стены, я подошла к американскому часовому в плоской шляпе. Вот будет здорово, если мне сообщат, что генерал внезапно уехал.
Но никуда он не уехал; никто не заставляет меня ждать в приемной, где работает десяток офицеров, частично уже знакомых по отелю (Айка среди них нет), еще тут стоит ядовито-красное кресло-качалка и сбоку новенькое радио «Филипс», оно молчит. Меня ведут прямо в кабинет, он, как в моей конторе, — на ступеньку выше приемной, подводят к столу красного дерева, сзади стола множество каких-то флагов.
Генерала за столом нет, он вытянулся у окна черным силуэтом и смотрит на голубей над крышами Интрамуроса. Вот он поворачивается ко мне — и я сразу понимаю, что с этим человеком будет трудно.
Я вижу, наконец, его глаза — которые говорят о том, что он ни в чьей помощи не нуждается, он знает, что делать, и полон спокойной уверенной энергии, которая мгновенно передается мне. Это мне здесь требуется помощь, и сейчас она придет, все будет хорошо.
— Генерал Макартур, — начала я, — я здесь в качестве курьера, но опыт подсказывает, что этой ролью мое дело не ограничится. И что оно может оказаться довольно сложным.
Я выложила на его стол тот самый, вчерашний журнал мод из моей комнаты, на который он посмотрел быстро, без любопытства — и никаких шуток отпускать не стал. Это разочаровывало.
— Сначала предисловие, — сказала я, устраиваясь в кресле напротив него (он все-таки занял свое место под флагами, отойдя от окна). — Когда ваш «Президент Хардинг» бросил якорь в Шанхае некоторое время назад, к вам пришло внезапное приглашение от некоего британского генерала. По фамилии Стептоу. Но вы в последний момент от этой встречи отказались и затем отплыли сюда, в Манилу.
Без всяких объяснений он двинул головой вниз. Это что же — я так и не узнаю, почему он тогда так поступил?
— И тогда они обратились ко мне, — завершила я.
— Британские власти? — быстро среагировал генерал, поставив подбородок на сложенные руки.
— Если коротко — то да, — признала я. — Но здесь важно то, когда ко мне вообще обращаются. Это случается чрезвычайно редко, и всегда в особых ситуациях, когда происходит что-то неприятное и нормальным путем не очень разрешимое. Все признаки такой ситуации сейчас налицо. Например, мне кажется, что британцы из Шанхая могли по крайней мере известить вас о моем приезде. Вы ведь остаетесь на военной службе в США. Но даже этого не произошло. Значит, о моем визите к вам нельзя было никому говорить.
— В Маниле есть кому принять шифротелеграмму и передать ее мне, — заметил он.
Он не верит ни одному моему слову, поняла я.
— Вместо этого появляется Амалия де Соза, — сказала я, — лицо более чем неофициальное. Работающее совершенно автономно от… обычных каналов передачи и получения информации. В чем дело? В том, что ваш статус непонятен — вы уже не официальное лицо, вы советник президента страны, которая послезавтра станет… из вашей колонии… Содружеством? В том, что британцы не знали, что им в этой временно неясной ситуации делать? Хотя у Америки есть консул в Шанхае… Но тут даже не Шанхай, меня попросили отправиться в путь люди из Лондона, получив, видимо, какую-то информацию из Шанхая. Ситуация странная.
— Этой ситуации может быть несколько объяснений, — неутешительно кратко прокомментировал он, бросая взгляд на мой журнал мод на его столе.
Я вздохнула.
— К сожалению, да. Итак, я курьер. Посмотрите. Человек из Шанхая хотел, собственно, всего лишь вручить вам вот эти документы. Притом что он сам плохо понимает, что происходит.
Я потянулась к журналу мод и вытащила целую неделю лежавшую между страниц пачку жестких листов.
— Это называется — фотостат, — сказала я.
— Мне приходилось видеть фотостаты, — безжалостно отозвался генерал.
Поднялся легким движением (так двигаются мужчины лет сорока, подумала я), сделал несколько шагов и поднес мои фотостаты к свету окна.
Айк, конечно, сказал ему, какие именно документы я хотела передать. Но Айк не знал, что на титульном листе будут надписи на языке, которым пользуется только одна нация в мире. Японцы.
Причем надписи были сделаны уже после фотографирования, лиловыми чернилами.