– Предпочитаю сигаретам хорошую пищу.
– И непринужденную беседу с приятным собеседником.
– У вас есть чувство юмора, – помрачнел Вейдеманн, – но отсутствует инстинкт самосохранения. Вы даже не поинтересовались, что нам от вас нужно.
– Считайте, что поинтересовался, – заверил его Бондарь. – Если вы рассчитываете получить за нас выкуп, то вас ждет разочарование. Мы не дети олигархов.
– Конечно, – насмешливо согласился Вейдеманн. – Вы выкормыши Лубянки!
– Если даже это правда, – сказал Бондарь, – то вам от этого не легче. Россия не платит выкупы террористам. Она даже не вступает с ними в переговоры.
– Мы не террористы! Мы патриоты. – Вейдеманн нервно переплел пальцы. – Пойманные с поличным агенты ФСБ помогут нам добиться цели.
– Каким образом?
– Вы и Вера выступите перед видеокамерой, честно рассказав о всех своих злодеяниях. К этому вы дружно добавите, что Россия регулярно засылает к нам шпионов и диверсантов, стремясь дестабилизировать обстановку в стране. Несколько подробных интервью, чтобы ни у кого не возникло сомнений при трансляции записей по телевидению, и ауф видерзейн. Мы отпустим вас на все четыре стороны.
Бондарь отрицательно покачал головой:
– Я бы согласился, если бы действительно имел какое-то отношение к спецслужбам. Но я обычный коммерсант, меня сразу раскусят. А уж о Вере и говорить нечего.
Лицо Вейдеманна потемнело.
– Не морочьте мне голову! – процедил он.
– У вас находятся наши документы. – Бондарь пожал плечами. – Проверьте.
– К чему эти формальности, – поморщился Вейдеманн. – Ваши упражнения с огнестрельным оружием говорят сами за себя. Прекратите упорствовать, это неразумно. Что мешает вам выступить по телевидению и преспокойно жить дальше?
– Мне также ничто не мешает отказаться и умереть.
– А ваша подруга? Даже если бы она тоже захотела умереть, то у нее нет цианистого калия в пуговице. Продолжать?
«Нет!!!» – молнией пронеслось в мозгу Бондаря.
– Конечно, – кивнул он.
– Вы сами не оставляете нам выбора, – угрожающе произнес Вейдеманн. – Нам надоело ждать. Мы хотим, чтобы вы заговорили как можно раньше. У вас хорошее воображение? Представьте, грубые солдафоны вводят сюда девушку, которую вы еще недавно держали в своих объятиях…
– Надеюсь, голую? – полюбопытствовал Бондарь, забрасывая ногу за ногу.
– Естественно, – подтвердил Вейдеманн, лицо которого было уже не просто красноватым, а пунцовым. – Бравируете хладнокровием? Хотите казаться безжалостным циником? Но мы тоже умеем быть безжалостными с врагами. – Кулак Вейдеманна обрушился на стол.
– Продолжайте, продолжайте, – вежливо попросил Бондарь.
– И вот Веру заводят, – Вейдеманн облизнулся. – Она не знает, что ее ждет, но заранее напугана. Молит вас взглядом о помощи…
– А я равнодушно отворачиваюсь.
– Не выйдет! Вам введут лекарство, чтобы вы не падали в обморок и хорошенько видели все в деталях. – Обещание сопровождалось змеиным движением языка. – Думаю, следует начать сразу с наиболее нежных частей женского тела. Приказать ее привести?
– Не надо.
– Значит, вы согласны выполнить наши условия?
– Сначала пусть мне дадут сигарету, – потребовал Бондарь, не ответив ни «да», ни «нет».
Напряжение в комнате спало так резко, словно присутствующие находились в самолете, вырвавшемся из затяжного пике. Вейдеманн выставил на стол девственно чистую пепельницу, кивнул охранникам. Кто-то из них сунул Бондарю «Мальборо», дал ему прикурить. В считаные секунды спалив сигарету до фильтра, он буркнул:
– Можно еще одну?
– Можно, – кивнул Вейдеманн. – Итак? – спросил, когда вторая сигарета превратилась в фильтр.
– Вот так…
Приподнявшись, Бондарь врезал штурмшарфюреру с правой. На мужественном лице Рейна Вейдеманна появилось выражение детской обиды, потом оно пропало. Не обиженное выражение, а само лицо. Опрокинувшись вместе со стулом, Вейдеманн исчез из виду.
Оглянуться Бондарь не успел. Приклад обрушился на его затылок. В камеру его бросили с окровавленной головой и отбитыми почками. Обычный плевок потребовал от него неимоверных усилий, однако при этом он не скривился, а улыбнулся. Благодаря его детской выходке Веру на допрос не привели. Еще один день прожит. Главное – не задумываться о том, сколько их впереди.
Глава 34
О пользе поэзии
Сделав укол, гном с бородой Карла Маркса отошел и скромно пристроился в углу. Бондарь снова находился в кабинете Рейна Вейдеманна, но на этот раз охраняли его сразу трое. И вопросов ему пока не задавали. Все терпеливо ждали, когда начнется действие препарата. Видеокамеру включили заранее, намереваясь отснять все происходящее, а потом уж произвести монтаж пленки.
Объектив бесстрастно взирал на Бондаря, усаженного на место штурмшарфюрера, спиной к окну. В кадр не попадали ни его скованные лодыжки, ни автоматы охранников, ни тем более красная точка от укола на его предплечье.
Бондарь примерно догадывался, что за гадость растворяется у него в венах. В ФСБ пользовались аналогичными методами. У любой спецслужбы всегда найдется, чем накачать несговорчивого человека, чтобы развязать ему язык.
Во все времена применялись различные лекарства, снимающие эмоциональную блокаду и дающие человеку возможность чувствовать себя непринужденно и говорить, говорить, говорить… Без умолку. Без устали. Без оглядки. Американцы предпочитали вводить допрашиваемым тщательно выверенные дозы обычного аминала натрия, используемого в быту как снотворное. Англичане берут за основу пентотал натрия, больше известный медикам в качестве анестезирующего средства. При лечении неврозов эти лекарства вводятся в кровь, вызывая состояние сонливости. Когда пациента, находящегося в таком полусонном состоянии, начинают расспрашивать, он способен выложить о себе всю подноготную.
Специальные добавки подавляют волю и самоконтроль, побуждая людей запросто рассуждать вслух о том, о чем до инъекции они даже думать боялись. Если врач не позаботится дать больному какую-то опору взамен рационального мышления, то может случиться так, что болтливость сменится упорным молчанием, общей вялостью и депрессией. Перед началом эксперимента Бондарь решил найти свою собственную опору. Другими словами, он сам выбрал тему, на которую будет говорить во время промывания мозгов. Угасающее сознание не способно контролировать речь, но это не беда. Главное – направить лихорадочное стремление выговориться в нужное русло.
– Как наши дела? – заботливо спросил гном, усевшийся напротив Бондаря.
– Как сажа бела, – пробормотал Бондарь.
Он не хотел никого видеть, он становился все более вялым и хотел покоя. Но каждый раз, когда он закрывал глаза, гном поднимал ему веки и настойчиво требовал внимания.
– Не пора ли нам поговорить? – донеслось до него издалека.
– Мне не о чем говорить, – ответил он.
– Как же так? А ваша служба в ФСБ?
– Это вас не касается.
Розовый туман окутывал комнату. В тумане колыхались человеческие тени, но самая отчетливая тень принадлежала гному. Она обладала лицом, вот в чем дело. На лице был рот. Этот рот периодически открывался.
– Смотрите на меня.
– Друг мой, друг мой, я очень и очень болен, – пожаловался Бондарь.
Гном издал визгливый смешок:
– Конечно!
– У меня жар, я весь взмок…
– Прекрасно, прекрасно.
– Мне плохо…
– А вы не закрывайте глаза, – мягко предложил гном. – Вам ведь хочется поговорить со мной, очень хочется… Не надо молчать. Откройте мне свою душу. Вам сразу станет легче.
Бондарь провел языком по потрескавшимся губам и невыразительно произнес:
– Душу сбитую и стертую утратами…
– Не останавливайтесь, продолжайте. Назовите свое настоящее имя, звание и должность.
– Спицын Евгений Николаевич, коммерсант.
– Вам трудно лгать. Вам необходимо сказать правду. Кто вы?
– Бондарь Евгений Николаевич… коммерсант.
– Смотрите в камеру. Еще разок.
– Спицын… Капитан оперативного отдела.
– Представьтесь, как положено, – настаивал гном. – Я вам помогу. Вы – оперуполномоченный оперативного отдела Управления контрразведывательных операций ФСБ России. Повторите.
Бондарь послушно произнес требуемое, спохватившись слишком поздно. Ему помогло сосредоточиться слово «Россия». Ухватившись за него, как утопающий за соломинку, он поспешно продекламировал:
– Саму себя устав клеймить позором, воздав хулу усопшим палачам, моя Россия…
– Что? – опешил Вейдеманн, стоящий за спиной гнома.
– Моя Россия, – закончил Бондарь, – протрезвевшим взором с тоской глядит на звезды по ночам.
– Не надо этих лирических отступлений. Просто рассказывайте о себе и цели вашего приезда в Пярну.
Белый туман, клубящийся вокруг Бондаря, постепенно превратился в огромную страницу. На ней было написано послание, крайне важное для него. Осторожно, разбирая строки по буковке. Бондарь прочитал:
– Останови его, – потребовал голос Вейдеманна.
– Нельзя, – возразил голос гнома. – Тогда он вообще отключится.
Они переговаривались по-эстонски, но Бондарь по какой-то загадочной причине понимал, о чем идет речь.
– Не позволяй ему читать эти дурацкие стишки! – горячился Вейдеманн.
– Я делаю все, что в моих силах, – оправдывался гном.
– Плохо делаешь!
– Пациент специально запрограммировал себя на всякую белиберду!
– Так распрограммируй его!
– Что вы можете сообщить нам по поводу профессора Виноградского? – обратился гном к Бондарю.
Тот отреагировал моментально:
– Страна спала под бряцанье металла, под скрип сапог, под плач дверных петель, пока почти неслышно заметала ее во сне сугробами метель.
– Прекратить! – рявкнул Вейдеманн.
– Кричать нельзя, – предостерегающе зашипел гном. – Иначе пациент впадет в ступор.
– По-твоему, я должен выслушивать этот бред сивой кобылы?
Пока они препирались, Бондарь выдал последнее четверостишье:
Сыны России, дети аномалий,
Нам бы на свет, да не пускает наст!
Мы слишком долго глаз не поднимали,
И небеса не замечают нас…
Затем он уронил голову на стол и с облегчением провалился в такой глубокий сон, что вытащить его оттуда не сумели ни окрики, ни тормошение, ни даже побои.
* * *За три дня кабинет штурмшарфюрера Рейна Вейдеманна ничуть не изменился, но Бондарь взирал на него новыми глазами. Впервые за это время его не накачали психотропными препаратами. Многократные попытки добиться от него существенных признаний потерпели крах, так что Вейдеманн решил сменить тактику.
Что он предложит теперь? Бондарь, сидевший на стуле со скованными руками и ногами, не имел возможности предугадать следующий ход. Промывание мозгов вызвало неизбежное отупение и почти полную безучастность к своей судьбе. Чем-то это было сродни жесточайшему похмелью, когда испытываешь отвращение к жизни. Впервые за долгие годы Бондарю не хотелось даже курить, а это был тревожный симптом. Его искривленные усмешкой губы ни в коей мере не отражали его истинного состояния. Именно поэтому он заставлял себя ухмыляться. Как если бы блефовал за покерным столом, не имея на руках ни одной выигрышной комбинации.
Забавно, но Вейдеманн тоже начал с неуклюжего блефа:
– Мы отсняли вполне достаточно компрометирующего вас материала, – сказал он, наблюдая за выражением глаз Бондаря. – Но я отношусь к вам с симпатией, поэтому готов предоставить еще один шанс. Никаких уколов, никаких пыток. Короткая исповедь – и ставим на этом точку. Теперь-то вы понимаете, что сопротивляться бесполезно? В любом случае кадры с вашими откровениями будут должным образом смонтированы и разосланы всем заинтересованным телекомпаниям. – Вейдеманн позволил себе панибратское подмигивание. – Скоро вы, капитан, станете настоящей звездой экрана.
– Кончайте заливать, штурманфюрершар, – поморщился Бондарь. – Ни хрена у вас на меня нет.
– Допустим. Но это дело поправимое. Я заставлю вас разговориться.
– Каким образом?
– Не догадываетесь? – преувеличенно изумился Вейдеманн. – Странно. У вас должен быть богатый жизненный опыт. Вера сказала, что видела в области вашего паха следы от сигаретных ожогов. Кто вас пытал?
– Не помню, – плечи Бондаря приподнялись и опустились. – Это было давно.
– Вот именно. Давно. С тех пор много воды утекло, верно? Вы уже не новичок в своем деле. И, наверное, не так упрямы и не так несгибаемы, как прежде, а? – Вейдеманн расхохотался. – У вас сузились зрачки. Страшно?
– Еще бы, – признался Бондарь.
– Так сделайте добровольно то, чего мы от вас добиваемся.
– Добровольно не получится. Именно поэтому я боюсь.
– Что ж, дело ваше. Ваша напарница не только дала показания, но и согласилась выступить в прямом эфире.
– Я вам не баба, – грубо сказал Бондарь.
Вейдеманн сокрушенно покачал головой:
– Послушайте, это же глупо! Какой смысл упираться, если мы вас все равно заставим?
– Потому что моя задача – путать ваши карты, пока это в моих силах.
– Но сил уже немного.
– Немного. Но больше, чем вы думаете.
Они помолчали, меряясь твердостью взглядов.
– Не теряйте времени, я все решил, – сказал Бондарь. – Что там у вас на десерт? Электрический провод к яйцам? Иглы под ногти? Пальцы в тиски?.. Начинайте.
– Вы спешите?
– Не люблю откладывать неприятное на потом.
– «Потом» не будет, – возразил Вейдеманн. – Есть только «сейчас». Выслушайте меня еще раз, Евгений Николаевич. В операцию было вложено слишком много средств, труда и человеческих жизней, чтобы остановиться на полпути. Мы готовы отпустить вам все грехи. В конце концов Виноградский мертв, и его труды не возобновить. Но вы можете быть нам полезны, так воспользуйтесь этим. Я не питаю к вам ненависти. Более того, вы внушаете мне искреннее уважение. Но вы должны пойти навстречу. Сделайте это, пока не пришлось проклясть минуту, когда вы появились на свет.
– Вы сегодня необыкновенно красноречивы, – заметил Бондарь.
– К сожалению, не так красноречив, как мне хотелось бы, – кисло признался Вейдеманн. – Ведь вы остались при своем мнении?
– Как всегда.
– Что ж, пеняйте на себя.
Вейдеманн поднялся со стула и развел руками, давая понять, что прибавить к сказанному больше нечего. Бондарю показалось, что перед ним находится другой человек. Человек, способный угостить сигареткой перед казнью. Жаль, что штурмшарфюрер Рейн Вейдеманн не курил. В этот момент Бондарь не отказался бы от сигареты. Не проронив ни слова, он встал, готовясь к неизбежному.
Глава 35
Добро пожаловать на страшный суд
Центральная башня, в которую завели Бондаря, когда-то служила храмом. Тут до сих пор сохранились клочья атласных драпировок, остатки резных панелей, алтарь и мраморные колонны, делящие зал на нефы. Подняв голову, Бондарь увидел, что под сводами купола сохранились отдельные фрески со сценами из жизни святых. Небожители взирали на него грозно, словно винили его в запустении в храме.
Конвой завел Бондаря в дверь за возвышением для хора. Пройдя коридором, заваленным обломками полусгнившей мебели, они поднялись по лестнице и оказались в громадной комнате, по всей видимости, являвшейся монастырской библиотекой. Пахло мышами. Было темновато, потому что половина окон была заколочена досками.
Вейдеманн сидел спиной к одному из таких окон за непропорционально длинным столом, покрытым красной плюшевой скатертью. По обе стороны от него торчали высокие резные спинки старинных стульев – три слева, три справа. Напротив каждого стула стояла пластиковая бутылочка с минеральной водой, стакан и пепельница. Еще на столе были разложены также ручки и большие блокноты с отрывными листами.
– Добро пожаловать, капитан, – произнес Вейдеманн не сулящим ничего хорошего тоном.
Если бы не оковы на руках и ногах и конвоиры с автоматами, Бондарь решил бы, что его пригласили поучаствовать в какой-то конференции. Но ему не предложили сесть, а поставили его к дальней стене, освобожденной от мебели. Прежде чем занять там место, Бондарь обратил внимание на специфические дыры в штукатурке. Пулевых отметин было много, однако следов крови на стене не осталось. Возможно, тут проходила имитация расстрелов. А может быть, кто-то просто палил в стену по пьяни.
– Что за цирк? – недовольно спросил он.
– Ничего смешного тут не намечается, – заверил его Вейдеманн. – Вас будут судить. Через несколько минут здесь соберутся все почетные члены «Эстонской лиги борцов за свободу». – Все они древние старики, но на покой уходить не желают. Иногда приходится тешить их самолюбие. Сегодня им захотелось поиграть в трибунал, и они специально съехались в замок со всех концов страны.
– А где мой адвокат? – насмешливо поинтересовался Бондарь, расценивая происходящее, как глупый фарс.
– Адвокат не потребуется, – ласково заверил его Вейдеманн. – Участь русского шпиона, уничтожившего восьмерых членов «Лиги», предрешена заранее. Другое дело, если бы вы согласились…
– Я уже дал ответ!
– Именно поэтому суд будет формальным. Ветеранам не терпится полюбоваться врагом, которого они приговорят к смерти. Они погостят в замке до завтрашнего утра, но на казни присутствовать не будут. – Новая циничная ухмылка искривила губы Вейдеманна. – Здоровье не то, берегут нервишки.
– Я могу здорово испортить им настроение, – предупредил Бондарь. – Кто-нибудь из ваших старикашек схватит инфаркт, услышав, что я о них думаю.
– Исключено. Ветераны наотрез отказываются воспринимать русский язык, хотя когда-то знали его не хуже любого из нас. Более того, они даже не станут общаться с вами напрямую. Каждый произнесет на заседании всего одно слово: «виновен» или «не виновен». – Почесав гладковыбритый подбородок, Вейдеманн заключил: – Думаю, вы догадываетесь, какое именно слово будет произнесено. Мне не придется вам его переводить.