Рядом с водилой стояли трое вооруженных чеченцев. Мне стало нехорошо — крепко зажмурив глаза, я помотал головой. Не сон ли это? «Духи» были экипированы как положено — на каждом разгрузка со всеми прибамбасами, за спинами — «мухи», в руках автоматы с «ПББС»,[3] на головах шелковые черные косынки.
Я еще раз зажмурился и ущипнул себя за бедро. Видение не проходило. Господи! Откуда же вы здесь, орлы?! На российской территории, за сотни верст от Чечни?
— Всем оставаться на местах! — с типично чеченским прононсом распорядился один из троицы — здоровенный бородатый мужик с горбатым носом. Помимо косынки, его лоб украшала зеленая лента с арабской вязью. — Кто дернется, расстреляю как собаку. — И скомандовал водиле, мотнув стволом в его сторону:
— Давай, поворачивай руль направо.
Водитель не дурак, перечить не стал — автобус тронулся с места и свернул на грунтовку, убегавшую от шоссе в лесополосу. Пассажиры безропотно молчали, не делая попыток протестовать. Какой-то шепоток было возник на задних рядах, но лентоносец зыркнул туда ястребиным взором, и в салоне воцарилась зловещая тишина.
Что ж, к чеченскому диктату у нас привыкли — они до войны давили русаков, где могли, своим превосходством; угнетали, обирали, издевались — это у нас в порядке вещей. Так что сейчас, в самый разгар чеченской бойни, неожиданное появление «духов» на российской территории никого в состояние шока не повергло — в истерику никто не впал и героических бросков грудью на автомат не совершал.
Автобус неторопливо передвигался по грунтовке, петлявшей меж посадок, и вскоре шоссе скрылось за кронами деревьев. Придя в себя, я аккуратно выдернул из рук онемевшей Светланы ридикюль, достал маникюрные ножницы и слегка надрезал обивку сиденья. — Затем я извлек из кармана куртки наши документы, путевки и засунул их под обивку, постаравшись продвинуть как можно дальше, чтобы не прощупывались при поверхностном осмотре. Избавившись от документов, я немного расслабился и даже рискнул высунуться в проход, чтобы повнимательнее рассмотреть захватчиков. Если они помимо тривиального грабежа начнут выяснять, кто есть кто, и найдут наши документы — я в этом автобусе буду первым кандидатом в покойники. Открыв обручальным кольцом бутылку пива, я приготовился пролить содержимое на сиденье: если чехол будет залит, «чехи» почти наверняка не станут его детально рассматривать. Они в этих вопросах крайне щепетильны, чистоплюи хреновы…
Через некоторое время автобус остановился. Выглянув в окно, я обнаружил, что в расположенной неподалеку рощице стоят два тентованных «Урала», возле которых расхаживают десятка полтора вооруженных «духов».
«П…дец, приехали», — зафиксировало сознание праздную мысль.
— Приехали! — подтвердил здоровенный лентоносец и коротко приказал:
— Всем выйти на улицу! Вещи оставить в салоне. Кто не выйдет, пристрелю как собаку!
Пассажиры покидать салон не торопились. Люди передвигались нехотя, несмотря на понукания нервно покрикивающих боевиков, стоящих у двери. Я незаметно вылил пиво на сиденье и теперь стоял враскорячку, ожидая, когда можно будет вылезти в проход.
Поскучав с полминуты, боевик-лентоносец скорчил страшную рожу и гнусаво пообещал:
— Я, бля, вижу, вы ни черта не торопитесь, идиоты! Считаю до двадцати — кто не успеет выйти, расстреляю как собаку! — И для пущей убедительности два раза выстрелил из автомата вверх, продырявив крышу «Икаруса». — Раз, два, три… — На счете «18» салон опустел — пассажиры резво высыпали на улицу и сгрудились у автобуса.
— Внимание сюда! — громогласно объявил здоровенный «дух». По всей видимости, он командовал акцией — его слушались. — Мы, солдаты свободной Ичкерии, производим изъятие ценностей для организации борьбы с российскими оккупантами! После этого будете свободны. Мы не желаем вам зла, но жестокая необходимость поставила нас в такие невыносимые условия, что мы вынуждены пойти на экспроприацию! Поэтому прошу понимать правильно: при сопротивлении — расстрел на месте…
А в это время боевики уже разделились на три группы: первая расставляла пассажиров лицом к автобусу, руками на борт, и сноровисто производила обыск, вторая забралась в салон и принялась ковыряться в оставленных там личных вещах, а третья распаковала багажное отделение и по-хозяйски копалась в сумках и чемоданах, откладывая в сторону то, что, по бандитскому мнению, могло послужить на благо борьбы с российскими оккупантами.
Дивясь организованности захватчиков и красноречию их командира, я обратил внимание на то, что настала и наша очередь: добравшись до стоявшей рядом со мной Светланы молодой сухощавый «чех» с зеленой косынкой нa голове очень резво (этакий живчик) начал обыскивать мою жену, моментально забрался к ней под юбку и задержал там руку, плотоядно озарившись жадным взором.
Горячая волна ненависти ударила мне в голову: с трудом сдержавшись и подавив естественное желание зарядить живчику в репу, я ухватил его за руки, подтащил к себе и, фиксируя захват, громко произнес, выговаривая каждое слово:
— Эй, вайнах! У тебя знамя пророка на голове! И ты во время газавата лапаешь женщину?! Аллах тебя за это не похвалит!
Живчик сноровисто освободился от захвата и отскочил назад, быстро переведя автомат из-за спины на меня. Впившись взглядом в палец на спусковом крючке, я присел и напрягся, готовый молниеносно метнуться в сторону от плоскости стрельбы и оттолкнуть Светлану. Хотя в принципе я прекрасно понимал, что долго метаться не придется — ичкерские волки порвут на куски.
Рядом с живчиком неожиданно возник лентоносец — командир боевиков. Ударив по плечу изготовившегося к стрельбе соратника, командир слегка оттолкнул его в сторону и пробормотал по-чеченски:
— Тебе что, не терпится? Подождать не можешь, а? Делом займись!
Живчик злобно зыркнул на командира, но смолчал, а я сделал вид, что ничего не понял — ребята могут заинтересоваться, откуда это такой шустрый пацан, почти лысый и сильно загорелый, да еще понимающий чеченский язык.
— Та-а-ак! — командир «духов» приблизился и некоторое время внимательно рассматривал меня, раскачиваясь с пятки на носок и поглаживая кинжал на правом бедре. «Ну вот, началось, — с тоской зафиксировало сознание, а тело начало медленно разворачиваться вправо, чтобы поудобнее долбануть левой ногой на уровне диафрагмы — таким ударом я ломаю сосновую плашку толщиной в 10 см. — Куда ты, тело! — Я вернул ноги на исходное положение и с сожалением констатировал, что еще не выпал из режима «война», не успел перестроиться в стадию нормального мирного регулирования. — И, наверное, уже не успею», — огорченно констатировало сознание.
— А ты почему такой ловкий, э? — поинтересовался наконец командир «духов», просканировав взглядом мою персону. — Ты почему такой загорелый и стриженый? Э? Ты офицер, да?
На что я тут же, не моргнув глазом, соврал:
— Да какой, в задницу, офицер! Пастух я, бляха, — коров пасу в Ипатово. Тифом токмо что переболел — вот оттого и лысый.
— А откуда ты про газават знаешь? — подозрительно прищурился командир боевиков. — Про знамя пророка, э? Ты для пастуха что — то больно шустрый…
— Дык, телевизер смотрю постоянно, у мине с собой портативный. Насмотрелся про вас — все передачи только и говорят про Чечню… — робко стал оправдываться я и шмыгнул жалостно носом. — А потом, опять же газеты, там, журналы…
— Ну-ка, покажи документы, — прервал меня лентоносец, и я с тревогой отметил, что он переключил внимание на мою супругу, вцепился масленым взглядом в Светкины коленки, так неосмотрительно выставленные на всеобщее обозрение из-за задирания юбки в процессе обыска.
— Юбку одерни, дура! — злобно прошипел я, скривив рот набок. — Заправься, я сказал! — И объяснил здоровенному:
— А нету у мине документов. На че их мине с собой таскать? Вона, жена у мине пилепсией страдает. Дык, везу в Минводы к знахарю, тама травник есть — Ерофеев. Слыхал поди, а?
— Нету документов, говоришь? — переспросил боевик и недоверчиво мазанул взглядом по карманам моей куртки.
— Ага, нету, — подтвердил я и этак простецки предложил:
— Да ты позвони в Ипатово, спроси Антона-пастуха — тама миня каждая собака знает!
— Эпилепсия, говоришь, — пробормотал «чех». — Ниче себе эпилепсия! — и опять уставился на Светку, как кот на банку со сметаной. Я внутренне взвыл от отчаяния и от всей души пожалел, что автобус выдерживает расписание. Вот, надо же, а! Ведь задержись мы на полчаса — и были бы сейчас полноценные сумерки, при которых не то что коленки — хрен очертания фигуры различишь!
— Эпилепсия! — хмыкнул лентоносец и отошел, буркнув что-то живчику — я не расслышал. Живчик закивал головой, потер ладони и двинулся обыскивать других пассажиров, проигнорировав мою персону.
— Эпилепсия! — хмыкнул лентоносец и отошел, буркнув что-то живчику — я не расслышал. Живчик закивал головой, потер ладони и двинулся обыскивать других пассажиров, проигнорировав мою персону.
Дурное предчувствие кольнуло мою легкоранимую душу, и обожгло изнутри ощущение надвигающейся беды.
— Света, — прошептал я, обращаясь к жене, — ты волосы поаккуратнее заколи, ну чтобы не рассыпались. И приволакивай ногу, когда передвигаться будешь, головкой тряси, как будто эпилептичка. Ясно?
— Ага, — покорно ответила жена. — Постараюсь, — и вцепилась в мою руку. — Ты только не уходи никуда, ладно? Не бросай меня с этими…
— Господи, да куда я уйду? — Я раздраженно потискал ее вспотевшую ладошку и тяжело вздохнул: моя капризная супруга — страшная трусиха и паникерша. Она моментально впадает в прострацию и перестает рационально соображать, стоит какой-нибудь бабке в очереди за хлебом крикнуть на нее, а уж тут…
Процесс экспроприации длился минут двадцать — пока бандиты проводили ревизию вещей и обыскивали пассажиров, сумерки окончательно загустели, и очертания предметов стали недостаточно хорошо различимы. Я слегка приободрился — авось в суматохе и спешке как-нибудь пронесет.
Закончив свои дела, «духи» начали загонять пассажиров в автобус — я обхватил Светлану за талию и крепко прижал к себе, еще раз напомнив:
— Приволакивай ножку, приволакивай! — хотя видел, что она совершенно ничего не соображает и вот-вот грохнется в обморок.
Какой-то пацан метрах в двух от нас внезапно откуда-то извлек не удостоившийся экспроприации «Полароид» и, направив его в сторону основной группы боевиков, грузивших экспроприированные вещи в «Уралы», полыхнул вспышкой. «Идиот! — подумал я. — Прибьют ненароком!» Находившийся неподалеку боевик, подталкивающий пассажиров, отреагировал мгновенно: растолкав толпу, он залепил пацану смачную оплеуху, вырвал у него «Полароид» и с размаху хлобыстнул его о борт автобуса.
— Шпион, бля! — возмущенно высказался боевик. — Я тебе пофотографирую, сучонок! — И тут же залепил еще одну оплеуху — какому-то пожилому дядьке, который возмущенно вскинулся: дескать, нельзя детей обижать! — Я вас, уроды, всех бы поубивал! — заявил «дух» и скрежетнул зубами. — Ухххх, скоты, бля…
Когда две трети пассажиров уже погрузились в автобус, к оставшимся вдруг подскочили несколько «чехов» и, выдернув из толпы двух девчонок лет 17–18, сноровисто потащили их к «Уралам». По толпе пробежал возмущенный ропот. Какой-то дородный мужик выскочил из общей массы и бросился вслед за девчонками, ругаясь и размахивая руками, но тут же получил прикладом в лоб и рухнул пластом на землю.
— Не дергаться! — заорал командир боевиков. — Мы установим их личности и высадим в ближайшей деревне!
Я болезненно напрягся и вспотел — знаем мы ваши проверки, скоты! Вот уроды-то, ну уроды… Если рассуждать отвлеченно, девчонки сами спровоцировали «духов» — я еще при посадке в пункте отправления обратил внимание на эту парочку: они сидели вместе и лукаво постреливали глазенками на всех подряд мужиков, перехихикивались-перешептывались, этакий воплощенный секс в шортиках и блузках без лифчиков. Это если рассуждать отвлеченно…
— Довьщелывались, идиотки, — прошептал я и еще крепче прижал к себе Светлану, немного прибавив в движении, чтобы в плотном потоке побыстрее проскочить в дверь автобуса. До спасительной двери осталось двое пассажиров. Один. Вот Светка ставит ногу на подножку, и я чувствую, что сердце мое от напряжения сейчас разорвется на куски. Командир боевиков, стоящий возле самой двери, отводит взгляд — в полумраке он нас не рассмотрел. Кроме того, именно в этот момент к нему подошел один из «духов» и по-чеченски спросил:
— Зачем мы их загоняем? Только время тратим! Давай, уматывать надо! Они все равно выйдут, когда мы уедем.
— Не выйдут, — командир покровительственно похлопал вопрошающего по плечу. — Я на дверь присобачу одну штуку и скажу, что если кто-то покинет автобус, это устройство отреагирует на уменьшение веса и автобус взлетит ко всем чертям! Они будут тут сидеть, пока кто-нибудь на них не наткнется.
— А что, у тебя есть такая штука? — удивленно спросил боевик. — Я что-то не видел раньше…
— Ха! — командир развеселился. — Слушай больше! Этой штуки у меня нет — я приклею на жвачку свой портсигар. Вот так. Но они-то об этом не знают!
— Ай, молодец! — восхитился боевик. — В этот момент я протолкнул Светку в салон и, ухватившись за поручень, надавил, чтобы забраться самому. «Пронесло! — метнулось в сознании. — Ну, еще чуток!» — И вдруг там, впереди, что-то произошло — послышались возмущенные возгласы, плотное скопление тел колыхнулось назад. Прямо перед Светкой откуда ни возьмись возник здоровый дед, который ломился к выходу и причитал:
— До ветру мне, братцы! До ветру, а то все!
Светка слабо пискнула и тут же была водворена мощным толчком деда на нижнюю ступеньку автобуса — я вывалился наружу и злобно прошипел:
— Дед — назад!!! Назад, скотина! Сссука! Я тебя задушу! Назад!
— Ой, командир, — заблажил дед, обращаясь к лентоносцу. — Ой, выпусти до ветру, а то щас обделаюсь. Не дай опозориться старому…
— Что там у вас? — боевик недовольно крякнул, включил мощный фонарь и полоснул лучом по дверному проему. — Ты куда, дед?
— До ветру! — зорал дед что есть дури. — Щас наделаю в штаны!
— Ладно, вылезай, — разрешил командир и оскалился:
— Мы гуманные!
Дед опять рванулся, и, несмотря на то, что я изо всех сил держался за поручень в автобусе, стараясь вдавить свою жену внутрь салона, мы все трое спустя краткий миг оказались на улице: я, Светлана и дед, который шустро рванул куда-то влево от автобуса.
Подхватив Светлану за локоть, я попытался запихнуть ее в дверь, и в этот момент лентоносец направил луч фонаря ей в лицо.
— О! «Эпилепсия»! — обрадованно воскликнул он и ухватил Светланку за руку. — Иди сюда, «эпилепсия», мы тебя лечить будем!
Рванувшись влево, я рубанул кулаком, целясь в голову «духа», но немного оплошал — ослепил луч фонаря, мотнувшийся мне в лицо, — бандит отпрянул назад, и кулак мой глухо толкнулся о его разгрузку, зацепив там что-то твердое. В этот миг что-то тяжелое обрушилось мне на затылок, и мир вокруг свернулся в клубочек, который, в свою очередь, уменьшился до размеров точки…
Очнувшись, я обнаружил, что сижу на ступеньках «Икаруса» и чьи-то руки заботливо прикладывают к моей голове мокрую тряпку. Оттолкнув эти руки, я поднял голову — в салоне тускло горела единственная лампочка, над водительским местом. Голова гудела, как трансформатор. Ощупав затылок, я наткнулся на здоровенный желвак у основания черепа.
В салоне кто-то всхлипывал, кто-то причитал, кого-то успокаивали.
— Очухался, сынок? — раздался голос сзади. — Крепко тебя угостили! — Я обернулся и с трудом различил бабку-спекулянтку. Она располагалась в автобусе сзади, вся в баулах и мешках. — Я примочку тебе делала — шишак здоровущий получился, — сообщила бабка и скорбно вздохнула. — А девчонку твою увезли, супостаты…
Меня словно током ударило. Светка!!! Господи, они же забрали мою жену! Взвыв от бессильной ярости, я ломанулся наружу. Тотчас же вопль ужаса потряс салон:
— Взорвется!!! Щас взорвется!!! — разноголосым хором заорали те, что заметили мой порыв.
— Э-э, не балуй! — Водила грозно приподнялся на своем месте, его напарник, привстав со служебного сиденья, обнял меня за плечи и тихо пояснил:
— Ну, успокойся, браток, че уж теперь? Там они микрочип повесили — если масса изменится, все взлетим в небеса…
Вырвавшись из объятий второго водилы, я несколько раз лупанул кулаком по панели управления — дверь всхлипнула и отъехала. Я вывалился наружу под аккомпанемент отчаянных криков. Обнаружив на двери приклеенный жвачкой пластмассовый портсигар, я бросил его в салон и сообщил:
— Вот он, ваш микрочип. Кому вы верите? — и, отбежав от автобуса, начал всматриваться в темноту. Вскоре из салона повыбирались люди — шоферня, недоуменно переговариваясь, включила снаружи переноску и принялась ковыряться в моторе.
Сознание мое лихорадочно перебирало наиболее приемлемые варианты действий — надо же было что-то предпринимать! Изо всех сил напрягая извилины, я вскоре понял, что ничего хорошего придумать не могу, и заскрежетал зубами. «Господи!!! За что?» Я развернулся к автобусу и заорал на водителей:
— Какого хрена копаетесь?! Ремонтируйте живее! Ехать же надо, сообщить! Они же, бля, с каждой минутой все дальше и дальше!
— Куда там ехать, — угрюмо пробормотал один из водил, — они двигун расстреляли. Ты посмотри, весь блок разворотило…
Упав на траву, я некоторое время стонал и бил кулаками оземь, затем вдруг представил себе: трясущиеся по колдобинам «Уралы», в кузовах которых бандиты терзают мою жену… Мне такого не могло присниться даже в самом страшном сне, небыль это, кошмар… Совершенно ничего нельзя сделать, даже если мне удастся добраться до трассы и остановить попутку. Пока я доеду до первого поста ГАИ, сообщу о случившемся, пока они там мне поверят, пока поднимут на ноги силы и средства, достаточные для надежного блокирования района и перехвата, — «духи» будут уже далеко. Я сел на колени и заплакал навзрыд. Если бы мои бойцы увидели меня сейчас, они бы не поверили глазам своим: никто никогда и нигде не видел, чтобы железный Сыч плакал, — не было на свете сил, чтобы вынудить его на это немужское дело…