– Ну так и примите этот облик, – рявкнул я. – Возьмите одежду ваших жертв и деньги, которые лежат в их карманах. И тогда вы, как и я, сможете спокойно существовать в этом мире. Со временем вы достаточно разбогатеете, чтобы приобрести для себя собственную крепость, свое тайное убежище. И перестанете быть нищими попрошайками-призраками.
Они слушали меня очень внимательно, хотя на их лицах было по-прежнему написано отчаяние.
– Но как же быть с нашей кожей, с нашими голосами?.. – спросила темноглазая.
– Вы вполне можете одурачить смертных. Это очень легко. Требуется лишь немного умения и сноровки.
– С чего же нам начать? – вяло и без всякого интереса пробормотал мальчик. Создавалось впечатление, что он пошел на встречу со мной против воли. – Какой облик нам лучше всего принять?
– Выберите сами, – пожал плечами я. – Оглянитесь вокруг. Можете изображать из себя цыган – это проще всего. А еще лучше – притворитесь бродячими комедиантами.
Я оглянулся на ярко освещенный бульвар.
– Да, комедиантами! – восхищенно воскликнула темноглазая красотка.
– Вы можете стать уличными актерами, акробатами. Вы, конечно, уже видели их там, на бульварах. Скройте под гримом свою белую кожу, а ваша экстравагантная внешность, необычные жесты и выражения лиц будут казаться вполне естественными, и никто ничего не заподозрит. Лучшего способа всех обмануть вы не придумаете. Выступая на бульварах, вы получите возможность видеть множество самых разных людей, будете наблюдать за ними и научитесь у них всему необходимому.
Она рассмеялась и обернулась к остальным. Мужчина задумался, женщина тоже размышляла с мечтательным выражением лица, а мальчик явно был в нерешительности.
– С вашими способностями вы легко можете прикинуться фокусниками и акробатами, – сказал я. – Это не составит для вас никакого труда. Ваши представления увидят тысячи людей, но никто не догадается, кто вы такие на самом деле.
– Насколько нам известно, с тобой самим на сцене театра произошло кое-что другое, – ледяным тоном ответил мальчик. – Ты привел всех в неописуемый ужас.
– Потому что я этого хотел, – промолвил я, при одном воспоминании о том вечере чувствуя в душе боль. – В этом и состояла моя проблема. Но если захочу, я могу обмануть кого угодно. И вы тоже.
Я вытащил из кармана полную горсть золотых монет и отдал темноглазой женщине. Осторожно, словно они были раскаленными углями, она взяла монеты обеими руками. Когда же она подняла на меня глаза, я увидел в них отражение того, что произошло на сцене театра Рено, увидел себя, стоящего перед огнями рампы и демонстрирующего свое ужасное искусство, заставившее зрителей в панике бежать из зала.
Но при этом я сумел прочесть в ее мыслях кое-что еще. Она знала, что театр сейчас пуст, что я отправил труппу за пределы Франции.
Чувствуя внутри мучительную боль, я размышлял над этой идеей. Интересно, заметили ли они, как тяжело было в тот момент у меня на душе? Хотя… даже если и заметили…
– Пожалуйста… – умоляюще обратилась ко мне красотка, холодными белыми пальцами дотрагиваясь до моей руки. – Позволь нам укрыться в твоем театре! Пожалуйста!
Она оглянулась на заднюю дверь театра.
Позволить им войти? Позволить плясать на моей могиле?!
В театре наверняка остались старые костюмы, украшения и другие вещи актеров. У них более чем достаточно денег, чтобы купить себе все новое. Но там оставались баночки с красками и еще многое, многое другое, очень ценное, однако брошенное в суете поспешного отъезда.
Я буквально оцепенел, у меня не было сил думать, не было никакого желания заново переживать все, что происходило со мной в этом театре.
– Хорошо, – произнес я наконец, глядя в сторону и делая вид, что какая-то мелочь привлекла мое внимание. – Если хотите, можете пойти в театр. Я предоставляю в ваше распоряжение все, что в нем есть.
Женщина подошла ближе и неожиданно прижалась губами к моей руке.
– Мы никогда этого не забудем, – сказала она – Меня зовут Элени, мальчика – Лоран, а эти двое – она указала на мужчину и вторую женщину, – Феликс и Эжени. И если Арман попытается причинить тебе зло, мы все встанем на твою сторону.
– Надеюсь, у вас все будет хорошо, – ответил я и неожиданно поймал себя на том, что действительно хочу этого.
Я вдруг подумал, что, несмотря на всю приверженность Пути Тьмы и Законам Тьмы, едва ли кто-либо из них по собственной воле оказался в тех кошмарных обстоятельствах, в которых все мы сейчас пребывали. Как бы то ни было, все мы теперь – Дети Тьмы.
– Будьте, однако, очень осторожны, – вновь обратился я к ним. – Никогда не убивайте своих жертв рядом с театром. Ведите себя с умом и заботьтесь о полной безопасности своего убежища.
Когда я въехал на мост, который вел на Иль-Сен-Луи, пробило три часа. Я потерял достаточно много времени и теперь должен был найти скрипку.
Однако, подойдя к дому Никола на набережной, я почувствовал смутное беспокойство. Что-то было не так. Шторы со всех окон были сняты, а внутри было совсем светло, словно там горели тысячи свечей. Более чем странно. Роже не мог успеть завладеть квартирой. Прошло слишком мало времени, чтобы утверждать, что с Ники стряслась беда.
Я стремительно поднялся на крышу и спустился с другой стороны дома, чтобы заглянуть в окно, выходящее во двор.
Повсюду горели свечи – в настенных и настольных канделябрах, даже на рояле и бюро, укрепленные растекшимся воском. В комнате царил страшный беспорядок.
Все книги были сброшены с полок, некоторые даже разорваны. Листы с нотами валялись на ковре. Картины и рисунки вместе с монетами, ключами и множеством других мелочей были раскиданы на столах.
Быть может, весь этот беспорядок учинили демоны, когда захватили в плен Ники? Но кто в таком случае зажег свечи? Я ничего не понимал.
Я прислушался. Никого. Или мне только казалось, что в квартире никого нет? И вдруг я услышал… нет, не мысли, а какие-то тихие звуки. Прикрыв глаза и сконцентрировав все свое внимание, я услышал шелест перевертываемых страниц, потом звук падения какого-то предмета. Снова шорох старинного пергамента… и книга снова падает на пол.
Почти бесшумно я поднял оконную раму. Звуки были по-прежнему едва слышны, но я не чувствовал запаха человеческого присутствия и не мог уловить ни одной мысли.
Однако запах все же ощущался, причем гораздо более сильный, чем застарелый запах табака и воска. Это был запах вампиров, принесенный с кладбища.
В прихожей тоже горели свечи. И в спальне, где все было перевернуто вверх дном: сваленные горой, раскрытые и разорванные книги, изодранное в клочья постельное белье, брошенные кое-как картины… Из шкафов было вытащено абсолютно все, ящики комода выдвинуты…
Скрипки нигде не было видно.
Шелест быстро перевертываемых страниц доносился из соседней комнаты.
Кто бы там ни находился, – а я уже догадывался, кто именно явился гостем, – он не обращал никакого внимания на мое присутствие. Даже не остановился ни на секунду, чтобы передохнуть.
Пройдя дальше, я остановился в дверях библиотеки и увидел его прямо перед собой. Он был полностью поглощен своим занятием.
Конечно же, это был Арман. Однако я никак не ожидал встретить его именно здесь.
Растопленный воск капал с мраморного бюста Цезаря и стекал по ярко раскрашенному глобусу. На ковре горами лежали книги. На месте оставались лишь те, что стояли на самой верхней полке в том углу, где находился сейчас он. Одетый в старые лохмотья, с покрытыми слоем пыли волосами он, не видя меня, перелистывал страницу за страницей, быстро пробегая глазами по строчкам и шевеля губами. Он вдруг напомнил мне насекомое, увлеченно поедающее зеленый лист.
Выглядел он действительно ужасно. Создавалось впечатление, что он и в самом деле высасывает из книг все, что только можно.
Отбросив ту, которую держал в руках, он взял другую книгу, открыл ее и принялся поглощать так же, как предыдущую, с невероятной скоростью водя пальцами по строчкам.
И тут до меня дошло, что точно таким же образом он изучал буквально все содержимое квартиры – постельное белье, сорванные с окон шторы, снятые с мест картины и книги, содержимое шкафов, бюро и комода. Но самое большое количество знаний он получал, конечно же, из сваленных теперь на полу книг – от «Войны с галлами» Цезаря до самых современных английских романов.
Но не это произвело на меня самое страшное впечатление, а тот беспорядок и хаос, который он оставлял за собой, отсутствие с его стороны всякого уважения к тому, чем он уже воспользовался.
И полное отсутствие интереса ко мне.
Покончив с последней книгой, он отшвырнул ее в сторону и перешел к изучению старых газет, сложенных на нижней полке.
Словно зачарованный, не сводя глаз с маленькой грязной фигурки, я попятился вон из комнаты. Несмотря на грязь, волосы его излучали сияние, а глаза сверкали огнем.
Среди горящих свечей и ярких красок обстановки квартиры этот грязный беспризорник казался совершенно чужеродным, существом ниоткуда, обитателем потустороннего мира. И тем не менее его красота приковывала к себе внимание. Чтобы подчеркнуть ее, он не нуждался ни в игре теней и света в соборе Нотр-Дам, ни в ярких факелах, освещавших подземный склеп. Но сейчас я видел в нем невероятную жестокую силу, которой не замечал прежде.
Я не знал, что и думать. Он казался мне одновременно и опасным, и неотразимым. Я готов был смотреть и смотреть на него без конца, но инстинкт самосохранения настойчиво шептал мне прямо в ухо: «Беги! Оставь его здесь, если он этого хочет! Какое значение имеет теперь все это?»
Скрипка! Я старался заставить себя думать только о скрипке. Я не в силах был видеть движения его рук, пальцы, бегающие по страницам, напряженный взгляд.
Наконец я нашел в себе мужество отвернуться и вышел в гостиную. Руки у меня тряслись. Сама мысль о том, что он находится сейчас здесь, в этой квартире, рядом со мной, была невыносима. Я обыскал все углы, но нигде не мог найти проклятую скрипку. Куда же Ники ее задевал?! Я не мог сосредоточиться.
Шелест переворачиваемых страниц, похрустывание бумаги, шуршание падающей на пол газеты…
Надо немедленно возвращаться в башню!
Я хотел было незаметно проскользнуть мимо библиотеки, но меня буквально пригвоздил к месту его безмолвный призыв. В горле у меня мгновенно пересохло, я обернулся и встретился с ним взглядом.
– Ты любишь их, своих бессловесных детей? А они любят тебя? – Слова его прозвучали и тут же рассеялись, как бескрайнее эхо.
Кровь бросилась мне в лицо. От одного его вида я покрылся холодным потом.
Словно привидение среди руин, он стоял в центре комнаты, а повсюду в беспорядке валялись книги. Он был посланцем того самого дьявола, в которого так верил и которому поклонялся. И в то же время он был удивительно юн и красив.
– Вот видишь, любовь не предусмотрена Законами Тьмы, они признают только безмолвие и забвение. – Голос его казался сейчас чище и нежнее, гулкое эхо исчезло. – Мы всегда говорили, что дьяволу не угодно, чтобы старейшины общества и их недостаточно опытные и юные собратья искали утешения друг у друга. Все должны служить и поклоняться только сатане.
Я жадно ловил каждое его слово. Они проникали в самые тайники моей души, волновали меня и возбуждали любопытство. Однако я не хотел, чтобы он это заметил, а потому довольно сердито произнес:
– Чего ты от меня хочешь?
Мне было трудно говорить. В этот момент я боялся его сильнее, чем когда-либо прежде во время наших споров и сражений. А я ненавижу тех, кто заставляет меня испытывать страх, кому известно то, что я сам хочу знать, тех, кто таким образом имеет надо мной власть.
– Похоже, ты и читать-то не умеешь, – заметил он. – А твоего творца, этого отступника Магнуса, твое невежество что, совсем не волновало? Неужели он не научил тебя даже самым простым вещам?
Пока он говорил, выражение его лица совершенно не менялось.
– Неужели так было всегда? Неужели тебя никто и никогда не пытался научить хоть чему-нибудь?
– Ты просто читаешь мои мысли… – ответил я, не в силах прийти в себя от страха.
Перед моими глазами мелькали картины монастыря, в котором я учился, когда был совсем мальчиком, длинные ряды стеллажей с книгами, которые не мог прочесть, сидящую к нам спиной, склонившуюся над книгой Габриэль…
– Прекрати! – прошептал я.
Мне показалось, что прошло много времени, прежде чем он заговорил снова, на этот раз мысленно:
«Ты никогда не будешь доволен теми, кого создал. В мире безмолвия и забвения отчуждение и обиды только усиливаются».
Я пытался заставить себя уйти и не мог. Я молча смотрел на него и слушал.
«Ты нуждаешься во мне, а я в тебе, и во всем мире только мы с тобой действительно стоим друг друга. Неужели ты даже этого не можешь понять?»
Он произносил слова без всякого выражения, и они сливались в моей голове в один монотонный гул, словно без конца звучащая скрипичная струна.
– Это просто безумие какое-то, – прошептал я, вспоминая все, что он говорил мне, в чем меня обвинял, вспоминая то, что рассказали мне другие вампиры о том, как он заставлял всходить на костер своих подданных.
– Разве? Тогда отправляйся к остальным, к тем, кто молчит. Но не надейся, они тебе ничего не скажут.
– Ты лжешь… – попытался возразить я.
– И со временем их независимость будет только укрепляться. Кстати, запомни: если я тебе понадоблюсь, ты всегда сможешь найти меня. В конце концов, куда мне идти? И что делать? Фактически ты превратил меня в сироту.
– Я не совершал ничего подобного…
– Это твоих рук дело! – ответил он. – Да, в этом твоя вина. Ты все разрушил. – Странно, но в голосе его не было гнева. – Но я буду ждать тебя. Буду ждать, когда ты придешь, чтобы задать вопросы, ответ на которые известен только мне.
Я смотрел на него очень долго. Не знаю, сколько времени на самом деле прошло. Казалось, я не в силах был сдвинуться с места и не мог видеть вокруг ничего и никого, кроме него. Меня охватило всепоглощающее чувство умиротворения, как и тогда, в соборе Нотр-Дам. Я вновь оказался под воздействием его чар. Свет в комнате был чересчур ярким. Вокруг не осталось ничего, кроме ослепительного сияния, окружающего Армана. Мы будто приближались друг к другу, хотя на самом деле никто из нас не двигался. Словно неведомая сила неумолимо притягивала меня к нему.
Наконец я повернулся и выбежал из комнаты, спотыкаясь на каждом шагу и едва не падая. Промчавшись по коридору, я выбрался через окно и почти мгновенно оказался на крыше.
Я с бешеной скоростью гнал лошадь через Иль-де-ля-Сите, и сердце мое, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Лишь когда Париж остался позади, я немного успокоился.
Звон колоколов ада.
На фоне светлеющего утреннего неба передо мной возник черный силуэт башни. Мое маленькое общество уже улеглось на покой в подземном склепе.
Я не стал открывать саркофаги, чтобы посмотреть на них, хотя мне очень хотелось увидеть Габриэль, коснуться ее руки.
В полном одиночестве я стал подниматься на зубчатую стену, откуда так любил наслаждаться чудесным сиянием начинающегося рассвета, который мне уже никогда не суждено увидеть до конца. Я слышал собственную музыку – звон колоколов ада…
И вдруг до меня донеслись иные звуки. Я услышал их еще на лестнице и удивился тому, что они сумели долететь до моих ушей Впечатление было такое, будто очень далеко кто-то тихо пел нежную песенку.
Однажды, много лет назад, мне довелось услышать, как пел шедший по дороге на север деревенский мальчишка. Он не подозревал, что кто-то может его услышать, и воображал, будто он совершенно один на огромном пространстве. Быть может, поэтому его необыкновенно сильный и чистый голос обрел поистине неземную красоту. Я не помню слов, но они тогда не имели никакого значения.
Именно этот голос доносился до меня и сейчас. Одинокий голос, вобравший в себя все звуки мира и звавший издалека.
Меня снова охватил страх. И все же я открыл дверь в конце лестницы и вышел на каменную крышу. Меня шелком окутал утренний ветерок, над головой сонно мерцали последние звезды. Небо казалось скорее не куполом, а бесконечным туманом, клубящимся в вышине. И звезды постепенно тонули в этом тумане, поднимались все выше, делались меньше и меньше.
Далекий голос зазвучал громче, пронзительнее, как будто его обладатель стоял на вершине высокой горы, и я вдруг почувствовал в груди такую острую боль, что невольно прижал к сердцу руку.
«Приди ко мне! Я готов простить тебе все, если только ты придешь ко мне! Я никогда еще не чувствовал себя таким одиноким!» Подобно тому как луч света распекает тьму, этот пронзительный голос резал на части мою душу.
При звуках песни меня охватило ощущение беспредельной силы, и передо мной открылись безграничные возможности воплощения всех моих надежд и ожиданий. И я увидел Армана, одиноко стоящего в проеме распахнутых дверей Нотр-Дам. Время и пространство не более чем иллюзия. В бледном сиянии он стоял перед главным алтарем – тонкая фигурка в царственных лохмотьях, мерцающая и постепенно тающая, – в глазах его не было ничего, кроме бесконечного терпения. И не было больше склепа в недрах кладбища Невинных мучеников. Не было уродливо-комического, закутанного в грязные тряпки призрака, в сиянии свечей сидевшего в библиотеке Ники, отшвыривающего от себя прочитанные наспех книги – пустые скорлупки.
Опустившись на колени, я прислонился головой к холодному зубцу каменной стены. Я видел, как постепенно растворяется в небе призрачная луна, но в это мгновение ее, наверное, коснулись солнечные лучи, потому что я вдруг почувствовал, что она обжигает меня, и невольно закрыл глаза.
Однако я продолжал пребывать в состоянии эйфории, даже экстаза. Удивительный голос разрывал на части мою душу, проникал в самые тайные ее глубины, затрагивал наиболее сокровенные струны. Мне казалось, что отныне я в состоянии понять и оценить величие Законов Тьмы и для этого мне не требуется поток текущей по жилам крови.