– Что?
Заломов смотрел на него зло и со значением.
Сам ушел, руки умыл, а ему теперь тухлые темы подбрасывает? Совершенно бездоказательные, отвратительные темы! Никто никогда не привяжет работающего в банке Филиченкова к погибшему Горелову! Ему убивать его незачем, парень на пороге великих жизненных перемен. И утверждения оставшейся в живых Гореловой, что они с супругом якобы видели во дворе беглого преступника, сочтут бредом. Потому что беглого преступника убили при задержании. Что еще надо?!
Вот так приблизительно смотрел на него дружище Заломов. И Саня его понимал. И то, в чем ему чувствовался подвох, показалось бы бредом кому угодно. Женькиному начальству тем более.
Саня даже знал, что скажет полковник, рискни Жэка ему доложить о своих опасениях.
«Ты мне тут, Заломов, детективные истории не сочиняй, понимаешь… – И Лев Григорьевич Володин привычно дернул бы шеей, как если бы ему жал воротник. – Тебе работы мало?! Так пожалуйста, загружу!..»
Вот так приблизительно отреагировал бы полковник. И Саня его понимал тоже. Никто не хотел понимать его сердце, тревожно сжимающееся от нехорошего предчувствия. Никому не было дела до его опасения, что подобных совпадений не бывает.
– Ладно, пошел я, – проворчал Жэка, привычно почистив зубы пальцем, выдавив в рот зубной пасты. – Ты только это… Без самодеятельности тут. А то, смотри, Лерку пришлю.
– Зачем?! – тут же перепугался Лавров.
Лерка всегда напоминала ему торнадо – опасное, неумолимое, разрушительное.
– Чтобы поухаживала за тобой. И вообще… Я тебя за язык не тянул. Ты сам сказал, что уж лучше на Лерке моей женишься, чем…
– Да иди ты! – поморщился Лавров, сожалея о вырвавшихся у него словах, теперь пристанет.
И Жэка пошел совершать поквартирный опрос, который он, к слову, едва начал до визита к нему.
Лавров прибрал в кухне и снова полез на диван под одеяло. Голова просто разламывалась. Зря он не послушался докторов и молоденькую медсестричку, советующую ему еще пару дней полежать в больничке. Что-то с его башкой не так.
Он уснул мгновенно и увидел странный сон, где Горелов бежал от мужика с оторванной головой. Лавров-то точно знал, что голову мужику оторвало гранатой при задержании, и знал, что бежать мужик не может – он мертв. А он все равно бежал! И догонял бедного Игоря Васильевича. Лавров нервничал и пытался успокоить соседа. Пытался ему крикнуть, чтобы он не бежал в сторону оврага, навстречу своей гибели. Но слова булькали в горле и не вырывались наружу. Лавров нервничал, судорожно открывал и закрывал рот, но вместо слов с языка вдруг начали срываться почти соловьиные трели. Протяжные, заливистые…
Он дернулся в изнеможении и открыл глаза.
Это не он пел соловьем, это его дверной звонок надрывался.
– Ох, господи, – выдохнул он.
Облизал пересохшие губы, свесил ноги с дивана, заморгал, привыкая к темноте. Он долго проспал. За окном стемнело. И кажется, давно. Черный квадрат за его стеклами поделило ячейками светящихся окон высоток их микрорайона. Охая, Саня поднялся, нашарил выключатель на стене, включил свет. Черный ячеистый квадрат за стеклами сразу отодвинулся, сделавшись почти невидимым. Надо бы купить шторы, вдруг подумал он, впервые ощутив странную незащищенность, как если бы он вдруг оказался на сцене совершенно голым. Хотя он почти голым и был, из одежды на нем сейчас были только короткие шорты.
Лавров пошел, по-стариковски шаркая, в прихожую. Тот, кто терзал его дверной звонок, был настырным. Вряд ли это Машка, подумал Саня, поворачивая головку замка. Она бы смирилась и ушла. Или бы перезвонила на домашний.
Он открыл дверь и едва не ахнул. На пороге стояла Лерка Заломова! В тесных джинсах, заправленных в короткие сапожки на невероятно высоких каблуках, короткой куртке, обнажающей голый пупок, в котором что-то поблескивало, яркий шарф вокруг шеи. В одной руке у Лерки была спортивная сумка, в другой большущий, явно тяжелый пакет.
– Привет! Я зайду? – произнесли невероятно пухлые Леркины губы. – Я зайду…
И зашла. Двинула попкой, захлопывая дверь, уставилась на Лаврова черными огромными глазищами. Губы ее при этом беззвучно шевелились. Может, он оглох? Она что-то говорит ему, а он не слышит! Наверное, он оглох от травмы головы!
Потом только сообразил, что Лерка жует жвачку. Понял, когда она, швырнув сумку и пакет ему под ноги, произнесла со снисходительным вздохом:
– Я поживу у тебя какое-то время.
Тут же понял, что именно она сказала, и похолодел.
– Как это поживешь?! – Лавров привалился к двери туалета, вытаращившись на позднюю гостью. – Что значит поживешь?!
– Поживу – это значит, что стану приходить сюда после универа, уходить отсюда в универ, стану пользоваться твоей посудой, туалетом, ванной комнатой и спальным местом, – «молния» на ее куртке с визгом пошла вниз. – Есть возражения?
– Есть, конечно! – Лавров резко выпрямился, преграждая путь нахалке. – С какой стати?! С чего ты решила, что можешь пожить у меня?!
Лерка даже бровью не повела, стянула с ног короткие сапожки на шпильках, присела перед сумкой, порылась в ней, достала домашние тапочки цвета апельсина, выпрямилась. Роста она была небольшого, а без каблуков едва доставала макушкой Лаврову до подбородка, но смотрела сейчас на него так, будто была выше его на полметра.
– Это не я решила, Лавров, а батюшка, – ответила Лера.
– Что он решил?!
Саня сжал кулаки. Окажись тут сейчас Жэка, он бы ему по горбу врезал точно.
– Сказал, что за тобой надо присматривать – раз. Что ты нуждаешься в уходе – два. И что тут у вас что-то такое намечается, чему должен быть свидетель или независимый эксперт, назови, как хочешь, – отчеканила Лера, уверенно отстранила его и пошла в комнату со словами: – Вещи занеси.
Лавров недоуменно глянул на сумку и пакет и заорал ей в спину:
– Что в сумке, Лера?!
– Мои шмотки. Там немного, не пугайся.
Я вообще-то ненадолго. – Лерка встала на пороге его комнаты, подбоченилась, произнесла с сожалением: – Живешь, как кочевник, Лавров!
– Как хочу, так и живу! – огрызнулся он из прихожей, все еще не решаясь поднять ее вещи. – А в пакете что?
– В пакете жрачка. Что-то купила по дороге. Что-то мать собрала.
– Мать?! Собрала?!
Это был нонсенс! Бывшая Женькина жена Лаврова на дух не переносила. Она его не каждый раз в квартиру пускала, называя собутыльником и прощелыгой, а тут собрала еды?!
– А что? Не веришь? – Лерка насмешливо глянула на него через плечо.
– Не верю.
Вот чисто из любопытства, больше не из каких других соображений Саня поднял пакет и понес его в кухню. И принялся выкладывать на стол контейнеры, пакеты и пакетики. Апельсины, яблоки, понятно из магазина. Колбаса и сыр оттуда же. А вот салат, котлеты, замороженный суп и фаршированные блинчики – это уже явно домашнее.
Что могло случиться с Женькиной бывшей, что она так расщедрилась?
– Замуж она собралась, Саня, – пояснила полчаса спустя Лерка, перемывая всю его посуду заново, не понравилось ей, видите ли, состояние его тарелок. – Избранник без жилплощади. К отцу мне нельзя, поубиваем точно друг друга. Стало быть, надо меня пристраивать где-то еще. Подслушивала под дверью, когда отец мне твою историю выкладывал. И воодушевилась. Все просто, Саня. Расчет! Грубый расчет движет моей матерью, никаких симпатий, вдруг появившихся на твой счет.
– Ну а я-то тут при чем?! – возмутился Лавров, активно поглощая блинчики с яблоками.
– Ты холост, обременен лишними метрами, хорош собой, не скурвился, работая в органах. К тому же теперь там не работаешь. Мать решила, что у тебя есть шанс стать мне хорошим мужем.
– О господи! – Еда встала у него поперек горла, он закашлялся. И еле выдавил, покраснев от гнева и удушья: – Но я тебя замуж брать не собираюсь, Лера! Я тебя не люблю!
– И я тебя, Лавров. – Она с силой вдарила ему между лопаток, пытаясь избавить от кашля. – И я тебя не люблю. Но мне надо где-то перекантоваться, понимаешь? Где-то, где не грызут мне мозг. И опять же батя попросил присмотреть за тобой.
– Но у меня всего одна комната! – возмутился он, отдышавшись. – Одна!
– Две, Саня. У тебя две комнаты. Просто вторая приспособлена тобою под кладовку. Сегодня уже поздно. – Лерка глянула на громадный циферблат, едва поместившийся на ее узком запястье. – А завтра ее разберем, сделаем косметический ремонт, и я стану ее обживать. А заодно будем разбираться в странных совпадениях, которые вдруг начали происходить вокруг. Кстати, я тоже не верю в такие совпадения, Лавров.
– А отец?
У него ныла и кружилась голова и от травмы, и от перспективы делить свое жилье с какой-то взбалмошной девицей. На нее не накричишь, не пошлешь, не приструнишь! Жэка тут же таежным медведем на дыбы встанет за дочку.
Дела-а…
– Отцу не положено. Он на службе. – Лерка подергала плечиками в тонкой рубашонке в клеточку. – Если он станет заморачиваться, то надо будет как-то реагировать, действовать. А он права не имеет. Он не может завести дело на Володю Филиченкова только потому, что он сын осужденного на пожизненное. И потому, что он решил жениться на твоей соседке. Он не может пришить к делу слова о беглом преступнике, якобы появившемся в вашем дворе, потому что преступник мертв. И мужик, что самостоятельно сорвался в овраг и сломал себе шею, не является причиной для заведения уголовного дела.
– Грамотно излагаешь, – невольно восхитился Лавров.
– Так я же на юридическом обучаюсь, Саня. Забыл?
Забыл. Конечно, забыл. Обо всем забыл! И совсем забыл, как действовала всегда на него Леркина красота! Вот стоило ее увидеть, пообщаться с ней пару минут, перекинуться несколькими словами, как накатывало. Она его…
Она его раздражала – красота ее! Пугала, раздражала, бесила даже. Каждый раз, когда они пересекались у Женьки, Лавров задавался вопросом: как могла получиться у этого замшелого дядьки с покатой спиной, рябой добродушной рожей, с прокуренными зубами и пальцами и его противной визгливой жены такая девка?! В какой удивительный миг они сумели ее зачать? Кто уснул тогда или отвернулся – бог или дьявол?!
– Так вот отцу не положено. А нам с тобой – да. – Лерка ходила по его кухне с тряпкой, вытирая пыль с дверных ручек, подоконника, перекладин стульев. – Нам с тобой никто не запретит разобраться в этих совпадениях, Лавров. Прямо завтра же и начнем. Кстати, завтра у отца уже будет информация по этому Володе.
– Отец-то тут при чем?
Лавров поймал себя на том, что взгляд его неотступно следует за девушкой, снующей по его аскетичной кухне. И жадно, между прочим, наблюдает – взгляд его, – как изгибается ее поясница, когда она наклоняется с тряпкой к нижнему ящику шкафа, выставив попку, как вытягиваются ее руки к верхним полкам, как появляются и исчезают под рубашкой косточки ее позвоночника.
Черт, черт, черт!!! Этого еще не хватало на его бедную голову! Мало ему испытаний! Жэка, гад, неспроста все это затеял.
– Отец-то тут при чем? – повторил вопрос Лавров, отводя глаза к кухонным стеклам, за которым квадратными леденцами поблескивали чужие окна.
– Отец? – Лерка наконец-то закончила мучительную для него процедуру уборки, швырнула тряпку в раковину, прислонилась к ней попкой. – Отец обещал содействие. По всем вопросам! Ладно, Лавров, ты насытился? Идем устраивать мне ночлег.
Пришлось до глубокой ночи таскать из крохотной комнатки с узким окошком, которую он никогда не считал полноценной и предназначенной для проживания, коробки и всякий хлам. Таскать и складывать в прихожей. Освободилось довольно много места, как сочла Лерка.
– Тут даже есть где кроватку поставить, – ткнула она пальчиком в территорию под окошком. – А сегодня придется спать на раскладушке.
Раскладушка нашлась среди коробок. Он о ней и забыл совсем. Только когда нашел, вспомнил, что Женька на ней не раз ночевал в прежние годы.
Лерка час махала веником, гремела шваброй, потом долго скрипела растянутыми пружинами раскладушки. Затихла почти в четыре. Уснула. А он еще полчаса провалялся без сна. Все думал и думал. Как у них срастется с Леркой, совместное их проживание? Чем закончится? Во что выльется? Какую цель преследовал Жэка, позволив дочери тут поселиться?
Саня несколько раз вставал, подходил к окну, смотрел на спящие дома, тонувшие в темноте. На темный двор с детской площадкой, автомобильной стоянкой и сквером, обрывающимся глубоким оврагом, где так нелепо закончил вчерашним ранним утром свою жизнь их управдом – Игорь Васильевич. Случайна его смерть или нет? Как теперь станет жить без него миловидная Нина Николаевна? Они ведь никогда не расставались, никогда…
– …Мы никогда не расставались, понимаете! Никогда! – Несчастные зареванные глаза Нины Николаевны смотрели то на его лицо, то на белую повязку на лбу. – Так славно жили с Игорешей! Мне мечталось, что мы еще очень долго проживем и тихо отойдем через много лет в собственной постели. А тут это убийство!!!
Лавров поперхнулся глотком чая, который давно остыл в его чашке, но все равно был вкусным и ароматным.
– Нина Николаевна, вы сказали убийство? – уточнил он, осторожно поставил на полированную поверхность белоснежного стола чашку.
– Конечно! – возмущенно откликнулась овдовевшая женщина, привалилась грудью к столу, зашептала: – Вы тоже считаете, как эти полицейские… – последнее слово она не произнесла, продавила сквозь стиснутые зубы, – что мой муж сорвался вниз головой в яму?!
– Я не знаю, – признался Лавров и снова схватил со стола чашку. Прикрываться пузатым дорогим фарфором оказалось удачной идеей.
Нина Николаевна неожиданно поднялась со стула – миниатюрная женщина в черном платье, черных колготках и темных домашних туфлях. Она поправила черную ленточку, перетягивающую ее волосы, и, кивнув непонятно кому, произнесла:
– Я официально заявляю вам, Саша, что моего мужа убили! Он не был беспечным глупцом. И даже из-за Сявы он не стал бы висеть на краю обрыва, хватаясь за кусты!
– Кстати, а где собачка? – спросил Лавров, чтобы не возражать ей.
Эксперты дали заключение с точностью до наоборот, как доложил сегодня утром в телефонном разговоре Жэка. Игорь Васильевич стоял на самом краю оврага, удерживаясь за кусты. Стоял, несколько раз меняя положение своих ног, видимо, устраивался поудобнее.
– Сява? – Она вздохнула, глянув вниз. – Он у соседа с первого этажа. Сосед великодушно предложил, пока не пройдут траурные церемонии, подержать его у себя. Милый человек… Даже не знала никогда, как его зовут! А он оказался таким отзывчивым…
Соседа с первого этажа звали Михаилом Сергеевичем, это тоже Жэка доложил. Был он единственным свидетелем, который видел из окна, как Горелов Игорь Васильевич вывел на прогулку свою собачку и как потом быстро пошел в сторону сквера, куда убежал Сявочка. Потом он же поймал мечущуюся по двору беспризорную собачку. Принес ее хозяйке. Больше он ничего и никого не видел. Никого постороннего, ничего подозрительного.
– Он один живет? – спросил Лавров у застывшей скорбной Нины Николаевны.
– Да, кажется… – отозвалась она через минуту. Неуверенно дернула плечиком. – Кажется, один. Собака у него есть точно. Он ее выгуливает после нас всегда. Мы заходим, они выходят. Так как-то… Послушайте, Саша!
Она вдруг встрепенулась, торопливо ушла из кухни, вскоре вернулась, протягивая ему уже знакомую ориентировку с портретом застреленного Филиченкова.
– Это все из-за него! Это он! – проговорила она, глядя на Лаврова с лихорадочным блеском в глазах. – Это он убил Игорешу!
– Зачем? – задал он резонный вопрос.
– Потому что мы его узнали! Потому что мы сигнализировали в полицию. И даже вызывали участкового, и он совершал поквартирный обход. Правда… Правда, он ничего не дал, но мы же сигнализировали! И тем самым автоматически попали в черный список! – закончила женщина, тяжело дыша.
Потом прошла к окошку, выглянула на улицу поверх пышного цветения орхидей, кивнула куда-то вниз со словами:
– Там вон он сидел, когда я его видела. На детских качелях. Я его узнала. Вернее, опознала! Это был он! В черной куртке, в черных штанах, такая же угрюмая рожа, заросшая щетиной.
– Это было вечером? – с сомнением спросил Лавров.
– Да, вечером, я Сяву выгуливала. – Она вдруг резко обернулась, глянула на Саню, деловито кивнула. – Понимаю, куда вы клоните. Вечер, видимость плохая. У меня возрастные изменения со зрением. Но это не прокатит, молодой человек! Нет! Это был он. Знаете, почему я так уверена?
– Почему?
Саня заскучал. Он напрасно тратил время. Напрасно! Никто из потерявших близкого человека так нелепо не обвинит случайность. Никто! Все станут искать виноватого. Он это знал, он с этим сталкивался.
– Потому что горели фонари. Потому что у меня почти стопроцентное зрение. И потому что Игореша тоже видел этого человека. Вот! – Она схватила со стола ориентировку, потрясла листом бумаги перед его лицом. – Вот этого! И не надо тут…
Лавров осторожно вытянул ориентировку из ее пальцев, разгладил на столе, глянул в ненавистную физиономию. И в очередной раз подумал, что практически счастлив, что эта тварь теперь не топчет их планету.
– Вы ведь его знаете?! – ахнула она вдруг, что-то такое уловив в его лице. – Знаете, так?
– Да, я был с ним знаком, – нехотя признался Лавров, осторожно двигая листок по столу в ее сторону.
– Потому его и защищаете?! – тут же заподозрила в нем оборотня в погонах, хотя он их теперь и не носил.
– Нет. Я его не защищаю. А знаю я его потому, что он убил моего друга, расстрелял. – Он стиснул зубы, снова вспомнив то мерзкое утро, когда они с Виталиком Сухаревым расслабились и прозевали все, все, все. – Я не могу его защищать, Нина Николаевна, поверьте. Но уверяю вас, это был не он, во дворе.