Иван вызов принял… Казань обложило русское войско, в составе которого был и Шигалей со своими отрядами.
Казань была крепостью серьезной, ее окружали двойные дубовые стены, пространство меж которыми засыпали камнем и глиной, – тогдашние пушки с такими укреплениями справиться не могли. Ширина стен – восемь с половиной метров, высота – восемь. Под стенами был вырыт еще и ров. За воротами, чтобы уберечь их от ядер, установили набитые землей срубы («тарасы»). Гарнизон состоял из тридцати трех тысяч воинов, а в лесу под Казанью затаился тридцатитысячный конный отряд под командованием некоего Япанчи.
План татар заключался в том, чтобы одновременно ударить по русским с двух сторон – пехотой из Казани и конницей Япанчи. Русские этот план сорвали: отряд под командованием Горбатого-Шуйского (3000 конных и 15000 пеших) притворным отступлением выманил Япанчу из леса, окружил и уничтожил почти полностью.
Началась осада Казани, продолжавшаяся более двух месяцев. Все это время велись, говоря современным языком, саперные работы: вырыли две линии укреплений с артиллерийскими позициями, поставили башни с артиллерией и принялись обстреливать город. Некий мурза Намай, из шигалеевцев, сообщил Грозному, что осажденные берут воду из родника возле речки Казанки, куда добираются по прорытому из крепости подземному ходу. Русские десять дней вели туда подкоп, наконец, когда стали уже слышать голоса ходивших в тайнике татар, закатили одиннадцать бочек пороха и подпалили фитиль… Грохнуло на совесть, и осажденные остались без воды.
Потом заложили еще три подкопа. Вторым подорвали кусок городской стены у Арских ворот и Арскую башню, лишив осажденных выгодной позиции. Третий подкоп рыли 39 дней, он был длиной 200 метров и вел к городской стене. Четвертый подвели под Ногайские ворота.
Руководили этим оставшиеся неизвестными по именам немецкие (и вроде бы английские) инженеры, но сохранились сведения, что в работах активно участвовали (и не простыми исполнителями) и русские: дьяк Иван Выродков, Алексей Адашев и князь Василий Серебряный.
Осажденные вовсю использовали нетрадиционные методы боя: по воспоминаниям одного из русских участников осады, ежедневно на восходе на стены выходили «казанские волхвы», кричали заклинания и рукавами халатов нагоняли на русский лагерь ливень. Русский очевидец, кстати, уверял, что казанское колдовство своей цели достигало и на лагерь обрушивался проливной дождь. Русские ответили аналогично: привезли из Москвы царский животворящий крест, которым Грозного благословляли на царство, освятили воду и стали кропить ею вокруг лагеря. Это превозмогло казанское колдовское искусство, и ливни прекратились. Насколько эта «экстрасенсорная дуэль» согласуется с исторической правдой, лично я судить не берусь – но ее участники с той и другой стороны все это применяли всерьез и верили в успешность своих действий…
2 октября взорвали бочки с порохом в обоих подкопах, и русско-татарское войско бросилось на штурм. Лучше всего это зрелище, думается мне, опишет очевидец и участник событий князь Курбский: «Пока мы были далеко от стен, никто не стрелял из ручниц или стрел, а когда мы подошли близко, тогда впервые на нас был пущен огненный бой со стен и башен; тогда стрелы летели густо, наподобие частого дождя: тогда летело бесчисленное множество камней, так что и воздуха не видно было; когда же с великим трудом и бедою подошли мы ближе к стенам, тогда начали нас поливать кипящим варом и бросать целыми бревнами».
Понемногу русские стали одолевать и ворвались в город. К некоторому прискорбию для нашей воинской славы вынужден уточнить, что, оказавшись в Казани, они самым вульгарным образом кинулись грабить ближайшие дома, и это приняло такой размах, что наступление как-то само собой захлебнулось. Татары, видя такое дело, ударили в контратаку. Начался беспорядок, паника, русские стали отступать, а называя вещи своими именами – драпать. Спас положение сам Грозный: он стал со знаменем у ворот и останавливал бегущих (надо полагать, произнося при этом вовсе не божественные и не возвышенные слова), а его отборный отряд бросился в город.
Казанцы, надо отдать им должное, дрались геройски – не побоимся этого слова. Однако русские понемногу одолевали. Глава казанского духовенства, с саблей в руке защищавший подступы к мечетям, был убит. Около часа в царском дворце отбивался самозваный царь Едигер. Как сообщают очевидцы, когда русские все же выломали ворота и ворвались во дворец, Едигер использовал весьма оригинальный метод обороны: выставил вперед изрядное количество лучших казанских красавиц, одетых в усыпанные драгоценностями наряды. Рассчитывал, что штурмующие клюнут на драгоценности, да и красоток не обойдут вниманием, отвлекшись от военных действий.
Однако на сей раз русские сохранили дисциплину и на приманку не клюнули. Битва продолжалась. В конце концов часть казанцев вступила в переговоры и выдала Едигера, а часть пыталась прорваться из города, но была перехвачена русскими и перебита.
Казань была взята. Разъяренные победители в плен брали только женщин и детей, а мужчин резали поголовно – что по меркам того времени было, увы, обычным делом…
Грозный отдал всю казанскую добычу своему войску, а себе взял только пленного Едигера, знамена казанских царей и городские пушки. Забегая вперед, скажу, что на Руси Едигера никто не обижал: он крестился (вроде бы добровольно, хотя кто его знает…) и получил имя Симеон. Ему предоставили подворье в Кремле и даже бояр «для почету», женился он на русской боярышне, жил в довольстве и умер в 1565 г.
В ознаменование победы над Казанью в Москве был построен Покровский собор, который и сегодня может видеть каждый: это и есть храм Василия Блаженного.
Взятие Казани не означало окончательного покорения Казанского царства: еще пять лет продолжались мятежи и восстания, пытались даже восстановить прежнюю власть, пригласив ногайского князя Али-Акрама – но его в конце концов по каким-то своим причинам зарезали сами мятежники, и к 1557 г. со всяким сопротивлением было покончено.
Теперь Русь располагала общей границей с Астраханским ханством. В июне 1554 г. на юг двинулись русские войска под командованием князя Шемякина-Пронского. Произошло единственное сражение с астраханцами, после чего русские без боя заняли Астрахань, чей гарнизон предусмотрительно разбежался. Хан Ямгурчи бежал в Крым в такой спешке, что, как Абдулла в «Белом солнце пустыни», бросил весь свой гарем.
Строительство Покровского собора. 1555–1561 гг. Фрагмент из Летописного свода
Поначалу Грозный всего лишь принял от посаженного им на опустевший астраханский трон некоего Дервиш-Аливассальную присягу. Новый хан обязался ежегодно выплачивать дань – не только деньги, но и три тысячи осетров. Русских рабов держать в Астрахани отныне запрещалось, а имеющихся следовало немедленно освободить. Русские рыбаки получили право без всяких разрешений и платы ловить рыбу по Волге вплоть до Каспийского моря, в случае смерти Дербиш-Али астраханцы обязались не «искати» себе хана самим, а принимать предложенную Москвой кандидатуру. Русская армия покинула Астрахань, оставив небольшой отряд служилых казаков под командой Петра Тургенева.
Однако тишины и благолепия не получилось. Уже в следующем году приободрившийся Дербиш-Али «вышиб» из Астрахани русский гарнизон и принялся тайно переписываться с крымцами. А там и вовсе начал нападать на русские отряды.
Решено было его укоротить – то ли на голову, то ли в переносном смысле. К Астрахани двинулось немаленькое русское войско. Нашкодивший Дербиш-Али, не ожидая для себя ничего хорошего, бежал в Крым, и русские заняли Астрахань без боя. Чуть попозже нагрянул Дербиш-Али с крымской конницей, но в окрестностях Астрахани был разбит и более претензий на трон уже не предъявлял. Летом 1566 г. Астрахань вошла в состав России.
Вот теперь Волга на всем протяжении стала русской рекой. Теперь русские получили возможность через Каспийское море выйти на персидские рынки и контролировали сухопутные маршруты из Крыма в Среднюю Азию.
Видя такое дело, вассальную зависимость от России признала степная Ногайская орда, а вслед за ней и башкиры. Еще до окончательного присоединения Астрахани в Москву прибыло посольство от хана Сибирского Едигера (не путать с казанским Едигером). Он признал себя вассалом России и соглашался платить дань (по соболю и белке с человека) при условии, что Россия будет защищать его ханство от среднеазиатских нападений. Правда, ничего толкового из этого тогда не вышло: Едигер платил дань нерегулярно и не в тех размерах, какие обещал, а Россия, в свою очередь, не могла тогда посылать войска против едигеровых врагов. Кончилось все тем, что из Бухары пришел известный хан Кучум, зарезал Едигера и стал «Сибирским царем» – но не прошло и двадцати лет, как за него взялся Ермак. Впрочем, эта история достаточно хорошо известна, и нет смысла ее здесь пересказывать.
Одним словом, русские получили Волгу в полное и безраздельное владение. Получили контроль над торговыми путями, а кроме того, стали осваивать обширные пахотные земли на только что присоединенных территориях.
Особо следует подчеркнуть, что Иван Грозный, вопреки кликушеству Сильвестра, не предпринимал ровным счетом никаких шагов, чтобы насильственно загонять завоеванные мусульманские народы в православие. На веру татарскую он во всяком случае не покушался, чего не было – того не было.
Тут непременно следует подробно рассмотреть сложный и, я бы даже так выразился, замысловатый вопрос об агрессорах и жертвах.
Была ли Россия в истории с завоеванием Казани агрессором? И да, и нет.
Была ли взятая штурмом Казань невинной жертвой? И да, и нет.
Всё гораздо сложнее. По моему глубокому убеждению, понятие «агрессия» делится на две категории: «чистую» и «относительную». Агрессия первой категории весьма даже виноватит то или иное государство, второй – не особенно…
Примером «чистой» агрессии являются две войны, которые Франция вела против России в 1812 и в 1854 гг. Оба раза французские войска перлись невесть куда от своих рубежей, через всю Европу. То, что к 12-му году Россия с Францией уже несколько раз воевала, французов не извиняет – эти сражения как-никак происходили не на французской территории, так что речь, безусловно, не шла о необходимости защитить французские рубежи от иностранного супостата…
Точно так же Франция выступает «чистым» агрессором в отношении Германии – это французы в XVII в., напав на слабые германские государства, оттяпали исконно германский Эльзас. И в XVIII в. французы были агрессорами, когда вторглись в Пруссию – которая им, кстати, наваляла по первое число.
И наоборот. Невозможно отыскать «чистого» агрессора в долгих франко-испанских войнах, потому что цепочка взаимных обид и претензий уходит, безмерно удлиняясь, в столь глубокую древность, что просто невозможно доискаться, кто в незапамятные времена первым обидел соседа.
Англия является «чистым» агрессором по отношению к Ирландии – ирландцы в Англии с завоевательными целями никогда не высаживались, а вот англичане однажды захватили Ирландию и на сотни лет установили там жесточайший оккупационный режим, некоторые подробности которого ничем не отличаются от эсэсовских зверств, – скажем, милый обычай восемнадцатого века платить денежки тому, кто принесет голову ирландского учителя, который конспиративно обучал ирландских детей ирландскому языку.
Но едва речь зайдет о многовековых сварах Англии и Шотландии, как любая агрессия с той или иной стороны выглядит «относительной». Снова невозможно за давностью лет доискаться, кто первым начал красть соседских овец, насиловать соседских девок и грабить соседские деревни… Вполне возможно, что к этим светлым идеям сопредельные стороны пришли одновременно и начали претворять их в жизнь практически синхронно…
Одним словом, начинает вырисовываться нечто похожее на теорему: когда речь идет о соседях, «чистой» агрессии мы ни за что не найдем. Любая агрессия будет «относительной» – одни всегда имеют возможность заявить, что всего лишь мстили за старые обиды, другие выищут обиды еще более древние, первые подсуетятся в архивах… И так – до бесконечности.
Я не говорю, что никто не виноват. Я всего лишь считаю, что в подобных случаях следует меньше бросаться терминами «агрессор» и «жертва». Оба хороши. Просто одному в конце концов повезло больше, вот и все…
С этой точки зрения, кстати, неплохо бы поумерить пыл и русским с поляками, взахлеб обвиняющим соседей в агрессивности, а себя выставляющим ангелочками. Здесь та же ситуация: оба хороши. С одной стороны, польско-литовские войска и в самом деле однажды здорово похулиганили в Москве. С другой – следует непременно помнить, что «чертовы ляхи» Москву не штурмом взяли, сломив героическое сопротивление защитников, а въехали туда без единого выстрела, поскольку часть родовитейших русских бояр просто-напросто решила избрать в цари польского королевича Владислава и должным образом ему присягнула. Полезно также вспомнить, что, когда войска Минина и Пожарского держали Москву в осаде, там среди «ляхов» пребывал и будущий государь юный Михаил Романов, и его папенька патриарх Филарет – и отнюдь не в качестве заложников или пленников, патриарх тогда именно на поляков ставил, это он позже стал радетелем русской национальной идеи…
Точно так же полякам не мешало бы помнить, что, во-первых, Польшу разделили не одни зловредные москали, а совместно с пруссаками и австрийцами. Во-вторых, что гораздо принципиальнее, на стороне каждого из трех «делителей» выступала нехилая кучка польской аристократии, по каким-то своим причина выбравшая именно такую линию поведения…
Одним словом, и русским, и татарам следовало бы на будущее воздерживаться от особенно резких телодвижений и особенно жутких терминов. Русско-татарские отношения, многовековые и запутанные, гораздо сложнее примитивной схемы «агрессор – жертва», и это касается обеих сторон. На всякую татарскую кривду, учиненную славянам, обязательно сыщется нешуточная обида, нанесенная татарам русскими, и наоборот, и наоборот…
Собственно говоря, рассуждая с долей здорового цинизма (а куда ж без него, когда речь идет об истории и политике?), мы наблюдаем, в сущности, крайне простую ситуацию. После распада Золотой Орды на ее территории возник ряд самостоятельных государств, бывших ордынских улусов – Московский, Крымский, Казанский, Астраханский, Ногайский. Все они, то враждуя, то заключая временные альянсы, чуть ли не двести лет боролись за полную гегемонию – и у каждого улуса был свой шанс подгрести под себя остальные. Карта легла так, что верх одержал Московский улус. Только и всего…
Кстати, нельзя игнорировать тот очевидный исторический факт, что после 1557 г. не отмечено мало-мальски масштабных мятежей татар, имевших сепаратистские цели. Даже в жуткие времена Великой Смуты, когда на территории Руси куролесили сразу несколько властей (то есть не было никакой власти), казанские и прочие татары в массе своей, что любопытно, сражались обычно на стороне «центрального правительства», даже не заикаясь о воссоздании Казанского или Астраханского царства. Чистокровные славяне, между прочим, сплошь и рядом то полякам служили, то грабили русские же земли, то поддерживали и вовсе уж уродских самозванцев – а вот татары исправно служили России… Это позволяет думать, что с некоторых пор они себя без России не мыслили – ведь в Смуту пуститься в «самостоятельное плаванье» было бы легче легкого…
На этом мы и закончим рассказ о взятии Казани.
К концу пятидесятых годов шестнадцатого века на юге сложилось нечто вроде военно-стратегического равновесия. Крымское ханство было достаточно сильным, чтобы устраивать на Русь набеги (в 1571 г. Девлет-Гирей даже Москву взял и старательно выжег), но вот отобрать у русских Казань с Астраханью у Крыма уже была кишка тонка. А Московия, в свою очередь, завоевать Крым никак не могла – чтобы не столкнуться нос к носу с могучей Османской империей со всеми вытекающими отсюда для России печальными последствиями. Паритет, одним словом. На юге, можно сказать, устаканилось.
И тогда Иван Грозный решил прорваться к Балтийскому побережью. Для этого следовало завоевать территорию под названием Ливония.
Я не зря употребил именно такое определение. Потому что не существовало такой страны Ливонии, была именно территория, где происходила такая оперетка, что сам черт ногу сломит и без бутылки не разберется…
Судите сами. Главной силой в Ливонии был духовно-рыцарский Ливонский орден, именовавшийся еще орденом меченосцев – вовсе уж пережиток седой средневековой старины. Когда-то это была грозная сила, огнем и мечом покорившая Прибалтику, но с тех пор много воды утекло. Ливонские рыцари уже не горели особенным желанием класть животы свои за торжество святой христианской веры – и вместо былых крестовых походов порой совершали грабительские рейды в окрестные страны, в том числе и на русскую землю. В военном отношении орден из себя уже ничего собственно, не представлял, господа рыцари жили со всеми удобствами и главным образом развлекались пирами и прочими увеселениями. Но как бы там ни было с упадком и ленью, орден сохранил все свои земли, крепости и замки и являлся главной силой в Ливонии.
Кроме ордена, в Ливонии имелось еще пять чисто духовных владык: архиепископ Рижский, епископы Дерптский, Ревельский, Эзельский и Курляндский. Все они владели кое-какими городами, замками и землями, признавали над собой власть только папы римского – а поскольку папа жил в значительном отдалении, на другом краю Европы, то контроля за пятеркой духовных лиц не было никакого, чем они и пользовались вовсю…