— Послушайте меня, — сказал Ломакс, немного сбавив тон и пытаясь улыбнуться. — То, что я более высокого мнения о нем, чем вы, неудивительно. Он прослушал несколько моих курсов, и… впрочем, не важно. Я согласен на компромисс. Хоть это и несправедливо, я готов поставить ему «условно сдано». Это значит, что он получит два семестра на то, чтобы подтянуться, а потом…
— Мне кажется, — сказал Холланд с облегчением, — это было бы правильней, чем просто «сдано». Я не знаю этого аспиранта, но он явно не готов…
— Отлично, — промолвил Ломакс, усиленно улыбаясь Холланду. — Значит, решено. Мы…
— Нет, — отрезал Стоунер. — Я голосую за «не сдано».
— Это черт знает что! — закричал Ломакс. — Вы понимаете, чтó делаете, Стоунер? Вы понимаете, какие будут для него последствия?
— Понимаю, — негромко сказал Стоунер, — и мне его жаль. Я против того, чтобы он получил степень, и против того, чтобы его допустили к преподаванию в колледже или университете. Я противлюсь этому сознательно. Такой преподаватель — это… катастрофа.
Ломакс сделался каменно неподвижен.
— Это ваше последнее слово? — спросил он ледяным тоном.
— Да, — сказал Стоунер. Ломакс тряхнул головой:
— Что ж, тогда предупреждаю вас, профессор Стоунер: я этого так не оставлю. Вы допустили… вы неявно выдвинули некие обвинения… вы проявили предубежденность, которая… которая…
— Коллеги, прошу вас, — взмолился Радерфорд. Он только что не плакал. — Нам надо помнить, что важно, а что нет. Как вы знаете, чтобы считать экзамен сданным, нужно единодушное решение комиссии. Есть какая-либо возможность устранить разногласия?
Все молчали. Радерфорд вздохнул:
— Тогда, увы, у меня нет другого выхода, как объявить…
— Погодите минутку.
Это был Гордон Финч; весь экзамен он просидел так тихо, что о нем почти забыли. Сейчас он немного выпрямился на стуле и, обращаясь к поверхности стола, заговорил усталым, но твердым тоном:
— Как исполняющий обязанности заведующего кафедрой я хотел бы выступить с рекомендацией. Очень надеюсь, что вы к ней прислушаетесь. Я рекомендую отложить выставление оценки до послезавтрашнего дня. За это время можно будет остыть и все обсудить.
— Тут нечего обсуждать, — запальчиво возразил Ломакс. — Если Стоунер хочет…
— Я дал свою рекомендацию, — негромко сказал Финч, — и вы должны к ней прислушаться. Декан Радерфорд, предлагаю сообщить экзаменующемуся о нашем решении.
Уокера они увидели удобно устроившимся на стуле в коридоре. Небрежно держа в правой руке сигарету, он со скучающим видом смотрел в потолок.
— Мистер Уокер! — обратился к нему Ломакс и за ковылял в его сторону.
Уокер встал; он был на несколько дюймов выше Ломакса, и ему приходилось смотреть на него сверху вниз.
— Мистер Уокер, мне поручили сообщить вам, что комиссия не смогла достичь согласия относительно результата вашего экзамена; вы узнаете вашу оценку послезавтра. Но заверяю вас, — он повысил голос, — заверяю вас, что вам не о чем беспокоиться. Абсолютно не о чем.
Уокер немного постоял, переводя прохладный взгляд с одного преподавателя на другого.
— Еще раз спасибо вам, коллеги, за доброжелательность, — сказал он. Он встретился глазами со Стоунером, и губы его тронула улыбка.
Гордон Финч поспешно ушел, не сказав больше никому ни слова; Стоунер, Радерфорд и Холланд двинулись по коридору вместе; Ломакс остался сзади, он о чем-то увлеченно говорил с Уокером.
— Неприятное дело, скажу я вам, — заметил Радерфорд, идя между Стоунером и Холландом. — Как на него ни посмотри, неприятное дело.
— Да, это так, — согласился Стоунер и отделился от них. Он стал спускаться по мраморной лестнице, все убыстряя шаг. Выйдя наружу, он полной грудью вдохнул ароматный, отдающий дымком предвечерний воздух; потом вдохнул еще раз, как пловец, вынырнувший на поверхность. После этого он медленно зашагал домой.
В середине следующего дня — он еще не успел перекусить — ему позвонила секретарша Гордона Финча и попросила немедленно зайти к нему в кабинет.
Войдя, Стоунер почувствовал, что Финч ждет его с нетерпением. Гордон встал и жестом пригласил Стоунера сесть на стул, пододвинутый к столу.
— Это насчет Уокера? — спросил Стоунер.
— В определенном смысле, — ответил Финч. — Ломакс попросил меня о встрече на этот предмет. Разговор вряд ли будет приятным. Я хотел поговорить с тобой несколько минут наедине до того, как к нам присоединится Ломакс. — Он опять сел и некоторое время крутился туда-сюда во вращающемся кресле, задумчиво глядя на Стоунера. Потом отрывисто сказал: — Ломакс отличный профессионал.
— Я знаю, — согласился Стоунер. — В некоторых отношениях, я думаю, лучший на кафедре.
Как будто не услышав Стоунера, Финч продолжил:
— У него есть свои проблемы, но они проявляются не слишком часто; а когда они возникают, он обычно с ними справляется. Сейчас для склоки момент крайне неудачный. Раскол на кафедре в такое время… — Финч покачал головой.
— Гордон, — сказал Стоунер напряженным тоном, — надеюсь, ты не…
Финч поднял руку.
— Погоди, — сказал он. — Жаль, что я не дал тебе знать раньше. Но тогда про это нельзя было говорить, это не было утверждено официально. Да и сейчас это из разряда конфиденциальных сведений, но… помнишь, мы несколько недель назад говорили о должности заведующего?
Стоунер кивнул.
— В общем, так: это Ломакс. Он будет заведующим. Это решено окончательно. Кандидатуру предложили сверху, но должен тебе сказать, что я ее поддержал. — Он издал короткий смешок. — Правда, я и не мог высказывать иное мнение. Но даже если бы мог, все равно поддержал бы — тогда. Теперь я не так в этом уверен.
— Понимаю, — задумчиво проговорил Стоунер. После паузы он продолжил: — Хорошо, что ты мне не сказал. Это вряд ли изменило бы что-нибудь всерьез, но могло затемнить суть дела.
— Черт возьми, Билл, да пойми ты, мне плевать на Уокера, на Ломакса, на… но ты мой старинный друг. Послушай. Я думаю, правда здесь на твоей стороне. Черт, я знаю, что она на твоей стороне. Но давай посмотрим практически. Ломакс принимает это очень близко к сердцу, и он не отступится. И если дойдет до драки, это будет не подарок. Ты не хуже меня знаешь, что Ломакс — мстительный человек. Уволить тебя он не сможет, но он до хрена всего сможет помимо этого. И в какой-то мере мне придется с ним соглашаться. — Он еще раз горько усмехнулся. — Мне в изрядной мере, черт бы его подрал, придется с ним соглашаться. Если декан начинает отменять решения заведующего кафедрой, ему надо убрать этого заведующего с должности.
Если Ломакс выйдет за рамки приличий, я могу снять его с поста заведующего; по крайней мере могу попытаться. Возможно, у меня получится, возможно, нет. Но даже если получится, будет драка, которая расколет кафедру, а может быть, и весь колледж. А мне, черт побери… — Финчу вдруг стало неловко; он пробормотал: — Мне, черт побери, надо думать о колледже. — Он посмотрел Стоунеру в глаза. — Понимаешь, что я хочу сказать?
На Стоунера нахлынула теплая волна чувства, волна уважения и любви к старому другу.
— Конечно понимаю, Гордон. Еще бы я не понимал.
— Хорошо, — сказал Финч. — И еще одно. Каким-то образом Ломакс взял нашего президента на поводок и водит его как собачку. Так что все может еще хуже обернуться, чем ты думаешь. Послушай, вполне достаточно будет, если ты скажешь, что передумал. Можешь даже взвалить все на меня: говори, что я тебя заставил.
— Гордон, вопрос не в том, сохраню я лицо или нет.
— Я знаю, — согласился Финч. — Я не то сказал. Но посмотри таким образом: разве Уокер настолько важен? Понимаю, это дело принципа; но есть и другой принцип, о нем тоже не надо забывать.
— Дело не в принципе, — возразил Стоунер. — Дело в Уокере. Допустить его до преподавания, позволить творить в аудитории, что ему вздумается, — это будет катастрофа.
— Самое гадство в том, — устало проговорил Финч, — что если у него не выйдет здесь, он может отправиться куда-нибудь еще и там получить степень; он даже и здесь, возможно, ее получит, несмотря ни на что. Ты можешь и проиграть этот бой, что бы ты ни делал. Мы не в состоянии оградить университет от уокеров.
— Может, и не в состоянии, — сказал Стоунер. — Но стараться все же стоит.
Помолчав, Финч вздохнул:
— Ладно. Нет смысла заставлять Ломакса ждать еще дольше. Пора наконец с этим разделаться.
Он встал из-за стола и двинулся было к двери, которая вела в маленькую приемную, примыкавшую к кабинету. Но Стоунер остановил его, положив ладонь ему на руку.
— Гордон, помнишь, что нам сказал однажды Дэйв Мастерс?
Финч удивленно поднял брови:
— При чем тут Дэйв Мастерс?
Стоунер повернул голову к окну, стараясь вспомнить поточнее.
— Мы сидели втроем, и он сказал… примерно вот что: университет — приют, убежище от внешнего мира для обездоленных, для увечных. Но он не имел в виду таких, как Уокер. Уокера он счел бы… счел бы порождением внешнего мира. Нельзя впускать его сюда. Если впустим, сами станем подобны миру, станем такими же фальшивыми, такими же… Единственная надежда — оградить себя.
Финч смотрел на него несколько секунд. Потом улыбнулся.
— Сукин ты сын! — сказал он приподнятым тоном. — Ладно, пора пригласить Ломакса.
Он открыл дверь, жестом позвал Ломакса, и тот вошел в кабинет.
Он вошел такой чопорной, такой официальной походкой, что небольшая хромота на правую ногу была едва заметна; на тонком красивом лице застыло холодное выражение, и голову он держал высоко, так что волнистые, довольно длинные волосы почти касались горба, выступавшего на спине под левым плечом. Не взглянув ни на одного из двоих, он пододвинул себе стул напротив стола Финча и сел так прямо, как только мог, взирая в промежуток между Финчем и Стоунером. Потом чуть-чуть повернул голову в сторону Финча.
— Я попросил о встрече втроем по простой причине, — сказал он. — Я хотел бы знать, пересмотрел ли профессор Стоунер свое вчерашнее ложное суждение.
— Мы с мистером Стоунером только что обсудили вопрос, — отозвался Финч. — И разрешить его, увы, не смогли.
Ломакс повернулся к Стоунеру и уставился на него; его светло-голубые глаза были тусклыми, словно подернутыми пленкой.
— Что ж, тогда мне придется выступить с довольно серьезными обвинениями.
— Обвинениями? — Голос Финча был удивленным и слегка рассерженным. — Вы никогда не упоминали о…
— Сожалею, — сказал Ломакс, — но это необходимо. — Он обратился к Стоунеру: — Вы впервые говорили с Чарльзом Уокером, когда он попросился к вам в аспирантский семинар. Это так?
— Так, — подтвердил Стоунер.
— Вы приняли его нехотя, если я не ошибаюсь?
— Да, — сказал Стоунер. — К тому времени уже записалось двенадцать человек.
Ломакс бросил взгляд на бумажки у себя в правой руке.
— Но когда аспирант сказал вам, что ему непременно надо участвовать, вы нехотя приняли его, заметив при этом, что его участие практически погубит семинар. Это так?
— Не совсем. Насколько помню, я сказал, что если добавится еще один человек, то…
Ломакс махнул рукой:
— Это не имеет значения. Я просто хочу увидеть фон. Далее, во время этого разговора вы поставили под вопрос его способность выполнить требования семинара. Это правда?
— Холли, — устало спросил Гордон Финч, — куда вы клоните? Ради чего…
— Прошу вас, дайте мне кончить, — перебил его Ломакс. — Я сказал, что собираюсь выдвинуть обвинения. Вы должны позволить мне их изложить. Итак, не поставили ли вы под вопрос его компетентность?
— Да, я задал ему несколько вопросов, — спокойно ответил Стоунер, — чтобы увидеть, сможет ли он работать на семинаре.
— И увидели, что сможет?
— Кажется, я не вполне был в этом уверен, — сказал Стоунер. — Мне трудно сейчас вспомнить.
Ломакс повернулся к Финчу.
— Таким образом, мы установили, первое, что профессор Стоунер взял Уокера к себе в семинар неохотно; второе, что он пытался воздействовать на Уокера, угрожая, что его участие погубит семинар; третье, что он как минимум сомневался в способности Уокера выполнить необходимую работу; и, четвертое, что, несмотря на эти сомнения и на свои весьма недобрые чувства, он позволил ему участвовать в семинаре.
Финч с безнадежным видом покачал головой:
— Холли, все это бессмысленно.
— Погодите. — Ломакс бросил быстрый взгляд на свои записки, а потом с прищуром посмотрел на Финча. — Я еще далеко не все сказал. Я мог бы раскрыть суть своих претензий посредством «перекрестного допроса», — эти слова он произнес с иронической интонацией, — но я не юрист. Однако заверяю вас: я готов в случае необходимости конкретизировать свои обвинения. — Он сделал паузу, словно собираясь с силами. — Я готов продемонстрировать, во-первых, что профессор Стоунер, принимая мистера Уокера в свой семинар, уже испытывал к нему начатки предубеждения; я готов продемонстрировать, далее, что это предубеждение усилилось вследствие возникшего на семинарских занятиях конфликта характеров, что мистер Стоунер обострял этот конфликт, позволяя другим участникам семинара высмеивать мистера Уокера, а в иных случаях и поощряя их к этому. Я готов продемонстрировать, что это предубеждение не раз проявлялось в высказываниях профессора Стоунера, адресованных учащимся и другим лицам; что он обвинял мистера Уокера в «нападках» на одну из участниц, хотя мистер Уокер всего-навсего выразил противоположное мнение; что он не скрывал своего раздражения из-за этих так называемых «нападок» и, более того, распространялся о «глупом поведении» мистера Уокера. Я готов продемонстрировать также, что профессор Стоунер, будучи предубежден, без всякой причины назвал мистера Уокера ленивым, невежественным и нечестным человеком. И наконец, что из всех тринадцати учащихся мистер Уокер был единственным — единственным! — к кому профессор Стоунер проявил недоверие, что у него одного он требовал текст семинарского доклада. Пусть теперь профессор Стоунер отрицает эти обвинения, если хочет, — хоть по одному, хоть все сразу.
Стоунер чуть ли не восхищенно покачал головой.
— О господи, — сказал он. — Как вы все представили! К фактам не придерешься, а правды — ни единого слова.
Ломакс кивнул, словно ожидал такого ответа.
— Я готов доказать истинность всего, о чем я говорил. Если необходимо, нетрудно будет опросить участников семинара по одному.
— Нет! — резко возразил Стоунер. — Вот это, пожалуй, самое возмутительное, что вы сказали сегодня. Я не позволю втягивать учащихся в эту склоку.
— У вас, возможно, не будет выбора, Стоунер, — мягко промолвил Ломакс. — Совсем не будет.
Гордон Финч посмотрел на Ломакса и тихо спросил:
— К чему вы клоните?
Ломакс пропустил это мимо ушей. Он сказал Стоунеру:
— Мистер Уокер сообщил мне, что, хотя в принципе он против этого, сейчас он хочет передать вам текст доклада, который вы подвергли безобразным сомнениям; он готов подчиниться тому решению, что вынесете вы и любые два других квалифицированных преподавателя кафедры, каким бы это решение ни было. Если большинство из троих поставит ему положительную оценку, семинар будет ему зачтен и он останется в аспирантуре.
Стоунер покачал головой; он не мог поднять на Ломакса глаз от стыда за него.
— Вы знаете, что я не могу на это пойти.
— Что ж, прекрасно. Мне не нравится так поступать, но… если вы не проголосуете иначе, чем вчера, мне придется выдвинуть против вас официальные обвинения.
Гордон Финч повысил голос:
— Вам что придется сделать?!
Холодным тоном Ломакс разъяснил:
— Устав университета Миссури разрешает любому преподавателю, работающему на постоянной должности, выдвигать обвинения против любого другого преподавателя на постоянной должности, если имеются убедительные доводы в пользу того, что обвиняемый проявляет некомпетентность, ведет себя неэтично или не руководствуется в своей деятельности моральными принципами, перечисленными в статье шестой раздела третьего устава. Эти обвинения и подкрепляющие их свидетельства рассматриваются всем преподавательским составом и в итоге либо признаются достоверными, набрав две трети голосов или больше, либо снимаются, не набрав такого количества.
Гордон Финч сидел, откинувшись на спинку стула и открыв рот; он покачал головой, точно не веря своим ушам.
— Послушайте, Холли, — сказал он. — Это ни в какие ворота не лезет. Вы, конечно, шутите?
— Заверяю вас, нисколько, — возразил Ломакс. — Вопрос весьма серьезный. Это дело принципа; и… и была поставлена под вопрос моя честность. Я имею право выдвинуть обвинения, если считаю нужным.
— Вы не сможете добиться признания их справедливыми, — сказал Финч.
— Так или иначе, я имею право их выдвинуть.
Некоторое время Финч смотрел на Ломакса. Потом тихо, почти дружелюбно сказал ему:
— Обвинений выдвинуто не будет. Не знаю, как все это разрешится, да и мне, честно говоря, это не особенно важно. Но обвинений выдвинуто не будет. Через несколько минут мы, все трое, выйдем из этого кабинета и постараемся забыть большую часть того, что сейчас было произнесено. По крайней мере, сделаем вид, что забыли. Я не допущу, чтобы кафедру втягивали в склоку. Никаких обвинений. Потому что, — добавил он нарочито приятным тоном, — если они будут, не сомневайтесь: я сделаю все от меня зависящее, чтобы вас уничтожить. Я ни перед чем не остановлюсь. Я пущу в ход все свое влияние до последней капельки; я солгу, если будет нужно; я подставлю вас, если понадобится. Я сообщаю декану Радерфорду, что решение по мистеру Уокеру остается неизменным. Если вы намерены и дальше настаивать на своем, идите к декану, к президенту, да хоть к Господу Богу. Но в моем кабинете этот вопрос больше не обсуждается. Не хочу больше ничего слышать на эту тему.