— Точь-в-точь как на фреске, — нахмурился он. — Куда же подевался его объем, или как там это у вас называется?
— Я думаю, все дело во Времени… — безнадежно произнес Птаклюсп 2-б.
Птаклюсп обошел вокруг сына, но плоскость так и осталась плоскостью. Он поскреб подбородок.
— Значит, он может перемещаться во времени? — задумчиво спросил он.
— Вполне вероятно.
— А как тебе кажется, может, попросить его вернуться на несколько месяцев назад и попробовать уговорить нас, чтобы мы отказались строить эту чертову пирамиду?
— Вряд ли мы сможем до него докричаться, пап.
— Хоть здесь он не изменился.
Птаклюсп сел на камень, обхватив голову руками. Вот ведь до чего дошло. Один сын — нормальный, но дурак, а другой — плоский, что твоя тень. Какая ж будет жизнь у этого плоского бедолаги? На что он теперь годится — дома грабить, вытирать снег с ветрового стекла да спать за бесплатно в гостиницах на прищепках для брюк?[23] Прямо скажем, умение пробираться под закрытые двери и читать книги, не открывая, — недостаточная компенсация за такой недостаток.
Птаклюсп 2-а плавно дрейфовал из стороны в сторону — плоский контур на фоне окружающего пейзажа.
— Можно сделать хоть что-нибудь? — спросил Птаклюсп. — Свернуть его аккуратненько, что ли…
2-б пожал плечами:
— Можно поставить перед ним какую-нибудь преграду. Кстати, неплохая идея. Это помешает тому, чтобы с ним случилось что-нибудь похуже. Он не сможет двигаться, значит, и время привстанет. Я думаю так.
Отец с сыном передвинули согбенное изваяние Шляпа, Ястребиноглавого Бога, так что оно перегородило дорогу приплюснутому Птаклюспу 2-а. Через пару минут тот, плавно колыхаясь, въехал в статую. Сноп синих искр частично оплавил бога, но движение прекратилось.
— А искры откуда? — удивился Птаклюсп.
— Наверное, просто световая вспышка.
Птаклюсп подумал, что до сегодняшнего дня… нет, поправил он сам себя, — до вчерашней ночи он из всякой, даже из самой неправдоподобной ситуации умудрялся извлекать выгоду.
— Ну что ж, по крайней мере сэкономит на одежде, — произнес он задумчиво. — Будем время от времени перекрашивать его, и все.
— Пап, мне кажется, ты не до конца все понял… — устало перебил Птаклюсп 2-б.
Усевшись рядом с отцом, он стал разглядывать видневшийся на другом берегу дворец.
— Что-то там случилось, — констатировал Птаклюсп. — Думаешь, они заметили, что произошло с пирамидой?
— Не удивлюсь, если так. Она раскачивалась, как колокол.
Птаклюсп оглянулся и медленно кивнул.
— Забавно, — промолвил он. — Я бы сказал, имела место некоторая структурная нестабильность.
— Папа, это же пирамида! Мы должны были зажечь ее! Я ведь тебе говорил! Возникшие силы были слишком…
Тень упала на беседующих. Птаклюспы обернулись. Потом одновременно задрали головы.
— О-о, — сказал Птаклюсп. — Это же Шляп, Ястребиноглавый Бог…
* * *Эфеб лежал перед ними — классической поэмой в белом мраморе, лениво раскинувшись на скалах, на берегу сияющего небесной лазурью…
— Что это? — спросила Птраси, окидывая открывшееся перед ней зрелище критическим взглядом.
— Это море, — ответил Теппик. — Помнишь, я рассказывал. Про волны и всякое такое.
— Ты говорил, что оно зеленое и бурное.
— Иногда.
— Хм.
По ее тону можно было предположить, что море ей не очень понравилось, однако, прежде чем она успела объяснить почему, до них с Теппиком донеслись разгневанные голоса. Они раздавались где-то совсем поблизости, за дюной.
На самой дюне было размещено объявление.
«Станция аксиомных испытаний» — гласил текст на нескольких языках.
Чуть пониже, более мелкими буквами было приписано: «Опасно — нерешенные постулаты».
Пока они читали объявление, по крайней мере пока Теппик делал это, из-за дюны донесся звенящий звук спущенной тетивы, и через мгновение над их головами со свистом пронеслась стрела. Верблюдок проследил ее взглядом, потом повернулся и уставился на ничем не примечательную точку песчаной поверхности.
Стрела вонзилась именно в нее.
Верблюдок определил вес своей ноги и произвел небольшое вычисление, результат которого показал, что двое сидевших на его спине людей куда-то исчезли. Дальнейшее сложение подтвердило, что вес их приплюсовался к весу дюны.
— Зачем ты это сделал? — вопросила Птраси, сплевывая песок.
— Но в нас кто-то стрелял!
— Мне так не показалось. Они ведь не знают, где мы. Зачем ты меня так пихнул?!
Теппик довольно неохотно согласился, что был не прав, и принялся осторожно подниматься по осыпающемуся песчаному склону. Снова раздались запальчивые голоса:
— Ну что, сдаешься?
— Просто мы взяли неправильные параметры.
— Знаю я, что мы сделали неправильно.
— Ну и что же?
— Мы взяли слишком мало черепах, вот что.
Теппик высунул голову из-за дюны.
Перед ним открылась большая расчищенная площадь, размеченная сложным сочетанием больших и маленьких флажков и флагов. На площади высилась пара построек, по большей части состоящих из клеток и нескольких хитроумных конструкций, назначение которых было Теппику непонятно. Посередине стояли двое мужчин — один маленький, толстый, пышущий здоровьем, другой высокий, держащийся очень прямо, с написанным на лице выражением непререкаемого авторитета. На обоих были белые длиннополые одежды, похожие на простыни. Вокруг сгрудились не обремененные одеждой рабы. Один из спорящих держал в руках лук.
Часть рабов была вооружена шестами, на концах которых шевелились черепахи, смахивающие на черепашьи леденцы.
— И все-таки это жестоко, — заявил высокий. — Бедные малышки. Они так жалостливо перебирают лапками.
— Рассуждая логически, стрела не может поразить их! — Толстяк вскинул руки. — Это просто не может произойти! Ты принес не тех черепах, — добавил он осуждающе. — Мы должны попробовать еще раз, с черепахами побыстрее.
— А может, стрелы взять помедленнее?
— Возможно, возможно.
Теппик почувствовал, что нижняя челюсть его дрожит от еле сдерживаемого смеха. Тут он заметил сзади маленькую, стремительно убегающую от кого-то черепашку. На панцире виднелись несколько глубоких царапин.
— Последняя попытка, — сказал толстяк и, обернувшись к рабам, добавил: — Бросьте жребий, кому идти искать черепаху.
Маленькая рептилия устремила на Теппика взгляд, полный мольбы и надежды. Он внимательно посмотрел на черепашку, осторожно поднял ее и спрятал за камень.
Потом скатился вниз к Птраси.
— Там творится что-то очень-очень странное, — пояснил он. — Они стреляют по черепахам.
— Зачем?
— Спроси что-нибудь полегче. Похоже, считают, что черепаха может убежать.
— От стрелы?
— Нет, правда. Ужасно странно. Побудь здесь. Если там не опасно, я свистну.
— А если опасно?
— Заору.
Теппик вновь вскарабкался по песчаному склону, отряхнулся как мог и, выпрямившись в полный рост, замахал шапкой маленькому сборищу. Стрела тут же выбила шапку у него из рук.
— Уф! — произнес толстяк. — Извините!
Он поспешно бросился по утоптанному песку к тому месту, где стоял Теппик, разглядывая оцарапанную руку.
— Просто держал… — объяснил толстяк, задыхаясь. — Не знал, что заряжен. Тысячу извинений. Представляю, что вы обо мне подумали…
Теппик глубоко вдохнул.
— Меня зовут Зенон, — толстяк никак не мог отдышаться. — Ты не ранен? Там должны быть предупредительные знаки, я уверен. Ты пришел из пустыни? Наверное, пить хочешь? Тебя мучит жажда? А кто ты такой? Ты не видел там, наверху, черепаху? До чего же шустрые, носятся, как молнии, просто не углядишь за негодницами!
Теппик выдохнул.
— Черепахи? — переспросил он. — Ты имеешь в виду этих, ну, похожих на камни с лапками?
— Именно, именно, — поспешно ответил Зенон. — Только отвлечешься и — вжик!
— Вжик? — снова переспросил Теппик.
Он знал черепах. В Древнем Царстве их было предостаточно. Называть их можно было по-всякому: вегетарианками, символами долготерпения, мудрости и даже изворотливыми и неуемными сексуальными маньячками. Но шустрыми, быстроногими — никогда! Слово «быстрый» ассоциировалось с черепахой именно потому, что кем-кем, но такой она точно не была.
— Ты уверен? — уточнил Теппик.
— Самое быстроногое животное на всем белом свете — обыкновенная черепаха, — заявил Зенон, но тут же смилостивился, и на лице его мелькнула улыбка. — С точки зрения логики, — добавил он[24].
Высокий кивнул Теппику.
— Не обращай на него внимания, мальчик, — хмыкнул он. — Мой друг еще не поправился после несчастного случая, который произошел с ним на прошлой неделе.
— Не обращай на него внимания, мальчик, — хмыкнул он. — Мой друг еще не поправился после несчастного случая, который произошел с ним на прошлой неделе.
— Но черепаха все-таки обогнала зайца, — рявкнул Зенон, набычившись.
— Заяц был мертвый, Зенон, — терпеливо промолвил высокий. — Ты же сам подстрелил его.
— Я целился в черепаху. Понимаешь, приходится проводить два эксперимента одновременно, экономить крайне драгоценное время исследователя, пользуемся любой возможностью…
Разглагольствуя, Зенон во все стороны размахивал луком, на котором лежала новая стрела.
— Прости, — перебил его Теппик. — Ты не мог бы на минутку опустить лук? Я и мой друг проделали слишком долгий путь, чтобы в конце концов нас просто подстрелили.
«Эта парочка кажется безобидной», — подумал он и даже сам поверил в это.
Теппик свистнул. Птраси появилась из-за дюны, ведя за собой Верблюдка. Теппик сильно сомневался, чтобы ее костюм предполагал наличие хоть каких-то карманов, однако ей каким-то образом удалось подправить макияж, подвести глаза и расчесаться. Она шла, волнообразно раскачиваясь, как змея пред броском, словно решила поразить чужестранцев всей силой своего обаяния. В свободной руке она что-то несла.
— Она нашла черепаху! — воскликнул Зенон. — Прекрасно!
Рептилия молниеносно спряталась в панцирь. Птраси бросила на Зенона испепеляющий взгляд.
Во всем мире у нее, пожалуй, только и было, что она сама, и поэтому ей вовсе не хотелось, чтобы ее приветствовали исключительно как бесплатное приложение к черепахообразным.
— Знаешь что, Зенон, — со вздохом промолвил высокий, — мне все-таки кажется, ты здорово прогадал с этой своей затеей, с этими стрелами, черепахами…
Толстячок сверкнул глазами.
— А твоя главная беда, Ибид, — фыркнул он, — в том, что ты, черт побери, считаешь себя главным авторитетом во всем.
* * *Боги Древнего Царства пробуждались.
Вера — это сила. Разумеется, довольно слабая сила по сравнению с силой тяжести — когда дело доходит до передвижения гор, последняя неизменно одерживает верх. Но все же вера имеет силу, и ныне, когда Древнее Царство замкнулось на самом себе и свободно парило в отрыве от остальной вселенной, все больше удаляясь от того общепризнанного порядка вещей, который несколько помпезно зовется реальностью, сила веры дала о себе знать.
Ибо народ Джелибейби верил в своих богов целых семь тысяч лет.
Сегодня боги существовали въяве. Полный набор богов.
И мало-помалу обитатели Древнего Царства стали понимать, что, к примеру, Ват, Песьеглавый Бог Сумерек, куда симпатичнее, когда он изображен на глиняном горшке, чем когда, выпрямившись во весь свой семидесятифутовый рост, грозно порыкивая и смердя, бредет по улицам неверной походкой.
Диос сидел в тронном зале с золотой маской на коленях и пристально глядел в сумрачное никуда. Столпившаяся у двери кучка младших жрецов наконец набралась мужества и приблизилась к нему — так трепеща приближаются к рычащему льву. Пожалуй, увидев любимых богов во плоти, жрецы встревожились больше, чем кто-либо; отчасти это напоминало неожиданное явление ревизора.
Один лишь Куми держался чуть в стороне от прочих. Он напряженно думал. Странные, необычные мысли теснились на еще не проторенных мозговых извилинах, двигаясь в совершенно немыслимых направлениях. Куми хотел поглядеть, куда они его заведут.
— О Диос, — пробормотал верховный жрец Кета, Ибисоглавого Бога Справедливости, — каковы же веления царя? Боги бродят по стране, затевают драки и разрушают жилища, о Диос. Где же царь? Чего он от нас хочет?
— Ага, — подтвердил верховный жрец Скарабея, Движителя Солнечного Шара. Но, почувствовав, что этого явно недостаточно, добавил: — Ваше преосвященство, должно быть, наметили, что ход светила утратил плавность, поскольку все Боги Солнца борются за него, и, — он расшаркался, — благословенный Скарабей предпринял стратегическое отступление, совершив, м-м, незапланированную посадку в городе Хорт. Несколько зданий пострадало.
— Воистину так, — произнес верховный жрец Тпру, Возничего Солнца. — Ибо все мы знаем, что мой повелитель — это подлинный бог…
Голос его вдруг пресекся.
Диос дрожал всем телом, медленно раскачиваясь и глядя перед собой невидящим бессмысленным взором. Он с такой силой вцепился в маску, что отпечатки его пальцев остались на золотой поверхности; губы беззвучно произносили слова Обряда Второго Часа, который свершался в это время на протяжении вот уже многих тысяч лет.
— Похоже на шок, — заметил один из жрецов. — Он всегда был человеком твердых правил.
Остальные поспешили продемонстрировать, что, по крайней мере могут хотя бы посоветовать что-то.
— Поднесите ему стакан воды.
— Наденьте на голову бумажный колпак.
— Принесите в жертву цыпленка так, чтоб он учуял.
Внезапно послышались пронзительный свистящий звук, отдаленный грохот взрыва и протяжное шипение. Клубы дыма ворвались в зал.
Оставив Диоса в полубесчувственном состоянии, жрецы бросились на балкон и увидели окружившую дворец толпу народа, задравшего головы к небу.
— Кажется, — произнес верховный жрец Сефута, Бога Ножевых Изделий, почувствовав, что ситуация предрасполагает к некоторой раскованности, — Тпру упустил солнце и упал от неожиданной подножки со стороны Джета, Лодочника Дневного Светила.
Издалека донеслось жужжанье, словно несколько миллиардов трупных мух в панике поднялись в воздух, и что-то темное, массивное промелькнуло в небе над дворцом.
— Но, — продолжал жрец Сефута, — ему на помощь спешит Скарабей… да, он набирает высоту… Джет, который пока его не видит, уверенно движется по меридиану… а вот и Сессифет, Богиня Полудня! Вот так сюрприз, настоящий сюрприз! Юной богине еще предстоит показать себя, но, помяните мое слово, какое многообещающее начало, еще одна попытка, евнухи и господа, и… Да! Скарабей упускает его!
Гигантские тени метались по камням балкона.
— Но что же мы видим? Старшие боги, я не подберу иного выражения, кооперируются против дерзких новичков! Отважная юная Сессифет уже в гуще событий, иногда сила женщины — в ее слабости, о да, она уже там, она толкает его, толкает все дальше, Джил и Скарабей, кажется, собираются устроить потасовку, а между тем Сессифет врывается в свободную зону… и… да, да, да!.. Какая кульминация, какая потрясающая кульминация!
Жрец умолк, почувствовав, что кругом стало очень тихо и все как один не отрываясь смотрят на него.
— Чего шумим? — наконец вымолвил кто-то.
— Извините, сам не знаю, что на меня нашло.
— А если кто-нибудь из них его уронит? — с презрительной ухмылкой фыркнула жрица Богини Пещер, Сардук.
— Но… но… — Жрец Сефута судорожно проглотил слюну. — Разве такое возможно? Наверное, мы все чем-то отравились, или перегрелись на солнце, или… Каждый знает, боги не… То есть я хочу сказать, что солнце — это огромный сгусток раскаленного газа, который каждый день обходит вокруг Диска, а боги… нет, нет, поймите меня правильно, мы действительно нуждаемся в том, чтобы люди верили…
Куми, даже несмотря на то что голова его буквально распухла от вероломных мыслей, и тут оказался расторопнее своих коллег.
— Хватай его, ребята! — воскликнул он.
Четверо жрецов сгребли злополучного ножепоклонника за руки за ноги, стремительно подбежали к противоположному краю балкона и перекинули тело через парапет, в мутно-желтые воды Джеля.
Жрец Сефута довольно скоро всплыл, отплевываясь.
— За что вы так со мной? — крикнул он. — Вы же знаете, что я прав. На самом деле никто из вас…
Воды Джеля лениво разинули зубастую пасть, и жрец исчез как раз в тот самый момент, когда грузный скарабей, раскинув крылья и угрожающе жужжа, пронесся на бреющем полете над дворцом и взял курс на горы.
Куми потер лоб.
— Чистая работа, — заключил он.
Все согласно кивнули, глядя на расходящуюся по воде рябь. Искреннее сомнение вдруг стало совершенно невозможным в Джелибейби. Это самое искреннее сомнение могло стать причиной серьезных телесных повреждений.
— M-м, — высказался один из жрецов, — и все-таки Сефут, пожалуй, немного расстроится.
— Славься, славься, Сефут, — произнесли все хором.
Так, на всякий случай.
— Нашли кого славить, — проворчал стоящий в задних рядах старый жрец. — Этого фокусника с его ножами да вилками.
Старика схватили и, несмотря на протестующие крики, тоже бросили в реку.
— Славим тебя… А чьим жрецом он был, не помните?
— Буну, Козьеглавого Козьего Бога.
— Славим тебя, Буну, да будет так, — хором провозгласили все.
Священные крокодилы ушли на дно, подобно флотилии субмарин.
Куми умоляюще воздел руки. Принято считать, что минута может возвеличить человека. Куми был из тех, на чью долю выпадают в основном несчастливые минуты, и в его лысом черепе неожиданно зашевелились постепенно обретающие отчетливость мысли, словно освобождающиеся от многолетнего заключения в каменной темнице. Пока он еще не был уверен, что в точности они означают, но они самым непосредственным образом касались проблемы богов, нового века, твердой руки и, возможно, планов, как спровадить Диоса в утробу первого попавшегося голодного крокодила. Подобные перспективы навевали сладостный, запретный трепет.