– Я не звал…
– Не обманывай себя.
– Неужели ты живой?..
– Спроси об этом у своей жены…
– Она не знает.
– Знает… Мы с ней одной крови…
– Твои портреты, написанные ею, – лишь ее фантомная память…
– Не лукавь, ты же знаешь, что это не так…
– Знаю… Объясни мне, Сармат: после того, что сегодня произошло в реке, как мне теперь не бояться самого себя?
– Не я властен над твоими страхами и совестью…
– Совесть, как говорят умные философы, это химера и не более того…
– Коли она для тебя – химера, значит, Савелов, говорить мне с тобой не о чем. – Сарматов решительно поднялся и, привычно закинув за плечо «калашников», направился к затянутой туманом чащобе, не оставляя на заблестевшей от первых лучей солнца росной траве следов.
– Подожди, командир!.. Подожди!!! – боясь, что он сейчас исчезнет, громко закричал Савелов. – Где мне искать тебя?
Сарматов остановился и показал рукой на небо, по которому, между подсвеченных низким солнцем розовых облаков, с тоскливыми криками плыли к югу дикие гуси.
– Там, куда улетают на зиму дикие гуси? – догадался Савелов и хотел еще спросить его о чем-то, но туман уже поглотил Сарматова, растворил в белоствольно-золотой кипени осенних берез.
Проводив взглядом улетающих птиц, Савелов надолго застыл, отрешенно глядя в огонь костра. Очнулся он, когда солнце уже поднялось над чащобой. Натянув на себя кое-как просохшую одежду, он сразу бросился за руль машины. И снова его серая «Волга» пошла на бешеной скорости наматывать на колеса бесконечные русские версты, пока не замелькали за ее окном московские пригороды. Но прежде чем въехать в город, Савелов еще раз поменял у машины номерные знаки.
* * *Трое парней в невзрачном бежевом «жигуле», припаркованном у чахлых кустов пыльного сквера, не сводили глаз с обшарпанного жилого дома постройки начала века. Через некоторое время они увидели, как к дому подкатила черная «Волга». Из нее выскочили два человека и внимательно осмотрелись по сторонам, заглянули в оба подъезда и только после этого сделали отмашку в сторону машины. Генерал Толмачев неторопливо вышел из нее и проследовал в один из подъездов.
– «…Все смешалось в доме Облонских!» – выключая видеокамеру, вздохнул в бежевом «жигуленке» один из парней. – Своих генералов пасем, как когда-то прыщавую фарцу выгуливали.
– Ныне та фарца в хозяева жизни выбилась. Бизнесмены-кооператоры, мать их, доллары лопатами гребут!.. – скрипнул зубами второй парень. – А мы как были топтунами, так и остались. Пивка бы щас, да в кармане блоха на аркане.
– Времена не выбирают, – меланхолично изрек его сосед. – Дадут команду «фас» – за пару дней всю эту сволочь передушим.
В подъезде генерала Толмачева встретили двое молодых людей, отменную офицерскую выправку которых не могли скрыть штатские костюмы. Они провели генерала на третий этаж и показали на облезлую дверь.
– Здесь.
– Гость, говорите, оклемался малость? – кивнул на дверь Толмачев.
– Оклемался, – кивнул один из них.
– Когда появился на явке, лица на нем не было, – вставил другой. – Мы вначале даже не узнали его – за два дня состарился лет на двадцать.
Раздевшись в прихожей, Толмачев проследовал в комнату.
– Товарищ генерал, разрешите доложить… – шагнул к нему не совсем скинувший с себя сон Савелов.
– Ну и видок у тебя, Вадим, краше в гроб кладут, – остановил его Толмачев и, прикрыв за собой дверь в прихожую, махнул рукой: – Ладно тянуться, как салажонок!.. Присядем вот тут рядком и поговорим о твоих делах ладком.
– О наших делах, – уточнил Савелов.
– О наших, наших, – согласился Толмачев.
Один из парней в бежевых «Жигулях», пощелкав тумблерами на панели усилителя, со злостью сорвал с головы наушники. Из них несся лишь беспорядочный треск.
– Сделали они нас, как пацанов!.. Защиту от прослушки поставили, козлы!
– А ты думал, что они – валенки сибирские? – вновь меланхолично пожал плечами парень за рулем. – Там народ ушлый, по заграницам тертый-протертый. Это у нас одни старперы сидят.
– Не получим прослушку – шеф, как два пальца об асфальт, раком на ковре поставит, – обреченно уронил радист.
– Похоже, не успеет! – покачал головой меланхолик и показал на две «Волги», вынырнувшие из переулка.
– Давай назад в переулок! – заорал радист. – Рвем когти!
– Не-е, не успеем! – бросив взгляд в зеркало заднего обзора, констатировал меланхолик.
И в самом деле: сзади раздался визг тормозов – микроавтобус «РАФ» с затененными окнами отрезал «жигулю» путь к переулку, а в его передний бампер целилась никелированная морда «Волги».
– Во-о, что я говорил, – констатировал меланхолик. – Увидят эту бандуру, – кивнул он на видеокамеру, – оттрахают с оттягом и фамилию не спросят. И правильно сделают: мыслимо ли, самому генералу Толмачеву на хвост садиться.
– Ха-ха, чего икру метать, мужики, – ворон ворону глаз не выклюет! – захорохорился радист, но, оценив вышедших из «Волги» здоровенных парней, разом скукожился и затих.
– Глаз-то, может, не выклюют, – подал голос с заднего сиденья оператор, не знающий, куда спрятать злополучную видеокамеру. – А если в деревянный бушлат оденут и выбросят на какой-нибудь подмосковной свалке?
Радист, выдав зубами чечетку, потянулся было к рации, но распахнувший дверь «жигуленка» хмурый бугай профессионально вырубил его кулаком под дых.
– Стволы, ребята, – кинув взгляд на видеокамеру и аппаратуру прослушки, сказал он остальным.
– Ребята, может, договоримся – из одной кастрюли щи хлебаем? – предложил меланхолик обступившим «жигуленок» мужикам в одинаковых темно-серых пиджаках.
– Зато в сортиры разные ходим, – ответил кто-то из них.
Под дулами пистолетов топтуны не стали искушать судьбу и послушно расстались со служебными «пээмами».
Генерал Толмачев из окна третьего этажа проводил взглядом отъехавший от сквера микроавтобус и повернулся к Савелову:
– По всему выходит: цэрэушники, коли журналюгу своего не пожалели и в запретную зону направили, пронюхали что-то про нашу «Рухлядь».
– Выходит, пронюхали, Сергей Иванович… Я ушам не поверил, когда фотограф брякнул про американца. Кроме того, он утверждал, что его самого рекомендовал американскому журналисту не кто иной, как главный редактор самой принципиальной коммунистической газеты… Они там в газете с ума посходили, что ли, – наводить американцев на наши секретные склады?..
– Это-то как раз понятно, – криво усмехнулся генерал. – Налицо совпадение шкурных интересов. Для американцев политика политикой, а бизнес бизнесом. Они, через третьих лиц, сами мылятся поставить оружие в ту страну, хоть она им – кость в горле. А у наших коммунистов свой… предвыборный интерес. Общенародную собственность, мол, бяки-кооператоры толкают за границу с молотка… Ату бяк-кооператоров, ату гидру частной собственности, а мы, мол, единственные, кто стоит на страже государственных интересов, потому и голосуйте только за нас.
– Одним махом семерых побивахом.
– Вот-вот, мы с тобой в дерьме, а они, понимаешь, в белом фраке… Кстати, как зовут того американца? – спохватился генерал.
– Эдди Клосс, судя по визитке.
Толмачев потянулся к телефону.
– Ты, Иван Павлович? – пробасил он в трубку. – Толмачев на проводе… Да-да, заверну я к тебе как-нибудь, заверну, а пока ответь-ка мне по старой дружбе: корреспондент Эдди Клосс из «Рейтер» случайно не под колпаком у тебя ходит? Что ты мне об этой птице скажешь? Так, говоришь, дюже серьезная птица?.. Вот еще что, Иван Павлович: я тебя о нем не спрашивал, а ты мне ничего о нем не говорил, лады? Ну, бывай здоров, старина.
Закончив телефонный разговор, генерал поднял на Савелова хмурый взгляд.
– Крути не крути, а придется свертывать операцию «Рухлядь», – скрипнул он зубами. – Клосс, как и следовало ожидать, матерый цэрэушник. Пакостил нам под журналистской крышей в ГДР и Польше, а теперь вот и в России объявился. Контрразведка давно на хвосте у него сидит, да схватить с поличным за этот хвост никак не может. Боятся…
– С каких пор они пугливыми стали?
– Этот техасский сучонок во все наши верхи вхож…
– Теперь им нечего бояться, Сергей Иванович. – Генерал удивленно вскинул брови. – Каким бы матерым техасским волком ни был тот Клосс – со дна реки ему не выплыть…
– Какой реки?
– Названия, к сожалению, не запомнил. Его «Нива» улетела с моста как раз над ее серединой…
– Выплыл?
– Выплыл, – кивнул Савелов. – А вот доплыть до берега пришлось ему помешать. Сожалею, но выбора просто не было…
– Хм-м, это меняет дело! – оживился генерал. – Где, говоришь, это произошло?
– Километров сто до Воронежа оставалось…
– Свидетели были?
– Свидетелей не наблюдалось… Мокрое шоссе… После ночного дождя, густой туман…
– Я-то думаю, чего это так скрутило тебя, а оно вон в чем дело! Переживаешь, стал быть?
– Свидетели были?
– Свидетелей не наблюдалось… Мокрое шоссе… После ночного дождя, густой туман…
– Я-то думаю, чего это так скрутило тебя, а оно вон в чем дело! Переживаешь, стал быть?
– У техасских ковбоев кровь того же цвета, что и у нас с вами…
– Не лезь в бутылку! – отмахнулся генерал и прошелся по комнате. – Худо, понимаешь, то, что смежники через день-другой тебя вычислят.
– Не сомневаюсь.
– Хм-м, для них прекрасный случай на законных основаниях пошарить у соседа за пазухой.
– Вы имеете в виду шантаж с целью выяснения деталей операции?
– Угу. Языки развязывать они умеют.
– А американцы, конечно, визг поднимут.
– Запрос в МИД направят, но визга особого не будет – рыло у них в пуху. Их человек без спроса сунулся туда, куда соваться ему было не положено.
– Но еще остается фотограф…
– Этого-то паренька нашим, скажем так, оппонентам раскрутить раз плюнуть. Щенок мокрогубый, жить бы ему и жить…
– Как жить бы и жить? – вырвалось у Савелова. – Совсем же пацан…
– Пацан, а петлю сам себе намылил, – отрезал генерал, но, взглянув на Савелова, смягчил тон. – Я, понимаешь, не говорю, что ему жить противопоказано… Но, как ты сам выражаешься, тут как раз тот случай, когда выбор у нас лишь между гильотиной и Бастилией…
– Это так, – вынужден был согласиться Савелов. – Сергей Иванович, вы, помнится, как-то назвали майора Сарматова любовником войны?..
– Было. Сармат с этой б… как говорится, на «ты» был. Она его из самых немыслимых передряг почему-то живым отпускала…
– Просто он знал, что на любой войне нужно оставаться человеком.
– Нельзя в нашем поганом деле остаться в полном смысле человеком, Вадим. Лично я не знаю, кому это удалось… Мутации происходят с мозгами, с психикой, но главное – понижается порог восприятия чужой боли.
– Если есть хоть малая возможность не убивать – не убивай, – будто не слыша генерала, тусклым голосом продолжал Савелов. – И не только чужую жизнь тем спасешь, а и свою душу, сказал мне однажды майор Сарматов.
– Сарматов, Сарматов!.. Смотрю, Вадим, он в тебе, как заноза, сидит.
– А в вас? – посмотрел на генерала Савелов.
– Ну не до такой же степени, – нехотя кивнул тот и бросил на Вадима встревоженный взгляд.
– Нет, психика у меня в норме! – по-своему истолковал его взгляд Савелов. – Просто с Сарматовым из моей жизни ушло что-то такое… И дело не в том, что так тесно переплелись наши судьбы… Дело в другом, более важном, чего я никак не могу сформулировать.
– Я, кажется, смог, – сумрачно глянул на него генерал. – Понимаешь, с Сарматовым, будь он неладен, от меня ушло понимание правоты и необходимости дела, которому я всю жизнь служил.
– И как же вы теперь? – спросил Савелов, не ожидавший от генерала подобного признания. – Как без такого понимания, Сергей Иванович?
И тот не ожидал от подполковника такого вопроса.
– Теперь личные судьбы не в счет, – помедлив, уронил генерал. – Наша с тобой страна смертельно больна, Вадим. Свернуть сейчас операцию «Рухлядь» – все равно что умирающей матери перед ее последним вздохом не подать стакана воды.
Савелов кивнул и перевел разговор в другое русло:
– Корабли будут ждать эшелоны из Саратова, как определено планом операции, в Новороссийске? – спросил он.
– Коллеги по цеху, черт бы их побрал, будут их ждать там же, – вздохнул генерал.
– Думаете, операция ими раскрыта?
– Если информация об операции есть у редактора коммунистической газеты, значит, она есть и у них. Но деталей операции они, судя по всему, пока не знают, а это для нас – шанс…
– Не понимаю…
– Береженого бог бережет, – подмигнул генерал. – Слушай сюда, Вадим, – шепотом сказал он в ухо Савелову. – Пару эшелонов мы на днях погрузим на корабли в Архангельске, пару – в Мурманске, еще пару с «рухлядью» Второй мировой погрузим на корабли в Новороссийске. Дальше Севастополя они не уйдут… Там смежники, понимаешь, кооператоров за руку крепко схватят, а журналисты всего мира такой шум поднимут, хоть святых выноси… Но то дело – не твое… Твое – пока шум да гам, в славном городе Феодосии швырять танки в трюмы кораблей, синхронно подваливающих к пирсу. Прямо с колес саратовских эшелонов швырять.
– А турки? – так же шепотом спросил Савелов. – Где гарантии, что после шума и гама на весь мир они пропустят наш груз через Босфор и Дарданеллы?..
– Турки есть турки, – усмехнулся генерал. – За хороший бакшиш они что хочешь сделают. А за очень хороший – ослепнут и оглохнут, но то тоже дело не твое, а заказчика.
– Разрешите отбыть в Феодосию, товарищ генерал? – с некоторым облегчением спросил Савелов.
Генерал кинул на него хмурый взгляд.
– После погрузки тебе нельзя появляться в Москве, Вадим, – произнес он. – В Феодосии получишь ключи от зарегистрированного в Германии «Мерседеса». Гони на нем под видом путешествующего бюргера, гони, не задерживаясь, прямо в Мюнхен. Наши люди обеспечат тебя документами и всем остальным. Они же прикроют до польской границы, а там до Германии рукой подать. Яволь?..
– Яволь! – кивнул Савелов. – А жена с… сыном?
– Должны отбыть завтра же, от греха подальше. О них позаботятся, ты на них, понимаешь, не отвлекайся. Сейчас тебя отвезут домой: выспись, подготовь к отъезду супругу, а с рассветом – за баранку.
– Есть с рассветом за баранку! – Савелов шагнул к двери, но какая-то сила заставила его остановиться и спросить: – Сергей Иванович, мы когда-нибудь встретимся?
– Хочешь знать, вернешься ли ты когда-нибудь в Россию? – поднял на него сумрачный взгляд генерал. – В ближайшие годы вряд ли… Если тебе подфартит добраться до Гамбурга живым и невредимым, будешь продолжать операцию «Тамплиер».
– А что будет с вами лично?
– Не знаю! – помедлив, уронил генерал. – Потому что не знаю, куда ведут наше государство его слепые поводыри.
– Спасибо за честный ответ, Сергей Иванович!
– Удачи, подполковник! И… и не суди себя слишком строго за техасского янки. Уж он-то и его хозяева знали, на что шли.
* * *Прислушиваясь к звукам лифта на лестничной клетке, Савелов кидал без разбора в большой кожаный чемодан носильные вещи. Скоро в шифоньере остался висеть лишь один парадный мундир с погонами подполковника и Золотой Звездой на груди. Там, куда ему надлежало отправиться завтра утром, мундир был совсем неуместен. Под руки попался семейный фотоальбом, и Вадим, бросив его в чемодан, направился в детскую комнату. К его удивлению, в ней царил непривычный беспорядок: игрушки разбросаны, шкаф с Тошкиными вещами пуст. Маргоша готовится к отъезду, подумал он. Умница.
Взгляд Савелова упал на стену, и увиденное там заставило забиться его сердце в тревожном предчувствии: на стене, рядом с цветным фотопортретом Тошки, висел обрамленный портрет Игоря Сарматова. Тот самый, написанный Ритой с фотографии изуродованного человека из синтоистского монастыря. И были отец и сын так похожи друг на друга, что у Савелова невольно вырвался стон.
Неужели Маргоша открыла ребенку, кто его отец? – подумал он, но тут же прогнал эту мысль: не дура же набитая она… Если Сарматов жив, то для Конторы он – предатель и невозвращенец, работающий на американскую разведку. Зная характер Маргоши, можно предположить, что она кинется искать по белу свету несчастного страдальца Сарматова. Найдет, предположим, а что дальше?.. Связав себя с таким человеком, изломает не только свою жизнь, но и судьбу ни в чем не повинного ребенка. Не может она не понимать и то, как отразилась бы такая «история с географией» на карьере ее отца, небожителя из Атоммаша. Впрочем, тот – номенклатурный хитрован, каких поискать, – нажал бы на все тайные и явные пружины, чтобы тень предателя и невозвращенца не коснулась ни его самого, ни членов его семьи…
От невеселых мыслей Савелова отвлек телефонный звонок.
– Алло. А-а, мама… Все нормально, мамуля. Хотел сегодня заехать, но, видно, не получится… Да, да, опять командировка… Свитер и теплое белье взял, не беспокойся. Есть, есть у меня деньги!.. Пламенный привет папе!
Обдумывая ситуацию, складывающуюся в его семье, Савелов постепенно приободрился. По здравом размышлении она выглядела не так безнадежно. Главное сейчас – увезти Риту и Платона в Германию. Новая обстановка, новые знакомства и забота об обустройстве их нового дома отодвинут все остальные проблемы на задний план. Главное – увезти их в Германию…
Как только на лестничной клетке остановился лифт, Савелов бросился в прихожую.
– Маргоша, заждался, наконец-то! А где Тошка?
– У родителей, – уклонилась она от поцелуя. – Ты рано вернулся, что-то случилось?
– Случилось, Маргошенька! Переодевайся, поговорим за столом.
Войдя через некоторое время в столовую и увидев празднично сервированный стол, Рита рассеянно спросила:
– По какому поводу торжество?
– По поводу прощания с нашим домом, – ответил он, разливая в хрустальные бокалы ее любимое «Киндзмараули». – Должен сказать тебе, майне либе Маргоша, что это был не самый худший дом в Москве. Но, увы, – рога трубят…