— Это уже не наша забота, — ответил человек со шрамом на подбородке. — Мы всего лишь делаем свое дело. Как и ты, Брант. Именно поэтому я не держу на тебя зла, хотя по твоей вине погибли несколько моих товарищей.
— И моих тоже, — ответил Брант. — По твоей вине.
— Мы оба делали свое дело, — повторил человек со шрамом. — Отдай мне мальчика и отправляйся домой.
Пока происходил этот разговор, люди Локуфы придвигались все ближе, а потом четверо внезапно бросились на ищеек, совершенно не ожидавших нападения со стороны своих союзников, обезоружили их и толкнули к нам. Остальные ружья нацелились на нас и на обоих вчерашних преследователей.
— Локуфа, что ты задумал? — осведомился старший наемник. Страха в его голосе не было — одно лишь спокойное недоумение. — Мы хорошо заплатили тебе и твоим людям. Ты нарушаешь наше соглашение.
— Я его меняю, — ответил Локуфа. — Ты скрыл от меня самое главное. Этот мальчишка стоит намного дороже.
— Сколько ты хочешь?
— Пока не решил, — ухмыльнулся Локуфа. — Я должен подумать. Скажем… в десять раз больше.
— Ты все получишь, — согласился старший наемник. — Деньги будут ждать тебя в Климбе после того, как один из нас уйдет отсюда с мальчиком.
— Нет, не так, — покачал головой Локуфа. — Уходить вы можете хоть все сразу. Но мальчишку мы заберем с собой. Он вернется к вам, как только я получу всю сумму.
— Возьми в заложники меня, — предложил наемник. — Поверь, моя цена достаточно высока.
— Мальчишка останется здесь! — рявкнул Локуфа. — И по-другому не будет.
— Как скажешь, — пожал плечами старший. — Я подчиняюсь твоему решению.
А затем произошло такое, чего я никак не мог ожидать. Все четверо — и преследуемые, Брант и Лотта, и преследователи, человек со шрамом и его напарник, — одновременно взорвались действием, словно единый организм. Трое мужчин бросились в ноги бандитам Локуфы, сбивая подкатом по двое за раз, словно гнилые столбы. Лотта, из ладони которой будто вырос пистолет, с удивительной скоростью и точностью всаживала пули оставшимся в середину лба. И первым, получившим пулю, оказался Локуфа. Брант и наемники-ищейки тем временем сокрушали хребты, шеи и ребра тем, кто делал жалкие попытки сопротивляться. Все совершалось быстро и должно было закончиться меньше чем за минуту, но в течение этого короткого времени я успел шепнуть на ухо Гемму несколько слов и подтолкнул его к боковой двери, от которой нас отделяло всего несколько шагов…
Последний хрип и последний стон смолкли. От Локуфы и его людей больше ничего в этом мире не осталось. Наемники и Брант взглянули друг на друга с одинаковым выражением одобрения. А потом одновременно посмотрели на нас.
— Где мальчик? — спросил человек со шрамом.
Лотта растерянно повернулась ко мне.
— Гемм побежал туда! — завопил я. — В эту дверь! Скорее! Там пропасть!
И Горан тоже закричал:
— Он побежал туда!
Мы бросились к двери, но Брант и оба наемника оказались быстрее. Отшвырнув нас в сторону, они ворвались в темный коридор, и когда я вбежал туда вслед за ними, то услышал лишь удаляющийся топот ног.
Сильная рука ухватила меня за плечо, развернула и прижала к стене.
— Куда он побежал? — спросила Лотта. Сейчас ее слова звучали не хрупким звоном хрусталя, а голосом смертельно опасной стали. Я осознал, что любая моя попытка сопротивляться будет подавлена решительно и мгновенно.
— Я был там только один раз, — пробормотал я. — Коридор кончается в пещере, там — пропасть без дна. Нужно его остановить…
Дальше слушать она не стала, отпустила меня и исчезла, словно тень. Мы с Гораном поспешили следом. Этот коридор освещала лишь тусклая полоска-путевод на правой стене, да и она кончилась через сотню шагов, и дальше мы брели вслепую, пока не увидели метавшиеся блики фонарей там, где коридор выводил на неровную каменную площадку, за которой была лишь пустота.
Там, внизу, лениво вздыхала океанская вода, проникшая в сердце горы сквозь подземный тоннель. А на краю площадки стоял Брант. Оба наемника были рядом. Старший держал младшего: наклонившись над провалом, тот светил туда фонарем. Я осторожно подошел и заглянул. Свет легко рассекал темноту до медленно колышущейся воды. На ее поверхности плавала куртка Гемма…
* * *Мы снова стояли в зале, заваленном мертвыми телами.
— У нас с тобой ничего не получилось, Брант, — с коротким смешком сказал старший наемник.
— Это вы его убили! — крикнула Лотта. — Он погиб из-за вас! Ты не понимаешь, что вы совершили.
— Ну-ну, — поднял открытую ладонь старший. — Я прекрасно знаю, что бы произошло с мальчиком, окажись он в вашей лаборатории.
— Он бы остался жив, — сказала Лотта.
— Только это был бы уже совсем другой мальчик, уважаемая Лотта, разве не так? Вы бы не стали ждать, пока он вспомнит все сам, без посторонней помощи. Ведь это несколько лет, а ждать, как я понимаю, никто не намерен…
— Он бы остался жив, — повторила она.
— Конечно, — улыбнулся человек со шрамом. — Без воспоминаний, без чувств. Полагаю, в некотором отношении можно сказать, что он был бы вполне счастлив.
— А разве вы лучше?
— Я? — удивился человек со шрамом. — Мы должны были только найти Гемма и доставить его тем, кто нас нанял.
— Ну конечно! — воскликнула Лотта. — А дальнейшее вас уже не касается.
— К чему эти упреки? — мирно произнес старший наемник. — Нам нет никакого смысла ссориться. И мы, и вы провалили задание. Вы вернетесь и получите то, что, по мнению вашего начальства, заслужили: вас понизят в должности или отправят смотрителями в такие же захолустья. Может, кто-то из вас получит место как раз здесь, на Грете… Но нам тоже достанется. И побольше, чем вам. У нас другие условия контракта. Поэтому, пожалуй, мы не вернемся. Поищем что-нибудь поспокойнее. Брант, вы не возражаете, если мы отправимся после вас?
— Да как хотите, — сказал Брант. — Мне плевать. Какая теперь разница.
Он шагнул к машине, ткнул пальцем в одну из выпуклостей и повернулся к Лотте.
— Все готово, мы можем уходить.
Никто из них не счел нужным попрощаться ни со мной, ни с Гораном. Лотта лишь смотрела мне в глаза и не отрывала взгляда, пока не пропала вместе с Брантом в неяркой вспышке.
Я отвернулся и обнаружил, что оба наемника наблюдают за мной то ли с сожалением, то ли с иронией.
— Ты будешь долго ее вспоминать, капитан Якоб, — сказал старший.
— Вас я тоже не забуду, — буркнул я.
Они переглянулись и засмеялись.
— Вот и хорошо. Нам пора уходить. Жаль, что так и не удалось отведать моллюсков на вертеле. Желаю тебе выбраться живым с острова. Прощай, капитан!
Они подошли к машине и исчезли. А светлая полоса на теле машины погасла, и в тот же миг мы с Гораном поняли, что в зале постепенно начал меркнуть свет.
Я подошел к распахнутой двери в тоннель и негромко окликнул:
— Гемм! Они убрались отсюда.
* * *Было холодно, но солнечно. «Клео» плавно покачивалась на мягких волнах бухты, сверкая свежей заплатой на боку. В трюме методично чавкала помпа: Гемм старательно откачивал воду. С берега доносились запахи: где-то там, спрятавшись от ветра, Горан жарил на костре последний для нас на этом острове обед.
То, что я шепнул Гемму, когда в зале Станции происходила схватка между бандитами Локуфы и пришельцами, он услышал, понял и выполнил точно. Добежал до пропасти и спрятался в расщелине. Швырять вниз свою куртку я ему не советовал — это он сам придумал. А потом, когда все утихло, Гемм вернулся к нам.
Из того, о чем говорили Брант и наемники, я понял: когда-нибудь Гемм вспомнит, что завещал его отец. Если захочет. Если ему это понадобится. Только решать будет он сам. И пока он займется лишь тем, что ему нравится. А нравится ему плавать вместе со мной и Гораном на лучшем судне побережья. Вот так мы с Гораном приобрели неплохого юнгу, из которого когда-нибудь, возможно, получится капитан.
Туп-туп, туп-туп — стучала помпа и вдруг смолкла. Крышка трюмного люка откинулась, и над палубой показалась голова Гемма.
— Капитан Якоб! — позвал он. — Воды в трюме больше нет.
На берег вышел Горан. Забравшись в ялик и осторожно пристроив меж банок вертела с дымящимся мясом молодой каракатицы, он оттолкнулся веслом от берега и развернул лодку носом в сторону «Клео».
— Юнга, на борт! — крикнул я. — Принять шлюпку! Готовиться к отплытию!..
Гемм выскочил из трюма и побежал встречать Горана.
Николай Романецкий
Третий вираж
Иллюстрация Виктора БАЗАНОВА 1. СимонЧелнок пристыковался к борту «Нины» мягко, без малейшего толчка.
Слава богу, финиш! Все-таки удалось!
Слава богу, финиш! Все-таки удалось!
Симон перевел корабль в режим ожидания и отключился от интерфейса. На предыдущих маршрутах, финишировав, он неторопливо выбирался из кресла и удовлетворенно потягивался.
Но не сегодня…
Пассажиры лежали в ячейках и в ус не дули. Если можно так назвать пребывание в транспорт-коме… На всех предыдущих маршрутах пассажиров ждало скорое пробуждение.
Но не сегодня…
Симон разблокировал люк кабины пилота, навялил на глаза очки и, не сходя с места, принялся ждать гостей. И когда люк распахнулся, облегченно вздохнул.
Парамонов разберется, что случилось с его воспитанником. Небось сам явился на борт, собственной персоной…
Однако вместо академика Парамонова в кабине появились пятеро неизвестных. Широкие плечи, резкие движения, целеустремленные взгляды… Люди явно военные, хотя и в штатском.
Следом за ними через комингс переступил незнакомый парень в такой же, как у Симона, синей форме с шевроном на правом рукаве, изображающим стилизованную Галактику. Физиономию его, как положено, украшали черные очки. Такие же, как у Симона. Знак принадлежности к касте.
Свой брат, соратник… Значит, решили повторить рейс сразу, без перерыва. Ну и правильно. Пассажиры даже ничего не заметят. Ни претензий не будет, ни скандалов, ни исков. Шито-крыто…
Симон поднялся из кресла. Один из штатских гостей шагнул к хозяину и отчеканил:
— Пилот Перминов, сдайте корабль пилоту Иванову. И следуйте за нами. Вы арестованы!
В руках его были силовые браслеты.
Симон ждал чего угодно, но только не ареста.
Недолгая передача управления прошла под строгим приглядом штатско-военных. Покидая кабину с браслетами на запястьях, Симон оглянулся.
Пилот Иванов уже включил кормовой монитор. В центре его сиял голубой шар Земли. Штатско-военные тоже видели его. Вот только для этого им не требовались очки.
* * *Симон сразу понял, что ошибся. Рейс «Сол-Альциона» он совершал не впервые, и обнаружить, что на финише отсутствуют знакомые реперные точки, не составило большого труда. Ярких белых звезд, какими в фи-пространстве кажутся черные дыры, не было и в помине. Как не наблюдалось и той разноцветной картинки, которая предстает взгляду пилота, оказавшегося внутри Плеяд…
К счастью, он не запаниковал. Хотя именно от него теперь зависела судьба четырех сотен человек, пребывающих в транспорт-коме. Нет, их он не видел — они слишком мелки для пилотского взгляда, живущего в фи-пространстве, — просто знал, что они рядом. Как знает всякий пилот, проводящий пассажирский корабль сквозь фрактальное отражение Галактики. Будить их не имело никакого смысла. Во-первых, они оказались вовсе не там, где собирались. А во-вторых, ничем не могли помочь.
Сейчас помочь могла разве только инструкция, которая требовала в случае ошибки вернуться в точку старта, да собственное самообладание. Впрочем, о необходимости сохранять его в инструкции тоже говорилось.
Симон считал, что инструкцию создавали весьма предусмотрительные люди, ибо он никогда не слышал, чтобы пилот ошибся. Да и сам всегда попадал, куда требовалось. До этого случая…
Однако если инструкция создавалась на основе реальных случаев, значит, совершившим ошибку пилотам удавалось выбраться из нештатной ситуации, и это понимание вдохновляло Симона.
Сия уверенность сопровождала его, пока он вновь переключал биоинтерфейс в транспортный режим, пока проводил корабль сквозь фрактальные ковры обратного маршрута. И он не удивился, когда отыскал единственное сочетание фи-множеств, присущее только одному месту во Вселенной — родимой Солнечной системе.
* * *Впервые Симон увидел доктора Парамонова еще в приюте для сирот, из которого мальчишкой сбегал пять раз. Много позже он узнал, что эти побеги и привлекли к нему внимание Константина Сергеевича.
Тому перевалило за девяносто, но он был весьма крепким стариком с ясным взглядом. Впрочем, тогда Симон не задумывался ни он возрасте доктора, ни о его взгляде — семилетних пацанов, потерявших разом и отца, и мать, такие мысли не посещают. Константин Сергеевич был просто старым дядькой, приласкавшим Симона. Результатом этой ласки стало зачисление в Школу пилотов.
Потом была учеба. Классическая математика. Сложить, вычесть, дифференциал, квадрат гипотенузы равен… Фрактальная алгебра… Множества Мандельброта и Жюлиа, бассейны Ньютона… Фрактальная геометрия… Снежинка Коха, кривые Леви и Гильберта, треугольник и ковер Серпинского… И прочее, и прочее, и прочее… Классическая физика… Архимед, Ньютон, Эйнштейн… Физика фи-пространства… Кантор, Ди Джорджио, Грэм… И прочие, и прочие, и прочие…
Доктора Парамонова Симон встретил снова, когда будущему пилоту начинали переливать наноциты. Процесс реформации только-только пошел, и Симон увидел Константина Сергеевича еще собственными глазами. Очки пока не требовались.
— Вас ждет блестящее будущее, молодой человек, — сказал доктор Парамонов. — Вы станете лучшим пилотом человечества.
Прозвучало это безо всякого пафоса, голос доктора был усталым и будничным. Наверное, поэтому Симон и поверил ему. Сразу и навсегда.
Эта вера и сделала его хозяином фрактального континуума.
* * *Куда именно штатские доставили арестанта, Симон не имел ни малейшего представления — без корабельного интерфейса он был почти обычным человеком. Почти…
Камера оказалась одиночной, но какого пилота взволнует собственное одиночество!
Тем не менее душу Симона сжимало предчувствие большой беды. И ощущение гигантской несправедливости. В конце концов, он вовсе не намеревался привести «Нину» туда, куда привел. К тому же никто в результате инцидента не пострадал. Иначе одного пилота не заменили бы другим. Да и Симон стал бы первым, кому медицинская система корабля доложила о гибели пассажиров. Фрактал-пилот — он не только пилот, он капитан судна и отвечает за все, что происходит на борту. И обо всем, что случилось, узнает немедленно. Ибо в фи-пространстве только он способен существовать без вреда для здоровья. Потому всех — и пассажиров, и стюардов, и корабельных инженеров — отправляют в транспорт-кому…
В придачу, пока об ошибке пилота не прознали средства массовой информации, ничто не грозит и репутации родной компании. А какой пилот захочет облажаться настолько, что проболтается журналистам о собственном промахе. После этого путь во фрактал-конт ему заказан…
Так с какой стати его… как это называется?.. изолировали от общества!.. Ладно, надо думать, скоро… как это называется?.. вызовут на допрос. Вот там наверняка все и прояснится — и в чем его обвиняют, и что грозит…
Однако до отбоя его на допрос так и не вызвали. А потом точно так же, в полном одиночестве, прокатился по арестанту и следующий день.
* * *Корабль, который Симон водил по Галактике, имел официальное имя «Змееносец». Но пилот называл его «Ниной». Он и сам не знал почему.
С Ниной он встретился в самом начале реформации.
Константин Сергеевич к тому времени уже сказал будущему пилоту, что ему незачем заводить знакомство с женщинами. Жизнь пилотская — это просторы фрактал-конта, и ему совершенно не нужны обычные человеческие отношения. Однако девушка настолько понравилась Симону, что он позволил себе познакомиться с ней.
И было несколько дней, наполненных удивительным чувством единения с другим человеком. А потом оно закончилось. Но не потому, что он надел черные очки (наноциты делали положенную работу, и глазные яблоки уже превратились в субстанцию, совершенно не отражающую свет, сделав глаза абсолютно черными, не способными более улавливать фотоны, но зато прекрасно различающими «краски», наполняющие фи-пространство), а девушка, стянув очки с носа парня, перепугалась не на шутку его новому виду. Перепугаться-то она перепугалась, но вовсе не собиралась расставаться с ним, о чем сразу и заявила.
Они встретились еще несколько раз, но с каждым разом чувство единения уменьшалось, а потом и вовсе исчезло. Наноциты закончили реформацию человека во фрактал-пилота, которому женщины вовсе не требовались. Ни для каких целей…
А потом пилот покинул Землю, чтобы никогда уже на нее не вернуться. Но корабль, к которому его приписали, в душе называл «Ниной».
* * *Помещение, в котором заперли Симона, оказалось невелико по размерам — не больше четырех квадратных метров. У стены — койка, на которой он, вытянувшись во весь рост, едва помещался, да крохотный столик. В туалет выводили нечасто. Но не это оказалось самым тяжелым в новой жизни. Хуже всего была неизвестность. На допрос по-прежнему не вызывали. Возможно, анализировали контрольные записи, полученные с интерфейса «Нины»…
Часы у Симона отобрали еще при аресте, и потому он представления не имел, как долго уже длится заключение. Ведь пищу могли приносить не через каждые шесть часов, а гораздо реже. Впрочем, от голода он не страдал, ибо неизвестность прекрасно отбивала аппетит.