Аппарат работает, что совсем не удивительно.
Удивляет лишь то, что все старые вещи в квартире Виктора выглядят как новые. Не знай Субисаррета, что на улице двадцать первый век, он легко мог бы поверить, что сейчас середина двадцатого. Идеальную винтажную картинку портят лишь пакетики от мармелада. Впрочем, не исключено, что дизайн пакетиков за последние шестьдесят лет не претерпел существенных изменений.
…За второй дверью в самом конце коридора Икер обнаруживает крохотную ванную, совмещенную с туалетом. И без того небольшое пространство кажется еще меньше из-за огромного плетеного бака для грязного белья; как Виктору удалось втиснуть его между унитазом и фаянсовой расколотой раковиной – загадка. Субисаррета откидывает крышку бака с некоторой опаской: вдруг там валяется чей-то труп (хрясь!бульк!щелк!) – объем бака это позволяет.
Слава богу, никакого трупа.
Ни рисованного, ни настоящего.
Ворох несвежих носков, штанов и футболок. Морщась и вздыхая, инспектор начинает рыться в белье: скорее машинально, чем преследуя какую-то цель. Но то, что он обнаруживает под одной из футболок…
Рубашка.
Свернутая в комок, она поначалу не кажется инспектору грязной. Она много чище, чем все остальные вещи, которые валяются в баке. Скорее всего, Виктор надел ее только один раз. Максимум – два. Но стоит развернуть ее, как сразу становится понятно, почему рубашка была отправлена в бак.
Передняя планка залита успевшей побуреть кровью.
Кровавое пятно на груди и множество мелких брызг: на плечах, на рукавах, на нагрудном кармане с вышитым на нем логотипом гостиницы «Пунта Монпас».
Хлюп! Пшшш!
Зрелище не из приятных, но инспектор за свою долгую службу в полиции видел и не такое. Определить, когда именно кровь попала на форменную одежду, не представляется возможным. Во всяком случае, здесь и сейчас. Это – дело Иерая Арзака, который сидит в Сан-Себастьяне. Но Субисаррета, находящийся в Ируне, почти на сто процентов уверен, что время появления кровавых пятен на рубашке в точности совпадает со временем убийства Кристиана Платта.
Скромняга Виктор Варади – убийца?
Тот человек, которого Субисаррета видел на пленке, похож на кого угодно, только не на убийцу. Неуверенный в себе человек – да. Любитель баскетбола и толстых книг – да. Инспектор готов признать в Викторе небесталанного художника, но убийцу…
«Не тот типаж», – сказал бы Иерай.
Кажется, цыганенок обозвал ночного портье «нищебродом», магистральная мысль понятна: Виктор беден, как церковная крыса, и живет в такой же крысиной норе, он откладывает каждую копейку, чтобы получить возможность учиться в университете. Что, если кто-то заплатил ему за убийство постояльца «Пунта Монпас»?
Не тот типаж.
Не тот, хотя странностей в его поведении было немало. И (это нельзя сбрасывать со счетов) он поднялся наверх как раз тогда, когда было совершено убийство. Гостиничные идиоты не снабдили коридор видеокамерами, а ведь такая простая и недорогая вещь, как камера, могла сразу же снять множество вопросов. Теперь же остается только догадываться, что делал Виктор на этаже, стал ли он свидетелем преступления или замешан в нем напрямую?
Субисаррете не составляет труда вызвать в памяти тот момент, когда Виктор спустился с лестницы и снова занял место за стойкой: никакого волнения, полная расслабленность, чистая рубашка.
Чистая рубашка – вот что важно.
Когда он спустился, на нем была чистая рубашка, а в корзине для белья лежит совсем другая, выпачканная в крови, но тоже форменная. И эта кровь, судя по ее количеству, явно не из носа и не из порезанного пальца. А Виктор – никакой не свидетель, ведь что сделал бы случайный свидетель? Сразу же позвонил бы в полицию. Ничего подобного не произошло. И Аингеру… Не далее как сегодня утром администратор сообщил Икеру по телефону, что у него исчезла рубашка!
Связь здесь из рук вон, но попытаться стоит.
– Инспектор Субисаррета, – сказал Икер, после того как в трубке раздалось «Слушаю».
– Да-да, я узнал вас.
Снова треск, шипение и щелчки, голос Аингеру искажен до неузнаваемости, и все-таки это именно его голос.
– Сегодня утром вы сказали, что у вас пропала рубашка.
– Да. Ума не приложу, кто мог ее взять. Хотел переодеться – и вот, пожалуйста…
– И когда вы видели ее в последний раз?
– Точно не скажу. Может быть, пару дней назад. Я не обращал внимания… Как раз пару дней назад Хайат отдала ее мне. Она стирает и крахмалит мои рубашки за небольшую плату. Так вот, она отдала ее мне, и я повесил рубашку в свой шкафчик. А сегодня с утра я ее там не обнаружил.
– Хайат стирает рубашки только вам?
– В смысле?
– Виктор Варади тоже пользуется ее услугами?
– Не думаю. Хайат ведь делает это не бесплатно, она прижимистая. А у Виктора – каждая копейка на счету, так что ему приходится обходиться своими силами.
Нищеброд и сквалыга, угу.
– Шкафчики персонала закрываются на замки?
– Ну… Замками это можно назвать весьма условно.
– То есть любой человек из обслуги может открыть замок без проблем?
– Некоторые вообще не закрывают свои ячейки на ключ. Да-да, пожалуй, кроме Виктора никто и не закрывает. Иногда просто забывают это сделать, но до сих пор никаких эксцессов не случалось.
– Понятно. И где же стоят шкафчики?
– На первом этаже, возле черного хода есть небольшая комната, там они и стоят.
Теперь и Субисаррета вспомнил: вчера кто-то из полицейских осматривал подсобку у черного хода – и ничего криминального не обнаружил.
– Скажите, а за последнее время… За последние несколько дней… Может быть, неделю… С Виктором Варади все было в порядке? – инспектору почему-то хочется дать книжному червю последний шанс.
– В смысле? – снова переспрашивает Аингеру.
– Какие-нибудь травмы. Дорожные происшествия…
– Вроде бы ничего. Во всяком случае, он не жаловался и не брал больничный.
– Виктор ведь такой же комплекции, как и вы?
– Э-э… Вы намекаете, что это он мог взять мою рубашку? – после секундного молчания произносит Аингеру.
– Да нет.
– Виктор не стал бы ничего брать, тем более украдкой. Да и зачем ему моя рубашка, если у него есть своя…
Не та ли, которая лежит сейчас в корзине белья?
– Ладно. Спасибо, Аингеру.
На раковине стоит пластмассовый стаканчик с зубной щеткой, дешевым бритвенным станком и тюбиком зубной пасты. Полулысый помазок, пена для бритья и дешевая туалетная вода дополняют унылую картину. У зеркала над раковиной отколот нижний левый край, и сейчас в нем отражается веревка, протянутая над ванной.
На веревке сушатся фотографии.
Версия о фотолюбителе Викторе Варади нашла свое подтверждение. А за сомнительной чистоты шторкой с резвящимися дельфинами обнаружились еще и фотопричиндалы. Они стоят на доске, положенной прямо на ванну: громоздкий фотоувеличитель, несколько неглубоких кюветок, рамки, баночки разной формы и величины. Все это выглядит довольно архаично, но не архаичность оборудования волнует инспектора Субисаррету – снимки, прикрепленные к веревке бельевыми прищепками.
Их около трех десятков, и почти на каждом изображен сам Виктор.
На нескольких снимках Виктор предстает в обличье ши-фу Эла из комикса: ретрошляпа, ретро-пиджак и что-то отдаленно напоминающее пистолетную кобуру под пиджаком. Длинных волос нет и в помине (очевидно, они убраны под шляпу), лицо Виктора выражает самые разные чувства:
гнев
боль
удивление
радость
ярость
горе
сарказм.
Очевидно, Виктор добивался абсолютной кристальности эмоций, они поданы в самом что ни на есть чистом виде, оттого и лицо больше похоже на маску.
Смысл других снимков – показать не эмоции, а физическое действие. Позы, которые при этом принимает Виктор, не выглядят естественными. Во всяком случае, они не свойственны живым людям. Только мертвецам, Субисаррета может поклясться в этом: уж он-то в своей жизни перевидал достаточное количество трупов. Вот Виктор лежит, неловко подогнув под себя ногу; вот – сидит у стены, выпучив остекленевшие глаза и вывалив наружу язык. Вот тело Виктора свисает со стула и кажется переломанным пополам.
Если Виктор Варади – модель, то кто же фотограф?
Не исключено, что он сам, если включить на фотоаппарате режим ожидания.
Субисаррета почему-то склоняется именно к этой мысли, потому что… Потому что Виктор одинок и, по всеобщим уверениям, у него нет друзей. И еще потому, что участвовать в таком странном хэппенинге согласился бы далеко не каждый: от всех, без исключения, снимков подванивает гнилью. Именно так пахнут все порочные тайны, которые их носитель во что бы то ни стало пытается скрыть.
Комикс об Эле и псевдо-Рите пах по-другому, хотя его страницы были просто унавожены вытекшей из фломастеров кровью.
Мармеладки, ириски, печенье. И прочие нежные вещи, которыми перебиваешься, когда рассматриваешь цветные картинки. Субисаррете тоже хотелось бросить в рот мармеладку – все то время, что он наблюдал за приключениями парочки авантюристов. А сейчас – не хочется.
Ему нравится комикс и не нравятся фотографии, вот что.
Присев на корточки, инспектор обнаруживает под ванной еще одну кюветку или, скорее, пластмассовый поддон. Очевидно, Виктор сбрасывал туда все, что посчитал ненужным или испорченным: полностью засвеченные снимки, обрезки фотобумаги; неудавшиеся планы каких-то строений, площадок, пакгаузов и причалов. А где, в таком случае, удачные?
Перекочевали прямиком в комикс.
Продолжая рассматривать снимки, Субисаррета снова набирает телефон гостиничного администратора.
– Инспектор? – голос Аингеру звучит еще глуше и невнятнее, чем в прошлый раз, и Икеру приходится напрягаться, чтобы хоть что-то уловить.
– Скажите, Аингеру, вы слышали об увлечении Виктора комиксами?
– Нет. Ни о чем подобном он мне не говорил. Да и не стал бы он тратить время на такую ерунду. Виктор – серьезный парень.
– Ну да. Но когда я говорил о комиксах, я имел в виду, что он сам их рисует.
– Виктор? – недоумевает Аингеру.
– Да.
– Этого я не знал.
– И о том, что Виктор – фотолюбитель, тоже?
– Впервые слышу от вас. Но я же говорил вам, Виктор – очень закрытый человек, и мы не друзья. А вы уже нашли его?
– Пока нет.
– Может быть… Имеет смысл поискать его в Аквариуме? Он частенько там бывает…
Голос Аингеру звучит все слабее, а потом и вовсе сходит на нет, тонет в бесконечном шуршании и потрескивании. Сигнал параллельного вызова тоже оказывается не таким, как всегда. Он слишком слаб и едва слышен.
Микель.
– Я уже на месте, шеф!
– На месте?
– На стоянке. Нашел вашу машину. Но никакого «форда» тут нет.
– Черт!
Черт! Черт! Черт! Надо же быть таким идиотом! Субисаррете нужно отправляться на набережную: торговать поддельной кожгалантереей, а не занимать должность инспектора полиции. «Thunderbird» увели прямо из-под носа, в то время как он околачивался в крысиной норе, собирая малозначительные факты малозначительной жизни Виктора Варади. Единственная ценная находка – его форменная рубаха, все остальное никакого значения не имеет.
Костеря себя последними словами, Икер подходит к окну и видит… «форд-Thunderbird»! Он стоит на том же самом месте, рядом с американский грузовиком.
– Ты меня слышишь, Микель?
– Да, шеф.
– «Форд» все еще здесь, я его вижу.
– Видите? – в голосе Микеля слышится растерянность. – А вы где?
– Неподалеку. В доме напротив. Самом ближнем к стоянке. Синий фасад. Ты видишь четырехэтажный дом с синим фасадом?
– Да, – после непродолжительного молчания заявляет Микель. – Он прямо передо мной. Метрах в пятидесяти.
– Ты стоишь лицом к нему?
– Я стою лицом к нему, рядом с вашим «сеатом».
Дьявольщина.
Если бы бестолковый Микель стоял в пятидесяти метрах от дома, Субисаррета обязательно заметил бы его. И свой «сеат». Но в поле зрения инспектора ни Микеля, ни «сеата» нет, есть только «форд» Виктора Варади, который мокнет сейчас под дождем.
Под дождем, вот как.
Дождь идет в сумерках, потому что за окном сгущаются сумерки, но сейчас… Субисаррета отгибает рукав пиджака и смотрит на часы: начало двенадцатого, он пробыл в квартире Варади почти час, и за это время утро не только успело перейти в день, но и день плавно склонился к вечеру. А на часах всего лишь начало двенадцатого.
Дьявольщина!
– Может быть, это не та стоянка, Микель?
– Э-э… Может быть. Но другой стоянки для шоферов-дальнобойщиков, да еще с мотелем, я не нашел. И ваш «сеат». Он здесь.
Это – та самая стоянка. Та самая, где Икер оставил свою машину в десять часов утра.
– И вы сказали, что мотель называется «D.O.A.»…
– Да.
Мерцающая неоном надпись «D.O.A.» и сейчас перед глазами Субисарреты, ни дождь, ни сумерки не смогли ее приглушить.
– Вообще-то, мотель называется «Королева ночи»…
– Как?
– «Королева ночи». И он, судя по всему, давно не работает… С вами все в порядке, шеф?
Все далеко не в порядке, неоновая надпись явно вступила в противоречие с утверждением Микеля, что мотель «давно не работает». Так же как «сеат» инспектора вступил в противоречие с «фордом» ночного портье. А светлый день вступил в противоречие с сумерками. А о чрезвычайно распространенном названии «Королева ночи» Икеру даже думать не хочется.
Не сейчас, потом.
– Что значит «не работает»?
– Окна заколочены фанерой, на двери – замок. Общее запустение, вот что значит «не работает». Я вам звонил, но вы не отвечали. Вот я и сходил к мотелю, пока было время…
– Кстати, о времени… Ты не подскажешь, который сейчас час? – инспектору нужна хоть какая-то точка опоры.
– Семнадцать минут двенадцатого, – точность – отличительная черта Микеля. – А что?
Слава богу, хотя бы время удалось синхронизировать! Его, Субисарреты, время не отличается от времени, в котором живет Микель.
– И на улице нет дождя?
– Вообще-то, на улице солнце. И ни одной тучки на небе.
– Ни одной тучки, и ты стоишь сейчас у моего «сеата».
– Ну да…
– А что находится рядом?
– В смысле? Вы говорите загадками, шеф.
Происходящее сейчас с Субисарретой – вот главная загадка. Все это – какое-то помрачение, помутнение разума. Но Микель не должен знать, что с его непосредственным начальником что-то не так. Или – не так с этим местом? Или – не так с окном, сквозь которое Субисаррета видит совсем другую реальность?
Не ту ли, что изо дня в день наблюдал Виктор Варади?
– Что находится рядом с моим «сеатом»?
– Грузовик, – после небольшой паузы сообщает Микель. – А рядом – еще две фуры. Мебельный фургон фирмы братьев Гарсиа. Платформа для перевозки домашнего скота, она сейчас пустая. Мини-ваген «хундаи»… Дальше перечислять?
– Тот грузовик – американский?
– Да. «Питербилт», кажется так.
– Кабина темно-красного цвета?
– Вишневого.
В сумерках, глядящих теперь из окна на Субисаррету, цвет грузовика не просматривается. Картинка остается черно-белой, как в старых фильмах с участием Риты Хейворт. Если бы это действительно было кино – за общим планом стоянки последовал бы средний, а затем крупный. Где обязательно произошло бы хоть что-то, кроме дождя.
Но Субисаррета продолжает смотреть на происходящее с высоты четвертого этажа, – и ничего в безмятежном пейзаже не меняется.
– Так что мне делать, шеф? – напоминает о себе Микель в телефонной трубке.
– Стой там, где стоишь.
– Возле вашего «сеата»?
– Да.
– А вы?
– Я сейчас подойду.
Больше всего Субисаррета боится, что за входной дверью окажется еще одна – третья – реальность: не его собственная, в которой топчется сейчас Микель. Не его и не Виктора Варади – ши-фу Эла.
Рисованные ступеньки. Рисованная коробка с лапшой в рисованном пакете (привет от рисованного китайца). Наконец, там может оказаться сама псевдо-Рита с белым облачком над головой. Надпись на облачке такая длинная, что едва укладывается в две строки: «Вас порекомендовал мне один старинный друг, чью фамилию мне бы не хотелось называть. Дело в том, что мне нужна помощь».
Облачко над головой Субисарреты окажется существенно меньше Ритиного:
«Это убийство, моя сладкая».
Слава богу, опасениям инспектора не суждено сбыться. За дверью крысиной норы – все тот же грязный подъезд, все те же обрывки газет и алюминиевые банки из-под кока-колы, пустые и сморщенные. Но инспектор неподдельно радуется даже этой разрухе. Она не рисованная – настоящая.
* * *…Улица встречает его солнцем, подбирающимся к зениту: на сумерки и дождь нет и намека. Все встало на свои места, всего-то и нужно было, что покинуть жилище Варади. Маленький цыган ошибся: это не Виктор – странный. Странным оказалось место, в котором он обитает. Нужно вернуться сюда еще раз и остаться здесь на подольше.
От этой внезапной мысли Субисаррете становится неуютно. По спине пробегает холодок, ладони становятся влажными, только этого не хватало! Неужели он, инспектор полиции, крепкий тридцатипятилетний мужчина, трусливее какого-то хлипкого ночного портье? Ведь Виктор возвращался в свою нору каждое утро, он проводил здесь достаточно времени и даже сумел организовать некое подобие быта. Интересно, что он видел в окне, выходящем на стоянку? Дать ответ на этот вопрос может только он, осталось лишь обнаружить пропавшего портье. Желательно – живым.