Тимоха вздрогнул, мучительно покраснел, спрятал руку с цветами за спину.
— Не прячь, я видела, что там ландыши. Уши сына запылали как маки.
— А я-то думаю, что это сын за ландышами весной не сходит никак? Обычно, как только черемуха отцветет, так сразу. Теперь понимаю…
— Да чё ты, мам… Я завтра тебе принесу.
Полина только головой покачала, наблюдая издали за Мариной.
— Ну, принесешь так принесешь. Ты давай недолго. Дома дел полно.
— Я мигом! — просиял Тимоха. И хоть уши еще не остыли, направился через дорогу, к дому Плешивки.
Сказать, что Полина спокойно отнеслась к открытию, сделанному сегодня относительно сына, было нельзя. Новое беспокойство тут же поселилось у нее в душе и стремительно вытесняло оттуда все другие. Нет, конечно, она готовила себя к тому, что Тимоха неминуемо заболеет первой любовью. Она представляла объектом его любви кого-нибудь из одноклассниц или девочку помладше класса на два. Но Марина… Взрослая девушка… Слишком взрослая для своих девятнадцати. И, надо признать, слишком интересная, чтобы в нее не влюбиться. Господи, в четырнадцать лет… Пока Полина шла остаток пути до своего дома, она вспомнила все. Десятки примет показывали ей весной, что Тимоха влюбился — наглухо, по уши. Влип. А она со своей работой, со своими делами прошляпила этот факт. Пустила на самотек! Проворонила ворона вороненка! Если бы раньше заметила, поговорила бы с ним. Объяснила, что девятнадцатилетняя девушка ни при каких обстоятельствах не. посмотрит на четырнадцатилетнего мальчика. Что она просто не может воспринимать его как претендента, как объект для себя.
А теперь что? Ждать неминуемой боли, которую придется пережить Тимохе? Да как же такое могло случиться?
Полина пришла домой, стала разгребать последствия уборки, ходила из комнаты в комнату. Она искала слова, какие нужно было сказать сыну. Но слова не находились, они разъезжались в разные стороны. И от этого она начинала волноваться, нервничать. Тимоха вернулся и сразу юркнул в сарай. Долго возился там, убирал у скотины. Полину так и подмывало поговорить с ним, но она не знала, с чего начать. Наконец она уловила момент, когда сын включил музыку и уселся на подоконнике. Только она сложила в уме первую фразу, как Тимоха сам обратился к ней:
— Мам! Тетя Даша Капустина к нам бежит. Что-то стряслось…
— Почему — стряслось? — не поняла Полина и подошла к окну. Тут же увидела Дарью Капустину, рассекающую пыль по дороге. Лицо ее было красным, платок от быстрой ходьбы сбился набок, волосы выбились. Калитка с визгом распахнулась, ступеньки крыльца со скрипом просели.
— Полина! Беда у нас! — задыхаясь, с трудом выговорила Дарья и опустилась на стул прямо возле двери.
— Сынок, воды, — бросила Полина и обратилась к Дарье: — Что стряслось? С Геной что?
— Я так и знала, я чуяла… Я же спрашивала всех, никто мне ничё… Да если б знать…
— Ты, Даша, давай по порядку.
— Да какое по порядку! Голова кругом! Генка давеча прибежал ни живой ни мертвый. Ну, говорит, мать, готовься, сейчас невесту приведу. Ольга, дескать, от него беременная. И теми же ногами унесся. Я заметалась по избе, не знаю, за что схватиться, в себя прийти не могу. Как снег на голову. Я же не знала ничего!
— Да никто ничего не знал.
— А через час приходит как горем убитый. Лег на диван и лежит.
— Не пошла?
— Хуже! Она собралась от ребенка-то избавиться, шкаф тяжелый двигала, чтобы выкидыш сделать. Генка этот шкаф в щепки разнес… А она сказала, что все равно за него не пойдет.
— А где Гена сейчас?
— Достал из подпола бутылку самогона и напивается. Ой, Полина, горе без отца-то сына поднимать… Отец был бы, хоть сказал чего. А я не знаю, что и делать…
На Дарью было жалко смотреть. Полина провела ее в комнату и усадила на тот самый диван, где днем сидела и лила слезы Ольга.
— Сейчас что-нибудь придумаем… — успокаивала гостью, снова меняя халат на юбку с блузкой.
— Ты уж сходи со мной к Ольге, — сквозь слезы попросила Дарья. — Мы вместе-то уговорим ее. Скажем, какой мой Гена хороший. Чего она с ума-то сходит? Кто ж от собственного счастья отказывается? Будет за ним как королева жить. Он для нее в лепешку расшибется, уж я-то знаю своего сына!
— Конечно, скажем, — поддакивала Полина. Она совсем забыла про Тимоху, а тот сидел в своей комнате и слушал Дарьино повествование, открыв рот. — Под лук вскопай, — напомнила ему Полина.
Когда они вдвоем с Дарьей шагали по селу, солнце уже клонилось к закату, а коровы неторопливо возвращались с пастбища, подтягивались ближе к домам, но по дороге не забывали остановиться и похрумкать травкой возле палисадников. Дарьина корова, узнав хозяйку, остановилась и протяжно замычала.
— Не до тебя, Жданка, — отмахнулась Дарья. — Иди домой.
Корова постояла, озадаченно глядя вслед удаляющейся хозяйке. Потопталась скромно… и двинулась за ней.
Ольгу они увидели издалека. Она стояла на крыше своего сарая и собиралась прыгать вниз. Полина и Дарья, не сговариваясь, кинулись к калитке. Дернули — калитка заперта.
— Оля, открой!
— А я гостей не жду! Идите, откуда пришли!
Дарья попыталась открыть калитку, но та не поддавалась. Ольга заранее закрыла ее на щеколду.
— Оля, открой по-хорошему! Мы забор сломаем! — предупредила Полина.
— А ломайте! Сами же потом делать будете! Один идиот уже мне шкаф сломал! Ломать — не строить!
Ольга подошла к самому краю сарая и посмотрела вниз. Корова позади женщин протяжно загудела.
— Фу, Жданка! — вздрогнули Дарья с Полиной. — Тебя только тут не хватало! Ольга, открой сейчас же!
Ольга, не отвечая, зажмурилась и.,, сиганула вниз. Полина и Дарья дружно охнули. Дарья поддела калитку плечом, та слетела с петель. Женщины в два прыжка оказались возле сарая, где в зарослях крапивы барахталась Ольга.
— Не ушиблась? — кинулась к ней Дарья. — Ногу не подвернула?
«Не ушиблась… — мысленно передразнила Полина. — Задрать бы подол да отходить той крапивой хорошенько! Дура!»
Но Дарья уже вытаскивала ревущую Ольгу из крапивы, уговаривала пойти к крыльцу и посмотреть, целы ли руки-ноги. Пока Дарья успокаивала напуганную собственным поступком Ольгу, Полине пришлось выгонять со двора упирающуюся Жданку. Та плохо слушалась Полину, все рвалась к хозяйке, а та хлопотала вокруг упрямой Генкиной зазнобы. Наконец Дарье удалось уговорить Ольгу войти в дом. Там царил погром, учиненный Генкой.
— Ишь как любит-то тебя! — всплеснула руками Дарья, оглядывая последствия визита сына к возлюбленной. — В щепки шифоньер-то разнес!
— Орел, — согласилась Полина.
Предстояло все это как-то прибрать, чтобы успокоить беременную. Дарья как обхватила Ольгу своими огромными ручищами, так и не выпускала. Гладила по широкой спине и уговаривала, как ребенка. По ее словам выходило так, что Ольга с Генкой — почти Ромео с Джульеттой. Что любят они друг друга безумно, поэтому ругаются, что это всегда так. А уж у Дарьи в шкафах для ребенка Генкиного давно все припасено — и фланели, и ситца. И нашьет она ему разных чепчиков и уголков с выкрутасами, соседки обзавидуются. Полина собирала Ольгины вещи и слушала Дарьины выдумки, как песню. Вели они новоиспеченную сноху впотьмах, огородами. За ними плелась обиженная, недоеная Жданка. Полина несла чемодан. Дома Дарья приказала Ольге располагаться, а сама отправилась доить корову. Полина тоже сразу убежала — было совсем темно.
В доме пахло перегаром. Генка спал на высокой кровати, по-детски свернувшись, зажав обе ладони коленками. В открытое окно доносились отголоски лягушачьего концерта. Ольга сняла платье, подвинула сонного Генку. Тот стукнулся коленками о стену, но не проснулся. Ольга вытащила из-под него одеяло и улеглась рядом. Прохладная весенняя ночь за окном щедро пела на все голоса.
* * *Ирма поливала из шланга только что высаженные помидоры. Рассада переросла, и вид у нее был несколько хилый. Дня три-четыре придется отливать, прежде чем растения переболеют, станут набирать силу. Ирма делала привычное дело, которое не мешало мыслям витать далеко отсюда. Только играющая в траве дочка нет-нет да и возвращала ее к действительности.
— Где Катя? — спрашивала Ирма, и девочка с готовностью пряталась в траву. — Нету Кати…
Звонкий смех дочери, ее озорная мордашка над травой. Игра не надоедала дочке и не мешала Ирме. Обе выглядели абсолютно счастливыми, пока на огороде не появился Игорь. Деверь прошагал мимо Ирмы, задев ее плечом. Взял из сарая лопату и отправился в конец огорода, туда, где остался невскопанный участок. Его присутствие немедленно наложило легкую тень на настроение Ирмы. Ей стало неуютно под наблюдением деверя. Она физически ощущала взгляды, то и дело бросаемые в ее сторону. Игорь готовил грядки под огурцы: постоянно устраивал перекуры, висел на лопате, пялясь на Ирму.
— Что-то я смотрю, ты повеселела в последнее время, — наконец подал он голос.
Ирма коротко взглянула на него, ничего не ответила, продолжая заниматься своим делом. Она не то чтобы совсем перестала замечать уколы родственников Павла, а словно притерпелась к ним. Внешний план ее жизни вроде бы не поменялся. Те же домашние дела, те же разговоры, та же атмосфера царили в доме Гуськовых. Только Ирма словно оказалась вне всего этого. Что-то невидимое толстым слоем окружало ее, обволакивало, не давая пробиться до нее, уязвить или расстроить. Она изменилась. И первым из всего «термитника» эту перемену заметил Игорь. Он, подобно скорпиону, ходил кругами, чтобы напасть внезапно и нанести свой смертельный укус.
— Думаешь, не заметно, как глазки-то заблестели? — негромко сказал Игорь, ковыряя лопатой в земле. — Ты хвостом-то поменьше крути. Павел узнает…
— А ты обо мне не печалься, — посоветовала Ирма, ничуть не меняясь в лице. Она говорила с уверенностью человека, который что-то решил для себя. И равнодушие ко всему, что не касалось этого решения, было до того явным, что не могло не задеть Игоря. Ему необходимо было уязвить Ирму.
— Видел вчера, как ты нарядилась и пофырила в магазин. Для кого наряжаешься?
— Не твое дело! — огрызнулась Ирма, продолжая поливать тщедушные кусты. — И тебе не мешало бы нарядиться. Глядишь, Марина и сменит гнев на милость…
Ирма сумела найти самую больную на сегодняшний день мозоль Игоря — от ворот поворот, устроенный ему танцоркой Мариной. Накануне он явился к той и, по своему обыкновению, без предисловий, выложил перед девушкой приз: толстую золотую цепь. Обычно именно так покупал Игорь для себя любовь девушек. Реакция Марины привела его в тупик. Мало того что она послала ухажера куда подальше, так еще и подняла его на смех — рассказала о случившемся клубным работникам и болтливой Плешивке. Игорь вернулся из клуба красный, как синьор Помидор, и злой, как цепной пес Гуськовых, Деготь. Намеки Ирмы пришлись прямо в яблочко. У Игоря закипело. Он искал, на ком сорвать зло. Больше всего его бесила новая реакция Ирмы. Она не пугалась, не краснела, как раньше, не защищалась с отчаянием обреченного. А сразу, с равнодушием ежа, выставила заготовленные колючки. Игорь оставил лопату, подошел ближе к женщине и уселся возле емкости с водой.
— Узнать с кем — это дело техники, — не сводя прищуренных глаз со стройной фигуры золовки, продолжал он.
— И что дальше? — поинтересовалась Ирма.
— Дальше-то? А дальше — хахалю твоему Павел ноги выдернет и еще кой-чего, а тебе… тебе — Гитлер капут.
— А тебе?
— Что — мне? — не понял Игорь.
— Тебе-то что с этого? Ты ведь, Игорь, оттого к брату в постель заглядываешь, что свою личную жизнь никак не организуешь. Ты бы лучше собой занялся, чем в нашу с Павлом жизнь лезть.
— Могу и не лезть, — согласился Игорь. — Если мы с тобой промеж собой, типа, договоримся…
Он дотянулся и ухватил ее за подол сарафана. Несильно потянул к себе. Ирма шлепнула его по руке, но тот держал крепко. Подол натянулся, с плеча сползла лямка. Тогда Ирма сжала конец шланга так, что он стал узким, и направила струю прямо на Игоря.
— Не договоримся, — сказала она.
От неожиданности тот заморгал, стал ловить ртом воздух, но в рот попала вода и приходилось отфыркиваться и плеваться.
— Отвали, Игорь! — бросила Ирма, направив струю деверю под ноги. Но тот, хлебнув водички, не остыл, а только еще больше рассвирепел. Он ухватился за ее талию и, не обращая внимания на ледяную воду, бьющую из шланга, стал торопливо лапать ее везде, где могли достать загребущие руки.
— Я закричу! — предупредила Ирма, но ее опередила дочка. Увидев непонятное, что происходило с ее матерью, малышка скривила личико и зашлась плачем.
— Отойди от нее, — донеслось откуда-то сверху.
Секунды замешательства Игоря хватило, чтобы Ирма сумела вывернуться и оказаться на дорожке. Она взглянула вверх. Там, у распахнутого окна, стоял Павел. Стоял и курил. Игорь секунды две представлял собой мокрую статую. Затем все-таки осмелился пошевелиться и встретиться глазами с братом. Ирма, подхватив ребенка, скрылась в доме.
— Паш, я пошутил, Паш…
— Ага. Я видел.
Голос у Павла был нехороший. Игорь сразу расслышал эти слишком знакомые нотки, которые появлялись у Павла всякий раз, когда им приходилось участвовать в разборках. Внутри у Игоря похолодело. Он проследил, как окурок Павла обрисовал дугу и погас в траве. Игорь, мокрый как тюлень, беспорядочно заметался по участку. Павел неторопливо спускался вниз. Когда Павел появился в дверях, Игорь, хотя и находился довольно далеко, инстинктивно отступил к сараю.
— Паш, она сама…
— Сама? Что — сама? Лапала тебя?
На пути Павла попалась садовая лейка, и он, не задумываясь, отшвырнул ее ногой. Лейка звучно вписалась в железную емкость, та издала гулкий утробный звук.
— Братан! Ты разве не видишь, она бегает к кому-то! Хвостом крутит… Я только спросил ее…
— Да? К кому же? — с угрожающим спокойствием поинтересовался брат.
— Я узнаю! Я для тебя же хотел… Я — узнаю!
Игорь уперся ногами в ступеньки сарая, остановился, пригнув голову. Павел приблизился вплотную. Игорь машинально сел на крыльцо и закрыл голову руками.
— Ты ей веришь, Паша, а она обманывает тебя!
— Докажи, — с нехорошим спокойствием промолвил Павел у Игоря над головой.
— Докажу, — чуть слышно пообещал Игорь.
— Вот тогда и потолкуем, — бросил Павел и сплюнул. Плевок пришелся совсем рядом с левой ногой Игоря. — Если то, что ты говоришь, — правда, убью обоих. И его, и ее. А если наговариваешь — не обижайся, брат…
У Игоря при этих словах спина покрылась гусиной кожей. Он хорошо знал брата. Тот, не тратя больше слов понапрасну, повернулся и неторопливо двинулся к дому.
Глава 15
По субботам в Завидове топились бани. Молодежь стекалась на танцы отмытая, свежая, нарядная. Вначале никто не входил в зал — толпились в фойе, девчонки громко хохотали, стараясь привлечь внимание парней. Те кучковались и травили анекдоты, то и дело взрывая клуб громовым ржанием. Приезжали на мотоциклах из соседних деревень. Синий ларек перед клубом становился похожим на гудящий улей. Его атаковали со всех сторон. Сметалось все: жвачка, пиво, металлические баночки алкогольных коктейлей. Клуб сотрясали ударные. Ди-джей, приезжавший в Завидово специально по субботам, громко орал в микрофон — заводил публику. До поры вниманием его не жаловали. Должно было собраться определенное количество народу, чтобы начались собственно танцы. И вот часам к десяти обычно являлась шумная компания, уже сильно навеселе, только что отметившая чей-нибудь день рождения. Народ заваливал в зал, и начинались, как выражался отец Полины, «тряски». Ди-джей по многу раз в микрофон поздравлял именинника, ставил для него любимую песню. Девчонки с парнями перемешивались. В руках у всех было неизменное пиво и коктейли. Через час после начала все ходили полупьяные, из зала выныривали, как из бани. Густая смесь паров спиртного, сигаретного дыма, духов и одеколона заполняла клуб до отказа. Дышать становилось нечем. Всякий раз, вернувшись с танцев домой, Полина вывешивала свою одежду в огороде для проветривания.
Дежурство на танцах могло сойти за благополучное, если не случалась драка. Дрались же на танцах отчаянно, в пух и перья. Редкие танцы обходились без потасовки.
Сегодня она с самого начала почувствовала опасность подобного столкновения. Еще когда сидела в фойе и отрывала синенькие билетики.
На танцы явились обе девушки Леши Винокурова — местная, Таня, и городская, Настя. Таня родилась и выросла в Завидове, вместе с Лешей лопала кашу в детском саду, а в школе за одной партой сидела. Настя же приезжала в деревню к тете и завладела Лешей в городе, куда тот после девятого класса поступил в колледж. Сам Леша на танцы не пришел — чувствовал, что неприятностей не избежать.
Настя вытанцовывала в кругу своих подружек, демонстративно не замечая Таниных злых взглядов. Таня вела себя более активно и потому сразу привлекла внимание Полины. Лешина деревенская подружка то и дело бегала в ларек, накачивала себя спиртным то ли с горя, то ли для храбрости. Она показывала на Настю пальцем, громко смеялась над соперницей и вообще вела себя вызывающе.
Враждующие стороны привлекали к себе внимание. Бедное на события село радовалось любой возможности поразвлечься. Только одна Марина наслаждалась самими танцами. Она выбрала место на середине зала и, едва начинала звучать новая мелодия, моментально улавливала ее ритм, принималась двигаться, ни на кого не обращая внимания. Тимоха, никогда прежде не ходивший на дискотеку, вдруг пришел и занял место рядом с ди-джеем. Отсюда просматривался весь зал, но Полина теперь хорошо знала, на кого именно смотрит ее сын.