Я вконец приуныл: удрать от такой своры Гуго мог, только превратившись в невидимку. Впрочем, рановато еще ему думать о бегстве. Оно станет возможно, когда «Гольфстрим» покинет предгорья, а к тому времени надзирателей вокруг него значительно поубавится. Вингорская армия не сунется на равнины, где от ее крыльев не будет никакого толку. Там Сенатору придется иметь дело лишь с теми захватчиками, какие останутся на борту буксира. Не сказать, чтобы это облегчало ему задачу, но тем не менее…
– Отлично! – проговорила Долорес, нарушая наше затянувшееся молчание. Взор ее был устремлен на взлетающих с «Оазиса морей» аборигенов. И глаза Малабониты, прежде потухшие, вновь заискрились оптимизмом. – Эти болваны и не подозревают, какую услугу они мне оказали! Я уже отсюда прекрасно вижу, где в восходящем потоке самое мощное течение. А без вингорцев мне пришлось бы весь корабль облазить, чтобы это выяснить.
– И откуда ты планируешь прыгнуть? – поинтересовался я.
– С кормы, – заключила Моя Радость. – Ты только глянь: тем вингорцам, которые взлетают с носа, приходится так или иначе отклоняться к северной стене. Возле южной поток быстро слабеет и теряет половину своей подъемной силы, потому что его тормозят завихрения, что возникают вон из-за того большого скального выступа. С другой же стороны восходящее течение уверенное настолько, что оно выносит вингорцев аж на самый верх склона. Причем – обрати-ка внимание! – они приземляются на его край не сразу, а лишь заложив крутой вираж. Как думаешь, почему?
– Издеваешься? Откуда мне знать? – кисло усмехнулся я. – Я ведь уже говорил тебе, что летал на крыльях лишь в детстве, да и то во сне.
– Вираж нужен летунам для того, чтобы сбросить скорость перед посадкой, – просветила меня Долорес. – А это означает, что течение, которое выносит их наверх, на той высоте еще не утрачивает силу. Теперь смекаешь, что к чему?
– А, ну да, все ясно! – подал голос Убби. – Если дующий в небо ветер не иссякнет, стало быть, он вынесет женщину-шкипера из каньона и поднимет ее на такую высоту, где ей никакие вингорцы будут не страшны.
– Видишь, как все просто. Даже краснокожий, и тот сообразил, а тебе все по кусочкам разжевывать надо, – укоризненно заметила Малабонита, кивнув на Сандаварга.
– Нет у меня сейчас настроения загадки отгадывать, – проворчал я. – И как ты ни старайся, я твою затею все равно не одобряю. Твой отец взял с меня клятву приглядывать за тобой и наказал, чтобы я не позволял тебе слишком часто расчехлять дельтаплан. Вот увидишь: ничем хорошим твои игры не закончатся. А сегодня это даже и не игра, а натуральное безумство. До Столпа Трех Галеонов почти пятьсот километров по прямой! И ты хочешь пролететь это расстояние на своих легоньких тряпичных крылышках?
– Опять ты за свое! Ну мы же вроде бы закрыли эту тему, разве нет? – Долорес всплеснула руками и, поднявшись с земли, раздраженно заходила взад-вперед. – И когда ты наконец уяснишь, что есть на свете вещи, в которых я разбираюсь намного лучше тебя! Да, мне не доводилось раньше совершать такие длинные перелеты, и что с того? Для меня вон управление твоей железной машиной тоже кажется ужасно рискованным и сложным. Но ведь и ты однажды вышел на бронекате в свой первый самостоятельный рейс! И тоже наверняка боялся, что не довезешь доверенный тебе груз до места назначения…
– Пожалуйста, не наступай на больную мозоль, – попросил я, с тоской глядя на еще не заметенные ветром следы «Гольфстрима».
– Прости, это был неудачный пример, – спохватилась Долорес, но оставлять затронутую мной тему и не подумала: – Ладно, давай рассуждать здраво. Для начала усвой раз и навсегда: это у вингорцев – жалкие крылышки, а у меня – один из лучших дельтапланов в Атлантике, который мой отец сумел мне раздобыть…
– Ага, я в курсе. Сеньор Сесар при каждой нашей встрече напоминает мне об этом и укоряет себя за содеянную тогда глупость, – пробормотал я.
– …Да вингорские «прыгунки» по сравнению с моим летательным аппаратом выглядят просто смешно! – Малабонита не обратила на мое брюзжание никакого внимания. – Все, на что способны вингорцы, это лишь сигать с горы на гору, не поднимаясь при этом слишком высоко. Они боятся, как бы первый же ураганный порыв ветра не изорвал их легкие крылья в клочья. А у моих размах и прочность таковы, что я могу летать и выше, и быстрее, и, главное, дальше любого здешнего аборигена. Пускай над предгорьями не дуют сильные ветры, зато там солнце отлично нагревает скалы, и теплый воздух не позволит мне потерять высоту. Ну а если вдруг я захочу сесть, то опущусь на вершину какой-нибудь гряды, с которой потом смогу стартовать и продолжить полет. И никакие, даже самые запутанные лабиринты не собьют меня с курса. Да ты только представь: в идеале уже через восемь-девять часов я могу быть у сеньора Оплеухи!..
– В идеале я должен был стоять сейчас на своем мостике, вращать штурвал и радоваться, что завтра снова буду греться на солнышке, – вздохнул я и чуть погодя добавил: – Согласен, пора бы и правда прекратить эти бессмысленные пререкания. Все равно ничего путного из них не выйдет. Ты убедишь меня в своей правоте, лишь когда сделаешь то, что задумала. И я буду каждый час молиться твоему Фиделю Гаванскому и своей Авось, чтобы они объединили усилия и помогли тебе выиграть наш спор. Однако у тебя еще есть время поразмыслить, не переоцениваешь ли ты свои силы. А сейчас пойдем придумаем способ, как нам забраться на этот проклятый корабль. Да и каюту для ночлега нелишне подыскать, пока не стемнело, а то теперь наш Физз только канистры таскать и горазд…
Мы не планировали отправлять Долорес в полет сегодня, ибо понятия не имели, сколько времени займет у нас подъем на корму лайнера. Вдобавок следовало дать «Гольфстриму» хорошую фору – затем, чтобы армия Шомбудага убралась подальше и не заметила парящий в небе дельтаплан. По этой же причине Малабонита не хотела лететь над «сквозняком», используя его в качестве ориентира. Она собиралась сразу взять курс на юго-восток, к Столпу Трех Галеонов, дабы с каждой минутой все больше отдаляться от Дельгадо и вероломных вингорцев.
Задняя отколовшаяся часть «Оазиса морей» была заметно длиннее передней. Чтобы добраться до задранной вверх кормы, нам нужно было карабкаться по накренившимся палубам около двухсот метров. Угол их наклона к каньонному дну составлял градусов сорок. Плюс к этому у судна имелся поперечный крен на правый борт – не такой крутой, как продольный, но тоже причинивший нам массу неудобств.
Войдя в пролом по следам буксира, мы задрали головы вверх и с ужасом обнаружили над собой множество свисающих отовсюду обломков. После чего поспешили в ближайшее трюмное помещение, пока какая-нибудь болтающаяся на честном слове балка не рухнула на нас с верхотуры.
Следующие два с лишним часа мы потратили на то, чтобы отыскать дорогу из машинного отделения – именно туда мы первым дело сунулись – на главную палубу лайнера. Задача эта оказалась под стать мудреной пространственной головоломке. Вместо ожидаемой познавательной экскурсии мы истрепали себе все нервы, блуждая по гулким темным недрам стального реликта. Перекошенные лестницы зловеще скрипели у нас под ногами, а проржавелые поручни, за которые приходилось хвататься на каждом шагу, шатались и дребезжали, того и гляди норовя оторваться. Подошвы предательски скользили по наклонным полам, делая ходьбу по ним сродни пытке. Часто коридоры, по которым мы карабкались, заканчивались тупиками, поскольку многие двери оказывались либо заклинившими, либо открытыми, но загроможденными грудами хлама.
Поначалу мы старались не соваться в глубь трюмного пространства и держались поближе к бортам. В нижней части судна – той, что прежде скрывала вода, – иллюминаторы отсутствовали. Зато в ней было полно дыр, пропускающих внутрь лайнерной утробы крохи дневного света. Однако завалы и неприступные двери не позволили нам следовать этим наиболее простым маршрутом. Наш путь пролегал не строго вдоль борта, а являл собой хаотичное перемещение практически во всех направлениях. Порой даже в тех, что уводили нас в противоположную сторону. Часто приходилось и вовсе идти на ощупь, рискуя сорваться с лестниц или провалиться в открытые палубные люки. А день неумолимо клонился к закату, угрожая вскоре оставить нас во мраке без единственного ориентира – пробивающихся в трюм тут и там солнечных лучей.
И вот, когда уже я начал опасаться, что мы заблудились и ходим по кругу, над нашими головами забрезжил свет. Настолько бледный, что, завидев его, я даже не зажмурился, хотя мы проплутали в темноте довольно долго. Зато света было по-настоящему много. Вдобавок его источник имел правильную геометрическую форму, поскольку представлял собой конец коридора, куда минуту назад вывел нас Убби.
И вот, когда уже я начал опасаться, что мы заблудились и ходим по кругу, над нашими головами забрезжил свет. Настолько бледный, что, завидев его, я даже не зажмурился, хотя мы проплутали в темноте довольно долго. Зато света было по-настоящему много. Вдобавок его источник имел правильную геометрическую форму, поскольку представлял собой конец коридора, куда минуту назад вывел нас Убби.
Хвала Авось! Еще бы чуть-чуть, и мы ни за что не отыскали бы отсюда выход в окутавшем Дельгадо сумраке.
Преодолев очередной, невесть какой по счету подъем, мы оказались там, куда и стремились, – на главной палубе. Точнее, внутри ее уникальной центральной части, о наличии которой никто из нас даже не подозревал. А все потому, что ее нельзя было обнаружить, взирая на «Оазис морей» со дна каньона. Огороженная со всех сторон, кроме кормы, палубными надстройками, она являлась чем-то вроде внутреннего двора или бульвара, где в свое время прогуливались пассажиры лайнера. Разгромленные витрины и странные, давно выцветшие вывески указывали, что когда-то здесь было множество магазинов, без коих не может обойтись ни один город, в том числе плавучий. Все неразбитые стекла и прочие нужные в хозяйстве материалы давным-давно растащили мародеры, оставившие после себя голые стены, лишенные перил балконы и зияющие дверные и оконные проемы.
Мне попался на глаза чудом сохранившийся обрывок рекламного плаката, на котором был изображен этот же бульвар, но в свои лучшие годы. Глянув на картинку, я по ошибке подумал, что на ней запечатлена… главная площадь Аркис-Грандбоула! Однако присмотревшись повнимательнее, я сразу понял, что вызвало у меня эту иллюзию.
Фигурные фонарные столбы! Точно такие же, какие стоят в священном городе перед храмом Семи Ангелов. Так вот, значит, откуда они там взялись! И пусть сегодня вместо электрических ламп на них висят клетки с фосфоресцирующими нетопырями, эти столбы, в отличие от прочих атрибутов «Оазиса морей», до сих пор используются по их прямому назначению.
Последний этап нашего восхождения был самым легким. Мы достигли кормы на закате и неожиданно для себя очутились на относительно ровной площадке. Откуда она взялась на «Оазисе», чьи палубы сегодня приходилось покорять словно горные склоны? Ничего удивительного: миновав бульвар, мы вышли к полукруглому амфитеатру, занимающему собой всю кормовую часть этого судового яруса. На самом его краю виднелись остатки каркаса разобранной мародерами сцены. Из-за сильного крена лайнера она и оказалась почти на одном уровне с последним рядом зрительной трибуны. Ныне ходить по ее ступеням было не намного приятнее, чем по коралловой «терке». Но после оставленных нами позади наклонных коридоров, расшатанных поручней и кривых лестниц это уже не считалось серьезной неприятностью.
Если бы не ветер, дующий на этой высоте с удвоенной силой, мы наверняка остались бы ночевать на ступенях покосившегося амфитеатра. Вместо этого пришлось возвращаться на бульвар и подыскивать себе в палубных надстройках непродуваемое убежище. Благо там было из чего выбирать. Особо не привередничая, мы побросали вещи в первой же приглянувшейся каюте, отвязали от бедного Физза осточертевшую ему канистру и, наскоро отужинав, завалились спать.
У вас, вероятно, возник резонный вопрос – куда именно завалились: на пол или на стену? Ни на то, ни на другое, а в буквальном смысле на плинтус. Только в нижнем углу каюты еще можно было улечься с комфортом. Да и то, разве это был комфорт по сравнению с роскошью, в какой жили когда-то пассажиры плавучей громадины? Они, наверное, вообще не ощущали качки и даже в сильный шторм спали, не боясь скатиться с кровати.
Я же боялся, что после всего пережитого сегодня буду мучиться без сна до самого рассвета. Однако стоило мне расслабиться и закрыть глаза, как через минуту я уже крепко спал. Впрочем, благодарить за это следовало не мои крепкие нервы, которые за минувшие две недели здорово поистрепались, а долгое и трудное восхождение на «Оазис морей». Это оно отняло у меня остаток сил и наградило такой усталостью, что ей никакая бессонница была нипочем. И никакие кошмары не тревожили меня этой ночью, хотя более подходящего для них места, чем погруженный во мрак мертвый древний корабль, было поблизости не сыскать.
Проклятый корабль, проклятый каньон, проклятые вингорцы, проклятый дон Балтазар!.. Целая череда обрушившихся на нас проклятий, которые с каждым днем лишь множились и усугублялись. А шансов на выживание у нас, напротив, становится все меньше и меньше. И о чем, спрашивается, думал мой прадедушка Иван, когда дарил своему сыну бронекат? Явно не о том, что в один прекрасный день их потомок сдаст «Гольфстрим» без боя Владычице Льдов, а сам сгинет без вести в каньонах Срединного хребта. Хорошую судьбу они мне предопределили, ничего не скажешь. Еще, поди, и попрекать меня будут, когда я в скором времени к ним присоединюсь. Если, конечно, мне уготован Подземный Рай, а не Небесный Ад.
Впрочем, ожидающая меня не сегодня завтра мученическая смерть послужит надежной гарантией того, что я не вознесусь на небеса. Какое-никакое, а утешение…
Глава 11
Медлить с отправкой нашей спасительницы было нельзя. Предстоящий ей перелет даже без учета задержек должен был занять весь день. А без задержек явно не обойдется. Все-таки Долорес – не машина и нуждается в регулярном отдыхе. Чтобы дотянуть до Столпа Трех Галеонов, ей требовалось экономно расходовать силы, а не выжимать из себя все соки. Ведь усталость напрямую влияла на скорость ее реакции, которая при управлении дельтапланом играла первостепенную роль.
Мы покинули убежище, едва стены каньона стали различимы в утренних сумерках. Оставив в каюте все вещи, кроме упрятанного в рюкзак дельтаплана, мы вышли на бульвар, где планировали задержаться и распаковать летательный аппарат. Место для этого здесь было очень удачное. Многоэтажные надстройки, что окружали центральную часть палубы, хорошо защищали ее от ветра. Пускай он и считался лучшим другом искусственных крыльев Малабониты, но во время их сборки ветер бы нам только вредил.
Не успели мы расшнуровать рюкзак, как вдруг Убби насторожился и указал на корму. Там на уступах амфитеатра сидели рядком полдесятка вингорцев. И сидели, по-видимому, давно, потому что при нашем появлении четверо из них встрепенулись, разбуженные пятым товарищем, который стерег их дремлющую компанию.
Пробудившись, они тем не менее не спешили что-либо предпринимать. И вообще не выказали удивления, лишь перекинулись между собой негромкими фразами. Однако глаз с нас упорно не сводили. И хоть летуны не проявляли к нам агрессии, я все равно ощутил, как по спине у меня пробежал неприятный холодок.
Если они из тех ублюдков, что отобрали у нас «Гольфстрим», то почему не отправились на восток с остальной армией? А если нам встретились обычные, летящие по своим делам аборигены, почему они не выбрали для отдыха более удобное и теплое местечко? Корма «Оазиса морей» – идеальная площадка для взлета. Но ночевать на ней, когда поблизости полным-полно закрытых от ветра кают, не стали бы даже самые неприхотливые вингорцы. А эти парни вдобавок ко всему не отстегнули крылья, что тоже было крайне подозрительно.
– Это не залетные бродяги, – сказал Сандаварг, приглядевшись к физиономиям нежданных гостей. – Кое-кого из них я припоминаю. Тот, который всех разбудил, был среди бойцов, кидавших в нас сверху ножи. А вон тот, что сидит крайним слева, поднимался на бронекат и о чем-то говорил с Шомбудагом. Вернее, это Шомбудаг с ним говорил, а он всего лишь кивал и поддакивал. Стало быть, с этим вингорцем нам и надо толковать, поскольку, уверен, он тут вожак.
– О чем толковать? – не врубился я.
– Пока не знаю, – пожал плечами северянин. – Но без задушевной беседы вряд ли обойдется. Шибко уж не нравятся мне их рожи. Поверь моему опыту, шкипер: когда кто-то на меня так смотрит, я всегда говорю брату Ярнклоту: крепче держись за цепь, братец, потому что сегодня я отпущу тебя порезвиться… Нет, схожу-ка я за оружием, а то что-то мы совсем страх потеряли – разгуливаем здесь, будто у себя дома. И ваши пукалки прихвачу: прикроете меня, ежели что.
И Убби подался обратно в каюту, к оставленным нами вещам, благо до тех было рукой подать.
Появление на палубе странной компании, чьи намерения были пока не ясны, вынудило Долорес замешкаться. Она топталась возле нерасчехленного дельтаплана и все никак не осмеливалась приступить к его сборке. Я тоже не мог предсказать, как поведут себя летуны, когда поймут, что мы задумали. Бывали случаи, когда они сильно оскорблялись и сбрасывали в пропасть Бескрылых, которые, будучи у них в гостях, шутки ради цепляли на себя вингорские крылья. Правда, про нападения вингорцев на дельтапланеристов никто никогда не слышал. Но это лишь потому, что последних в Атлантике было раз-два и обчелся и они предпочитали не соваться туда, где их могли обвинить в святотатстве.