Высоко над головой неведомый художник ярким штрихом падающей звезды беззвучно прочертил золотую линию.
— Вглядываясь в Космос, мы заглядываем в своё прошлое, — вдруг, будто самому себе, произнёс профессор.
— В прошлое? — улыбнулся я. — Разве наше прошлое прячется среди звёзд?
— Я так считаю, — ответил уверенно, словно точку поставил.
— Этой весной мне удалось побывать на раскопках древнего города — я с вызовом глянул на профессора, — некоторым зданиям насчитываюсь более пяти тысяч лет. Я видел тени прошлого, но здесь, на Земле…
Мы немного помолчали.
— Я слышат, вы конструируете Машину Времени? — задал я вопрос, зная, над чем профессор работал последнее время.
— Да, — коротко ответил он.
Ещё Герберт Уэллс предрекал её создание. Помните, он перемещайся во времени, находясь при этом на одном месте, просто окружающий мир изменялся со временем, увлекая его за собой. Вы считаете, что такие путешествия возможны?
Учёный усмехнулся:
— Если вы хотите увидеть прошлое, не привязывайтесь к Земле. Решение находится в пространстве вокруг неё.
Я в недоумении поднял голову, разглядывая ночное небо. Видя моё замешательство, профессор продолжил:
— Посмотрите на звёзды, свет от них идёт к нам тысячи, миллионы лет. Звезда, может быть, уже и не существует вовсе — она взорвалась или погасла, но сейчас вы её видите такой, какой она была в прошлом. Просто световым волнам нужно какое-то время, чтобы достичь Земли. Вот так и нашу планету в эту самую минуту рассматривает кто-нибудь, ну, скажем, вон из той галактики, — и он указал рукой на далёкое пятно туманности Андромеды, — и видит Землю такой, какой она была, может, тысячу лет назад, может, миллион. Смотря, на каком расстоянии он находится от нас.
— Это всего лишь свет, — возразил я, — но не само прошлое.
— Не совсем так, — профессор ненадолго задумался, а потом продолжил, — почему-то все считают, что время — это поток, который движется вместе с нами.
— А разве это не так?
— Нет. Я считаю, что время, как и пространство, повсюду, им наполнена наша Вселенная. — Григорьев поднял голову вверх и указал рукой на звёзды. — Вот представьте нашу планету в Космосе. Она хорошо видна, хотя сама не излучает свет.
— Она отражает солнечный свет, — кивнул я.
— Каждую секунду, каждый миг в пространство уходит поток отражённых от Земли частиц-фотонов. А теперь представьте, что каждая такая частица имеет способность к сохранению информации, обладает своеобразной памятью.
— Памятью? — удивился я.
— Нет, конечно же, не такой памятью, как у нас с вами, — улыбнулся профессор. — Скажем, эта память мгновенная. В самый момент удара-отражения фотон делает один-единственный снимок действительности, отпечатывающийся на его поверхности.
— Как фотоаппарат?
— Да, на своём уровне. Непрерывный поток таких «фотоаппаратиков» уходит в пространство, всё дальше и дальше удаляясь от нас. Всё новые и новые частицы отражаются вдогонку за теми, которые унеслись ранее — вчера, год назад, тысячелетие назад. Нам нужно лишь догнать их и собрать информацию.
— Снять с фотонов отпечатки событий?
— Плёнки действительности, я так их называю, — утвердительно кивнул головой профессор. — Собрать их воедино, получить изображение и оживить картинку.
— Как прокрутить киноплёнку, — понял я, — из отдельных кадров складывается фильм.
— В нашем случае — объёмный фильм, — уточнил профессор, — в трёхмерном измерении.
— Но мы ведь живём в четырёхмерном измерении?
Да, мы двигаемся в трёх пространственных измерениях и одном временном.
— То есть, оживив картинку, мы сможем увидеть прошлое, даже находиться внутри происходящих событий, как в стереокино, но вмешаться и воздействовать на него у нас не получится?
— В этом вся суть. Нет парадокса!
— Какого парадокса? — не понял я.
— Вмешиваясь в прошлое, ты изменяешь и будущее. Менять прошлое нельзя! — и он замолчал, о чём-то задумавшись.
Я увидел, как небо прочертила ещё одна падающая звезда. Следя за её движением, я спросил:
— Но объясните, пожалуйста, каким образом вы собираетесь перемещаться в пространстве? Я понимаю, как вы хотите получить снимки прошлого — специальное оборудование, плёнки действительности, объёмное изображение… Допустим, вы сумеете обработать плёнки, но для этого их нужно как-то собрать! Фотоны удаляются от Земли с огромной скоростью. Вы должны свободно передвигаться в пространстве Вселенной, чтобы прикоснуться к каждому из них. Нужны космические корабли, мощные двигатели, огромные скорости, да что там говорить! Мы ещё не покорили пространство, а уже замахиваемся на большее — Время! Как вы собираетесь догонять прошлое? Что вы ему бросите вдогонку?
Наверное, мой вопрос, заданный от волнения слишком громко, далеко разлетелся в звенящей тишине. Откуда-то издалека послышались голоса, зовущие профессора.
— Иду! — крикнул он в темноту и направился к сереющей змейке тропинки. Уже начиная спускаться, он чуть задержатся:
— А вы приходите на полигон, Машина Времени уже практически готова. Вот сами всё и увидите. — И он растворился в темноте, оставив меня наедине с моими сомнениями.
* * *Сколько ошибок совершило человечество на пути к познанию истины? Скольких шагов не сделало, боясь оступиться? Непонятен, до конца не изведан переход от шёпота-всплеска конструкторской мысли к металлическому изгибу верного технического решения. Вот и сейчас, я стоял перед Машиной Времени, сконструированной профессором, и удивлялся её простоте. Что это, насмешка над разумом или же вызов нашим сомнениям? Ещё раз нерешительно провёл рукой по холодной поверхности машины — небольшая, с человеческий рост, полностью прозрачная, с мягкими изгибами нехитрых форм, своей кажущейся ненадёжностью она вызывала скорее недоумение, чем уверенность в истинности её назначения.
— Человеко-капсула, — прогудел бородач, вынырнувший из глубины помещения, и протянул руку для знакомства, — Ильин, Пётр.
— Володя Кордиков, инженер микромира.
— Профессор говорил о вас, — кивнул утвердительно.
Я рассматривал Машину, не зная, как скрыть разочарование. Она — хрупкая реальность, одна из сотен возможных. Такая нелепая, такая свободная, опутанная паутинками усиков-нитей. Порою кажется, тронешь неловко, и прозрачный корпус не выдержит, рассыплется на месте рваными лоскутами. А бородач Пётр всё смотрел и смотрел на меня выжидательно. Пожалуй, следует ему сказать своё мнение о путешествиях во времени, да ещё на такой машине. Вряд ли они будут возможны, пусть даже и в самом далёком будущем. Мои мысли заплясали словами:
— Космос велик, он гасит в себе всё живое. Вы скажете, луч света его покорил? Не думаю. Свет хрупок и беззащитен, как и все мы. Мы можем перемещаться в ограниченном пространстве родной Галактики, но мы бессильны перед холодом космической бездны.
— Мы не собираемся осваивать Вселенную, перетекая её, — заявил бородач, что-то перебирая в машине. Внимательно вглядевшись в прозрачную переднюю панель, довольно хмыкнул, протёр сверкающие холодным блеском душ-распорки. Глянул на меня и улыбнулся: — Добро пожаловать в команду!
Откуда-то из-за металлических, в два обхвата, колонн, появился профессор Григорьев. Пожав протянутую руку, полез в карман за очками, долго искал их, хлопая себя по бокам, а, найдя, не стал надевать, положил обратно.
— Прозрачная сталь, — кивнул в сторону Машины, — новая разработка. — По сути, это не машина, а оболочка, защищающая человека. Посмотрите, внутри она покрыта небольшими волосками-щетинками, — он указал на крохотные усики, покрывающие всю внутреннюю поверхность оболочки. — Словно шуба, вывернутая мехом внутрь.
— Она сможет догнать прошлое, рассеянное по всей Вселенной?
Профессор утвердительно кивнул:
— Вы инженер микромира, поэтому можете легко представить себе этот мир. Он невидим для нас, но это не значит, что его нет. Это мир элементарных частиц, со своими законами, движением, порядком. Возьмите электрон, например. Это частица, так? Но с ним связана и волна, то есть при определённых условиях он может быть чем-то вроде маленького облачка. Если электрон-частица может находиться в определённом месте в определённое время, ну, как мы с вами вот сейчас, то электрон-облако наполнит собою всё пространство, в которое будет помещён, ведь так?
Я утвердительно кивнул головой.
— Теперь посмотрите на мир, в котором живём мы. Посмотрите со стороны Вселенной. Для огромной структуры Космоса мы — такой же микромир со своими законами, движением, порядком. А это, — профессор обошёл вокруг машины, — это всего лишь приспособление, которое поможет человеку на некоторое время уподобиться электрону. Задача грудная, но выполнимая, ведь если такое возможно в микромире, значит, возможно и в нашем! И совсем не нужно будет пересекать огромные пространства Вселенной, собирая отпечатки нашего прошлого, мы победим расстояния!
— Вы снимите фундаментальные силы, действующие на человека со стороны Космоса?
— Да, с помощью этого аппарата, — он указал на Машину, — мы установим пространственно-временное объединение.
— Как электрон-облачко? Мы будем находиться одновременно во всех точках нашей Вселенной?
— Да. И мы увидим далёкие миры, тысячи, миллионы миров!
— Снимем отпечатки с фотонов, преобразуем их и увидим события, происходившие когда-то. — Мои сомнения незаметно растворились. Набежала, накрыла волной уверенность в том, что именно так всё и будет.
— А ведь это возможно, догнать прошлое… — Виталий Игнатьевич улыбнулся, и мне показалось, будто он сам немножко сомневается, получится ли, сработает?
Несколько дней спустя профессор Григорьев запустил свою Машину Времени и получил первые кадры давно ушедших лет. И теперь любой из нас может увидеть прошлое, и нас это не удивляет, как не удивляет что-либо давно изобретённое человеком.
* * *Всё-таки удивительное создание — человек! Он будет упрямо идти к поставленной цели, не боясь шагнуть за пределы несомненных истин. Он проложит свой собственный путь, если не будет других путей, но обязательно прикоснется к тайне, и тогда она перестанет быть тайной, а станет обычным явлением.
№ 6
Майк Гелприн
ПО КРУГУ
Ноябрь. Джек
Я увидел их, когда Сол, завершив дневной путь по небосводу, уже готовился завалиться за кромку леса. Десятки фигур разом оторвались от земли, метнулись между стволами и, укрывшись за ними, замерли.
Меня прошиб озноб, от прилива страха зашлось сердце. Первым порывом было немедленно бежать, я с трудом подавил его. Подставить декабритам спину означало смерть.
Я выдохнул страх и взял себя в руки. Слева, у подножия невысокого холма, лежал в укрытии Мартин, за ним — остальные наши. Я передёрнул затвор, готовясь выпалить в воздух, но в этот момент люди декабря рванулись вперебежку, и я вскинул ствол навстречу ближайшему.
Я стрелял в него навскидку, не целясь, зная, что попаду наверняка. Свалю его, как не раз валил ноябрьскую живность, будь то подставивший бок марал или ошалевший с испугу заяц. По на этот раз я промазал. Длинные белые волосы метнулись на ветру, и в последний момент, когда уже спускал крючок, я успел понять, что передо мной девушка. И я рванул цевьё в сторону и вверх, отводя от неё пулю.
Ноябрь. СнежанаЯ не успела даже толком испугаться, я вообще ничего не успела. Вспышка в двадцати шагах. Выстрел. Оттолкнувший меня, заслонивший грудью Медведь. Короткая перестрелка, и всё закончилось. Мы подавили заслон людей октября меньше чем за минуту.
— Быстрее! — кричал откуда-то слева Конрад. — Быстрее! Раненых забирайте. Уходим.
С полчаса мы безостановочно гнали по ничьей земле на запад. Потом, когда Сол закатился за горизонт и окончательно стемнело, Конрад приказал остановиться.
В полной темноте он наскоро провёл перекличку. Мы потеряли в бою двоих, ещё четверо были ранены. Затем на севере, кропя тусклыми мазками верхушки сосен, начат всходить Нце.
Дождавшись, когда его бледный рассеянный свет превратил темень в полутьму, мы сосчитали пленных октябритов. Их оказалось больше двух десятков. Тогда Конрад сказал, что операция удалась, велел выставить часовых и разжечь костры.
— Видишь этого парня, Снежанка? — Медведь, отдуваясь, вывалил на землю охапку хвороста. — Вон того, чернявого?
Я всмотрелась. Пленные жались в кучку, разглядеть в полутьме, на кого показывал Медведь, не представлялось возможным. Так я ему и сказала и добавила, что дела мне больше нет, как разглядывать эту сволочь.
— Ты слишком категорична, девочка, — сказал Медведь. — Не торопись сволочить того, кто тебя пощадил.
— Как это пощадил!? — ахнула я.
— Да так. Он легко мог снять тебя с двадцати шагов. Но не стал. А потом ему не повезло со мной в рукопашной.
Я невольно хмыкнула. Хотела бы я посмотреть на того, кому повезёт в рукопашной, доведись ему схлестнуться с нашим Медведем.
— Ладно, — сказала я. — Раз ты говоришь, что пощадил, значит, так оно и есть. Давай, что ли, познакомь меня со спасителем. Ноябрь. Джек
Девушку звали Снежаной. Оглушивший меня в недавней стычке кряжистый плечистый бородач представился Медведем.
Я глядел на этих двоих и не мог заставить себя поверить, что вскорости они будут нас убивать. Бородатый здоровяк улыбался, хлопал меня по плечу и вообще вёл себя так, будто мы знакомы тысячу лет. Снежана… Она была удивительно похожа на Милгу, гордую девочку из августа, в которую я влюбился, когда сопровождал в лето обоз с зерном. Такие же серые глаза, высокий чистый лоб, ямочки на щеках. Только у Милги волосы были золотые, под цвет пшеницы, и вьющиеся, а у Снежаны — белые и прямые.
Мы потрепались немного, потом Медведь сказал, что рад знакомству и протянул ладонь размером с приличную лопату. Мы со Снежаной остались одни, и райю вор немедленно прервался. Она, насупившись, ворошила носком сапога мёрзлую ноябрьскую листву, я мучительно подбирал слова для того, чтобы спросить, сколько нам ещё осталось жить.
— Ну, чего вы с нами возитесь? — зада! мой вопрос Мартин. Он подошёл неслышно и, положив руку мне на плечо, глядел теперь на девушку в упор. — С собой в декабрь всё равно не потащите. Кончайте уж поскорее, что ли.
— Вас не убьют, — поспешно сказала Снежана. — Правда-правда.
В стылой промозглой ноябрьской ночи, под всполохи пламени от костров и зловещий треск прогорающих сучьев, её слова прозвучали совсем по-детски: наивно, растерянно и неуклюже. Ноябрь. Снежана
— Один из вас вернётся к своим, — сказал Конрад пленным, едва Сол, взойдя на востоке, вытолкал Нце с небосвода. — Он передаст наши условия. Выбирайте сами, кто пойдёт.
Слова Конрада растаяли в утренних сумерках, и наступила тишина. А я с удивлением осознала вдруг, что не хочу, чтобы ушёл Джек. Обозвав себя дурой, я приблизилась к Конраду и встала рядом. Вот они, люди октября, надо же… До вчерашнего дня я никогда не видела их вблизи. Все смуглые, черноволосые, худые или, скорее, поджарые, затянутые в пятнистую одежду под цвет палой листвы. Совершенно непохожие ни на нас, ни на январитов, не говоря уже о раскосых и низкорослых людях февраш.
— Каковы ваши условия? — хрипло спросил долговязый большерукий парень, которого Джек вчера назвал Мартином.
— Мы сейчас двинемся на запад, — ответил Конрад. — Но до шатров декабря не дойдём. В двух дневных переходах мы станем лагерем на ничьей земле. Через пятнадцать дней, когда на эту землю придёт декабрь и она не будет больше ничьей, наступит срок. Если к сроку наши условия окажутся невыполненными, мы умертвим вас.
— Ты так и не сказал, каковы условия.
— Мы предлагаем обменять вас, — Конрад повысил голос. — На оружие. За каждого из вас люди октября дадут двадцать боевых винтовок или тридцать охотничьих ружей, на выбор. И то, и другое с полным комплектом натронов. Мы, в свою очередь, даём слово никогда не применять это оружие против вас.
— Ты просишь слишком многого, декабрит, — сказал Мартин. — За каждую винтовку мы платим людям июля по сорок мер зерна. За ружьё июлиты берут тридцать. Наши старейшины никогда не пойдут на сделку. Если мы отдадим вам оружие, то умрём с голоду.
— Не умрёте. На охоту вам хватит. А на войну с нами винтовки больше не понадобятся. Ты ведь слышал меня — наши предводители дают слово, что оружие не обернётся против вас. Это значит, что наши разведчики не станут больше нападать на вас. Ни на ваши дозоры, ни на повозки и фургоны.
— Почему ты думаешь, что твоему слову поверят?
— Вам придётся поверить, у вас попросту нет другого выхода. Вас или обменяют, или вы не будете жить.
Декабрь. Джек
На десятое утро выпал снег — я видел его впервые в жизни. На ноябрьскую землю пришёл декабрь, и она перестала быть ничьей. До моих сородичей сейчас уже был месяц пути, декабритов же ждали со дня на день. А Мартин, ушедший парламентёром, так и не вернулся.
Я не хотел думать, что будет, если он не вернётся в оставшиеся четыре дня. Я вообще ни о чём не хотел больше думать, потому что влюбился. Не гак, как в надменную золотоволосую Милгу, безответно и безнадёжно. А так, как грезилось мне по ночам, когда звёздная пелерина вихрилась в танце сквозь прорехи в пологе фургона под перезвон бубенцов с конских сбруй.
Меня выпускали из лагеря под честное слово. Поначалу носатый широкоскулый парень, которого звали Конрадом, был против, но Медведь сказал, что ручается за меня, и Конрад сдался. Мы со Снежаной уходили на рассвете на восток, навстречу восходу Сола, и возвращались вслед за ним к закату. Первые дни нас сопровождал Медведь, потом он сказал, что за молодыми ему не угнаться, и мы стали уходить вдвоём.