– Ты о том не думай, земля Русская велика, во всех городах должны князья сидеть. Князь Владимир верно решил. – Она чуть улыбнулась. – А про хороших людей в Турове я тебе расскажу…
После они еще долго сидели рядом, и Святополк слушал о том, каково живется в Турове, кому стоит доверять, а с кем надо бы осторожней… Чем лучше заняться по хозяйству, на что обратить внимание.
– Ты грамоту разумеешь ли?
– Нет, – смутился пасынок.
– Учи, от нее толку много. Я тебе стану писать, и Яро слав тоже…
Когда Святополк вернулся из монастыря, был уже поздний вечер. После разговора с Рогнедой не хотелось никого видеть, и княжич тихо прошел к себе в ложницу. Утром лошади уже стояли у крыльца и все было готово к отъезду, он все тянул, ожидая если не княгиню Анну, то хотя бы Владимира. Князь вышел-таки на крыльцо, но приветил его неласково:
– Ты где вчера был? Пора же ехать…
– В монастыре.
– Где? – изумился Владимир.
– У Рогнеды.
– А ты-то чего там делал? А-а!.. Просила сыну привет передать? – догадался князь.
Глаза Святополка глянули с вызовом:
– Нет, благословила на дорогу, княжение и женитьбу.
Владимир почувствовал укор совести, у Рогнеды хватило ума и доброты приласкать всегда одинокого пасынка хоть так. А вот княгиня Анна даже не поинтересовалась, куда отец отправил сыновей. Еще он понял, что в тот миг навсегда потерял пасынка, Святополк никогда не будет его сыном.
Глядя вслед конникам, сопровождавшим княжича, он тяжело вздохнул: вот еще одна потеря.
Подсказки Рогнеды очень пригодились Святополку, когда тот приехал в Туров.
Королевна Марина вышла замуж за туровского князя Святополка. С ней в Туров приехал и наставник Рейнберн. Марыся стала княгиней туровской, а Рейнберн соглядатаем при князе. На свадебном пиру в далеком Турове рядом со Святополком не было никого из его родных, даже Изяслав из Полоцка не приехал. Он слишком не любил ляхов и не слишком любил брата, чтобы пускаться в дальнюю дорогу. Святополк затаил обиду еще на одного брата, а уж на князя Владимира тем более.
* * *Ростовские земли не зря зовут медвежьим углом, этого зверья здесь видимо-невидимо. Непроходимые леса кишат дичью, реки и озера – рыбой и птицей, здесь всего вдоволь, кроме пустого места. Полян мало даже лесных, дорог нет, ездить можно только по замерзшим рекам зимой, либо плыть по ним же на ладьях. Ростов – давнишний погост, он много меньше соседнего Сарска, где правят мерянские волхвы. В Сарске почитают Велеса и не собираются менять веру, подобно киянам или новгородцам. Понимал ли князь Владимир, куда отправлял совсем еще молодого Ярослава? Или надеялся на многоопытного Блуда? Но и сам молодой князь оказался не промах.
Нелегкое, ох, нелегкое наступило время. Ростов место не ближнее к Киеву, но не в том трудность. Свой посадник в городе, пусть и не очень силен, пусть и не из знатных, но ведь есть же! А главное, ростовчане хоть и помогали Добрыне крестить Новгород, но сами этого делать не собирались. На Новгород пошли, чтоб свою волю найти, видно, обещал им Путята, что перестанут Новгороду подчиняться, если помогут. Помогли, вроде как волю получили, а значит, и своего князя, из Киева присланного. Но если ростовский посадник подчинялся Киеву беспрекословно и мог уступить свое место Ярославу спокойно, то совсем другое дело Сарск, что рядом с Ростовом. Этот город много крупнее и богаче, там тоже свой князь, и самое главное – в Сарске чтят Велеса и не собираются менять его на христианскую веру! Здесь не только Блуду, но и самому князю Владимиру ничего сделать не удалось бы! Ростов слушает Сарск, как добрый сын своего отца. Ростовчане князя Ярослава в город пустили даже вместе с епископом Феодором. Но стоило епископу начать попытки крестить горожан, выгнали того за городские стены в два счета! Князь тогда метался по терему, сжимая кулаки:
– Сожгу, как Добрыня Новгород пожег!
У Блуда хватило ума удержать:
– Князь, остынь, Ростов не Новгород, а ты не Добрыня! Не успеешь трут запалить, чтобы огонь разжечь, как сам вон вылетишь за Феодором следом, если вообще жив останешься.
Ярослав уставился на него потемневшими глазами, желваки ходили на скулах, точно жевал что. Блуд уже не раз обращал внимание, что если князь в ярости, то глаза его становятся темными, почти черными.
– И что, мне сидеть тихо?! Смотреть, как над епископом надругались?
Блуд сокрушенно покачал головой:
– А что ты сделать можешь? Против всего города, да и не только его, с одной дружиной не сладишь. Здесь кого посечешь, нас завтра же запрут в крепости, и будем сидеть, пока от голода не опухнем.
– Трусишь? Ты всегда трусил! Добрыня против целого Новгорода пошел, не испугался!
Блуд проглотил обидные слова о трусости, но возразил на упоминание Добрыни:
– Добрыня не против всего Новгорода пошел. Ему больше помогло то, что сам Новгород поделился. А Ростов весь против епископа, да еще и Сарск недалече. Хочешь со всей мерей воевать?
– Что же делать? – вдруг почти беспомощно спросил князь. Он был все же еще слишком молод, чтобы решать такие тяжелые вопросы. Блуд вздохнул:
– Послушай меня, князь. Пусть Феодор сидит себе в Суздале. Пока сидит, а там видно будет. А горожанам предложим уговор – мы крещения не требуем, но чтоб твою княжью власть признали безоговорочно!
Ярослав смотрел на кормильца во все глаза:
– Почему в Суздале, это же малое село?
Тот согласно кивнул:
– Во, пусть там и живет пока! С него станется. После в Ростов переедет. – Видя, что князь еще не совсем понял, усмехнулся: – Да есть где ему там жить, не бойся.
– Ты и об этом подумал?
Блуд притворно вздохнул, точно говоря: «А кто же, кроме меня, это сделает?»
Ростовчане и впрямь не перечили князю, когда он объявил, что епископ станет жить в Суздале, признали Яро слава своим князем и над Ростовом и над Сарском. Для Блуда было очень важно второе, Ярослав же не сразу осознал это. Пришлось наставнику объяснять:
– Что Ростов? Ведь все будет, как в Сарске скажут. Надо оттуда главных людей сюда переманить и под себя взять.
Это оказалось очень тяжело, но день за днем, месяц за месяцем Блуд упорно переманивал к себе в Ростов нужных людей. Они с Ярославом не перечили волхвам, не мешали им, но сами постепенно брали власть над городом и округой. Епископ Феодор оказался человеком понятливым, сказано сидеть в Суздале – тихо сидел.
А еще Ярослав заложил новый город на месте впадения речки Которосли в Волгу и назвал его своим именем. Князю очень понравились эти места, несмотря на то что едва не погиб из-за встречи с медведем. Оттого и пролив назвали Медведицей. Да и вся округа недаром называлась медвежьим углом, много их было в здешних лесах. По велению Ярослава построили церковь во имя святых апостолов Петра и Павла – первую в городе.
Ярослав совсем не стремился в Сарск, хорошо понимая, что его там не примут как дорогого гостя, напротив, согласился жить в Ростове. Блуд был рад за воспитанника:
– Не тревожься, князь, придет наше время, переберутся лучшие люди из Сарска в Ростов, тогда и встанет город.
Ярослав кивнул:
– Только бы жизни на это хватило…
Блуду показалось или Ярославу действительно было легче пусть далеко от Киева, но жить самому? Жалел молодой князь только о том, что мать с сестрой Предславой далеко, ни о ком больше не вспоминал, точно отца и на свете нет. Но княжьей воле не перечил, собирал дань какую положено и послушно отправлял в Киев, однажды оговорившись, что от Киева лучше откупиться данью, чем с ним воевать. Блуда покоробило, говорит об отце как о неприятеле, которому вынужден подчиняться. Но воевода тут же вздохнул: а чего ждать от сына, которого не любят и сослали подальше?
А Ростов и впрямь быстро превращался в немалый и сильный город, вокруг погоста и княжьего двора вырос посад, поселились под княжьей рукой купцы, вовсю строились дворы бояр. И хотя Сарск стоял много лучше, чем погост, на котором поселился князь с дружиной, но торг развернулся и на нем, привлеченный возможной выгодой, купцы не заставили себя ждать. Ростов стал забирать власть у Сарска, не вмешиваясь в его дела. Но волхвам до княжьего города точно и дела не было, правили себе в старом городе, не мешая Ярославу с его людьми.
Епископа, что приехал с князем, поселили в Суздале, может, потому народ ростовский и не возмущался? В общем, никто никому не мешал, жили мирно, но независимо. А когда всем хорошо, то кто же против? Противных пока не было…
* * *В Киев пришла чудная весть – крещение принял приемный сын князя Олав Трюггвасон! Радости Владимира не было предела. Пусть и крестился Олав далеко-далече, на островах Силли, но уже одно то, что все же стал христианином, примиряло его с киевским князем. Да и сам Олав с удовольствием прибыл бы на Русь, повидаться с Владимиром. О том, что Трюггвасон собирается в Ладогу или даже в Новгород, князю донес специально присланный варяг. Владимир тут же решил, что давненько не бывал во владениях Вышеслава, и стал собираться. Княгиня ворчала, что невелика птица, чтобы сам князь мчался навстречу, но, увидев, как радуется муж предстоящей встрече с Олавом, поняла, как дорог ему приемный сын, и прикусила язык.
Но это было не последним удивительным известием с севера.
Умер конунг свеев Эйрик Победоносный. Вообще-то власть переходила его сыну Олаву Свейскому, но ни для кого не секрет, что править осталась вдова Сигрид, уж очень жесткий у нее характер. Владимир смеялся, мол, она и при жизни мужа правила не хуже нашей княгини Ольги, муж даже сбежал от такой супруги и женился на дочери норвежского ярла Хакона. Эйрик умер, тем самым развязав сразу два узла – он сидел в печенках у Олава Трюггвасона из-за своего родства с Хаконом, и правящая вдова становилась лакомым куском для многих претендентов. Случись это до крещения, Владимир бы не раздумывал, что делать. Конечно, жениться и взять под себя свеев. Олег Волчий Хвост усмехнулся, заметив, как на мгновение загорелись жадным блеском глаза князя, но тут же потухли. Все, отженился, одну супругу имеет, одной до конца жизни и верен будет. Князь стал думать о сыновьях.
У Вышеслава жена, Изяслав живет в Полоцке точно чужой, даже если и семьи не имел, все одно по воле отца не пошел бы. О Святополке даже не думалось, хотя и тот женат. Владимир велел позвать сразу двух сыновей Рогнеды – Ярослава и Всеволода. Была, конечно, еще одна мысль – отдать одну из дочерей сыну шведской королевы Олаву, но при такой матери, как Сигрид, Владимировне придется сидеть тихо и молча. Недаром даже сам Эйрик не ужился с супругой из-за ее тяжелого нрава, Победоносный в боях, он проигрывал в скандалах с суровой женой.
В разные концы Руси поскакали гонцы, один во Владимир Волынский к князю Всеволоду, второй в далекий Ростов к Ярославу с повелением срочно прибыть в Киев. Хорошо, что на дворе зима, пока можно проехать по дорогам, до весны князья должны успеть к отцу, не то начнется ледоход, развезет дороги в весеннюю распутицу, так и будут сидеть до лета. Какая уж тогда срочность!
Успели оба, даже князь Ярослав, хотя тому добираться долго.
Боярину Блуду недужится, не ест, не пьет. Его уже и травами разными отпаивали, и кровь пускали, и перед иконами до боли в коленях стоял, ничего не помогло. Душу тянет тревожная тоска, от которой ни кусок в горло не лезет, ни глаза для сна не смыкаются. Стоит их закрыть, как тут же встает Ярослав, которого холил с самых малых лет. Уехал князь спешно в Киев по родительскому зову. А зачем? Прощался так, точно мог и не вернуться… Куда тогда боярин Блуд? Кому он нужен, кроме князя? Что случилось в Киеве? Гонец сказал, что все живы-здоровы: и князь, и его жена, и дети… Зачем тогда сыновей звать? Раз за разом он требовал от гонца полного отчета, что князь Владимир сказал, как смотрел при том, какие новости были прежде.
Круглая луна медленно, точно нехотя, выплыла из-за небольшого облачка, осветила все вокруг, легла диковинными полосами по полу горницы. Полосы от слюдяных стекол, вставленных в окна. На ложе заворочалась, забормотала жена, видно, приснилось что-то. Блуд только чуть скосил глаза в ее сторону, но окликать не стал, ни к чему, побормочет и затихнет. Боярыне часто снятся сны, он пытался спросить, что видит, но жена к утру не помнила.
Блуд вздохнул: счастливая, и спит, что дите малое, и снов не помнит… А его самого не сморит никак, все думы мучают, оттого и не спится. Правда, Орина говорит, что муж слишком много ест и пьет, потому набитый живот и не дает спать. Блуд, слыша такие слова, фыркал, точно рассерженный кот. Кто б говорил, а боярыня молчала, словно сама мало ест? Вон вечор съела полгуся, похрустела огурчиком, умяла с десяток шанежек, каждая с малое блюдо размером, запила все сбитнем и полакомилась орехами в меду. И это уже после большого ужина, что был со всеми вместе в трапезной! А он? И четверти того не съел даже за общим столом. Но Орина спит себе, повернувшись на бок, только видно, как вздымается ее немалая грудь, да слышно бурчание в животе.
Раздосадованный Блуд отвернулся на другой бок, чтоб не видеть крупного тела своей супруги, и попытался думать о чем-нибудь хорошем. Например, как совсем скоро прибудет гонец от Ярослава, и Блуд сможет наконец уехать из этого непокорного Ростова. Куда? Снова нахлынули ненужные мысли и воспоминания. Не в силах заснуть, боярин еще долго лежал с открытыми глазами, наблюдая, как лунный свет меняет свои очертания на половицах. В углу скреблась мышь, Блуд подумал, что утром надо напомнить ключнице Лутоше, чтоб посадила кота в подпол, пусть духом пропитает. А еще за печкой вдруг запел сверчок. Вот этот звук Блуда порадовал гораздо больше. Испокон века известно – коли сверчок у кого запел, так хозяину уходить из этого дома. Другие печалятся такому звуку, а Блуд рад. Скоро, совсем скоро придет и его черед…
Луна уже совсем перебралась за большую березу, что растет у терема, спряталась в ее ветках, скоро посветлеет полоска неба за дальним лесом, а потом и само солнышко покажется. Вот-вот заорут петухи, сообщая о приближении нового дня, а Блуд все не может заснуть, думает…
Конь унес Ярослава далеко от Ростова, когда в голове у Блуда вдруг сложилось все в одну картину. Ну конечно! Как он не догадался сразу?! Женит князь своих соколиков! Ведь позвал тех, у кого любушек нет, остальные либо уже женаты, либо еще малы для того.
Сначала обрадовался, но тут же тоска с новой силой сжала сердце немолодого уже боярина. Женится Яро слав, а он и на свадебном пиру не будет… Точно чужой какой. И вернется ли князь в Ростов, глянется ли сам Блуд его княгине? Подбородок боярина даже задрожал с обидой, он чувствовал себя брошенным и никому не нужным. Снова перестал есть-пить, снова на цыпочках ходила по хоромам челядь, боясь половицей скрипнуть, дверью стукнуть… Тоскует боярин, плохо и остальным оттого. Только боярыню, казалось, ничего не берет. Ни аппетита не потеряла женщина, ни сон не нарушился. Так же ходила, слегка задыхаясь от своей дородности, пыхтела что на ступеньках крыльца, что за трапезой, так же храпела, едва коснувшись головой подушки.
* * *Братья стояли перед отцом, ожидая приглашения сесть. Владимир на минутку задумался. Оба хороши, сказалось наследство и матери и отца. Ярославу семнадцать, Всеволоду шестнадцать. Старший сидит в Ростове, подальше от Киева, как и просила его мать. Младший – в новом граде Владимире-Волынском. Строил специально для него взамен разрушенных градов на Буге. Недалеко от Всеволода в Турове вместо скончавшегося князя Туры – Святополк, который старается поставить свою землю выше, его трудами поднялись Берестье и особенно Пинск. Если выбирать между червенскими градами и огромным свейским королевством, то Всеволод, конечно, выберет Сигрид с ее властью.
Вдова годится княжичу в матери по возрасту, кажется, она старше самой Рогнеды, да только остановит ли это Всеволода? А Ярослава?
Владимир показал княжичам на лавки, чтоб садились. Завел разговор о необходимости женитьбы. Яро слав настороженно смотрел на отца: почему речь сразу с обоими, что, две невесты отыскались? Они христиане, женятся единожды, к чему спешка? А сам отец маялся от мысли, как сказать Ярославу, что гордая свейка отвергнет его, хромца, как когда-то отвергла Рогнеда робичича? Ничего объяснять не пришлось, только услышав имя предполагаемой невесты, Ярослав сам закачал головой:
– Отче, она меня не примет. Ей и Эйрик плох был…
Да и незаметно по лицу сына, что рад он такому предложению. Неудивительно, старовата для княжичей королева. Но Всеволода это не смутило:
– Отче, а мне позволишь ли? – Чуть воровато оглянулся на Ярослава, добавил: – У брата зазноба есть, а у меня никого…
Ярослав чуть поморщился от такой речи, но смотрел на отца спокойно, взглядом честного человека. Владимир почему-то подумал, что у него материнский взгляд. Сердце все еще болело по потерянной Рогнеде. Может, потому и мало встречался с их средним сыном, все казалось, что княжич знает что тайное о его сердечной боли. Хотя так и было, ведь Ярослав видел, как отец предлагал матери выйти замуж за боярина, слышал, как та отказалась, ездил в монастырь, переписывался с ней. Ярослав знал, что мать стала истовой христианкой и опередила отца во многом, потому Владимир и чувствовал себя виноватым перед сыном. Зато младший Рогнедич Всеволод мать помнил плохо, с ней не виделся и ценил только отца. Отправлять его к далеким свеям тоже не хотелось. Для Владимира, пожалуй, лучшим было бы отправить Ярослава, Всеволода он из Рогнедичей любил больше всего. Больше только мягкого покладистого Бориса – сына болгарыни Оловы.
Князь пропустил мимо ушей слова сына о зазнобе Ярослава, внимательно смотрел на Всеволода:
– Королева в возрасте, о том помнишь ли?
Всеволод кивнул, жадно следя за отцом. Владимир усмехнулся: рвется к власти в большом королевстве.
– Нрав у нее крут…
Княжич самодовольно скривился, мол, справлюсь. Подумав: «Ой ли?», Владимир тем не менее согласно кивнул:
– Езжай, если желаешь…
У княжича хватило ума заехать к матери в монастырь, попросить благословения. Рогнеда ахнула: