Делая вид, что изо всех сил старается натянуть мах, Иван опускал руки почти по швам, да так, чтобы все видели, как мах получался маленький.
Орочены и тунгусы дружно захохотали. Хохотали до упаду и гольды-гребцы.
- Ты где так научился? - плакал со смеху Савоська.
Широкоплечий курносый старик в шляпе пересел поближе к Ивану. Он вытянул шею и раскрыл рот, как бы не веря глазам, что русский может так представлять китайца.
- Ну, верно я говорю?
- Верно!
- Кто так делает?
- Синдан! - воскликнул старик. - Который на Горюне купец живет, всегда так делает.
- Он нас бьет и обижает, - вдруг сказал кто-то серьезно, и смех утих.
- Почему так хорошо знаешь китайцев? - спросил толстый тунгус с одутловатыми багровыми щеками.
- Я все знаю!.. Теперь смотрите простой мах. - Иван развел ситец на уровне плеч, и мах оказался вдвое больше, чем в первый раз. - А китаец быстро делает. За ним следить не успеешь! Вот так! - И, ко всеобщему восторгу, Иван заскакал и, выгнувшись, стал быстро приговаривать: - "Я тебя люблю, ты ни у кого не покупай... Русских бойся... Они отравленную одежду продают. Носить будешь - умрешь!.."
Ситец, казалось, волнами перелетал у Ивана из руки в руку, но кусок его, пляшущий на траве, убывал медленно. Курносый старик испуганно затрясся и, поднявшись, пристально заглянул Ивану в глаза.
- Ты смотришь - не китаец ли я? Нет, нет!.. Гляди, глаза белые и два лица - тут и тут, - хлопнул Иван ладонью по своим щекам. - Нос длинный, я - настоящий лоча... А у тебя одно лицо, - показал он на плоскую голову старика. - А у меня правый глаз через нос налево не видит, а левый глаз через нос направо.
После этого Иван показал, как меряется товар аршином.
- Эта мерка у всех русских купцов одинаковая, - объяснил он.
Орочены купили у Бердышова разные товары. Иван угостил их водкой.
- А тебя как зовут? - спросил Иван старого орочена.
- Тири.
- Тири? - удивился Бердышов. - А-на-на! Я знаю тебя.
Старик недоверчиво усмехнулся.
- Речка Дуки, где Унакаси-и-и-камень, - протянул Иван так же длинно и тонко, как старик, когда здоровался. - Там твой балаган был. Два года назад в твой балаган чужой человек заходил. Кусок сохачьего мяса от стегна отрезал. Юколы пять пластин взял. Тебе за это две пуговицы оставил, которые блестят. В пустой кожаный мешок положил... У тебя балаган около дерева устроен был, а в дупле на палке две лисы спрятаны были, выдра с ними связана была вместе.
Орочены переглянулись, пораженные.
- Так это ты был?
Старик совсем растрогался. Дрожащими руками он обнял Ивана и крепко поцеловал его.
- Эти пуговицы у меня на шубе и на шапке. Это самая большая моя драгоценность. Я тогда подумал, что Позя дал мне счастье. Ты мой благодетель... А я думал, не дух ли лесов принес мне счастье! Не может быть, думаю, что за мясо и рыбу кто-то дал мне это.
Иван, бывало, отправляясь далеко, брал с собой старые солдатские пуговицы.
- Ты наш брат! Охотишься так же, как мы! - говорил тунгус с нездорово полным лицом.
В этот вечер старый орочен с таинственным видом долго рассказывал Ивану про жизнь на Горюне и про здешние беды. Оказалось, что Синдан палкой убил в припадке злости человека на озере, сына почтеннейшего тунгуса. Тот был гордый, молодой, из славного рода.
Иван сделал вид, что не то не придает этому значения, не то не понял, о чем речь. Он угостил своих новых знакомых водкой и сам выпил. Вдруг, усмехаясь, он сказал, что золоченые пуговицы - штука совсем не ценная.
Старик - обладатель двух пуговиц - растерялся.
- Вот ценность! Купи! - показал Иван ему ружье. - А пуговицы теперь подешевели, - добавил он, видя, что старик готов обидеться. - Конечно, и теперь дорогие, но уж не так... Не сильно дорогие!
* * *
После сна работать легко. Но когда солнце разгоралось, над рекой, несшейся в узкой трещине между крутых скал, воздух накалялся, шест тяжелел. Мошка роями вилась вокруг. Лодки шли теперь в тени скал. Местами скалы расступались, отходя от реки подальше и образуя на берегах довольно широкую долину между гор, поросшую дубом, липой, кленом, осиной.
- Сосчитай, сколько раз шестом толкнулся, - говорил Иван Ваське. - С двух толчков, однако, на полвершка поднялись. Сопки видал с Амура? Вот мы сейчас по воде на них забираемся.
- Балана-балана*... - заводил сказку Савоська. Проезжая родные места, он все время что-нибудь вспоминал и рассказывал. - Вот эта самая гора... Кыа-гыу называется - такой большой кривун. А во-он! - показал старик на острый черный камень, торчащий из воды. - Этот камень называется Кфде-Чихани. Когда-то самый первый наш Самар по Горюну на бате** ехал. Видит - вон на том камне сидит птица Корэ. Большая такая птица, железная птица. Самар потихоньку шел, шел на лодке, думал: "Эту бы птицу убить!" Стрелял, да не попал. Корэ крыльями замахала - улетела. Далеко улетела. Где Хабаровка, там есть такая скала большая - как раз там села. А где стрела попала в камень, метка есть, маленько видать. Вот сейчас ближе пойдем, гляди...
_______________
* Б а л а н а-б а л а н а - далеко-далеко (нанайское).
** Б а т - лодка, долбленная из цельного дерева, обычно из
тополя.
- Что, шибко большая была стрела? - спросил Иван, желая завести разговор и как-нибудь оживить измученных гребцов.
- У-у! Старые люди большие были! Большие стрелы таскали. Сохатого как стреляли - так насквозь!
- И ружья не нужно было, - отозвался гребец с другой лодки. Там тоже слушали Савоську.
- Один раз тамбовский мужик огород копал, табак садил. Старую железную рубашку нашел, в которой воевали. Я сам помню, как такие рубашки на войну надевали. Такая длинная рубашка. Только он шибко большую рубаху нашел. Я видел, подумал, какой большой человек был. Во-он метка, смотри! меняясь в лице, быстро подтолкнул он локтем Ваську.
Лодка шла мимо черного камня. Тут глубоко, подойти к камню на шестах нельзя, на веслах тоже трудно - быстрое течение. Иван не хотел зря тратить силы гребцов. Васька издали заметил на камне углубление, как бы выбитое чем-то острым, но рассмотреть камень не пришлось.
- А во-он Бохтор-сопка! Тут такие ямы есть. Это давно было, древние люди жили... - продолжал старый гольд. - А там, где нашли железную рубашку, - это жили амба-лоча. Давно было. Балана-балана...
- Кто такие амба-лоча? - спросил Иван.
- Разве ты не знаешь?
- Что-то не слыхал...
- Не ври... Назывались амба-лоча черти... Их боялись...
- Амба-лоча - это они нас так прежде величали. Это русские черти...
- Амба-лоча не настоящие русские, не такие, как теперь, - поспешно объяснил Савоська.
- Как не такие? - спросил Иван. - Вот, гляди на меня, я настоящий амба-лоча! Амба-лоча ели детей, всех убивали! Так про нас говорили маньчжуры.
Гольды засмеялись.
- Амба-лоча, - повторяли они.
- Ты расскажи, как деревня Бохтор сгорела, - попросил кто-то с другой лодки.
- На этой стороне Горюна на сопке пожар был, - охотно отозвался Савоська. - А бохторские на Амур или в Сан-Син торговать собрались. Говорили: огонь через речку не пойдет. Обратно пришли, смотрят: юрт нету, амбара нету - все сгорело. Такой ветер был, через Горюн головешки кидал, вся деревня сгорела!..
Вскоре добрались до устья речки Бохтора. Там стояли не глинобитные, а бревенчатые дома, похожие на жилища якутов. Рядом амбары на свайках. На деревьях белели черепа медведей.
- Медвежье место, - сказал Савоська. - Сейчас медведь по Бохтор-речке бегает, купается.
Вдали шумели водопады, и река между еловых лесов была вся в белой накипи. Лодки пристали к берегу. Толпа гольдов и множество лохматых линяющих собак встретили торговцев на берегу. Перед Савоськой бохторцы падали на колени и кланялись. Савоська, в свою очередь, низко кланялся бохторским старикам и старухам. Он с ними одного рода: и сам он и предки его с Горюна.
Васька помогал Ивану, приносил товары, укладывал меха. Он делал все старательно.
В Бохторе ночевали и торговали. На рассвете все поднялись. Караван тронулся дальше.
Из ветвей густого прибрежного леса клубится туман и плывет над утренней рекой. Он так валит, словно в глубине леса бушует невидимый пожар и густой дым с силой бьет оттуда. Солнце взошло за тайгой, туман ярко порозовел, стал прозрачным. Ваське стало видно с лодки, как в розовом тумане среди листвы перелетают птицы.
- Сегодня через самый страшный перекат пойдем, - говорит Савоська. Вода как в котле кипит.
- Сегодня у меня работать, не зевать, - грозно предупредил Иван всех работников, - а то выброшу в пустоплесье!*
_______________
* П у с т о п л е с ь е - пустой плес, пустынный берег.
Лодки долго шли по тихой воде вдоль низменного болотистого берега, поросшего лиственницами и березками. К полудню послышался гул, начались частые отмели. По крутому руслу вода сильным потоком неслась между ними, как по песчаному стоку.
Теперь сопки ближе подошли к реке, стало мельче. Наклон дна, по которому падал Горюн, становился круче. Река зашумела, разбиваясь на множество рукавов. Появились острова, похожие на плотбища*, сплошь заваленные белым мертвым лесом, страшными изогнутыми рассошинами, развилинами, корягами, корневищами. Поднявшись из воды, груды плавника громоздились высоко. Начались сплошные перекаты.
Теперь сопки ближе подошли к реке, стало мельче. Наклон дна, по которому падал Горюн, становился круче. Река зашумела, разбиваясь на множество рукавов. Появились острова, похожие на плотбища*, сплошь заваленные белым мертвым лесом, страшными изогнутыми рассошинами, развилинами, корягами, корневищами. Поднявшись из воды, груды плавника громоздились высоко. Начались сплошные перекаты.
Миновали завалы и перекаты, и, казалось, река стихла. Но вот обошли по протоке остров, и река снова, вся в пене, бешено понеслась навстречу.
- Кой, кой!** - заорал Савоська.
_______________
* П л о т б и щ е - место, где из сплавного леса сплачиваются
плоти.
** К о й - крик о помощи.
У него сломался шест. Лодку понесло вниз, глухо ударяя днищем о камни.
- На мель, на мель! - крикнул Иван.
Савоська правил на косу. Вскоре лодка с шуршанием села в пески. На выручку спустились вниз по течению две другие лодки. Гребцы слезли и пробовали помогать. По колено в шумной, сбивающей с ног воде гольды бродили вокруг лодки, держась руками за борта, толкали без толку.
- Илюшка, иди сюда! - звали они.
- Илья, иди помоги им, - сказал Иван.
Подошла четвертая лодка.
Парень неторопливо разулся, слез, налег грудью на скошенную корму, натужился. Лодка зашуршала днищем по песку.
- У-у, Илюска! Илюска! - обрадовались гребцы.
Когда лодка сошла с косы и караван снова тронулся, гольды о чем-то по-своему кричали Бердышову.
- Илья, тебя хвалят! - крикнул Иван парню. - Говорят, никто не мог снять, а ты слез и сдвинул. "Вот, - говорят, - девки бы видели!.."
У Савоськиной лодки треснуло днище, в нее быстрее набиралась вода. На одном из островов решили сделать привал. Товары выгрузили на берег, и Савоська стал заделывать трещину мхом. Иван решил ехать дальше.
- Ты нас догонишь, - сказал он старику.
- А в Ноан поедем? - спросил Савоська.
В Ноане жил Синдан - хозяин речки. Ивану надо было повидаться с ним, но Синдан в отъезде.
Савоська-Чумбока родился в Ноане. Там все ему родственники. Ноан стоял в стороне на протоке, надо было сделать крюк, чтобы попасть туда.
- Если хочешь, съезди в Ноан, - усмехаясь, сказал Бердышов. - Да только, когда приедет Синдан, не поддавайся.
- Зачем же, Ваня, поддаваться!
- Помни!
- Конечно! Забуду, что ль! А ты сам, когда его встретишь, что будешь делать?
Иван усмехнулся.
- Уж что-нибудь скажу...
- Ты бы его, Ваня, гнал отсюда...
- Уж как придется, - уклончиво отвечал Иван.
- Я родился в Ноан-деревня, - рассказывал Савоська, обращаясь к Илье и Ваське. - Тут близко Ноан-деревня. Ноан - знаешь, какое слово? Самый первый наш дедушка пришел на это место. Встретил его какой-то человек. Откуда его пришел, никто не знает. "Тебе как зовут?" - "На-на". - "Тебе откуда пришел?" - "На-на". Что его ни спроси, все одинаково отвечает: "На-на", - и больше никаких разговоров. Так это место и прозвали Нана, а потом стали говорить Ноан. Наша тут родня, надо маленечко погостить, говорил старик.
Прощаясь с Васькой, он с нежностью поцеловал русую голову мальчика.
* * *
Явившись в родную деревню, Савоська открыл товары в лодке и показал своим ноанским сородичам новое ружье.
- Бердышов такие продает.
- Это ружье плохое, стрелять не будет, - с грубой насмешкой сказал приказчик Синдана, оставшийся в Ноане за хозяина. Савоську он уверял: Тут торговать плохо. Никто ничего не купит. Лучше тут не торговать. На Амуре куда выгодней.
- Это мы узнаем, плохо ли тут торговать, нет ли, - ответил ему старик.
На другой день Савоська поставил свою лодку напротив лавки Синдана и стал раздавать товары в долг.
- Зимой звери пойдут, тогда расплатимся, - говорили ноанцы. - Мы с тобой ведь родные. Сначала тебе отдадим, потом Синдану.
Приказчик сидел в лавке и наблюдал через открытую дверь. Он волновался: хозяин станет бить его, если узнает, что в Ноане торговал другой купец. Но еще больше боялся он Бердышова, который со всяким мог поступить так же, как с Дыгеном.
Когда толпа зашумела, приказчик не выдержал и выскочил на берег, желая знать, что там происходит. Он ужаснулся, увидев, что Савоська показывает красивые ситцы, а гольды берут их. Ему захотелось разогнать всех. Торгаш - рослый, красивый мужчина, в туфлях и халате, - дрожа, ходил маленькими шажками, и голова его тряслась.
"Злой как черт, но осторожный, - подумал Савоська. - Надо его раздразнить".
- Дай в долг, - просил Савоську плешивый ноанец.
- А чем будешь отдавать? - не выдержал приказчик и подскочил к лодке. - Ты у нас в долгу. Зачем обманываешь? Обманываешь и его и нас!
- Твоя торговля пропала, - сказал Савоська. - Что, не правда? Ты злой как собака... Как Синдан!
Савоська бранил Синдана и его товары, кричал, грозился. Он словно нарочно лез на рожон. Приказчику хотелось ударить старика, избить его. Но он сдерживался, зная, что это будет величайшей оплошностью. Он знал: Савоська служит у Бердышова, что он тут всем родня.
Савоська вдруг схватил приказчика за руку и, размахнувшись, ударил ею сам себя изо всей силы по щеке и дернулся всем телом, как бы не в силах удержаться на ногах.
- Ой, ой, убил! - споткнулся он.
Вся толпа пришла в движение.
- Ой, ой, человека убили! - заорала какая-то старуха.
- Чего дерешься? Зачем дерешься? - плаксиво, с обидой кричали со всех сторон на торгаша, но никто не смел подступиться к нему.
- Ударил меня! - орал Савоська. - Все видели? Сюда больше не приеду!.. Я пришел на дедушкину могилу, а он меня бьет!..
Приказчик побледнел и при виде сгрудившейся толпы застучал зубами от страха. Ссутулившись и злобно озираясь, он быстро пошел в лавку и скрылся в ней.
- Сюда больше никогда не приеду! - продолжал кричать Савоська. Отдавайте мои товары! - Он вырвал у плешивого старика сверток ситца, кинул в лодку и закрыл холстиной. - Меня обидели. Собирайтесь в дорогу, поедем! - велел он гребцам.
Ноанцы просили прощения у Савоськи и умоляли его остаться.
- Теперь мне дедушкину могилу из-за торгаша забыть надо, - плакал Савоська, стоя с шестом на корме лодки. - Дедушкина могила-а-а! - плакал он, и, глядя на него, лили слезы провожающие его ноанцы, хотя многие догадывались, что почтенный дядя Чумбока схитрил и, видно, ему надо было зачем-то все это. Но из чувства уважения к старшим никто не смел ему перечить.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Чем выше, тем глуше и страшней становился Горюн. Река кипела на острых камнях. Скалы висели над протоками. Лес местами завалил реку. В плавниковых преградах гребцы с трудом находили узкие проходы и по ним перетаскивали лодки.
На грудах мокрого хвойного гнилья, среди реки, росли березы. Запах лесной прели стоял в воздухе.
- Тут еще жарче, чем на Амуре, - жаловался Васька.
Он уж и не рад был, что поехал на Горюн, в такую тягость было ему все, но по-прежнему терпел. Когда Савоська уехал, мальчик очень жалел, что старик не рассказал еще одну сказку - про амба-лоча. Хотел рассказать, да не успел.
Но вот настали такие тяготы, что уж и Ваське не до сказок. Он в душе клянет день и час, когда собрался на Горюн. Хочется к матери, готов зареветь, такая мука: жарко, тяжко, скучно. От воды прохлады нет. Тесно. Сопки сошлись, жгут живьем, скалы кажутся раскаленными.
- Руки гудят, - молвил Илья.
Иван засмеялся:
- Гляди, и Бормотова проняло!
На остановках гольды играли в карты, расположившись в лодке на груде товаров, где-нибудь под кустами, свесившимися с берега, или прямо на солнце, на отмели.
- Всё играют? - спрашивал Иван у Ильи.
Он шел на своей лодке впереди и лишь изредка дожидался остальных.
- Как остановка, режутся вовсю! Жара, мошка, оводы, а им хоть что! Пот с них льет, дядя Ваня, а они кричат - чуть не дерутся.
- Как, не устаете? - спросил Иван.
- Как не устаем! Конечно, устаем! - отозвался гольд.
- Отгони хоть слепней.
- А ну их к чертям! - отмахнулся гребец и продолжал бить козырями.
- Вот, Васька, людям в такой работе нужно какое-то утещенье. Это же убийство - вверх по Горюну товары подымать. Вот он толкается шестом клянет и себя, и работу, и меня уж, не без того, но надеется, что остановка за мысом будет и он товарища обыграет в карты. Что поделаешь, люди!.. И я не препятствую, пусть утешаются, лишь бы на меня работали. Я тут как царь. Правда?
Илюшка смеялся: дядя Ваня всегда шутит!
Васька слушал серьезно.
- А нам чего ждать? - вдруг спросил он.
- А тебе что надо, ты сам достигни! Будешь водку пить, в карты играть, паря, да еще утешаться этим - век станешь шестом чужой товар толкать. Ну, поехали! - грозно крикнул Бердышов на гольдов.
Как только близился перекат, сзади кричали:
- Илюска, Илюска!
Гольды выбивались из сил и льстили Илье, чтобы он постарался. Илья сверкал глазами, изо всей силы налегал на шест и приводил в восторг всех лодочников. Глядя на него, всем работалось веселей.
Горюн разделился на чистый и мутный. Гольды объяснили Ваське, что мутная вода в рукаве оттого, что выше впадает желтая река. К полудню лодки подошли к ее устью. Откуда-то из густого лиственного леса валили мутно-глинистые тихие потоки воды. Вскоре в дубняках и ильмовниках открылся широкий вход в тихую реку с желтой водой. Гольды с облегчением вздохнули, бросили шесты и взялись за весла.