Часть I
Фактор Аладдина
Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам.
Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.
Евангелие От Матфея (7:7–8)1
Пять препятствий, мешающих нам просить: почему мы не просим того, чего хотим
1. Неведение
В одной старинной притче рассказывается о воре, который где-то украл великолепное одеяние. Оно было изготовлено из самых лучших тканей и прочих материалов – даже пуговицы и те были сплошь серебряными да золотыми. Когда этот тать, продавши похищенное убранство торговцу на рынке, возвратился к приятелям и собутыльникам, самый близкий к нему человек поинтересовался, сколько же он выручил от продажи столь ценного убранства.
– Сто мер серебра, – таков был ответ жулика.
– Неужто ты хочешь сказать, что получил всего сто мер серебра за это воистину бесценное облачение? – спросил у него друг.
– А разве есть число, большее, чем сто? – удивился воришка.
Многие из нас не знают, о чем просить. Либо мы просто не ведаем о том, что нам доступно и что мы можем получить, поскольку никогда прежде не сталкивались с такой возможностью, либо настолько плохо знаем себя, что вообще не способны прочувствовать свои реальные жизненные потребности и желания. Некоторые из нас до того оцепенели в ступоре повседневности, что просто не в состоянии осознать своих совершенно естественных стремлений. Мы до того закомплексованы, что даже в глубине души не понимаем, чего же нам в действительности хочется.
Кроме того, большинство из нас не знает, как просить. Нас никогда не учили технике эффективного обращения к кому-либо с просьбой. Мы не видели у себя в семье, как моделируются навыки, связанные с общением в целом и с умением просить, в частности, и нас не обучали этому позднее – ни в школах, ни в институтах, ни на работе.
Многие из нас не знают, кого просить и когда просить. Нас никогда не учили, как найти человека, способного предоставить нам то, о чем мы хотим попросить, – будь то крепкое объятие, мудрый совет или заказ на некий товар или услугу. И большинство из нас не умеет читать те невербальные реплики и ответные сигналы, которые подают нам люди и которые отчетливо сообщают: «Я – с тобой» или «Подожди-ка, не сейчас».
Страх всегда проистекает из неведения.
Ралф Уолдо Эмерсон Мы не ведаем, что доступно и что возможноБольшинство американцев не знали, что можно купить дом, не потратив на это буквально ни цента, пока не прочли книгу Роберта Аллена[2]. Не подозревали мы и о том, что можем не только попросить более низкую процентную ставку на свои кредитные карточки, но и получить ее, пока не услышали, что говорит по поводу кредитных карт такой глубокий знаток предмета, как Чарльз Гивенс[3]. Мы не имели понятия, что вправе просить о бесплатной модернизации автомобиля, взятого напрокат, или о расчете за свой гостиничный номер по менее дорогому тарифу, пока кто-то сведущий не рассказал нам, что такое вполне возможно, и не растолковал, как это делается.
Если наши родители не обучили нас ничему подобному, если нам этого не преподавали в школе и мы никогда в жизни не встречали достойный пример для подражания, то откуда же мы могли обо всем этом узнать?
Когда вы привыкли получать на завтрак только кусок черствого хлеба, вам не понять, что можно попросить себе тарелку итальянского ассорти из макарон. Вы никогда не видели ни такой тарелки, ни таких блюд. И даже не подозреваете об их существовании. А подобная просьба для вас немыслима, она лежит за рамками вашей реальности. Хотелось бы надеяться, что когда-нибудь кто-то покажет вам тарелку настоящих итальянских макарон, либо вы прочитаете о них, либо услышите от осведомленного человека – короче говоря, узнаете об этом блюде достаточно для того, чтобы оно стало для вас чем-то реальным и перестало быть всего лишь плодом фантазии или досужих разговоров. Вот после этого у вас и может возникнуть конкретная мысль: «Ой, как мне хочется итальянских макарон».
Барбара де Анджелис, доктор философии, создатель компании «Making love work», автор книги «Real moments» Мы не знаем, в чем действительно нуждаемся и чего хотимБольшинство из нас не в курсе своих реальных потребностей, поскольку в детские годы нас сплошь и рядом игнорировали, отвергали или стыдили, когда мы пробовали выражать свои желания вслух. Совершенно не исключено, что за смелое и неоднократное высказывание просьб родители и иные близкие родственники подвергали нас критике и высмеивали, так что с самого детства нам стало казаться более безопасным и безболезненным вообще не заикаться на сей счет. Мы просто научились хоронить собственные желания и предавать их забвению.
Возможно, в ту пору, выражая свои желания, мы досаждали своим родителям, смущали их или как-то иначе вызывали у них ощущение дискомфорта. Может статься, наши просьбы бросали вызов системе их ценностей, возможно, мы обращались к ним с просьбами о вещах, которых сами они в бытность детьми не получали, а потому подсознательно были на нас в обиде за подобные обращения и считали наши просьбы чрезмерными.
Вполне вероятно, что наши детские запросы заново бередили в родителях издавна подавляемую боль из-за неудовлетворенных потребностей их детства. Не исключено даже, что им не нравится в вас всего лишь то обстоятельство, что вы родились мальчиком или девочкой. И тот факт, что они лишали нас в детстве многих вроде бы очевидных вещей, может выступать своего рода местью, к которой неосознанно прибегали наши родители с целью как бы наказать кого-либо из их прошлого, проецируемого на нас. Может случиться и так, что наши родители попросту боялись критики со стороны соседей или родственников за мнимую склонность «портить» своих детей, то есть нас, за чрезмерную слабость, снисходительность или же за излишнюю уступчивость.
Как бы то ни было, в итоге мы перестали понимать и ощущать, чего нам по-настоящему хочется, поскольку подобные чувства и особенно попытки выразить их оказывались для нас «травмоопасными». Гораздо легче оказалось впасть в состояние апатии. В конце концов обращенные к нам вопросы типа: «Чем бы ты хотел заняться сегодня вечером?» – стали неизменно вызывать вялые ответы вроде: «Сам не знаю» или «А мне без разницы».
В общем, когда нас спрашивают, чего мы хотим, мы попросту теряемся.
Мы не знаем, как надо проситьБольшинству из нас никогда не довелось познакомиться ни с единой моделью того, как следует ясно и недвусмысленно обращаться с просьбами, а также не приходилось получать каких-либо инструкций на сей счет. Большинство школ и прочих учебных заведений не учат своих питомцев навыкам общения. А вот что мы чаще всего действительно видим в окружающих нас людях, причем с избытком, – так это ворчание, нытье, стенания и жалобы, но только не четкие и конкретно адресованные просьбы о кардинальном изменении ситуации. Столь же часто мы видим со стороны «обиженных жизнью» инсинуации, туманные намеки и неопределенные формулировки, но очень редко наблюдаем прямое и непосредственное выражение их человеческих потребностей, нужд и желаний. Если мы понятия не имеем, как используют на практике эти и подобные навыки, нам будет очень трудно изучить их, овладеть ими и сделать неотъемлемой частью собственной жизни.
Со мной никогда не говорили об умении просить или хотя бы о чем-либо подобном. Я знал только одно – мой отец на протяжении всей своей жизни никогда и никого ни о чем не просил. Мне не приходилось видеть, чтобы он попросил кого-то хоть о какой-нибудь мелочи. Пока я пребывал под родительской опекой, в моем доме такой модели поведения просто не существовало, я поневоле вырос, думая, что человек, а уж тем более мужчина, существо полностью самостоятельное и самодостаточное.
Рон Халник, автор книги «Financial freedom in 8 minutes a day»Ребенком я ни разу не видела, чтобы моя мать кого-нибудь о чем-то просила. В детстве у меня не было перед глазами сильных женщин, которые могли послужить мне примером для подражания, или так называемыми ролевыми моделями. Да и вообще, в моем окружении не было сколько-нибудь успешных женщин.
Барбара де Анджелис2. Ошибочные убеждения
Второй сдерживающий нас фактор – это негативные убеждения, которые когда-то оказались запрограммированными в нашем подсознании, а теперь безмолвно управляют едва ли ни всеми нашими действиями.
2. Ошибочные убеждения
Второй сдерживающий нас фактор – это негативные убеждения, которые когда-то оказались запрограммированными в нашем подсознании, а теперь безмолвно управляют едва ли ни всеми нашими действиями.
Наша сегодняшняя жизнь есть результат наших прежних мыслей.
«Дхаммапада»[4]Человек есть то, во что он верит.
Антон Чехов Откуда у нас эти убеждения?Мы рождаемся с пустым банком данных, который необходимо заполнить и запрограммировать. Просить и получать то, чего мы хотим, многим из нас мешают всевозможные негативные убеждения, которые мы позаимствовали у своих родителей, учителей, проповедников, у друзей, коллег и ровесников, а также из иных источников, в том числе из СМИ. Подобная культурная обусловленность может сильно зажать или даже парализовать нас.
Нас учат, что лучше давать, нежели получать, что если бы кто-нибудь действительно любил нас, то нам не понадобилось бы этого человека ни о чем просить, ибо он дал бы нам это безо всяких просьб с нашей стороны, и что нуждаться в чем-либо, а тем более озвучивать такую нужду – это открытое проявление слабости. На основании постигших нас неудач и болезненного жизненного опыта мы усвоили, что если ты будешь скромным в своих желаниях, то тебя заведомо не ждет разочарование. А еще нам вбивали в голову, что не следует ожидать от людей слишком многого, как это делал твой отец или кто-то из близких, – словом, что гораздо безопаснее держать рот закрытым и выглядеть дураком, чем открыть его и развеять все сомнения.
Мы запрограммированы своими родителямиИменно в силу родительского воспитания мне и в голову не приходило кого-то о чем-нибудь просить. Помнится, бабушка имела обыкновение давать мне мелкие деньги. И когда она вручала мне какую-либо сумму, предполагалось, что я должен всячески сопротивляться этому. Такая реакция с моей стороны представляла собой словно правило своеобразной игры. Мои родители назидательно говорили: «Не бери денег ни от бабушки, ни от дедушки», – а те настаивали: «Нет-нет, бери, внучек». Вслух я всегда отвечал им: «Спасибо, не надо», – а в глубине души мне страшно хотелось заполучить эти денежки и купить себе что-либо вкусненькое. Но потом бабушка или дедушка чуть ли не силой запихивали купюры тебе в рукав или в какой-нибудь задний кармашек, после чего ты наконец вздыхал: «Ну ладно, пусть будет по-вашему». Таковы уж были правила этой нехитрой игры.
Помню, однажды я пришел в гости к бабушке, а поскольку она всегда вручала мне деньги, я задал вопрос сам:
– Бабуля, а сегодня ты мне что-нибудь дашь?
Но тут она вдруг посмотрела на меня строго и сказала:
– Тим, никогда не проси деньги!
Для меня эти слова стали настоящим потрясением – можно сказать, повергли в шок. Я был маленьким ребенком, и мне казалось очевидным, что если они хотят дать мне деньги, а я хочу их получить, то вполне могу открыто попросить об этом. Но, оказывается, существовало неписаное правило, такие не высказываемые вслух принципы поведения, которые гласили, что детям положено быть раболепными и подобострастными – короче говоря, детей надлежит видеть, но ни в коем разе не слышать. Мне думается, большой роли мы в ту пору не играли и значили очень немного.
Тим ПирингМногие из нас выросли в домах, где наши желания игнорировались, не принимались во внимание, высмеивались или подавлялись. Наши просьбы и чаяния не считались чем-то важным. Нам не давали возможности выбора, не спрашивали о наших предпочтениях и не выслушивали наших запросов. Мы были людьми второго сорта, которым полагалось съедать то, что перед ними поставили на стол, носить то, что им велели надеть на себя, и говорить лишь в том случае, когда к ним обращались.
Присмотритесь, не напоминает ли вам любая из последующих фраз ваши детские годы или – что, пожалуй, даже еще страшнее, – то, как вы сами выполняете собственные родительские обязанности:
• Хватит надоедать мне своим вечным нытьем и бесконечными вопросами.
• Прекрати мучить свою мать.
• Оставь бабушку в покое.
• Я не хочу даже слышать об этом!
• Сейчас у меня нет на это ни минуты.
• О нет, только не лезь ко мне снова! Чего ты хочешь от меня на сей раз?
• Ты страшный эгоист. Единственное, о чем ты вообще думаешь, – так это только о себе.
• Ты никогда не берешь в расчет ничьих интересов, кроме своих собственных.
• Так вот, милая барышня, или будет как сказала я – или ты мне не дочь!
• Пока ты живешь в моем доме, будешь соблюдать мои правила.
• Если тебе не нравится жить здесь, можешь убираться.
• Если ты не в состоянии сказать что-нибудь хорошее, не говори ничего вообще.
• Когда мне понадобится услышать твое мнение, я дам тебе об этом знать.
• Поторопись – у нас куча дел.
• Мне неинтересно, чего хочешь ты.
• Просто закрой рот и делай то, что тебе говорят.
• Если только ты будешь держать рот на замке и следовать моим указаниям, все пройдет прекрасно.
• Делай так, как тебе сказано!
Мы запрограммированы в школеЕсли вы просите учителя помочь вам, то ребята называют вас подлизой, выскочкой или учительским прихвостнем. Во многих школах дело поставлено так, что если вы поступаете, как положено разумному ученику, и просите учителя объяснить вам какую-нибудь вещь, то вас обвиняют в подхалимаже.
Да и педагоги тоже, как правило, велят вам выполнять все домашние задания самостоятельно, и чья-либо помощь или сотрудничество с другими ребятами считаются недопустимыми.
Мы очень быстро учимся не задавать на уроке глупых вопросов – учитель тут же наградит нас одним из своих излюбленных испепеляющих взглядов. А другие дети будут смеяться над вами или же не станут скрывать своего раздражения. В итоге многие из нас борются со школьными трудностями в одиночку или вообще пропускают мимо ушей все, о чем говорится в классе. Потом, к сожалению, подобный стереотип поведения более или менее точно воспроизводится во взрослой жизни.
В школе все было страшно забавным.
Он сидел за коричневой квадратной партой, похожей на все остальные коричневые квадратные парты, и думал, что лучше бы им сделаться красными.
И класс, где он сидел, тоже был квадратным и коричневым, похожим на все остальные классы. Он был битком набитым и очень тесным. И все в нем было деревянным – от напряжения – и онемевшим – от шума.
Он ненавидел держать в руке карандаш и мел, отчего пальцы у него немели, и ноги намертво прирастали к полу. А учительница все смотрела и смотрела на него, не отрываясь.
А потом ему надо было писать цифры. Но они ничего не значили. Они были даже хуже, чем буквы, которые, если написать их подряд, могли означать хоть что-нибудь…
Но и цифры тоже были какими-то деревянными, онемевшими и совершенно не круглыми, а значит, квадратными, и он ненавидел всю эту чушь.
Тут зашла училка и заговорила с ним. Она велела ему носить галстучек, как это делают все остальные мальчики. Он сказал, что галстуки ему не нравятся, а она возразила, что это никого не интересует.
После этого они рисовали. И он рисовал все желтым, потому что именно таким ему казалось сегодняшнее утро. Получалось красиво.
Учительница подошла и посмотрела на его рисунок: «Это еще что? Почему бы тебе не поучиться рисовать у Кена? Разве это не выйдет красиво?»
Сплошные вопросы.
После этого мать купила ему галстук, и он всегда рисовал на уроке самолеты и ракетные корабли, как остальные ребята.
Из сочинения «О школе», которое оказалось на столе у учительницы английского языка в 12-м классе средней школы города реджайна, провинция саскачеван. хотя нет достоверных сведений, действительно ли данный текст написан самим учеником, но известно, что две недели спустя он покончил жизнь самоубийством.
Мы запрограммированы СМИПосле многих лет сидения перед телевизором люди твердо усвоили, что быть настоящим мужчиной означает страдать молча, быть отважным и неустрашимым мачо, терпеть и никогда не выражать свою уязвимость или какие-то глубокие эмоции. Мужчин учат на любые потребности или желания реагировать саркастическими замечаниями или оскорбительными выпадами. Этот образ крутого мужика, к которому стремятся чуть ли не все представители сильного пола, мешает им просить у других людей помощи и содействия.
Нам это навязывает наше религиозное воспитаниеИ непререкаемые догматы церкви, и отдельные странствующие проповедники, и обычные священники, и телевизионные миссионеры, и религиозная литература – все это обусловливает и даже навязывает нам четкие убеждения по поводу того, уместно ли просить кого-либо о чем-либо.