Если попалась к казакам — надо молчать.
Человек был не просто большим — ей он показался гигантом. Под два метра… уж на что был здоров брат, а этот здоровее, камуфляж и измазанное черным и зеленым, как у угольщика лицо. Руки тоже черные, а на голове — черная шерстяная шапочка.
Казак покрутил автомат, которым Маритка так и не смогла воспользоваться в руках, потом попытался отвинтить глушитель. Он не поддавался. Казак с удивлением вгляделся…
— А, вот так…
Глушитель крепился не на резьбу — а на быстросъемный замок. Надо было поднять что-то типа замковой дужки — и он снимался быстро, просто и удобно.
— Где нашла? — спросил казак
— В лесу! — с вызовом ответила чуть пришедшая в себя Маритка
Казак вместо ответа стащил с себя черную шапочку — и Маритка вдруг увидела, что у него светлые, чуть вьющиеся волосы цвета ржи. Почему-то именно сейчас она начала воспринимать его как человека, а не как темную, враждебную силу.
— А домой зачем поволокла?
— Ну как… Вещь… Продать можно.
— И задорого, — поддакнул казак, — только против закона. Жарко тут…
— Не нравится, не ходите! Не ваша земля!
Казак покачал головой. Маритка поняла, что он очень молод.
— Как знаете, пани, — ответил он без злобы, — а что не стреляли?
— Не умею.
— Плохо. Много их там? — казак мотнул головой в сторону деревни.
— Не знаю. — Маритка перешла на нормальный тон, она вдруг поняла, что стоящий перед ней человек, пусть так ужасно выглядящий — не злой, не жестокий и не собирается причинить зло ни ей, ни цепляющейся за ее ногу маленькой сестре. — Человек тридцать, даже больше, наверное. С оружием все. Они патера избили, я видела…
— Патера?
— Ну… Священника.
Казак покачал головой.
— Это плохо. А этого… знаете? Что вас ловил.
— Нет.
— К деревне можно скрытно подойти?
— Как?
— Ну… чтобы не видел никто.
— Нет, наверное… специально же так строили… — сказала Маритка и осеклась. Казак посмотрел на нее — и все понял. И она тоже — кое-что поняла.
Глаза зеленые… ведьмины.
Казак, не сводя с нее глаз, достал рацию.
— Седьмой, вызываю штаб. Господин сотник, тут двое гражданских сбежали… Да, мы… минус пять… Говорят человек сорок все с оружием, священника избили… так точно. Есть.
Казак убрал рацию.
— Сейчас вас заберут. До завтра посидите при штабе.
И впрямь ведьмины глаза… Утонуть можно.
— Как тебя… зовут? — неожиданно даже для себя спросила Маритка.
— Тихон меня зовут — просто ответил казак — с Вешенской мы, с Дона. Донские казаки. А тебя?
— Маритка… Лесневская. А это Ленка. Сестра моя…
— А мы от казаков хотели прятаться! — внезапно наябедничала Ленка. Молодой казак только улыбнулся.
— Нехорошо ябедничать. Сейчас за вами придут, при штабе покормят… мабуть сготовили уже. Голодные?
— Скоро вы… с этими?
— Да думаю… к ночи и разберемся…
* * *— И вот еще. Ты… если надумаешь сюда шановну паненку какую привезти, так знай наперед — на круге запорю!
— Так дядя Митрий…
— Цыц! — старших обсуждать! Дядя Митрий отродясь без царя в голове живет, он младшим был, а я старшим, вот все розги мне и доставались. Зато я человеком вырос! Сравни, как он живет, и как мы. Тем более — здесь девки есть, одна другой глаже, вон та же Манька тебе утирку расшила, а ты не взял.
— Да нужна она мне… Она в ширину больше чем в высоту.
— Зато дочь наказного атамана, понимать должен! Впрочем, если не люба — неволить не буду. Девок много и без нее, да и мы не побираемся… Но с какой паненкой приедешь — запорю, вот тебе истинный крест.
А все таки — хороша! Ведьма!
Темно-то как…
— Идут — сказал снайпер.
Тихон приник к пулемету…
* * *— Они видят нас! Через ночь видят!
Атаман банды, уже раненный рикошетом отскочившей пулей упал за землю, прикрывшись павшей лошадью — лошадей в селе было немного, забрали всех. В небе, пьяно раскачиваясь, освещая все морозно-белым светом, догорала осветительная ракета. Рядом плюхнулся еще один бандит, пошевелился… жив.
Пока — жив.
— Где Ласло? — заорал атаман
— У околицы вбили! Всех вбили!
Впереди трещали автоматные очереди, то одна, то другая обрывалась. Стреляли по заложникам — от отчаяния, понимая, что не пройти и желая забрать с собой хоть кого-то. До леса было метров триста — но до него было так же далеко, как до луны, равнодушной луны, висящей в небе и освещающей всю картину побоища. От леса хлестал свинцом пулемет, хоть один, но хватало. Но страшно было не это — страшны были пули, летевшие из темноты совершенно без шума и не знающие промаха.
— Всем вместе надо! — заорал атаман, вскакивая — це Польска не сгинула!!!
И рухнул — с пробитой пулей головой.
Джинба иттай.
01 августа 2002 года Тегеран
Расстреливали на стадионе, покойный шахиншах распорядился выстроить стадион и создать команду для игры в футбол — развлечение неверных, им они отвлекают правоверных от своего фард айн[14] — джихада. К большому стадиону была пристроена гостиница, а внутри, под трибунами располагался целый город, с раздевалками для команд, комнатами для спортивного персонала и персонала, обслуживающего стадион. Все это сейчас было сломано, разрушено, растоптано — в тесных коридорах и комнатах сейчас хозяйствовали другие люди.
Их охраняли не военные — все же новая власть не рискнула ставить на охрану офицерского корпуса их бывших подчиненных, могло произойти всякое. Их охраняли муджахеддины, какая-то спешно сформированная гвардия — здоровые, вооруженные автоматами, на головах — повязки с изречениями из Корана, еще одной такой же повязкой обычно завязана нижняя часть лица — боятся, что придут русские, и потом их опознают по материалам видеосъемки. Их выгрузили из машин, на пинках прогнали по коридору и затолкали в какое-то темное, неосвещенное помещение. После чего — дверь захлопнулась.
Они остались одни. Без света, без оружия — одни.
— Кто старший по званию! Кто старший по званию офицер!? — негромко спросил кто-то — давайте представимся!
В душной темноте кладовки один за другим раздавались голоса, называли имя и личное звание. Дошла очередь и до полковника.
— Полковник Реза Джавад! — сказал он.
Судя по тому, что он слышал до этого — никого старше по званию в комнате не было.
— Полковник, подойдите сюда! — крикнули из темноты.
Спотыкаясь об чьи-то ноги, полковник побрел вперед.
— Мы здесь. Садитесь у стены.
Стены была холодной и сырой. Контраст с установившейся в столице августовской жарой. Лиц собеседников видно не было.
— Я майор САВАК Али Бахонар, рядом со мной — майор Реза Мосальман. Вы полковник Джавад, вы вчера были на параде, верно?
— Верно… А вас там не было?
— Нет. Мы не обеспечивали это мероприятие. Что произошло на параде?
— Спросите у кого-нибудь другого — буркнул полковник.
— Мы спрашиваем у вас — голос незнакомца стал требовательным — вы забыли о субординации, полковник?
— Да пошел ты! — от всей души сказал полковник Джавад — сын собаки! Где ты был вчера? Где вы все вчера были, падаль! Это все из-за вас! Если бы вы взяли под контроль арсенал, и доставили бы нам боеприпасы — ничего не было бы. У меня на площади было восемьдесят танков! Восемьдесят танков, ты, сын шакала! И ни в одном из них не было ни единого снаряда! Зато там были такие как ты, которые вместо того, чтобы контролировать этих долбанных мусликов контролировали нас, военных. Угроза режиму, мать твою! Если бы мне вовремя доставили боекомплект — сейчас бы здесь сидели эти аллахакбары, а не я! Пошел вон сын шакала, грязный маниук!
Кулак прилетел из темноты, но полковник уклонился, и вмазал наугад в ответ, кулак вошел во что-то упругое, мягкое, поддающееся силе, ответный удар тоже достиг цели, но рядом уже был кто-то и еще, и еще… они пинали что-то невидимое в темноте с гулким хеканьем, с криками… потом кто-то потащил его за руки… а в темноте продолжалась драка.
— Вы в порядке, господин полковник?
Полковник сплюнул куда-то рядом — губа была разбита и грудь болела… но его и до этого сильно избили, а потом гвардейцы ехали к стадиону, а их положили на пол машин и поставили на них ноги… хуже этого уже ничего не могло быть…
— Твари… — сказал кто-то, присев рядом — только распоряжаться могут, грязные твари. Просрали страну…
Голос был знакомым.
— Ты кто?
— Не узнал? — мрачно усмехнулись из темноты. — Багаутдин я. Майор Качауи.
— Майор… Что вы здесь делаете?
— То же что и все. Мы же придворная часть… Как только началось… командир послал две группы, приказ — прорваться в расположение русских, выяснить что там происходит и договориться о совместных действиях. Там вообще-то три группы были, но одну сожгли целиком при прорыве. По нашим казармам из Шмелей били.
— Ты кто?
— Не узнал? — мрачно усмехнулись из темноты. — Багаутдин я. Майор Качауи.
— Майор… Что вы здесь делаете?
— То же что и все. Мы же придворная часть… Как только началось… командир послал две группы, приказ — прорваться в расположение русских, выяснить что там происходит и договориться о совместных действиях. Там вообще-то три группы были, но одну сожгли целиком при прорыве. По нашим казармам из Шмелей били.
— Из Шмелей? — недоверчиво спросил полковник — их же у нас даже не было.
— Или из чего-то подобного, я не видел. Ираки и всю его группу сожгли, но нам вырваться удалось… у казарм уже бой шел вовсю.
Майор Качауи был сородичем полковника — выросли в одной деревне на севере, на каспийском побережье. Отцы вместе ходили за рыбой на стареньком траулере. Потом Качауи перешел из армии в Гвардию бессмертных с большим повышением, с тех пор они общались мало, потому что офицеры из Гвардии бессмертных не имели права общаться с армейскими офицерами, с теми, мятеж которых им, возможно, придется подавлять.
— Кто вас штурмовал? У вас же укрепленные позиции.
— Не знаю. Профессионалы… там снайперы были. С крупнокалиберными винтовками. Огнеметы… очень скоординированный огонь, гражданские так не стреляют.
— А в городе что?
— А хрен его разберет… толпа на улицах… оружие, еле прорвались.
— Танков не видел?
— Нет. А вы что?
— Мы на площади стояли. Парад, хар-э-кальб. Ни единого патрона, ни единого снаряда. Потом мои же… этим выдали, часть офицеров тоже, часть с ними уже.
— Значит, у них есть уже и танки — оптимистично сказал Качауи.
— А ты куда доехал?
— Почти до Мехрабада. Там русские… нас на дороге грохнули… у аэропорта бой идет, русские держат аэропорт и отбивают попытки этих захватить его…
Помолчали, переваривая новость. С давних времен русские считались здесь окончательной силой, той, что раз и навсегда устанавливает порядок, об этом старались не говорить вслух, но так оно и было. Если русские держат аэропорт… то рано или поздно, они начнут переброску в страну десантных дивизий. Если эти… правоверные даже будут сопротивляться, все равно русские победят, потому что у них есть боевые самолеты, а это удесятеряет их силы. Возможно, высадка уже начата, а морская пехота высаживается на побережье, в приморских городах. Если это так… то последние очаги сопротивления подавят примерно через неделю… вот только их уже не будет в живых. Гремевшие за стеной едва слышно нестройные залпы лучше всего говорили об этом…
— И ты что, цел остался? — неверяще спросил полковник.
Вместо ответа, из темноты высунулась чья-то рука… схватила его руку. Он ощутил что-то липкое под пальцами…
— Когда машину нашу накрыли попаданием… я уже дверь открыл, собрался прыгать. Взрывом меня наружу выбросило… отделался контузией и легкими осколочными. Эти… расстрелять хотели, потом все-таки сюда отправили… там, среди тех, кто осаждает русских не только персы и эти… есть англоязычные белые… они и командуют. Если бы не они… расстреляли бы меня.
— Кто вас?
— А черт его знает… Может и русские, там у аэропорта мертвая зона… похоже у них гаубицы есть… с беспилотников корректируют.
Но им это уже никак не поможет.
— Что делать будем? — спросил Джавад.
— Тише… — шикнул майор. — Муртаза! Муртаза подойди сюда.
В темноте появился еще один человек, его не было видно, его присутствие просто ощущалось…
— Это Муртаза. Из десанта.
Майор наклонился прямо к уху полковника.
— У Муртазы есть нож, — прошипел он.
— А дальше что? — так же тихо ответил полковник, — ну снимем мы одного из этих…
— У него будет оружие. Пойдем на прорыв.
— Куда? Куда… ты еще не понял ничего, брат? Нам некуда бежать… нас никто не укроет и не спасет. Нас просто все ненавидят. И растерзают, стоит только нам попасть в их руки.
Мутилось в голове… Какая-то фраза не давала покоя, не давала думать, казалось — скажешь это, и все будет в порядке. Но он и сам не мог понять, что это была за фраза.
— Э… ты разве не офицер?
— Офицер… — полковник помолчал, — хочешь, расскажу, что было на площади?
— Говори…
— Там был пацан… — полковник помолчал собираясь с мыслями, — простой пацан… Этот танк… который натворил все это… там было все кровью залито, брат…
— Шахиншах и вправду погиб?
— Погиб, брат, погиб. Не перебивай, прошу тебя, мне и так тяжело собраться с мыслями… там один из экипажей… по одной трибуне осколочно-фугасным долбанули… не собрать потом ничего было, по второй из крупнокалиберного пулемета… кровь рекой текла… так вот… этот танк проломился через ограждение и ушел в парк Шахидов, твои сослуживцы и САВАКовцы бросились за ним… идиоты… танк не остановить автоматом. А потом был этот пацан… Понимаешь, простой пацан! Он где-то подобрал автомат, подобрался к пролому, который сделал танк и выпустил по нам очередь. Понимаешь, это был простой пацан, он подобрал автомат и пошел, и открыл по нам огонь, и мы его убили.
— Ты же знаешь… эти малолетние фанатики… может у него родственника убило.
— Не убило. А убили. Мы убили, понимаешь? Это не случайность, мы убивали людей, и они все нас ненавидят. А этот пацан — это наш народ, он — из нашего народа, и он взял автомат и пошел убивать нас…
— Ты говоришь не так, как подобает офицеру.
— Я говорю так, как подобает персу. Понимаешь, нас все время учили, что мы офицеры — но мы же — и персы, мы из персидского народа. Куда мы пойдем, если наш народ ненавидит нас?
— Прорвемся к русским.
— До них не дойти.
— Возможно, они уже высаживают десант… может быть, их бронеколонны уже в городе.
— И что? Что это изменит? Даже если мы и останемся в живых… я не могу больше, понимаешь, не могу…
Майор помолчал.
— Помнишь моего отца?
— Мусу-джана? Помню, конечно.
— На Каспии его один раз выбросило за борт… он сам мне рассказывал. Был шторм. Он проплыл в шторм несколько миль… но все же он не прекращал грести, пока его не подобрали с катера нефтяников. Мне не нравятся твои слова, они — слова пораженца. И предателя. Хочешь быть с нами — будь. Нет — сиди и дожидайся, пока тебя расстреляют. Это не народ, это чернь. Восставшая чернь. Ничего кроме кнута и пулемета она не понимает, потому что чернь — она и есть чернь. Светлейшего больше нет, но мы, офицеры — есть. И если мы не приведем эту чернь к должной покорности — ничего не будет. Страны не будет, потому что эти — они не способны строить, они способны только разрушать. Хочешь помогать нам — помоги. Нет — сиди с сидящими, сами справимся. Твое слово, брат…
Полковник вздохнул.
— У тебя был мудрый отец, брат. Я помогу тебе — и да простится мне…
Как он и ожидал — за ними пришли довольно скоро, хотя понятие «скоро» в этом каменном мешке было растяжимым, время они знали по часам одного из офицеров, которые не были разбиты или отобраны. У гвардейца, про которого сказал майор, у Муртазы был не нож — а длинная, острая, вшитая в обмундирование спица. Смертоносное, тем не менее, оружие, им запросто можно достать до сердца или до печени, а это — смерть.
Когда за стеной что-то зашевелилось тяжелое — засовов нормальных тут не было, замков тоже и двери импровизированных камер для устойчивости заваливали чем-то тяжелым, все они напряглись. Их было несколько… и каждый знал свою роль. Возможно, здесь есть предатели… даже наверняка есть… но сделать они ничего не успеют.
Открылась дверь — она открывалась наружу, мощный луч света от аккумуляторного фонаря ударил в камеру, слепя узников.
— Выходить! Шестеро на выход!
Как и было оговорено — не вышел никто.
— Выходить! Шакалы…
Гвардейцы решились — один прикрывал второго автоматом, а этот второй вошел в камеру и схватив первого попавшегося, потащил его наружу. При этом — обе его руки оказались заняты, автомат висел за спиной, да и от плачущего, хнычущего врага, которого ты презираешь — вряд ли можно ждать смертоносного удара…
— Пощадите, шейх… у меня есть жена и дети… двое детей, кто их будет кормить…
— Исламский трибунал выслушает тебя, собака… лежать!
Еще один прицелился в того офицера, которого вытащили из камеры, последний из наряда, четвертый, держал дверь, и автомат был у него не в руках, а висел на боку. Ох, расслабились революционные гвардейцы, расслабились…
— Ты! Пошел сюда! Пошел!
Вытащили еще одного…
— Ты! Ты, ты… куда…
Еще одного — вытащили за ноги.
Четвертый — четвертым вытащили Муртазу, он лег у стены внешне неуклюже — но на самом деле из этого положения легко вскочить.
— Ты…
Пятый! Майор Качауи!
Готовность…
Третий, что контролировал пленных офицеров у стены — отошел назад, чтобы дать возможность разместить у стены пятого.