Малинин впал в глубокое разочарование.
– Ну и что? – с грустью заметил он. – Если мы и верно в триллере, тактам киллеры завсегда крутые – домохозяек на это дело нанимать не принято.
– Нам же лучше, – Калашников прикончил двух комаров одним ударом. – Ты сам понимаешь – Иаковом дело не ограничится. Нет смысла убивать единственного апостола – кому он мог помешать? Скорее всего, задумано умертвить как минимум всех учеников Кудесника. Цель? Начнем с того, что это могут быть посланцы любого конкурирующего религиозного учения. Вот только как они умудрились сюда попасть? Вряд ли нам сейчас удастся это выяснить. В Иудее мы находимся в полнейшем информационном вакууме.
– Где? – с испугом переспросил Малинин.
– В вакууме, – повторил Калашников. – Даже плохонькой обратной связи с Городом нет, а Интернет-библиотек в античном мире отродясь не водилось. Придется действовать в одиночку. Утром, как и хотел Шеф, мы напросимся к Кудеснику в ученики. И тогда я со всей этой апостольской компании в гроте уж точно глаз не спущу. На правах новичка можно будет пообщаться с остальными, задать вопросы. Ведь мы тоже будем считаться апостолами.
– О, это здорово, – обрадовался Малинин. – Я в своей станице коровам хвосты крутил и даже не подозревал, что после смерти окажусь в учениках самого Кудесника – заделаюсь апостолом. Возможно, меня и в Библии упомянут?
– Всенепременно, – согласился Калашников. – Быть апостолом – очень завидная перспектива, братец. Все они, за исключением двоих, умерли мученической смертью. Одного распяли вниз головой, второго проткнули палками, с третьего живьем содрали кожу. Я от души тебя поздравляю.
…В кустах состоялась краткая, но весьма оживленная беседа. Малинин заявил, что ему было секундное озарение: он недостоин превратиться в апостола, но всегда готов изобразить непритязательного денщика.
– Конечно, это что– то новое – апостол с денщиком, – заметил Малинин. – Однако я никогда не чурался экспериментов. Но, для чего же тогда самим вести расследование? Пойдем сейчас да и расскажем все Кудеснику.
– Представляю, – развеселился Калашников. – Вваливаемся мы к Кудеснику в спальню с вот такими рожами, как в песне про Элис[34] , и с порога говорим: мы посланцы Ада, нас телепортировал сюда ваш главный противник Кстати, пока не забыли, тут некто из будущего – иранец или грек, в кустах у грота с «люггером» спрятался. Ты хотел попасть в Библию? После такого монолога мы туда точно попадем, в раздел чудес – «исцеление Кудесником двух идиотов от психического расстройства». Чего ему мешать? Сказано тебе – у него своя миссия. Он должен умереть за наши грехи и умрет в любом случае. Увы, это важнее, нежели смерть любого апостола.
– Хм, – задумался Малинин. – Кудесник умер за грехи две тысячи лет назад? Странно, что с тех пор он больше не приходил умирать снова. Грехов-то, повелитель, за это время у людей накопилось – вагон и маленькая тележка.
– Кудесник сообразил, что это дело бесполезное, – моргнул уставшими глазами Калашников, напряженно вглядываясь в грот. – Сколько не умирай, а грехи людские растут как снежная лавина. Сейчас их миллиарды. Эдак ему пришлось бы конвейер устроить и каждую неделю на крест влезать. Светает. Похоже, мы бодрствовали зря – этой ночью ничего не произошло. Надо вернуться в казармы Пилата. В полдень ты состроишь ему глазки…
Малинин, впав в отчаяние, вылил на себя из ведра остатки воды.
– И мы отпросимся на развлекательное шоу, – невозмутимо продолжал Калашников. – В городе развешана реклама, по базару ходят «люди– сэндвичи» с плакатами на спине: приглашают на воскрешение Лазаря из мертвых. Поучаствуем в историческом событии и заодно постараемся оказаться в гостях у Кудесника. Попадем в грот, попьем чайку с апостолом Матфеем. Если он отошел от шока, вызванного смертью Иакова, то наверняка сможет припомнить подробности, которые забыл рассказать.
…Бесшумно выбравшись из кустов, окружавших грот, они босиком пробрались на мощеную дорогу, тихо матерясь, долго надевали осточертевшие сандалии. Калашников, перевернув кожаный футляр на поясе, вытащил из чехла песочные часы. Он рассчитывал добраться до резиденции прокуратора минут за тридцать. Расчеты Алексея не оправдались. Их путешествие продолжалось совсем недолго – наверное, метров триста. Прямо из предрассветной дымки на пути напарников неожиданно возникла сгорбившаяся, худощавая, низкорослая фигура, чем– то напоминающая сказочного гнома, по самые глаза закутанная в темную ткань. Рукава бесформенного одеяния развевались на ветру как крылья огромной птицы.
– Стойте, – произнесла фигура надтреснутым голосом.
Сами не зная почему, Калашников и Малинин остановились.
– У меня к вам разговор, – сказало существо в одеянии.
– А ты кто? – с опаской вопросил Калашников.
– Скоро узнаешь, – пообещало существо…Оно прикоснулось к руке Алексея, выпростав
тонкие пальцы из черного рукава хламиды. Он почувствовал обжигающий, могильный холод, расползающийся по мускулам. Вместо пальцев, цепко охвативших его запястье, в полумраке виднелись кости с остатками гниющей плоти…
Глава седьмая
ОДНОНОГАЯ НИМФОМАНКА
(самая дешевая съемная комната на окраине Гамбурга, Западная Германия, I960 г. н. э.)С точки зрения Шефа, клиент излишне придирчиво изучал договор. С осторожностью лизнув указательный палец (словно бумага была отравлена), он пугливо переворачивал страницу и сразу же «нырял» с головой в ее содержимое. Вид жилища клиента со всей очевидностью давал понять, почему ему пришлось пойти на вызов князя тьмы. Комната выглядела так, как будто в ней взорвался террорист-камикадзе: потолок в бурых пятнах, со стен свисают лохмотья обоев, на грязном полу, усеянном раздавленными тараканами, – пустые консервные банки с сиротливо засохшими остатками сардин. Прислонившись к ободранной стене (по соседству с сардинами), прямо на полу расположился клиент вместе с договором. Шеф же на правах гостя оседлал единственную мебель в комнате – разбитую табуретку.
«Вот всегда так, – думал Шеф, балансируя на жестком сиденье. – Сначала круглые глаза и визг на весь квартал, а потом холодное чтение контракта и серия корыстных вопросов. Но – насколько же просвещенный XX век лучше замурзанного Средневековья! Одно удовольствие заключать сделки. Никому не требуется запаха серы, кожистых крыльев и рогов. Все делается быстро, правильно и цинично. Правда, контракт все равно скрепляется кровью».
…Молодой человек – обладатель карих глаз, с короткой стрижкой и стильной челочкой на лбу, взвесил контракт на левой руке. Подождав, ловким жестом фокусника он перебросил его в правую – так, словно покупал у уличной торговки нестерпимо горячий, но очень аппетитный пирожок
– Я не понял, – спросил Джон Леннон. – А в чем, собственно, подвох?
– Пытаешься поймать меня за руку? – с агрессией откликнулся Шеф.
– Нет, ну вот здесь, второй пункт, – Леннон ткнул в строчку, подчеркнутую красным. – «Заказчику в пожизненное пользование предоставляется затмевающая, сногсшибательная и потрясающая основы слава. В обмен нижеподписавшийся обязуется передать князю тьмы свою бессмертную душу. Контракт вечен, проданный товар обратно не принимается».
– Да все просто, – заложил ногу за ногу Шеф. – Ровно через 20 лет я обязательно явлюсь за твоей душой. Значит, в Рай ты уже при всем желании не попадешь, даже если покаешься: параграф 248 «S» это предусматривает.
– А Рай и правда существует? – восхитился будущий «битл».
– Забавно, – засмеялся Шеф. – Земная специфика не заставит скучать. Даже атеисты могут верить в Ад – но Рай всем представляется нереальным. Фактически, если поразмыслить – так оно и есть.
– Джон занес бритву над пальцем.
– Нельзя ли продать дороже? – поторговался он. – Годков эдак тридцать, а?
– Исключено, – мотнул рогами Шеф. – Это и так больше, чем обычно: стандартный контракт заключается на 13 лет. Но сейчас у меня промо-акция. Если других вопросов нет, давай быстренько пройдемся по договору.
– Конечно, – с готовностью откликнулся Леннон. – То есть, все работает уже с завтрашнего дня? Заключаем договор, я пишу незатейливую песенку… и она сразу попадает на первое место в хит-параде? Невозможно поверить.
– Обижаешь, – устало зевнул Шеф. – Фирма гарантирует.
…По трухлявым половицам застучали крупные дождевые капли: на улице начался ливень. В потолке жилища, снимаемого за 20 марок в месяц, было полно щелей, на полу быстро стали образовываться лужицы.
– Легче легкого, – выдохнул Джон Леннон, все еще не решаясь надрезать кожу. – Моя фамилия, начертанная кровью, превратит меня в звезду. Почему же я не подумал об этом раньше? Сам Элвис придет чистить мне ботинки.
– Конечно, – с готовностью откликнулся Леннон. – То есть, все работает уже с завтрашнего дня? Заключаем договор, я пишу незатейливую песенку… и она сразу попадает на первое место в хит-параде? Невозможно поверить.
– Обижаешь, – устало зевнул Шеф. – Фирма гарантирует.
…По трухлявым половицам застучали крупные дождевые капли: на улице начался ливень. В потолке жилища, снимаемого за 20 марок в месяц, было полно щелей, на полу быстро стали образовываться лужицы.
– Легче легкого, – выдохнул Джон Леннон, все еще не решаясь надрезать кожу. – Моя фамилия, начертанная кровью, превратит меня в звезду. Почему же я не подумал об этом раньше? Сам Элвис придет чистить мне ботинки.
– И не мечтай, – хлопнул его по плечу Шеф. – У Элвиса контракт заканчивается в 1977 году. До этого времени он тоже считается суперстар. Так что поделите популярность пополам. Здоровая конкуренция даже необходима, сам увидишь – очень скучно быть единственной звездой.
– Элвис продал вам душу?! – Джон Леннон едва удержал бритву.
– Парадокс, – насмешливо уставился на него Шеф. – Ты что, и вправду поверил в сусальную ска зочку – простой паренек из мелкого городка написал песенку в два аккорда на день рождения; маме, послал запись на студию, и она вот так, за здорово живешь, сделалась мировым хитом? Три ха– ха!
– Ну что ж… – задумался Леннон. – По крайней мере – он стал живым богом, как и хотел. Что может быть лучше, чем превратиться в кумира миллионов? Услужливые девочки, ванны из шампанского, жаждущая интервью пресса.
…Он одним движением разрезал ладонь – даже сильнее, чем нужно. На половицу, задрожав, упала капля крови размером почти с виноградину.
– Ну– ну, – скептически отозвался Шеф. – Ты сам поймешь потом, как это утомительно. Начнешь прятаться в шкафах от фотографов и поклонниц. Никогда больше не выпьешь чашку «капуччино» в уличном кафе. Окружишь себя охраной, не расстанешься с черными очками. На улицу будешь выходить так – выбежал и рыбкой нырнул в машину. Встречные девушки постараются оторвать, кусок твоей одежды. Тебя окутает депрессуха и ты найдешь утешение в кокаине: через это проходит большинство звезд.
– Кокаин? Но он так дорого стоит… – пробормотал молодой человек
– Не для тебя, – заверил Шеф. – Уже спустя год после первого хита ты сможешь купить хоть ведро первосортной «коки». Нюхать придется, уж извини – иначе какая же ты рок– звезда? Всего через полвека без наличия «дорожки» вместе со стодолларовой банкнотой в Нью-Йорке на приличную тусовку не пустят. ЛСД тоже сойдет. Ты даже про него песню сочинишь.
– И ее будут слушать? – всерьез усомнился Джон Леннон.
– И не только ее, – засмеялся Шеф. – Я же говорю – в обмен за свою ничтожную душу ты получаешь такой отвязный сервис, какого нет даже на Пхукете. Твоя музыка станет эталоном, ты получишь армию фанаток. Можешь записать все, что угодно, хоть диск телефонной болтовни с приятелем – отвечаю, он займет первое место в мировых хит-парадах. Тысячи одних девушек порежут вены в приступах безответной любви к тебе, а другие испытают свой первый оргазм на твоих концертах. Но ты будешь холоден и неприступен. Может, лишь парочку девиц и трахнешь из милости.
– Клево, – выдохнул клиент. – И потом я женюсь на королеве красоты?
– Ээээ… не совсем, – остудил его пыл Шеф. – Твоей второй женой станет довольно страшная художница– японка, старше тебя на целых шесть лет.
– Это и есть плата за продажу души? – вздрогнул Леннон. – Как жестоко…
– Я тут ни при чем, – рассмеялся Шеф. – Фишка в том, что ты сам этого захочешь! Испробовав все на свете, посчитаешь такой брак экстравагантной штучкой. Голыми станете для дисков фотографироваться… Да и не только.
– Я все еще в раздумьях, – колебался Леннон, выжимая кровь из разреза. – Сколько времени бренчим на гитарах: все бесполезно. Имеется у нас такая песенка – Love me do, два притопа, два прихлопа, каждый вечер со сцены в баре играем. Неужели она вынесет девицам мозги? Или, есть еще задумка – спеть балладу… чтоб за душу брала… ля– ля, тополя, как классно вчера было у меня… и все проблемы испарились… ту-ру-ту-тууу… неужели покатит?
– Друг, – радушно сказал Шеф, повернувшись на хлипкой табуретке, – разуй глаза. Да люди и спустя сорок лет обревутся белугой, слушая музычку, которую ты мне сейчас напел. Одних кавер– версий с тысячу штук наделают. Тебе скучно станет. Напиши вот что угодно – тут же автоматически хитом сделается.
– У меня дыхание перехватило, – с горловым свистом признался Леннон. – Но почему именно я? Ведь все молодые группы мечтают о славе… и каждая готова продать душу за успех. Почему же вы явились ко мне лично?
– Хватит болтать, у тебя кровь свернулась, – протянул ему контракт Шеф. – Можешь сравнить нынешнее действо с лотереей. В нее играют все, а выигрывают единицы – в этом и смысл проведения лотерей. Если бы ты читал «Республику Шкид», то не задавал бы подобных вопросов. Я отбираю только лучшие души из тех, что мне предлагают – душа эстетического таланта в личном владении всегда интереснее, нежели сердце дворника. Кроме того, ты сильно польстишь мне впоследствии, сказав в интервью фразу, что Beatles намного популярнее, чем Голос. Вот это будет скандал!
– Неужели все звезды продаются? – обхватил голову руками Леннон. – Ну, вы прямо продюсер. Не отдашь вам душу и тело – на эстраду не пробьешься.
– А что тебя смущает? – снисходительно отозвался Шеф. – Где ты хоть раз в жизни наблюдал, чтобы настоящий талант сам пробивался в шоу– бизнесе? Да ладно, еще сейчас… ты бы увидел, что начнется на эстраде к концу века! Души станут предлагаться пачками и стремительно упадут в цене, словно курс африканского франка. Твое счастье, что ты никогда в жизни не увидишь таких потрясающих исполнителей как Катя Лель или Сергей Зверев. Думаешь, что настоящее чудовище – это я? Ох, как же ты ошибаешься…
…Капнув кровью, Джон Леннон подмахнул сначала один, а следом и второй экземпляр. Шеф заверил договор адской печатью, вспыхнувшей прозрачным пламенем. Помедлив, он дохнул на нее – по комнате разнесся запах гари.
– Мне пора, – сказал Шеф, привычно свернув контракт в трубочку. – К тому же, ты не слишком– то гостеприимен. Трудно плеснуть чашечку чаю?
– Где ж на чай денег взять? – проскулил Леннон. – Последнюю дойчмарку вчера истратили, купили струну для гитары. Хочешь пресной воды? Мне ее неделю назад отключили за неуплату. Но я заранее в ведре на кухне припас.
– Благодарствуйте, – передернулся Шеф. – Превращать воду в вино, подобно конкуренту, я не умею. Поэтому осчастливить тебя не смогу. Теперь наша фирма в рамках сделки приказывает ответить на один вопрос. Стал бы ты обращаться ко мне за славой, если бы Ад представлял собой контору неудачника, ничтожества без денег, но с суицидальными наклонностями?
– Зачем? – искренне удивился Леннон. – Темные силы даруют запретный плод – в этом и есть смысл их существования. Для чего же продавать душу, если за нее не получишь и ломаного фартинга? Исчезает повод служить злу.
Шеф довольно осклабился. Джон бросил взгляд в сторону двери.
– Скоро придет Пол – отправился в лавку умолять подлого мясника отпустить в долг сосисок, – намекнул «битл». – Он может застать нас вместе.
Шеф наморщил лоб, вспоминая.
– Маккартни, что ль? – засмеялся он. – Забавный чувак Жаль, ты не увидишь его через полвека – умереть не встать. Пол, будучи уже совсем старичком, вторично женится на звезде порнушных съемок – одноногой блондинистой фотомодели. И при разводе та мадам обдерет несчастного, как липку.
– Уму непостижимо, – Леннон помотал головой на манер уставшей лошади. – Получается – стоит нашей команде стать миллионерами, и нас сразу можно помещать в психушку? Я женюсь на старухе из Японии, а Пол – на жадной инвалидке– нимфоманке? Чем же мы заслужили такую ужасную судьбу?
– Тем, что решили стать звездами, – пресек дискуссию Шеф. – А кому сейчас в этом мире легко? Хочешь денег? Солнце, одного таланта мало. Надо и вести себя как звезда. Скажи спасибо, что на козе жениться не заставили.
…Полный раздумий, Леннон вышел в коридор. Он вернулся, держа в руке треснутую чашку, полную затхлой и застоявшейся воды. Шефа в комнате уже не было – в воздухе смешивались запахи парфюма и обгоревшей бумаги.
– Свершилось… – промолвил Джон, созерцая сочащийся дождевой водой потолок – И почему– то мне совсем не страшно. Беспокоит одно – как же я узнаю о завершении контракта? Какие слова мне скажет курьер от Него?
…За его спиной, на облезлой стене, зажглись и погасли большие красные буквы – «Мистер Леннон?[35]». В замке фанерной двери со скрежетом повернулся заржавленный ключ – таща в каждой руке по тяжелой сумке, в квартиру ворвался жизнерадостный парень, обладатель крупного носа на пару со стрижкой каре. Глаза пришельца горели от бешеной радости.