– Убей преторианцев, – проскрипел Тиберий, движением подбородка указывая на ошеломленных пропажей Кудесника охранников. – Они уже видели слишком много. Ты хорошо поработал, прислав Пилату курьера с моим письмом – якобы из Рима. Сегодня я желаю отдохнуть. А вот завтра доставь ко мне в термы весь малый Синедрион, включая Анну и Зоровавеля. Не поедут – поднимай их пинками, без всякого уважения. Понял? Исполняй.
– Ave Caesar, – шепнул Ливии, скрываясь в недрах тепидариума.
Тиберий постепенно успокаивался. Кудесник ошеломил своим ходом, сбросив с игровой доски нарды, выстроенные им с такой тщательностью.
…Но игра еще не закончена. И следующий ход – остался за ним.
Глава восьмая
ТОРЖЕСТВЕННЫЙ МОМЕНТ
(подземелье в окрестностях грота Кудесника близ Ерушалаима – время в районе полуночи)…Пара смоляных, безбожно чадящих факелов осветили очередную, уже десятую по счету, пещеру у самого основания Масличной горы. Факелы шипели на последнем издыхании и давали больше копоти, чем света – хотя рассматривать толком было нечего. Как и все предыдущие, пещера представляла собой темное, влажное, и плохо пахнущее подземелье. Калашников с Малининым, похожие на вампиров (бледные лица, всклокоченные волосы, красные от бессонницы глаза), дотошно-технично изучили пол и состоящую из известняка «крышу», однако ничего подозрительного не обнаружили. Их поджидали привычные обломки скользкого камня, зеленоватого цвета грибы, сонно висящие вниз головами летучие мыши, а внизу – щедрое количество отходов их жизнедеятельности. Опустив факел, Малинин пессимистично присвистнул.
– Я тоже утомлен, братец, – расшифровал звук Калашников. – Кто же знал, что в этой горе столько пещер. Она, можно сказать, вся в сплошных дырках,
как дуршлаг. Но наше дело надо закончить именно сегодня, поэтому придется набраться терпения и обыскать оставшиеся гроты. Когда мы покидали пилатовскую виллу, центурион Эмилиан нам вслед волком смотрел. Кажется наша легенда подошла к концу. Сладенькие байки про романтичную парочку «голубых», еженощно выбирающую предаться любви под открытым небом, больше не прокатят. Давай-ка быстро словим убийцу, выполним задание Шефа – и всего-то делов, уже пора возвращаться в Ад.
– Повелитель, -проскулил Малинин. – Я уже все ноги в кровь сбил, как в идиотской песне певицы Maximus. Ночь темная, ни черта не видно – то с одним валуном поцелуюсь, то с другим. Не нравится мне эта пещера – угрюмая, как кладбище. Предлагаю на ней и пошабашить. Не развалится Эмилиан, если мы и завтра ночью слиняем типа на ложе любви. Ну, объясним Пилатику: мол, у нас годовщина знакомства – отмечаем в ночной таверне с молоденькими музыкантами. Старый геюшка вмиг растает. Эмилиан, сын блохастой белки, просто-напросто нас ревнует к нему.
– Серега, – строго заметил Калашников, отстраняясь от пламени своего факела. – Ты давай не отлынивай от прямых обязанностей. Обстановка у нас сейчас мистическая, а мистика в литературе – стиль известный, там нужно соблюдать определенные условия. Не может человек сразу наткнуться на искомое, он должен сначала полазить по подземельям, перепрыгнуть через смазанные ядом колья, стряхнуть с себя сотню пауков, наступить на шесть змей и (обычно под пирамидами) повстречать неведомых злобных существ.
– А вот у меня нет никакого желания с ними встречаться, – упрямо заявил Малинин, стирая со щеки копоть. – Пауки еще туда-сюда, но всяких существ я точно лицезреть не хочу. Настаиваю – облазим эту пещеру, и пойдем спать.
…Калашников, не дослушав монолог, внезапно потерял интерес к собеседнику. Задрав голову к потолку, Алексей тревожно повел носом.
– Ты не чувствуешь? Какой-то странный запах, – спросил он.
– Конечно, чувствую! – щелкнул сандалиями Малинин. – Это говно. Вы только поглядите, повелитель, сколько летучих мышей сюда набилось.
– Серег, присмотрись повнимательнее, – толкнул его Калашников. – Мне кажется, мы уже у цели. Гляди – эта пещера ближе всего к гроту Кудесника, на расстоянии не более двух сотен шагов. И запах внутри удушливый – не могу выяснить, откуда он идет. У меня появилось хреновое предчувствие.
– А где оно раньше было, ваше предчувствие? – разозлился Малинин. – Почему мы с самого начала не пришли именно вот в эту пещеру, а излазили все вокруг, сбили во мраке ноги о камни, и поцарапали рожи в кустарнике?
– Я не предполагал, – тихо сказал Калашников, водя носом по воздуху на манер сторожевой гончей, – что убийца окажется настолько ленив… и потащит трупы в пещеру прямо напротив грота. Ведь самый последний дурак., то есть даже ты… в состоянии догадаться, где можно искать убитых. Парень превзошел мои ожидания: он уверен – опасность ему не угрожает.
Причина для такой уверенности – «люгер» за пазухой. Очень веский аргумент в его пользу. Что же касается твоего законного возмущения моим мистическим предчувствием, могу объяснить – оно появилось, как только я заглянул за вон тот каменный
– О повелитель, – превозмогая тошноту, Малинин взглянул на Калашникова с восторгом, граничившим с обожанием. – Вы опять оказались правы.
– Я всегда прав, – полным самодовольства голосом ответил Калашников. – Это только ты постоянно тонешь в глупых сомнениях. Говорил же тебе, братец, сегодня и найдем покойничков. Давай рассортируем, кто есть кто.
Держа факел в правой руке, Малинин подошел к одному из тел и резким движением сдернул с застывшего трупа мешковину. Ткань оказалась тяжелой, мокрой и противно липкой на ошупь. Поднеся растопыренную пятерню к глазам, казак увидел, что кончики пальцев сделались ярко-красными. Калашников присел на корточки, с любопытством разглядывая покойного.
– Странно, – промолвил он. – Видимых повреждений на трупе нет. Однако на лице – гримаса боли. Губы, грудь и подбородок залиты кровью. Похоже, этому человеку дали сильную дозу яда, что и вызвало кровавую рвоту.
Огонь осветил восковое лицо отравленного.
– Андрей, – констатировал Калашников. – Умер совсем недавно.
Не дожидаясь приказа, Малинин откинул две мешковины подряд. Брызги крови попали ему на щеки, он вытер их рукавом, размазав по скулам.
– Филипп и Фаддей, – опустил факел Калашников. – Тоже «свеженькие». Киллер их прямо по номеру кладет. Следующим должен быть Иуда.
Он не ошибся – тело тринадцатого апостола лежало по правую руку от Фаддея, тонкая шея была повернута под неестественным углом, из побагровевших губ на щегольскую русую бородку стекла бурая кровь.
– Фома, – переместился к следующему телу Малинин. – Этого истыкали ножом, и он сопротивлялся. Ладони все изрезаны, хватался за лезвие.
– Ты делаешь успехи в дедукции, братец, – похвалил его Калашников. – И верно, кровищи набулькало с полведра. Смотри, не наступи в лужу. Ах, наступил уже? Ладно, не страшно – выйдем наружу, отскребешь.
Он присмотрелся к трупу полуседого бородача в расшитой парфянским золотом одежде, зажавшего в мертвых руках отполированный посох.
– Перед нами – пропавший первосвященник Иосиф Каиафа, – почесал в затылке Алексей. – Причем – как и Иаков, он тоже получил пулю в лоб. Глаза широко раскрыты от изумления. Похоже, перед смертью он узнал убийцу в лицо – и это явилось для него сюрпризом.
Следующий труп несколько озадачил Калашникова.
– Этого я вообще не знаю, – изумился он. – Какой-то неизвестный дед. В волосах застряли остатки соломы, одет в грязную рванину. На шее – «ожерелье» из маленьких синяков: отпечатки пальцев. Дедушку задушили, а вот за что – непонятно, с виду совершенно обычный старичок. Впрочем, этот вопрос не срочный. Надеюсь, мы сможем задать его самому убийце.
Он распрямился, держа над головой факел.
– А вот теперь, братец, – гордо сказал Калашников. – Настал тот самый торжественный момент. Сейчас мы с тобой откинем ткань с последнего трупа, и, наконец, узнаем, под личиной какого апостола скрывался убийца.
– Сомневаюсь, – произнес Малинин упавшим голосом.
Калашников обернулся – в узкий каменный пролом, послуживший им входом на «поляну», неторопливо пролезал центурион Эмилиан…
ФРАГМЕНТ № 8 – «ПЛЕНКА В ГРОБНИЦЕ» (практически то же время – окрестности Ерушалаима, неподалеку отМасличной горы)
(некоторый скрежет, затем монолог на правильном «хохдойч»[57])
Раз– раз-раз…(прокручивание пленки назад, слышится немного искаженный голос -с теми же словами). Да, похоже, с записью все в порядке – работает нормально. Почти без треска, звучно, посторонние шумы не слышны – даже лучше, чем грампластинка. Отличная профессиональная пленка. Я выполняю то, что обещал рейхсфюреру – веду подробную запись хроники своего задания. Это очень важно. Если я не смогу вернуться назад (а, скорее всего, так и случится), то этот звукозаписывающий аппарат запечатают в плотную коробку и положат в склеп рядом с моим мертвым телом. Милое, тайное детище лучших технологов рейха – работает без батарей, на особом крохотном аккумуляторе, подзаряжающемся от солнца. Говорят, в гестапо и СД уже тогда существовали аппараты размером с пуговицу, позволяющие записывать любую беседу. Но мой рекордер скорее напоминает пачку сигарет. Разумеется, я не уверен – смогут ли ученые через две тысячи лет восстановить пленку и услышать мой голос на ней? Я могу лишь надеяться. В коробке из нержавеющей стали не будет воздуха, возможно, это сохранит мое послание для будущего. Придется приложить усилия, чтобы умереть правильно: в канун смертного часа забраться в нужную пещеру или оставить соответствующее завещание. Ведь мое захоронение обязательно должны найти археологи.
Я намереваюсь прожить подольше, но в целом все зависит от того, что произойдет со мной в ближайшие годы. Я не питаю иллюзий. Возможно, я стану нищим бродягой и посвящу остаток лет дракам с конкурентами за черствый кусок хлеба. А при другом стечении обстоятельств – перемещу задницу на местный трон, и проведу жизнь в роскоши. Кто знает. Хотя с бродягой я слегка погорячился. Точно скажу одно: вряд ли я буду голодать. Моя профессия востребована во все времена – конечно, я смогу заработать на хлеб и масло в любом античном городе. Надеюсь, у них есть нормальное масло? Устал есть оливковое. Меня не пугает, что патроны для «люгера» кончатся и пистолет сгодится только для раскатки теста. Какая мне разница? Я владею удавкой, ножом и ядом, могу убивать просто голыми руками. Я отлично умею это. О да, умею.
(короткий сметок, звук глотка и стук поставленного кувшина с водой)
…Каждый вечер они собираются вместе. Прекрасно. Этот ужин станет последним: в обойме достаточно пуль, чтобы перестрелять всю группу. Сначала я делал робкие шаги – наносил удары, как оса, жаля и исчезая. Но спустя короткое время освоился, и теперь чувствую себя, как дома. Удостоверившись, что нахожусь вне подозрений, сегодня пошел ва-банк: устранил сразу троих. Легковерные кретины! Надо же, никто из них и глазом не моргнул! Каждого из кандидатов на смерть из них я отозвал поближе к заветной пещере, объяснив наедине, что могу довериться только ему. Предлог был стопроцентным – дескать, любимому Кудеснику угрожает опасность. Они пошли за мной, словно овцы. (довольный смех)
Когда поодиночке явились все трое, я предложил до начала беседы выпить за нашу общую любовь к Кудеснику. Они настолько верили мне, что каждый выхлебал до дна свою кружку – в то время как я лишь поднес мой кубок к губам, не коснувшись ими вина. Дождавшись, пока прекратятся конвульсии, я один за другим перетащил трупы в пещеру, где уже лежали и все остальные (исключая Иакова-первого). К этой ночи у меня на мушке осталось шестеро, включая Кудесника: ровно столько пуль, сколько у меня и есть. Далее на очереди – Мария Магдалина, Понтий Пилат – и, безусловно, воскрешенный Лазарь. Последней остается мать Кудесника. Я доберусь до нее позже: что она может сделать своими рассказами? Для любой еврейской матери ее сын – всегда бог. Постойте… Мать? Как жаль, что меня поздно посетила эта мысль. Не лучше ли рейхсфюреру было приказать мне отправиться на 34 года раньше, в то время, когда мать была беременна Кудесником?
Прикончив одним выстрелом обоих сразу, можно уже не возиться с остальными апостолами, а также «гарниром» в виде Каиафы и Пилата. Интересный сюжет. Палач из будущего приходит убить женщину, чрево которой вынашивает смутьяна, возмутителя общественного спокойствия. Похоже на сценарий для фантастического фильма…
(молчание и легкое покашливание)
…Нет, пожалуй, я все-таки ненрав. Я имею право на колебания и сомнения, именно в их последующем отрицании и проявляется настоящий гений рейхсфюрера. Нет никакого смысла перекапывать тонну земли, чтобы отыскать одно крохотное семечко сорняка. Гораздо лучше подождать стадии, пока сорняк раскинет листья над грядкой… и уже после этого выкорчевать его окончательно – с корнем. Опалить огнем, сжечь, превратить семя в угли – на зараженном плевелами месте уже ничего и никогда не вырастет. Да и смог бы я отыскать мать Кудесника? Трудно сказать. Кровавый Ирод пытался высосать мозг этого семейства, истребив в одночасье всех младенцев Вифлеема – но у него при всем опыте ничего не вышло. Они научились маскироваться – не хуже военного патруля, сидящего в «секрете». Недаром о жизни Кудесника в период его детства и юношества совсем ничего не известно. На самом деле, этот незначительный момент тоже тревожит. А ВДРУГ У ЕГО РОДИТЕЛЕЙ УЖЕ ПОТОМ РОДИЛИСЬ И ДРУГИЕ ДЕТИ?
(молчание, скрип – либо двери, либо рассохшегося стола)
Что– то нервы совсем расшатались. Да если бы и были -что с того? Никакого следа в истории они не оставили. Найти семью Кудесника – не так уж легко, если вообще возможно. Эти люди поселились глубоко в провинции, да еще и под другими именами. Рейхс-фюрер не ошибся в своем замысле. Надо полоть грядку от сорняков, когда они выросли.
…Иначе никогда не узнаешь, сколько сорняков окажется на грядке.
(звук глотка, бульканье)
Два римских солдата, невесть откуда взявшиеся в гроте Кудесника, вызвали удивление и смешали мои планы. Но ненадолго. Я позаботился, чтобы анонимное письмо об их частых отлучках получил центурион, командующий охраной на вилле Пилата. Встревоженный возможной угрозой персоне прокуратора (слишком уж часто голубки пропадают по вечерам), он проследит за ними и сделает верные выводы. Будем считать, этих двоих уже нет. Навряд ли они сегодня вернутся в грот у Масличной горы. Сидя за столом, я боролся с искушением подсыпать толику крысиного яда всем гостям Кудесника, в то время как те вкушали суп из чечевицы, но…
Это уже напоминает охоту тигра за мышами. А я хочу увидеть настоящий, животный страх в глазах Кудесника. Его я пристрелю первым. Когда стая львов теряет вожака, она превращается в баранов, покорно движущихся на бойню. Тела мертвецов здесь же, на месте, предам огню, а обгоревшие кости раздроблю на мелкие кусочки и отнесу подальше от грота. Закопаю где-нибудь в лесу, у корней деревьев.
…Я понимаю важность своего задания. И все же чувствую вязкую, обволакивающую грусть, смешанную с чайной ложкой мертвой тоски. Мне очень хочется вернуться… пройтись вновь по набережной Шпрее, увидеть улыбки девушек в нарядных платьях, выпить чашку кофе по-венски, съесть огромную порцию айсбайна[58] с кислой капустой. Я не отвык от кофе за семьдесят лет в Тибете, и даже сейчас мне трудно осознавать, что я никогда не почувствую его чудесный вкус. Он, конечно, существует, растет в Эфиопии, но где я буду искать эти зерна? Я абстрагируюсь от кофейной «ломки» мысленным осознанием – это мизерная, ничтожная мелочь на фоне моей глобальной исторической задачи. Волею рейхсфюрера я сам исправляю примитивные ошибки истории. Творю ее прямо сейчас вот этими руками – глядя свысока, как ломается и исчезает, корчась в предсмертных судорогах, старый мир. Предназначение арийской нации с самого начала являлось божественным – европейским ученым глупо это отрицать.
Древние племена мужественных светловолосых ариев – моих далеких предков, переселившихся в Европу с ледяных вершин гималайских гор, безусловно, обладали сверхъестественными качествами. Вместе с чистейшей кровью их ум и сила передались и нам, современным немцам: нордические боги сами поручили германской расе, чтобы мы стали господами никчемных и ленивых народов. А я? Почему бы не пойти еще дальше, когда моя миссия завершится? Власть в античные времена часто падала в руки авантюристов, как сгнившее яблоко с дерева. Цезарями Римской империи становились и солдаты, и обычные чиновники, и безымянные люди с мешками золота. Вроде сенатора Дидия Юлиана[59], купившего трон с торгов, словно пальто на сезонной распродаже. Чем я хуже их? Дряхлый цезарь Тиберий умрет через четыре года, императором станет солдатский любимец – Калигула, ненормальный юноша по кличке «Сапожок». Но и он впоследствии быстро подохнет, заколотый преторианцами – вместе с женой и дочерью. ЧЕТЫРЕ ГОДА. Вполне достаточно, чтобы, приложив мои умения и способности, заработать нужную сумму денег, а также приобрести необходимую популярность среди римского плебса. На моей стороне – знания будущего: например, только мне известен точный день и час смерти Тиберия. И если, скажем, я сумею отодвинуть от трона Калигулу, то следующим цезарем Рима станет вовсе не он…
…Мой профиль на золотых монетах. Статуи из мрамора в мою честь. Причисление меня к богам после смерти. Ulricus Magnificus[60]. Вот удивятся потомки, обнаружив внутри гробницы одного из величайших императоров, заряженный пленкой рекордер в коробке из нержавеющей стали. Ах, что-то я размечтался раньше времени. Моя работа еще не закончена. Помечтаю ночью, за стаканом отличного вина.
(щелчок выдвинутой из «люгера» обоймы) Шесть патронов. Один к одному. Как толстенькие желуди, лоснящиеся от масла. Как раз по штучке на каждого. Для верности – в голову.
(судя по звуку, обойма возвращается обратно)
…Пора собираться. Время пришло.
Глава девятая
VAE VICTIS[61]
(подземелье в окрестностях грота Кудесника близ Ерушалаима, по местному времени – чуточку попозже)...Характерно поджав губы, Эмилиан оценил открывшуюся ему безрадостную картину: темный каменный грот, жуки, ползающие по стенам, сплошь облепленным зеленой плесенью, и два человека с покрытыми кровью лицами, испуганно застывшие в окружении десятка окоченевших трупов.