Король осадил сам себя: о чем он думает во время государственного приема?! Пусть он граф Гага, но за ним стоит Швеция! С трудом выбросив из головы мысли о коралловых губках великой княжны, Густав сосредоточился на представлении придворных. Но против собственной воли принялся сравнивать всех остальных дам с той, что предназначалась ему в супруги.
Впечатление, произведенное королем на придворных дам, было великолепным. Зато герцог Зюдерманландский рядом с племянником показался особенно неприятным. Насмешница Варвара Николаевна Головина в тот вечер записала в дневнике:
«Он небольшого роста, с косящими, смеющимися глазами, губы его сердечком, живот выпячен, а ноги как спички».
В тот же вечер был бал. И снова блеск нарядов, драгоценностей, улыбки, любопытные взгляды, приветственные слова…
Открылся бал менуэтом, как и водилось в Петербурге. Первую пару составили король Густав, выступавший с великой княгиней Елизаветой Алексеевной, вторую – регент с великой княгиней Анной Федоровной. Зубову очень хотелось выступить в третьей паре или хотя вообще в какой-нибудь, но он был привязан к своей благодетельнице и молча смотрел, скрипя зубами.
Осыпаемый чинами и наградами, всесильный у себя в приемной, здесь, на официальных мероприятиях, он оказывался в положении комнатной собачки, обязанный находиться рядом с императрицей, приносить воды, подавать веер или руку, если бывала необходимость. Ни для кого не секрет, что он стал генералом не на поле боя или из-за знатности фамилии, а из-за альковных успехов. Платону никто и никогда не напоминал об этом, одни не рисковали, другие не удостаивали даже таким вниманием. На балах и раутах он вполне осознавал свое место и бесился из-за невозможности что-то исправить.
Вот этот тощий юнец, получивший корону неизвестно за что, мог себе позволить то, чего никогда не позволит Платон. Ему улыбались, им восхищались… И будь Зубов даже в тысячу раз красивей, чем он есть (хотя куда уж еще!), на него никогда не будут так смотреть, как эта девочка, его будущая супруга, смотрит на короля. Или вон как великая княгиня Елизавета, жена Александра.
Зубов едва не заскрипел зубами открыто, вспомнив собственное увлечение Елизаветой Алексеевной. Юная супруга юного великого князя была чудо как хороша, и против своей воли Платон увлекся не на шутку. Понимал ли он, чем все может закончиться? Конечно, понимал, прекрасно помнил незавидное положение Мамонова, но поделать с собой ничего не мог. Стоило увидеть ее, услышать звонкий мелодичный голос, как он категорически терял над собой власть.
Великий князь тогда легко поставил зарвавшегося фаворита на место, попросту посмеявшись над ним! С тех пор великий князь приобрел сильного врага, возможно, повлиявшего на его судьбу больше, чем считается.
Когда Зубов влюбился в пятнадцатилетнюю супругу любимца Екатерины великого князя Александра, все ждали большого скандала. Сама юная княгиня на назойливые ухаживания не ответила, но и она, и ее супруг оказались в затруднительном положении – открыто ссориться с фаворитом любимой бабушки невозможно, но и терпеть его откровенное ухаживание тоже. Двор притих в ожидании грозы.
Екатерина могла простить Платоше многое, но только не обидные действия по отношению к своему обожаемому внуку! Одно решительное замечание императрицы, а после крутой разговор с отцом заставили Платона выбросить из головы свое увлечение, но обиды Зубов не забыл. И вот теперь эту прелестницу вел за руку в менуэте тощий мальчишка, а всесильный Зубов только смотрел! Теперь злость взяла на Густава, словно тот был виновен в неудачах самого Платона. Ничего он не получит, никакую Александру!
Заметив, что ее фаворит мрачен, Екатерина заботливо поинтересовалась:
– Что-то ты, мой друг, не в духе, не болит ли чего?
Он только отмахнулся (уже мог себе такое позволить). Государыню отвлекли, а потом подошла будущая невеста княжна Александра, только что танцевавшая со своим возможным супругом. Девушка была возбуждена, и бабушка забыла о существовании дорогого Платоши. У ее любимицы нашлось потрясающее сообщение: Александра, блестя глазами, на ушко пересказала бабушке едва не случившийся конфуз.
– Представьте себе, что он сделал! Он, танцуя, пожал мне руку! Я не знала, что со мною будет!
Императрица, с трудом сдержав улыбку, поинтересовалась:
– Что же сделала ты?
– Ах, я так испугалась, что думала упасть!
– Почему же, душа моя? Он тебе нравится?
– Бабушка…
Влюбленность молодых людей была налицо, но государыня вздохнула: она слишком хорошо поняла нрав регента, не испортил бы все…
Вечером в спальне Екатерина поинтересовалась у Зубова, вынужденного провожать императрицу по ее требованию:
– Так чем ты был недоволен, душа моя? Бал прекрасный.
Зубову очень хотелось сказать об истинной причине недовольства. Но как он мог? Фаворит вздохнул:
– Я чувствую себя чужим относительно твоего семейства. Словно я вовсе ни при чем.
Екатерине тоже хотелось ответить, что так и есть, но она тоже не могла себе этого позволить, чтобы Платоша не обиделся. Больше всего государыня не любила обижать людей, особенно тех, кто рядом с ней и так близко.
– Ты ошибаешься, мой друг, ты вовсе не чужой.
И вдруг Зубова словно прорвало:
– Идет сватовство, все как-то способствуют, только я в стороне! Мне очень хочется чем-нибудь помочь княжне Александре.
– И в том вся твоя печаль? Придет срок, поможешь, а пока и говорить не о чем, никакого сватовства, потому сидим мы с тобой в сторонке и наблюдаем за танцующей молодежью. Я потому, что более не танцую, а ты потому, что вместе со мной. Но назвался груздем, полезай в кузов! – Насмешливо блеснув глазами, Екатерина распорядилась: – Поди к себе, Платоша, устала я что-то сегодня…
Поцеловав ручку своей благодетельнице и подставив ей для поцелуя лоб, Зубов и радовался, что не оставляет в спальне, и злился, потому что указали место: «Ты рядом со мной». Он шагал к себе в комнаты и раздраженно кусал красивые губы. Это «рядом» вовсе не такое, как было у Потемкина, это просто место левретки. А придет время, скомандуют: «Голос!» – и он тявкнет. Руки сжались в кулаки, он занял все, что только можно было занять вокруг императрицы, казалось, уж больше некуда, но все равно оставался только рядом с ее сердцем. Даже никчемный Ланской был в нем, а Зубов рядом!
Почему-то снова накатила злость на Александра, которому досталась пятнадцатилетняя красавица, а не шестидесятисемилетняя бабушка взрослых внуков. И снова внутри заворочалось мстительное желание сделать что-то против этого красавца с голубыми глазами.
Бесконечные балы, маскарады, спектакли, фейерверки бывали каждый день. Княжна Александра даже была вынуждена переехать на время к бабушке в Таврический дворец, так много приходилось посещать самых разных мероприятий. Все вельможи посчитали своим долгом хоть что-то дать в честь короля, но всех затмил граф Безбородко. Он словно возродил дух своего друга Потемкина, израсходовав на бал 50 000 рублей! Густав приехал на десять дней, а жил уже который месяц и был весьма доволен.
Но стали поговаривать, что пора бы уж на что-то решиться… Влюбленные при каждой встрече не могли оторвать друг от друга глаз, танцевал король только с юной княжной, они без умолку говорили и говорили. Несомненно, Амур выпустил две стрелы, попавшие точно в цель, казалось, любовь решила все за них, и ничто не могло помешать двум сердцам соединить две судьбы.
Екатерина не удивилась, когда в конце августа, сидя в саду на скамье, вдруг увидела взволнованного Густава, спешившего к ней. Король, немного помолчав, а потом произнеся приличествующие моменту приветственные слова, видно, решился, сказал государыне о своих чувствах к ее внучке и попросил быть посредницей перед родителями Александры. Конечно, все были согласны, но оставался один весьма щекотливый вопрос.
Когда-то, приехав в Россию, Софья Фредерика Ангальт-Цербстская крестилась в православие, став Екатериной Алексеевной. Так поступили и две ее невестки – супруги Павла Петровича, – заново крестились и супруги внуков. Но Екатерине не приходило в голову, что ее собственные внучки могут сменить имена, выйдя замуж за иностранца, пусть даже короля! Императрица почему-то считала себя вправе требовать для своих внучек изменить такое правило. Оправдывало ее только то, что с прежним королем все было оговорено. Некогда обещавший скинуть с постамента памятник Петру, Густав III по настоянию Екатерины принял закон, разрешающий всем, включая короля, вступать в брак с супругой, исповедующей ту веру, которую сочтет приемлемой для себя.
Екатерина так и сказала юному королю! Конечно, Густав был согласен с разумным решением отца по этому поводу, но он предпочел бы, чтобы его избранница была с ним в одной вере и одной церкви.
– Чего вы опасаетесь? Не магометанка же Александрина!
Екатерина так и сказала юному королю! Конечно, Густав был согласен с разумным решением отца по этому поводу, но он предпочел бы, чтобы его избранница была с ним в одной вере и одной церкви.
– Чего вы опасаетесь? Не магометанка же Александрина!
Было решено обдумать этот вопрос. Но Екатерина еще потребовала письменного подтверждения, что прежняя давняя помолвка короля (тогда еще принца) расторгнута не только на словах, но и на деле. Позже она явно пожалела о таком упрямстве, ведь потерянное время, как известно, не вернешь.
Король, хорошо подумав, а еще больше потанцевав и побеседовав с княжной, объявил, что с его стороны препятствий не будет. Документы, подтверждающие разрыв помолвки, тоже доставили, и вот шестого сентября посол Швеции Стединг на торжественной аудиенции от имени короля официально просил руки княжны Александры Павловны у императрицы Екатерины Алексеевны. Бабушка дала согласие. Оставалось назначить день помолвки. Екатерина уже видела любимую внучку королевой Швеции.
У лучшего серебряных дел мастера был заказан сервиз в приданое Александре Павловне, придуманы обручальные кольца… Началась предпраздничная суета.
Поскольку почти все было решено, не боясь уже что-либо испортить, Екатерина поручила вести дальнейшие переговоры (следовало еще составить точный брачный договор) Платону Зубову и графу Моркову. Для Платона наступил звездный час, он был переполнен сознанием собственной важности и нужности. Екатерина, видя почти величественного Платошу, втайне посмеивалась, но всячески поддерживала фаворита в его мнении.
Екатерина оказалась весьма предусмотрительной, она заранее пыталась оговорить все условия неизменности вероисповедания своей внучки, для этого постоянно подчеркивала и напоминала королю о его обещании не препятствовать, просила внести в договор такую возможность отдельным пунктом. Наконец, был выбран день обручения – 11 сентября 1796 года. Екатерина предложила, чтобы все происходило не в церкви, а в Таврическом дворце по правилам православной религии с благословением митрополитом. Регент передал согласие короля.
И вот наступил торжественный день…
К полудню уполномоченные лица собрались, чтобы подписать брачный договор. И тут Зубов и Морков с изумлением обнаружили, что требуемого пункта в нем нет! На вопрос, куда же он исчез, шведы ответили, что исключили его по распоряжению короля, который сам намерен объясниться с императрицей. Возможно, будь на месте Моркова и тем более Зубова опытный Безбородко или кто-то еще, они сумели бы убедить строптивого короля, но двум ответственным за договор лицам не удалось ничего. Они просто бестолково мотались между резиденцией посла и Таврическим дворцом, передавая слова императрицы королю и его ответы императрице.
В Таврическом все было готово для обручения, собрались гости, приехала семья великого князя. Невеста была великолепна, она, конечно, сильно волновалась, но это волнение придавало ей особое очарование…
Озабоченным выглядел только Платон Зубов, то и дело куда-то уходивший и возвращавшийся. Да и сама императрица тоже казалась немного напряженной.
В посольстве тоже все было готово, сам Густав одет, карета подана ко входу.
От Екатерины привезли текст того самого исключенного пункта с просьбой подписать его отдельно, чтобы после, уже в Швеции при венчании, вставить в договор. И тут произошло что-то странное… Король вдруг не просто заартачился, он принялся кричать, что ни за что не совершит то, что противно его убеждениям! В конце концов он вообще бросился в свою комнату и закрыл дверь на ключ!
В Тронном зале собравшиеся гости ждали шведского короля… Екатерина в парадном облачении сидела на троне, рядом у ее ног, не в силах стоять, примостилась на низкой скамеечке без пяти минут невеста. На всех лицах улыбки, звучал смех, веселые речи. Но шли минута за минутой, а шведов все не было. Сначала поутих смех, на княжну стали все чаще бросать любопытные взгляды, потом притихли и разговоры, а взгляды из любопытных превратились в сочувственные. Многие уже прекрасно понимали, что что-то не стыковалось, если столь долгая задержка с прибытием…
Прошли четыре часа! И вдруг Зубов в очередной раз почти пробежал через зал и что-то зашептал на ухо императрице. Сказать, что выражение ее лица изменилось, значит не сказать ничего. Императрица осталась сидеть с раскрытым ртом, не в силах вымолвить ни звука. Камердинер Захар Зотов опомнился первым и тут же поднес воды. Екатерина пила воду, стуча зубами по краю стакана.
Это ее хоть чуть успокоило. Немного придя в себя, она резко поднялась, вдруг изо всех сил огрела Моркова своей тростью, досталось бы и Зубову, но вместо него под руку подвернулся невиновный Безбородко. Окружающие услышали:
– Я проучу этого мальчишку!
Удержаться на ногах императрице не удалось, сбросив мантию, она попросту рухнула обратно на трон почти без чувств.
У Екатерины случился первый апоплексический удар. Гостям было объявлено, что помолвка не состоится из-за болезни короля.
Ночь прошла ужасно, невинная жертва политических игр княжна Александра рыдала в подушку, не в силах поверить, что ее возлюбленный мог вот так запросто разрушить все из упрямства! Не прийти на помолвку? Что это?! Густав хотел ее позора? Но почему?! Он казался таким приятным, влюбленным, говорил столько замечательных слов, даже фантазировал, как хорошо было бы им вдвоем жить в Стокгольме… Александра краснела и млела от этого «вдвоем». Что заставило его так жестоко поступить с влюбленной девушкой?! Неужели все мужчины таковы и их цель только унизить супругу?
Вдруг ей стало страшно. Что, если все еще разрешится и помолвка, а затем и свадьба состоятся?! Она больше не верила ни во влюбленность Густава, ни в его доброе сердце, как же теперь жить с таким недоверием?! Нет, уж лучше вообще не выходить замуж. А еще лучше уйти в монастырь, вот прямо завтра и уйти, чтобы жестокий обманщик горько пожалел, что заставил юную девушку бежать от мира!
Александре было невыносимо жаль себя, она не понимала жестокого поступка жениха, боялась гнева бабушки. А вдруг это она сделала что-то не так? Вдруг ее счел недостойной король Густав? Но если он разочаровался, то мог хотя бы сказать об этом заранее, а не заставлять множество гостей ждать! Бедная бабушка, какого она натерпелась позора! Было так горько и обидно за всех, за бабушку, за родителей, за всех, кто изо дня в день встречал, ласково беседовал с королем, старался ему всячески угодить, устраивал балы и маскарады, фейерверки, кто так переживал за них… Хотелось вскочить, прибежать в посольство, глянуть Густаву в глаза с одним-единственным вопросом: «Как же ты мог так всех унизить и обидеть?!» Она уже не думала о себе, ей было жаль всех остальных. И княжна Александра Павловна вовсе не хотела больше выходить замуж за шведского короля Густава IV.
Императрица не плакала, она словно окаменела. Роджерсон поторопился пустить кровь, это помогло, но заснуть не удалось. Прогнав от себя всех, в том числе и Зубова, Екатерина лежала, уставившись в потолок, с сухими глазами (хотя обычно плакала по любому поводу) и травила себе душу. Рядом в кресле сидела Мария Саввишна, категорически отказавшаяся покидать спальню, а в соседнем кабинете дремал также в кресле Роджерсон. Беспомощно топтался Зотов, ходила из угла в угол Протасова, стараясь наступать полегче, чтобы не слышала императрица.
Не спал в своих комнатах и Зубов. Он понимал, что это конец карьеры, если его и простит государыня, то никаких важных поручений больше не видеть…
Имей такую возможность, Платон придушил бы противного тощего шведа своими руками! Заартачиться в последний момент! Что было делать им с Морковым? Государыня сильно огрела графа скипетром, досталось и нечаянно подвернувшемуся Безбородко. Но это сегодня, пока Екатерина в гневе, а что будет завтра, когда она придет в себя?
Граф Панин в сердцах уже бросил, выходя из зала:
– Переговоры умники вели на балу да в опере! Ни одного серьезного совещания! И бумаги на подпись принесли в тот же день, а не заранее!
Старый опытный Никита Петрович был совершенно прав, если бы договор сообразили подписать хотя бы в предыдущий день, оставалась надежда о чем-то договориться и не было бы того позора.
Панину ответил битый ни за что Безбородко, только этого уже не слышал сам Зубов:
– Два прохвоста надували щеки да болтались вместо того, чтобы действительно договариваться. А государыня им доверилась.
Екатерина долго лежала молча, а потом вдруг проговорила:
– Бал не отменила…
Перекусихина метнулась к государыне, решив, что та бредит. Но Екатерина была в себе, она снова усмехнулась:
– Совсем глупая и рассеянная стала, бал не отменила…
На следующий день действительно должен был состояться бал в честь помолвки, и из-за неприятностей его забыли отменить. Александра ехать на бал категорически отказалась, а вот Екатерине пришлось там появиться. Она дольше получаса не выдержала, все же перенесла слишком сильное потрясение. А вот король Густав приехал. Это был странный бал, на котором совсем недавно прекрасно принимавшие короля люди старательно делали вид, что его не видят. Не смог нормально разговаривать с так некрасиво обошедшимся с его дочерью человеком Павел Петрович. Он вообще говорил Марии Федоровне, что, будь его воля, вышвырнул этого мальчишку вон, чтобы летел до самого Стокгольма.