Фледжби постучался и позвонилъ, опять позвонилъ и опять постучался, но никто не отворялъ. Фледжби перешелъ черезъ узенькую улицу и посмотрѣлъ вверхъ на окна дома, но изъ нихъ никто не посмотрѣлъ на Фледжби. Онъ разсердился, снова перешелъ улицу и дернулъ за ручку колокольчика такъ, какъ будто она была носомъ дома и напоминала ему то, чего онъ самъ чуть-чуть не испыталъ недавно. Затѣмъ его ухо, прижатое къ замочной скважинѣ, повидимому, доложило ему, что внутри что-то движется. Приложенный послѣ того къ замочной скважинѣ глазъ, очевидно, подтвердилъ показаніе уха, потому что Фледжби снова сердито дернулъ за носъ дома и дергалъ, дергалъ, дергалъ до тѣхъ поръ, пока не показался человѣческій носъ изъ отворившагося темнаго входа.
— Что это вы, сэръ! — закричалъ Фледжби. — Что это вы за штуки разыгрываете?!
Онъ говорилъ это старику-еврею, въ старомъ сюртукѣ съ длинными фалдами и широкими карманами. Почтенный джентльменъ имѣлъ плѣшивую голову съ свѣтящейся маковкой и съ длинными сѣдыми прядями волосъ, спускавшимися по обѣ стороны лица и сливавшимися съ сѣдой бородой. Съ выраженіемъ смиренной покорности, онъ, по восточному, преклонилъ голову и вытянулъ руки ладони книзу, какъ бы умилостивляя гнѣвъ повелителя.
— Что вы тамъ такое дѣлали? — спросилъ Фледжби все такъ же сердито.
— Великодушный мой хозяинъ, по случаю праздника я никого не ждалъ, — отвѣтилъ еврей умоляющимъ тономъ.
— Пропади они — ваши праздники! — сказалъ Фледжби, входя. — Какое вамъ дѣло до праздниковъ?.. Затворите дверь.
Съ прежнимъ выраженіемъ покорности на лицѣ старикъ повиновался. Въ прихожей висѣла его порыжѣлая шляпа съ большими полями и низкой тульей, такая же ветхая, какъ и его сюртукъ; въ углу при ней стоялъ посохъ, — не трость, а настоящій посохъ. Фледжби вошелъ въ контору, усѣлся на свой конторскій табуретъ, и заломилъ на бекрень свою шляпу. На полкахъ въ конторѣ стояли разнообразныя картонныя коробочки, а по стѣнамъ висѣли нитки поддѣльныхъ бусъ. Тутъ были еще образцы дешевыхъ стѣнныхъ часовъ и дешевыхъ вазъ для цвѣтовъ — все заграничный товаръ.
Сидя на табуретѣ въ шляпѣ на бекрень и покачивая ногой, Фледжби представлялъ своею молодостью невыгодный для него контрастъ со старостью еврея, стоявшаго передъ нимъ съ обнаженной головой и опущенными глазами, поднимавшимися лишь тогда, когда онъ говорилъ. Платье на немъ было поношенное и имѣло рыжій цвѣтъ, какъ и его шляпа въ прихожей, но, и оборванный, онъ не казался презрѣннымъ, между тѣмъ Фледжби, хоть и щеголь, все-таки казался презрѣннымъ,
— Вы такъ и не сказали мнѣ, что вы дѣлали, сэръ, — пробурчалъ Фледжби, почесывая себѣ голову краемъ шляпы.
— Сэръ, я дышалъ свѣжимъ воздухомъ.
— Въ погребѣ? Потому и не слыхали звонковъ?
— На крышѣ.
— Вотъ такъ способъ вести торговлю, чортъ возьми!
— Сэръ, — проговорилъ старикъ почтительнымъ, но спокойнымъ тономъ, — чтобы вести торговлю, нужны два человѣка, а по случаю праздника я остался одинъ.
— Ага! То есть покупщикъ не можетъ быть продавцомъ въ то же время? Такъ, кажется, говорятъ ваши жиды?
— Что жъ, это правда, — отвѣтилъ старикъ, улыбаясь.
— Нельзя же, чтобы вашъ братъ правды иногда не сказалъ, — замѣтилъ обаятельный Фледжби.
— Сэръ, неправды много между людьми всѣхъ наименованій, — возразилъ старикъ со спокойнымъ повышеніемъ въ голосѣ.
Немного озадаченный, Фледжби опять почесалъ свою умную голову шляпой, чтобы выиграть время.
— Кто, напримѣръ, — заговорилъ онъ снова, какъ будто передъ тѣмъ онъ говорилъ послѣдній, — кто кромѣ васъ и меня когда-нибудь слыхалъ о бѣдномъ евреѣ?
— Евреи часто слышать о бѣдныхъ евреяхъ и помогаютъ имъ, — сказалъ старикъ, поднимая глаза, съ своей прежней спокойной улыбкой.
— Не объ этомъ рѣчь! — отрѣзалъ Фледжби. — Вы понимаете, что я хочу сказать. Пожалуй, вы станете увѣрять, что вы бѣдный еврей. Я дорого бы далъ, чтобъ вы сознались, сколько вы нажили отъ моего покойнаго родителя. Я имѣлъ бы тогда лучшее о васъ мнѣніе.
Старикъ на это только преклонилъ голову и протянулъ руки, какъ раньше, ладонями внизъ.
— Не принимайте позъ, какъ въ школѣ для глухонѣмыхъ, — сказалъ остроумный Фледжби, — а выражайтесь по христіански, насколько можете.
— Меня тогда посѣтили болѣзнь и несчастье, — сказалъ старикъ, — и я былъ такъ бѣденъ, что безнадежно оставался въ долгу у вашего батюшки, не выплачивая ни капитала, ни процентовъ. Сынъ его, получивъ наслѣдство, милосердно простилъ мнѣ то и другое и помѣстилъ меня сюда.
Онъ сдѣлалъ легкое движеніе, какъ бы цѣлуя край воображаемой одежды, прикрывавшей находившагося передъ нимъ благороднаго юношу, — сдѣлалъ это смиренно, но картинно и не униженно.
— Вы, я вижу, не скажете ничего больше, и потому нечего васъ допрашивать, — проговорилъ Фледжби, глядя на него такъ, какъ будто хотѣлъ испытать эффектъ выдергиванія двухъ-трехъ здоровыхъ коренныхъ зубовъ. — Но сознайтесь, Райя, вотъ въ чемъ: кто говоритъ теперь, что вы бѣдны?
— Никто, — отвѣтилъ старикъ.
— Что правда, то правда, — согласился Фледжби.
— Никто, повторилъ старый еврей, печально качая головой. — Всѣ смѣются даже надъ такимъ предположеніемъ, какъ надъ сказкой. Когда я говорю: «Эта маленькая торговля не моя, — плавнымъ движеніемъ гибкой руки онъ указалъ на разнообразные предметы на полкахъ, — эта торговля принадлежитъ одному молодому джентльмену, христіанину, который почтилъ своимъ довѣріемъ меня, слугу своего, поручивъ мнѣ вести дѣло, и я обязанъ отдать ему отчетъ въ каждой бездѣлушкѣ, зъ каждой бусинкѣ» — всѣ надо мною смѣтся. Когда же, по поводу другихъ денежныхъ дѣлъ, я говорю заемщикамъ…
— Постойте, старина! — перебилъ его Фледжби. — Надѣюсь, вы не говорите имъ, чего не надо?
— Сэръ, я говорю имъ не болѣе того, что я вамъ сейчасъ повторяю. Когда я говорю имъ: «Не могу вамъ этого обѣщать: я не могу отвѣчать за другого, я долженъ переговорить съ хозяиномъ. У меня нѣтъ денегъ, я бѣдный человѣкъ, и это не отъ меня зависитъ», — они не вѣрятъ и такъ сердятся, что проклинаютъ меня.
— Вотъ это ловко! — воскликнулъ обаятельный Фледжби.
— Очень часто они мнѣ говорятъ: «Нельзя ли обойтись безъ этихъ штукъ, мистеръ Райя? Полно, полно, мистеръ Райя, мы знаемъ продѣлки людей вашего племени! (Моего племени — Боже правый!) Если вы даете деньги взаймы, такъ давайте же, давайте! А если не даете, такъ берегите ихъ, да ужъ прямо и говорите». Они не вѣрятъ мнѣ.
— Это очень хорошо, — сказалъ Обаятельный.
— Они говорятъ: мы знаемъ, мистеръ Райя, знаемъ. Стоитъ только взглянуть на васъ, чтобъ разгадать, въ чемъ тутъ дѣло…
«Хорошъ, очень хорошъ для своего мѣста, да и я молодецъ, что выбралъ такого. Я, можетъ быть, и мѣшковатъ подчасъ, да ужъ зато рѣдко когда ошибусь», думалъ Фледжби.
Ни единаго звука изъ этого разсужденія не вырвалось наружу съ дыханіемъ Фледжби, дабы не подать повода слугѣ возвысить себѣ цѣну. Не глядя на старика, спокойно стоявшаго передъ нимъ съ преклоненною головою и потупленными глазами, онъ чувствовать, что убавить у этого еврея одинъ дюймъ его лысины, одинъ дюймъ его сѣдыхъ волосъ, одинъ дюймъ его долгополаго сюртука, одинъ дюймъ его шляпы, одинъ дюймъ его ветхозавѣтнаго посоха, значило бы убавить у себя сотню фунтовъ стерлинговъ.
— Слушайте, Райя, — заговорилъ Фледжби, смягчившись послѣ всѣхъ этихъ соображеній. — Я хочу расширить размѣры покупки сомнительныхъ векселей. Займитесь-ка этимъ дѣломъ.
— Будетъ исполнено, сэръ.
— Просматривая счета, я вижу, что эта отрасль нашего дѣла приноситъ изрядный барышъ, и потому я намѣренъ расширить ее. Объявите, гдѣ слѣдуетъ, что вы скупаете сомнительные векселя огуломъ, — на вѣсъ, если можно, — предполагая, конечно, что вы будете просматривать пачки. А затѣмъ еще одно дѣльце: приходите ко мнѣ съ конторскими книгами въ восемь часовъ утра въ понедѣльникъ.
Райя вынулъ изъ-за пазухи складныя таблетки и записалъ приказаніе для памяти.
— Вотъ и все, что я хотѣлъ вамъ покуда сказать, — прибавилъ Фледжби жесткимъ тономъ, слѣзая съ табурета. — Ахъ да, еще вотъ что: я желалъ бы, чтобы вы пользовались свѣжимъ воздухомъ въ такихъ мѣстахъ, гдѣ вы могли бы слышать колокольчикъ или дверной молотокъ, — то или другое, или, пожалуй, и то, и другое. Кстати: какъ это вы дышите свѣжимъ воздухомъ на крышѣ? Изъ трубы, что ли, выставляете голову, или какъ?
— Сэръ, тамъ есть площадка, крытая свинцомъ, и я устроилъ себѣ на ней маленькій садикъ.
— Въ которомъ вы скрываете ваши деньги, старый скряга?
— Сокровище, которое я скрываю, хозяинъ, помѣстилось бы въ садикѣ величиною съ наперстокъ, отвѣчалъ Райя. — Двѣнадцать шиллинговъ въ недѣлю, получаемые въ видѣ жалованья старикомъ, скрываются сами собою.
— Желалъ бы я знать, чего вы въ самомъ дѣлѣ стоите? — проговорилъ презрительно Фледжби. — Ну, Богъ съ вами! Пойдемте-ка лучше взглянуть на вашъ садикъ на крышѣ.
— Сэръ, тамъ есть площадка, крытая свинцомъ, и я устроилъ себѣ на ней маленькій садикъ.
— Въ которомъ вы скрываете ваши деньги, старый скряга?
— Сокровище, которое я скрываю, хозяинъ, помѣстилось бы въ садикѣ величиною съ наперстокъ, отвѣчалъ Райя. — Двѣнадцать шиллинговъ въ недѣлю, получаемые въ видѣ жалованья старикомъ, скрываются сами собою.
— Желалъ бы я знать, чего вы въ самомъ дѣлѣ стоите? — проговорилъ презрительно Фледжби. — Ну, Богъ съ вами! Пойдемте-ка лучше взглянуть на вашъ садикъ на крышѣ.
Старикъ ступилъ шагъ назадъ и замялся.
— Сказать вамъ правду, сэръ, у меня тамъ гости.
— Гости? Чортъ знаетъ что такое! — воскликнулъ Фледжби. — Я полагаю, вы не забыли, кому принадлежитъ этотъ домъ?
— Онъ вашъ, сэръ, конечно, а я, живущій въ немъ, вашъ слуга.
— Ага! А я ужъ думалъ, вы забыли это, — протянулъ Фледжби, смотря на бороду Райя и ощупывая свою собственную. — Какимъ же это образомъ у васъ гости въ моемъ домѣ?
— Взойдите, сэръ, наверхъ, и взгляните на моихъ гостей. Я надѣюсь, вы согласитесь, что они народъ безобидный.
Обойдя его съ привѣтливой почтительностью, старикъ началъ подниматься по лѣстницѣ. Взбираясь впереди, онъ придерживался рукой за перила и, въ длинной черной одеждѣ своей, точно въ рясѣ, прикрывавшей послѣдовательно каждую ступеньку, казался вожакомъ пилигримовъ, набожно всходившихъ къ гробницѣ пророка.
Нѣсколько послѣднихъ деревянныхъ ступенекъ вывели ихъ, согнувшихся подъ низкимъ навѣсомъ крыши, на верхушку дома. Райя остановился и, обернувшись къ хозяину, молча указалъ ему на своихъ гостей.
Лиззи Гексамъ и Дженни Ренъ, для которыхъ добродушный старый еврей (быть можетъ, по наслѣдственному инстинкту своего народа) разостлалъ коверъ, сидѣли здѣсь, прислонившись не къ какому-нибудь романическому предмету, а къ почернѣвшей дымовой трубѣ, вокругъ которой обвивалось какое-то незатѣйливое ползучее растеніе. Обѣ склонились надъ одной книгой, — Дженни съ оживленнымъ лицомъ, Лиззи съ выраженіемъ напряженія въ морщинкахъ на лбу и въ сжатыхъ губахъ. Еще двѣ-три книжки лежали вблизи и тутъ же стояли двѣ корзинки, — одна съ дешевыми фруктами, а другая съ нитками бусъ и обрѣзками мишуры. Нѣсколько штукъ деревянныхъ ящиковъ съ самыми обыкновенными цвѣтами и вѣчно-зеленѣющими кустиками довершали роскошь сада. Окружающая пустыня крышъ была заставлена одиноко торчавшими старыми трубами: повертывая то туда, то сюда своими дымовыми колпачками и размахивая своимъ дымомъ, онѣ, казалось, вскидывали головки, обмахиваясь опахалами, и съ удивленіемъ смотрѣли вокругъ.
Отведя глава отъ книги, чтобъ испытать, держала ли ея память прочитанное, Лиззи первая замѣтила, что на нее смотрятъ. Она поднялась на ноги. Тогда миссъ Ренъ тоже замѣтила, что за ней наблюдаютъ, и сказала, непочтительно обращаясь къ могущественному обладателю дома:
— Кто бы вы тамъ ни были, а я встать не могу, потому что у меня спина болитъ и ноги не дѣйствуютъ.
— Это мой хозяинъ, — сказалъ Райя, выступая впередъ.
«Что-то не похожъ на хозяина», сказала про себя миссъ Ренъ, передернувъ глазами и подбородкомъ.
— Это маленькая портниха, сэръ: шьетъ на маленькихъ людей, — отрекомендовалъ старикъ. — Объясните хозяину, Дженни.
— На куколъ, вотъ и все, — сказала Дженни отрывисто. — Трудно потрафить на нихъ: фигурки такія нескладныя, — никогда не отыщешь, гдѣ талія.
— А это ея пріятельница, — продолжалъ старикъ, указывая на Лиззи. — Тоже трудолюбивая пчелка. Онѣ обѣ такія: работаютъ съ утра до поздняго вечера, сэръ, — съ ранняго утра до поздняго вечера; а на досугѣ, въ праздникъ, какъ, напримѣръ, сегодня, учатся всякимъ наукамъ.
— Ну, отъ этого-то мало толку, — замѣтилъ мистеръ Фледжби.
— Все зависитъ отъ человѣка, — сказала миссъ Ренъ, прерывая его.
— Мое знакомство съ ними, — заговорилъ старый еврей съ явнымъ желаніемъ смягчить рѣзкость возраженія Дженни, — началось съ того, что онѣ приходили (да и теперь приходятъ) покупать нашъ бракъ и обрѣзки, которые идутъ въ дѣло у миссъ Дженни. Нашъ бракъ поступаетъ на наряды самаго лучшаго общества, сэръ, — на наряды ея румяныхъ маленькихъ покупщицъ. Онъ идетъ на ихъ головные уборы и на бальныя платья. Онѣ даже надѣваютъ его (такъ, по крайней мѣрѣ говоритъ миссъ Дженни) на придворные балы.
— А-а! — протянулъ Фледжби, въ практическомъ умѣ котораго эта кукольная картина рождала лишь пріятныя надежды на сбытъ. — Она, должно быть, сегодня купила то, что въ этой корзинкѣ.
— Да, должно быть, купила и заплатила за все, по всей вѣроятности, — отвѣтила за старика миссъ Ренъ.
— Дайте-ка взглянуть, что тутъ такое, — сказалъ подозрительный Фледжби.
Райя подалъ ему корзинку.
— Сколько же пришлось за все это?
— Два драгоцѣнныхъ серебряныхъ шиллинга, — отвѣтила опять миссъ Ренъ.
— Та-акъ, — сказалъ Флежби, раскапывая указательнымъ пальцемъ то, что лежало въ корзинкѣ. — Цѣна хорошая. Вамъ отмѣрили порядочное количество товару, миссъ… какъ бишь васъ?
— «Дженни», если вы ничего не имѣете противъ, — подсказала дѣвочка съ невозмутимымъ спокойствіемъ.
— Вамъ отмѣрили достаточное количество, миссъ Дженни, но и цѣна недурная… А вы тоже покупаете у насъ что-нибудь? — спросилъ мистеръ Фледжби, обращаясь къ другой посѣтительницѣ.
— Нѣтъ, сэръ.
— И ничего не продаете?
— Нѣтъ, сэръ.
Недружелюбно поглядывая на допросчика, Дженни тихонько протянула руку къ рукѣ своей подруги и принудила ее сѣсть.
— Мы такъ рады, сэръ, что можемъ придти сюда отдохнуть, — сказала она, обращаясь къ хозяину. — Вы вѣдь не знаете, въ чемъ состоитъ нашъ отдыхъ? Вѣдь онъ не знаетъ, Лиззи? — Тишина и воздухъ — вотъ и все.
— Тишина? — повторилъ Фледжби презрительно, повернувъ голову къ сторону городского шума. — А воздухъ — ифу! — и онъ кивнулъ на дымъ.
— Да, но тутъ такъ высоко! — сказала Дженни. — Видишь, какъ облака быстро несутся надъ узкими улицами и ни капельки не думаютъ о нихъ; видишь, какъ золотые шпицы указываютъ на горы небесныя, откуда вѣтеръ, и чувствуешь, что ты какъ будто умерла.
Маленькое существо глядѣло вверхъ, поднявъ надъ собою тонкую, прозрачную ручку.
— Какъ же вы себя чувствуете умершей? — спросилъ Фледжби, немного смутившись.
— О, такъ покойно, такъ мирно, такъ благодатно! — воскликнула дѣвочка, улыбаясь. — Слышишь, какъ тамъ, вдали, оставшіеся еще въ живыхъ несчастные люди работаютъ, плачутъ и зовутъ другъ друга, — тамъ, внизу, въ душныхъ и темныхъ улицахъ, — слышишь и жалѣешь ихъ. Словно цѣпи спадаютъ съ тебя, и душу твою наполняетъ такое странное, доброе и грустное счастье…
Глаза ея обратились на старика, который стоялъ, скрестивъ на груди руки, и спокойно смотрѣлъ на нее.
— Мнѣ вотъ сейчасъ казалось, — продолжала она, указывая на него, — казалось, что я видѣла, какъ онъ вышелъ изъ своей могилы. Онъ выходилъ изъ этой низкой двери, сгорбленный, изнуренный, потомъ вздохнулъ, выпрямился, взглянулъ на небо, и жизнь его тамъ, внизу, во тьмѣ, кончилась. И вдругъ его опять призвали къ жизни, — прибавила она, обернувшись къ Фледжби и проницательно, исподлобья, глядя на него. — Зачѣмъ вы призвали его?
— Зачѣмъ бы я тамъ его ни призвалъ, я знаю только, что онъ долго не являлся, — проворчалъ Фледжби.
— Вотъ вы такъ не умерли, — сказала ему Дженни, — ступайте внизъ, — живите!
Мистеръ Фледжби, повидимому, обрадовался этому намеку. Онъ кивнулъ головой и повернулъ къ двери. Когда послѣдовавшій за нимъ Райя спускался по лѣстницѣ, дѣвочка крикнула ему серебрянымъ голоскомъ:
— Не оставайся тамъ долго. Воротись и умри!
И все время, пока они спускались, до нихъ доносился, все слабѣе и слабѣе, ея тонкій, мелодичный голосокъ, звенѣвшій не то речитативомъ, не то на какой-то напѣвъ: «Воротись и умри! Воротись и умри!»
Когда они сошли въ прихожую, Фледжби остановился подъ сѣнью широкополой шляпы Райи, и, задумчиво приподнявъ его посохъ, сказалъ:
— Красивая дѣвушка та, что въ здравомъ умѣ.
— И такъ же добра, какъ красива, — отвѣчалъ Райя.
— Во всякомъ случаѣ я надѣюсь, она не такъ дурна, чтобы подманить какого-нибудь парня къ нашимъ замкамъ и научить его, какъ забраться въ домъ, — замѣтилъ Фледжби сухо и засвисталъ. — Смотрите въ оба, не закрывайте глазъ и новыхъ знакомыхъ не заводите, какъ бы они ни были красивы и добры… Вы, конечно, не называете моего имени?
— Никогда, сэръ!
— Если васъ будутъ разспрашивать на этотъ счетъ, — скажите — Побсей, или скажите — Компанія, или все, что угодно, только не настоящее имя.
Его признательный слуга (признательность въ этомъ племени бываетъ глубока, сильна и долговѣчна) склонилъ передъ нимъ голову, и на этотъ разъ уже не метафорически, а дѣйствительно приложилъ къ губамъ край его одежды, но такъ легко, что тотъ ничего не замѣтилъ.