В воздухе парил запах набухавшей земли, деревья наливались животворным соком, выбрасывая свои первые листочки. Слева от уже покрытой пылью дороги открывался бескрайний простор лесов и полей. На сине-голубом небе кочевали стада белых барашков, внизу за поворотом звучал малиновый перезвон колокола...
Видя и слыша все это, даже самый черствый из всех человек смягчался, оттаивал, затихал, и оседала в душе его злость на самое дно. Если что-то незаметно вселялось в него и овладевало уже при подъезде к Пафнутьеву монастырю, то, пройдя внутрь через главные врата, он невольно задумывался о вечности, отстранялся от круговерти мирских волнений.
Поблизости от входа высилось массивное здание Трапезной палаты с приставленной к нему восьмигранной, увенчанной вверху позолотой колокольней. Чуть подальше стоял белокаменный собор Рождества Богородицы. Ближе к северной стене приютились Братский корпус и Архимандричьи палаты с церковью святого Митрофания. Кругом господствовали тишина и благообразие, как и должно быть в обители, просветленной неусыпным молитвенным старанием.
Неподалеку от Трапезной палаты, где когда-то росли монастырские яблони, в скверике сидели на скамейке двое, мужчина и женщина. Издали их было трудно узнать, и лишь подойдя чуть поближе, но не настолько, чтобы мешать им, обнаруживалась Джулия. В черных, безупречного строгого стиля костюме и широкополой шляпе, слегка прикрывавшей лицо, она, как обычно, излучала смо достоинство и тонкий, ненавязчивый аристократизм.
- Вот сидим, молчим как монахи за едой, - еле слышно, будто самому себе сказал мужчина. - Однажды Лев Толстой спросил у другого нашего классика Максима Горького, есть ли Бог. Тот ответил: "Если веришь, то есть. Если не веришь, то нет." Незадолго же до своей кончины Толстой признался, что разуверился в Евангелии.
- О, это интересно, - отозвалась Джулия, восхищенно наблюдая, как блестела на солнце позолоченная глава колокольни.
- Ты знаешь, ничего не могу с собою поделать, Видно, сам черт науськивает меня опробовать крайние мнения, - продолжал он вполголоса.
- Любопытно, какие же?
- Ну вроде того, что Иисус не появился на свет в соломенных яслях, названный его именем проповедник-диссидент был распят на кресте, потом истлел, как все до него и после. А уж если Сын Божий и в самом деле сходил на землю, то не для того ли, чтобы нарочно окружить свое пребывание среди людей сбивающими с толку обстоятельствами и показать бессилие ума человеческого, не озаренного светом Высшего Разума.
- У каждого, Алексей, свое представление о Боге и Высшем Разуме, спокойно, даже чуть отрешенно произнесла итальянка низким, слегка осипшим голосом. - Доведись кому-то потерять веру в себя и надежду, как сразу же покорность судьбе и Всевышнему принимается им за высшее благо. Отсюда и сомнения у меня, нужно ли вообще выставлять Господа защитником слабых, которые обычно жаждут лишь одного - отмщения сильным за свою слабость. А потом, зачем Ему понадобилось все это действо с Сотворением Мира? Пропустить созданные существа сквозь муки греха и вернуть опять в свое же лоно?
- Ты имеешь в виду, больно уж странный, непонятный замысел?
- Черто. То есть верно.
- О чем я и говорю, - оживился Алексей. - Не знаю, как у других, но я сейчас больше всего ценю свободу судить без оглядки, открыто и обо всем. Мне даже недостаточно принять вечные ценности евангельской любви, смирения и сострадания. На мой взгляд, они не всегда могут быть бесспорными добродетелями. Я также спокойно воспринимаю идею разделения всех людей на волевых, верящих в себя личностей и беспомощных слюнтяев-неудачников. Многие другие некогда нерушимые постулаты начинают вызывать у меня тоже большие сомнения. Но это не скепсис жреца, который принимает свою веру за критерий истины, а добрые пожелания - за аргумент. Да и добродетель мне уже представляется только конкретной, а не витающей в сознании, подобно "гробу Магомета" в цирке у фокусников.
Джулия резко повернулась к Алексею. В глазах её отражались в невообразимо смешанном виде все, что может говорить об её удивлении, настороженности, одобрении, укоризне, доверии, восторге, растерянности и известном облегчении от услышанного. Улыбнувшись, она взяла его за локоть и чуть иронически заметила:
- Вообще-то, я все ещё считаю себя католичкой. С моей стороны было бы, однако, ханжеством не поинтересоваться, почему Всемогущий одинаково попустительствует добру и злу, отдавая преимущество то одному, то другому. Или Он совсем отошел от дел земных?
- Извини, но чем тогда занимается Его Сын?
- Не знаю. Знаю только, что мои очень далекие предки особо почитали Януса, двуликого стража ворот и поборника справедливых законов. Имею в виду, в генах моих остались следы язычества. Это и подталкивает меня ставить под сомнение правильность любых богословских суждений. Да и действительно, почему бы не признать резоны в любом аргументе. Моя натура чужда заискиванию. Для меня, даже если Бог есть, то получается, что Он сам подстрекает богохульников. Ну а раз так, должна обязательно выяснить, почему и зачем.
- Меня почему-то тянет ещё и наделить число тринадцать эзотерическим смыслом. У вас в Италии, кстати, число это, я слышал, почитается счастливым.
- Троппо перфино. Даже слишком.
- Так вот, мне кажется, у каждого смертного есть свой собственный тринадцатый небесный знак, помимо двенадцати зодиакальных созвездий. Одним он светит ярко, другим не очень, некоторым вообще перестал светить. Знак этот дан нам не в похвалу и не в порицание, так как нет ничего в мире безоговорочно верного или ложного. Ученые хоть и открыли абсолютные константы, типа скорости света в вакууме или гравитационной постоянной, но с однозначными выводами о жизни земной нашей, неоспоримыми и пригодными для всех, мало что у них получается.
- Что же нам остается?
- Опираться прежде всего на свои личный опыт и ощущения. По принятой наукой на сегодня шкале времени, человечество существует не одну сотню тысяч лет. Сколько впереди, никому не известно. Смысл нашего бытия земного окутан мраком, плюс ещё и мракобесием. Может быть, там за пределами человеческих возможностей познания ничего нет и раздается лишь чей-то сардонический смех?
- Это у тебя вопрос или ответ? - оживилась Джулия.
- Удобнее жить с ответами, интереснее - с вопросами. Вообще-то, мы, русские, умнее спрашиваем, чем отвечаем. И часто находим в вопросе больше информации, нежели в ответе.
- Что ж, Алексей, тогда и я тебе скажу без оглядки или стеснения, как это обычно делают итальянцы, у которых тринадцатый знак ещё не погас. Если падрэ говорит мне в исповедальне, будто без греха моего или моих ближайших родственников не бывает наказания, то сейчас такие откровения я воспринимаю уже равнодушнее. В догматах христианства мне нужны основания более близкие к жизни. Однажды осмелилась даже заявить архиепископу, что дьявола нет и в помине. Он усмехнулся, назвал мое утверждение ложным, ибо не соответствует здравому смыслу церковного канона и противоречит истинной вере, согласно которой низринутые с Небес ангелы превратились в бесов.
- Сиди здесь вместо меня доктор Фрейд, он тут же вставил бы колючие вопросы насчет здравого смысла церковного канона, - не удержался Алексей.
- Типа того, есть ли у религии и церкви оправданные основания претендовать на исключительное положение, - уточнила Джулия. - Священники упрямо утверждают: религия не подлежит критической проверке, так как представляет собой вершину творения человеческого духа. Вот только мне интересно, неужели в будущем у людей не появятся свои гораздо более глубокие откровения? Лишь за один двадцатый век сколько сменилось незыблемых доктрин, возникло и кануло в вечность модных учений, вознеслось в сиянии славы и померкло ярких имен. Каждое новое поколение неизбежно попадет в плен своей эпохи, но никто не сможет помешать человеку промышлять и дальше собственным умом.
- Если, конечно, мы сами себя не истерзаем вконец муками своего неразумия. Точнее, своим безмерным поклонением кумирам или идолам. Сюда же отношу и слепую веру, веру угрюмую, высокомерную, непорочную в смысле признания правоты только своих откровений. Такова вера фанатиков и благоверных святош, готовых без колебаний затащить за собой на тот свет миллионы жизней из мести за неверие в их веру. Сукины дети! Провозглашают себя носителями высших истин, разнося повсюду вирус массового психоза навязчивых состояний, при котором всякая свободная мысль беспощадно подавляется. Не хочу я верить и обычаям своих предков, не разбираясь, сколько в них блажи, а сколько здравого смысла.
- Одна есть проблемита, Алексей, - сказала Джулия, нежно притронувшись к его коленке. - Только не подумай, что я проверяю твое нервное состояние.
- Тогда заигрываешь.
- А как же! Проблема же вся в том, как отличить свидетельства истинные от ложных или обманчивых. Мне тоже человеческая природа не кажется запрограммированной исключительно на добрые дела, В душе любого, включая нас с тобой, сидит варвар, потому Римская Церковь и предпочитает канонизировать кого-то в святые лишь после его смерти. Лично я раскаяние или угрызение совести обычно чувствую не оттого, что свободна выбирать между добром и злом, а вследствие лишь внушения себя такой свободы выбора. К тому же легко уживаюсь с выдумкой, лишь бы загробная жизнь казалась слаще земной. Выбирая же нечто нравственно сомнительное, прельщаюсь запретным плодом, будто это уже не порок, а так, обычное дело. Что меня подталкивает к вере в потусторонний мир? Потребность в моральном утешении, поиск смысла жизни, тяга к таинственному и непознанному. После этого как не поверить на слово грешным, как и все, созданиям, облаченным в сутаны.
- Хотя фактического подтверждения нет даже у непорочности первосвященников.
- Черто, даже у них.
- Тогда, Джулия, позволь и мне выложить свои карты. Очень хочу нежно погладить тебя по коленке.
Итальянка чуть смутилась, даже покраснела.
- Не шутишь?
- Хорошие шутки в таком месте.
- Главное не в месте. Главное - есть желание. Знаешь, кто ты?
- Кто?
- Монельо.
- Это что такое?
- Шалун в переводе с итальянского.
- Красиво звучит. Но все-таки разреши мне...
- Прэго.
- Что ты сказала?
- Пожалуйста.
- А, ну да. Так вот, разреши продолжить мысль. Я не столь наивен считать, будто истина у меня в кармане. Выслушивая любые аргументы, просто предполагаю, что если бы Всевышний действительно наказывал за грехи, то служителями церкви пожелало бы стать значительно больше людей. Мне думается, без принуждения к нравственности мораль в обществе вообще упадет до нуля. Вот и я стараюсь удерживать себя от греха во избежания не кары в мире ином, а наказания меня здесь под Луной. Уж не говоря о том, только начни я получать удовольствие от своих печалей и страданий, считай, сам себя в гроб загоню раньше времени. Равным образом, когда я заставляю себе безоговорочно поверить в кару Господню на том свете, невольно заставляю себя чувствовать грех и в себе, даже если его нет. Мне нечего заискивать перед тобой, потому и говорю тебе без всякой паркетной дипломатии: вырос я из детских штанишек православного, католического, протестантского или любого другого слюнтяйства, трепет перед Священным Писанием не считаю показателем высокой морали и не жду от идолопоклонства, в любом виде, даже самом благочестивом, ничего хорошего. Во всяком случае, для себя.
- Думаешь, я не выросла? Выросла. Но вот полного облегчения пока не испытываю. Вижу в религии попытку отвлечь человека от его сексуальности, чему и старается способствовать церковь своими утешениями, требованиями, даже угрозами. Не успокаиваюсь, говорю себе: "Да мало ли что отвлекает человека от сексуальных влечений!" Доводы Фрейда мне представляются убедительными: духовенство придает религии божественное происхождение, но прав на это церкви никто не давал.
- О, это уже аргумент посильнее. И знаешь, что ещё мне кажется верным, или черто, как ты говоришь? Чуть ли не инстинктивная потребность во мне наслаждаться приступами своей блажи или сумасбродства. Замечая такие позывы, каждый раз стараюсь одергивать себя. Да, мне не приходилось благодарить Всевышнего за снятие с души моей греха или угрызения совести, но это ещё не свидетельство моей правоты. В морали и этике я просто ищу надежных доказательств. В них должна чувствоваться реальная жизнь и свободный, по-настоящему свободный духовный поиск. Одной лишь верой, какой бы святой ни была, не смогу я жить - мне ещё нужно понять происходящее вокруг и внутри меня. Спорить не буду, Иисус - благороднейшая личность. Однако культ ему задерживает во мне развитие ума и воли, мешает мне успешно управлять самому своей жизнью.
Джулия откликнулась не сразу. Некоторое время она наблюдала, как две молодые послушницы приводили в порядок цветочные клумбы перед входом в Трапезную палату. Указания им, что и как нужно делать, отдавал бородатый мужчина средних лет, одетый в гражданский костюм. Видимо, дабы придать себе и делу своему солидности, он время от времени вынимал из кармана пиджака сотовый телефон и делал вид, что его могут вызвать по более важному обстоятельству. На сидевшую на скамеечке пару он не обращал никакого внимания, будто их и нет.
- Чувствую, своим дерзким, но честным умом ты заставляешь себя быть инквизитором собственной совести, - прервала молчание Джулия.
- Так оно и есть, - согласился Алексей. - Да и можно ли признать благоразумным нечто, допускающее гибель и страдания невинных? Если можно, то мучения становятся средством и целью, а это уже издевательство над здравым смыслом. Допустим, Всевышний заложил во всё свой, неведомый мне смысл. Тогда как раз по этой самой причине мне трудно поверить в его благие мысли. Подобных мне Достоевский называл бунтарями против Владыки Мира. Что ж, я не из пугливых, хоть и уважаю прославленного литературного сыщика.
- У тебя все складывалось иначе, чем у меня. То есть с младенчества закладывалось безоговорочное подчинение Богу и Папе Римскому. Тем не менее, это не помешало позднее посчитать церковную мораль душеспасения весьма сомнительной.
- Почему?
- Почему? Такая мораль просто мешала душе радоваться, заставляла откладывать развлечение на потом, осуждала само мое существование, нагнетала жуткий страх и неуверенность в себе. Сейчас я также откровенно говорю тебе, что, вполне вероятно, Бога нет. Но мне нужны исчерпывающие сведения о Нем и Его намерениях. Наблюдаю за происходящим и продолжаю допытываться, что сделал бы Господь перед лицом неопровержимых фактов. К сожалению или к счастью, сверлит мня лишь один возможный ответ. По всей видимости, возненавидел бы себя за свою беспомощность.
- Вот я и говорю, нет правды на земле, но нет её и выше, как подметил наш великий Пушкин. Возьмем вторую заповедь Господню о не сотворении себе кумира и зайдем в любой православный или католический храм. Сколько позолоченных изображений святых, выставленных для поклонения и сотворения из них кумиров! Или обратимся к Священному Писанию. "Глаз за глаз" считает Бог-отец. Что же говорит Бог-сын? Прощать обидчика и подставлять левую щеку после удара по правой. Кто из них говорит истину? Ну хорошо, возлюблю я ближнего как самого себя. Но ведь согласно канонам христианского смирения нужно не только воздержаться от любви к себе, надо возненавидеть себя за греховность свою. А вот ещё один казус-плексус.
- Так, так, братья-иезуиты были бы уже без ума от твоих рассуждений. Без всяких шуток говорю и продолжаю тебя слушать с интересом.
- Вот я и говорю, как это могло получиться, господа мои иезуиты, что практически все новозаветинские сюжеты не были зафиксированы в исторической хронике тех времен, а если и зафиксированы, то со значительным, в три-четыре десятка лет, запозданием? Почему высшее духовенство приступило к размножению книг Нового Завета дли публики лишь спустя полторы тысячи лет после написания первой из них? Разве это не плутовство? Веками подвергали Библию цензуре, редактуре, исправлениям нестыковок и дополнениям. Папа Римский, не помню кто именно, вообще запретил верующим читать Ветхий Завет, а его окончательная редакция канонизирована только в конце шестнадцатого века. Вот и получается текст Священного Писания новее, чем выставляется. В сущности, церковная иерархия тщательно подправила Библию, дабы исключить разброд в описании событий и божественных откровений. Да и то, не до конца. И все почему?
- Потому что мы все склонны больше верить в не требующие доказательств выводы. Отсюда и уповаем на загробную жизнь, считаем саму прочность нашей веры её подтверждением. Атеистов же не становится меньше, оттого что церковь никогда не была твердой союзницей свободы. Были исключения в истории, но каждый раз первосвященство предпочитало вставать на сторону правителей. Хотя и нелегко мне это признавать.
- То-то и оно, Джулия! Я тоже никому не отдам своего права на свободу совести. Слишком много времени в своей жизни я уделил служению делу, исход которого от меня не зависел, Сейчас хочу зависеть только от самого себя и о душе своей заботиться по собственному усмотрению.
- Звучит пусть несколько высокопарно, но весьма убедительно.
- А потом, сколько миллионов людей сожжены на костре или в печах концлагерей, замучены в государственных и церковных казематах - все равно к единомыслию в вопросах веры политической или религиозной так и не придвинулись ни на шаг. Никого не заставишь против воли исповедовать религию или быть атеистом. Это мое мнение. А что у вас думают в Западной Европе?
- У нас, Алексей, жизнь более или менее устоялась, течет размерено. У нас обычно выстраивают силлогизмы, логически обосновывают свои мнения и полагают, будто в Азии, включая Россию, либо не умеют, либо не хотят различать между реальностью и вымыслом, непосредственными наблюдениями и фантазиями. Но я уверена, есть свои преимущества на Востоке, своя система мышления. Там тоже умеют аргументировать и видят, перед кем нужно обязательно скрывать свои порочные наклонности, а перед кем не обязательно. Все тот же обман, все тот же самообман. Где больше, на Востоке или на Западе - это даже не вопрос для дискуссии.
- Абсолютно с тобой согласен. Но есть у меня ещё одна мыслишка. На мой взгляд, в основе всех религий, восточных и западных, покоится безразличие к истине, хотя главным при этом считается верить в истинность только своего учения. Грешен ли человек от природы или нет - не столь, мол, важно, важнее чувствовать в себе грех и надеяться на помощь свыше в спасении души. А я думаю, верить можно и даже нужно, но без посредников и не на словах. Кого из сильных мира сего устрашают все эти угрозы Страшным Судом? В от только если кто-нибудь из смертных возьми да сделай из себя "спасителя человечества" и устрой свой суд здесь на земле - в такого, когда в его руках ещё и ядерное оружие, в такого сразу поверят!