– Вы что, совсем с ума посходили? – шепотом возмущается молодой человек, осмотрев меня сверху вниз. – Мне девятнадцать лет, я имею право сам решать!
– Конечно, конечно! – успокаивает его Пенелопа, натягивая резиновые перчатки. – Где у вас ванная?
– Помогите, он может умереть в любую минуту! – стонет женщина с измученным лицом. – Это чудо, что он до сих пор жив!
– Мама! – заламывает руки юноша. – Я тебя умоляю уйти куда-нибудь и оставить меня в покое! Зачем тут еще этот ребенок? Уйдите все!
– У него от страха могут начаться спазмы кишечника, понимаете, на нервной почве, он очень переживает! – шепчет женщина, показывая мне ванную.
– Вы не волнуйтесь, – я с удивлением осматриваю ванную комнату с позолоченными кранами, треугольной ванной с отверстиями для гидромассажа и пластмассовых разноцветных рыбок, покачивающихся в пластмассовых разноцветных водорослях за стеклом – вместо кафеля – во всю стену.
– Он очень интеллигентный мальчик, очень, наша семья…
– Пенелопа! – кричу я. – Посмотри, может, лучше устроиться где-нибудь в комнате?
– Да-а-а… – осматривает Пенелопа ванную. – Боюсь, что у нас проблемы. Он не хочет нигде. Он напуган и нервничает. Контейнер продвинулся по кишечнику далеко, просто так не достать, нужно делать клизму, а у интеллигентного мальчика настоящая истерика и нервный запор.
– Вот! – женщина принесла небольшой таз, в котором, изогнувшись, заполненные чем-то, продолговатые, с пустой пупырочкой на конце лежат два презерватива. – Я случайно обнаружила, мальчик вызвал у себя рвоту и испугался… Это было в его желудке! А то, что в кишечнике, не выходит! Его похитили, вкололи сильнодействующее психотропное средство и начинили наркотиками! – шепчет она и закрывает глаза от ужаса.
– Как его зовут? – интересуюсь я.
– Юлиан. Юлик, а вообще-то Юрий Борисович, но вы не думайте ничего плохого, он мне объяснил, из него сделали живого перевозчика наркотиков! Это мафия, настоящая мафия!
– Принеси мой чемоданчик из коридора, – просит Пенелопа.
– Вы ко мне не прикоснетесь! – кричит из комнаты Юрий Борисович.
– А как мафия собиралась забрать у ничего не подозревающего перевозчика свои контейнеры? – интересуется Пенелопа у женщины, достает из чемоданчика резиновый пузырь и наполняет его водой.
– Это у них все продумано, – шепчет женщина, прикрыв за собой дверь в ванную. – Ему позвонили! Приказали в десять вечера прийти в условленное место! А там бы его непременно ударили по голове, чтобы он потерял сознание, или одурманили хлороформом, а потом… Что это у вас?
Пенелопа достала шприц, сломала головку у ампулы и набирает его.
– Если ваш сын не согласится все сделать добровольно, придется вколоть успокоительное.
– Нет, мы так не договаривались, – озабочена женщина, – никаких уколов! Юлик боится уколов с детства!
– А реанимации и статьи за перевозку наркотиков он не боится? Бедненький, похищенный мафией!
– Я же вам объясняю, он ни при чем, его начинили этой гадостью в бессознательном состоянии! Подождите!..
– Вы платите мне за клизму, и я сделаю ее любой ценой. Такой уговор!
– Если кто-то из вас двинется с места, я перережу себе горло! – заявляет Юрий Борисович, приставив к шее огромный кухонный нож.
Мы втроем застываем в дверях ванной, подняв головы вверх.
Вероятно, для усиления эффекта устрашения он вытащил в коридор стул и стал на него, возвышаясь над нами и дрожа коленками. Немая сцена длится секунд двадцать, потом измученная женщина падает в обморок, широко раскинув ноги и ударившись головой в пол.
Я начинаю раздеваться.
Сначала я снимаю ботинки, стаскиваю джинсы, колготки, потом – быстро – трусы. Свитер надет на голое тело, поэтому его я снимаю медленно, чтобы продлить оторопь трясущегося на стуле Юрия Борисовича и чтобы его нижняя челюсть отвисла до критического состояния. Некоторое время я стою голая и держу свой любимый желтый кашемировый свитер двумя пальцами, потом бросаю его, и свитер падает рядом с раскинувшейся женщиной. На паркет у моих ног капает первая капля крови.
– Алиса! – шепчет застывшая со шприцем в руке Пенелопа.
– Ничего страшного, – говорю я тихим, спокойным голосом, – ты же знаешь, это у меня случается от злости.
– У ва-вас кровь те-течет, – показывает рукой с ножом Юрий Борисович на пол.
Я задираю голову, и следующая капля капает на грудь. Я медленно размазываю ее ладонью.
– Помогите мне, – говорю я, глядя на Юрия Борисовича и размазывая вокруг пупка следующую каплю.
– Вам нужно в ванную! – суетится юноша, опускаясь со стула и размахивая ножом. – И холодное полотенце на нос! У меня в детстве тоже такое бывало, мне тогда закладывали ватку с перекисью водорода. Мама! Где у нас перекись? – он перешагивает через лежащую женщину и заходит в ванную.
Я отодвигаю от двери Пенелопу, делаю ей знак ладонью, что все в порядке, при этом ловлю следующую каплю крови и закрываю перед ее носом дверь.
В ванной первым делом отодвигаю ногой подальше нож, который юноша положил на пол, потому что он мешал ему открывать пузырек.
– Вот. Засуньте в ноздрю и закиньте голову.
Приблизив свое лицо ко мне почти вплотную, он помогает заталкивать ватку в ноздрю ухоженными тонкими пальцами пианиста.
– Юрий Борисович, – говорю я шепотом в его расширенные зрачки, в приоткрытый от напряжения рот, в полыхающие скулы, – у вас живот сводит, да?
Он садится на край треугольной ванны, задерживается глазами на моей груди и вздыхает.
– У меня ничего не получается, я сидел на унитазе, ничего не выходит, я даже выпил водки. Как заклинило! Так уже бывало в детском саду, когда нас заставляли сдать анализы, ну, вы понимаете, меня заставили выпить касторового масла, и от страха, что сейчас я выпачкаю штанишки, случился спазм. Вам лучше?
– Видите этот пластмассовый хоботок, – я говорю, задрав голову вверх и дыша ртом, потому что ноздри забиты мокрой ватой. – Он очень тонкий и хорошо закруглен, – засовываю наконечник резинового шланга в рот и облизываю его между вздохами. – Он входит нежно, если все делать аккуратно. Раздевайтесь, – осторожно протягиваю руку и открываю кран.
– Совсем? – не удивляется Юрий Борисович, внимательно отслеживая, как я облизываю пластмассовый носик клизмы.
– Ну, я же совсем голая. Вот сюда давайте, ко мне, в ванную.
Когда Пенелопа осторожно приоткрыла дверь, мы с Юрием Борисовичем сидели, расставив ноги, друг напротив друга, голые и уставшие, а между нами на блестящей эмали ванной лежали две окровавленные ватки из моего носа и два соединенных друг с другом резиновых контейнера из его прямой кишки.
– Я хочу видеть, как это работает, – показала я на отверстия для гидромассажа, и посеревшее лицо Юрия Борисовича оживилось.
Он стал нажимать какие-то кнопки на пульте управления, и я еле успела выкинуть контейнеры, хлынула вода, мы сели друг напротив друга, я предложила в память о Курте Воннегуте соединиться пятками, и Юрий Борисович сразу же меня понял (интеллигент, одно слово!), он нащупал своими ступнями мои, а потом предложил выпить за всех последователей Боконона и закричал: «Мама, коньяк нам в ванную!», и Пенелопа принесла поднос с бокалами, и укоризненно заметила, что нужно быть осторожной и всегда работать в перчатках, а мы с Юрием Борисовичем, соединившись под водой пятками, пели хором в память о Бокононе:
Расскажите вы мне
О счастливой стране
Где мужчины храбрее акул
А женщины все
Сияют в красе,
И с дороги никто не свернул![3]
– Ну, ты даешь! – выдохнула в машине Пенелопа, взявшись за руль.
Дальше я не слышала. Я заснула, как упала в обморок. Наконец-то за последние пять дней я оторвалась от всего мира и отдалась полнейшему бесчувствию сна.
В половине шестого в стекло машины постучали чем-то металлическим. Звук получился звонкий и нервный. Кое-как разлепив глаза, я увидела спинки передних сидений, а потом близкую руку в огромной перчатке, постукивающую ключом с той стороны стекла.
– Войди-и-ите! – зевнула я, потягиваясь.
– Вы живы? – теперь с той стороны стекла образовалось круглое усатое лицо в каске.
– Я есть хочу.
Опускаю стекло.
– Чья машина? – интересуется страж порядка.
– Сейчас посмотрим… – я перелезаю на переднее сиденье. – Технический талон устроит? Вообще-то хозяйка здесь живет, – киваю на вывеску прачечной.
– Это машина Пенелопы? Ладно, проехали, я сразу не узнал. Пряник будешь?
– А кофе? – капризничаю я.
– Ладно, пошли.
Поеживаясь, бегу за утренним милиционером. Все спит вокруг – воскресенье, на перекрестке светится тусклым огоньком кафе.
За чашку отвратного кофе и подозрительный салат с селедкой я совершенно чистосердечно призналась милиционеру, что Пенелопа в своей прачечной не снимает порнофильмы с малолетками, не растворяет в ванной трупы, не подделывает документы, не печатает деньги, не разводит кроликов и не выращивает в подвале шампиньоны.
– Это машина Пенелопы? Ладно, проехали, я сразу не узнал. Пряник будешь?
– А кофе? – капризничаю я.
– Ладно, пошли.
Поеживаясь, бегу за утренним милиционером. Все спит вокруг – воскресенье, на перекрестке светится тусклым огоньком кафе.
За чашку отвратного кофе и подозрительный салат с селедкой я совершенно чистосердечно призналась милиционеру, что Пенелопа в своей прачечной не снимает порнофильмы с малолетками, не растворяет в ванной трупы, не подделывает документы, не печатает деньги, не разводит кроликов и не выращивает в подвале шампиньоны.
– Знаешь, какая у нее крыша? – расслабился после второй рюмки коньяка страж закона.
– Нет, – я заинтригована.
– Вот именно! Никто не знает, а трогать нельзя. Ты клиентка или работаешь у Пенелопы?
– Работаю. Я еще пока на испытательном сроке.
– И что у тебя получается лучше всего?
Я задумалась, потом решилась:
– Лучше всего у меня пока получилось поставить клизму одному молодому интеллигенту.
– Ну, полный беспредел! – покачал головой милиционер. – А еще я слышал, Пенелопа сосватать может кого угодно. В смысле, женить там или замуж выдать. Говорят, у нее картотека самая обширная в мире. Понимаешь, я немку хочу. Немки, они чистоплотные и выносливые.
– Вранье! – возмущаюсь я. – Наши отечественные невесты – самые выносливые невесты в мире!
– Ладно. За наших, за выносливых, – он чокнулся с моей чашкой, выпил, тщательно вытер усы. – Документик найдется?
– Что? – не сразу уяснила я.
– Документы, говорю, какие-нибудь имеются?
– Конечно. Загранпаспорт.
– Во-о-она как!
– А вы думали?
– Покажи.
– Из моих рук.
– Ты тут не зазнавайся, не командуй, – милиционер отбирает мой паспорт и, послюнявив палец, листает его. – Зачем тебе такой или собралась куда?
– Собралась. Вы знаете место последней работы Гауди? Я собралась осмотреть это место.
Милиционер задумался.
– Гауди… Га-у-ди… Нет, не знаю такого.
– Он сделал внутреннее убранство кафедрального собора, а на витражах…
– Он еврей, что ли, этот Гауди? – перебивает меня утренний милиционер, нюхая пустую рюмку.
– Я хочу в туалет.
– Я тоже. Двинули?
У двери, на которой выведенный краской треугольник устойчиво опирается на свое основание, мы остановились.
– Мне – сюда, – показываю я на треугольник.
– Тут такое дело, Алиса Геннадьевна, – замялся милиционер, – я вроде должен пойти с вами.
– А может, не надо? – тоскливо озираюсь и обнаруживаю, что мы совершенно одиноки в длинной кишке коридора.
– Я подожду у дверей кабинки, а вы не нервничайте, делайте все как надо, не обращайте на меня внимания.
– А потом?
– А потом я отвезу вас в следственное управление.
– Вы не можете меня задержать, я несовершеннолетняя!
– Это верно, не могу, поэтому просто прошу проследовать со мной в следственное управление.
– Не пойду!
– Алиса Геннадьевна, не сопротивляйтесь, это для вашей же безопасности. Ответите на вопросы следователя, напишете заявление, и вам оформят охрану.
Поскольку я совершенно не знала, зачем меня привезли в управление, то на всякий случай предположила худшее (за похищение из морга неопознанного трупа и затопление его в озере у хутора в Сюсюках) и сразу же потребовала адвоката.
– Конечно-конечно! – уверил меня покачивающийся с пятки на носок, как игрушка-неваляшка, круглый человечек с пышными локонами до плеч, носом с приплюснутым кончиком и мерзейшими усиками над пухлой изогнутой губой. – Надеюсь, этот сержант не превысил своих полномочий?
– Превысил! – завожусь я. – Он пошел за мной в женский туалет!
– Как неудобно получилось, извините, это я виноват. Извините. Помните меня? Я – Агей Карпович, и если естественные потребности вашего организма не были удовлетворены вследствие настойчивости этого сержанта, я могу предложить…
– Спасибо, я пописала, несмотря ни на что!
– Вот и отлично. Мы подождем машину, а пока я сделаю вам какао.
– Ненавижу какао!
– Странно. Мне всегда казалось, что дети любят какао. Тогда – чаю?
– А какую машину мы ждем? – прищурилась я.
– Мы ждем машину, чтобы отвезти вас домой, то есть в квартиру, где вы жили в последние шесть лет.
– И для этого меня вытащили из автомобиля Пенелопы? Из-под теплого верблюжьего одеяла, которым она меня заботливо укрыла?
– Простите, это я виноват. Это мой приказ. Ваша квартира была некоторым образом осквернена, вот я и решил, что если это было ограбление, то определить, что было украдено, сможете именно вы.
– Что это значит – некоторым образом осквернена? – заинтересовалась я.
– Если вы помните, то при нашей первой встрече на полу вашей гостиной лежала куча одежды Гадамера Шеллинга вперемешку с тортом и персиками. Так вот, эта одежда исчезла, а в комнатах устроен полнейший беспорядок. Все книги порваны, стулья поломаны, по полу рассыпана крупа и сахар, посуда перебита, занавески содраны, мебель, даже антикварная, изувечена. Видно, что обыскивали с пристрастием и не заботясь о приличиях. Искали небольшой предмет, поэтому повреждения мебели…
– Почему же вы думаете, что небольшой?
– Женские прокладки разрезаны. Извините. Из шкафа достали упаковку гигиенических прокладок и тщательно их распотрошили. Отсюда делаем вывод: предмет, который искали, мог поместиться в прокладку, если бы вы захотели его туда засунуть.
Застыв истуканом, я смотрю, как следователь снует по кабинету, втыкает в розетку вилку чайника, рассматривает на свет чайную ложку, и спрашиваю:
– Почему именно я захотела?
– Ах, Алиса, это элементарно. Это по логике получается. Женщина прячет нечто туда, куда, по ее мнению, не полезет искать мужчина. Вы жили в квартире вдвоем с отчимом.
– Тогда по вашей логике получается, что искать это нечто в прокладках тоже должна женщина! – кричу я и вскакиваю, не в силах усидеть на стуле.
Застыв с горячим чайником в одной руке и кружкой в другой, следователь смотрит на меня застывшими от ударной мысли глазами.
– Эй! – я провожу перед его лицом ладонью, и в глазах Агея Карповича появляется выражение некоторой растерянности.
– Знаете что, – предлагает он, поставив чайник и прислонив к его боку кружку. – Мы сейчас с вами посмотрим, что такое может поместиться в женскую прокладку. Вы каким номером пользуетесь? Минуточку, тут у меня записано…
Порывшись в карманах, Агей Карпович вместе с блокнотом вытаскивает платок, платок падает на пол со стуком, и из него вываливается вставная челюсть – это она стукнула.
– Извините. – Следователь подбирает челюсть, дует на нее и начинает засовывать в рот, чуть отвернувшись от меня и изображая стеснение.
«Нижняя» – про себя отметила я и мобилизовала все силы.
– Так что там я спрашивал? – повернул ко мне лицо следователь.
– Вы спрашивали о прокладках. Я номер точно не помню, а зачем вам?
– Вы представляете, оказывается, эти прокладки, они все разные! – с восторгом объявляет Агей Карпович. – В том смысле, что имеют разные размеры.
– Прекрасно представляю.
– Ну вот и хорошо, будем основываться на размерах прокладок, обнаруженных в вашей квартире. Что может туда поместиться? Проведем следственный эксперимент.
– Как вы сказали?.. – обалдела я.
– Эксперимент. Возьмем прокладку, – Лотаров достал из ящика стола что-то завернутое в газету, положил на стол и пригласил меня жестом подойти поближе.
– Что… это?!
– Я позволил себе принести одну прокладку, такую же, как была у вас в квартире, и сейчас мы посмотрим, помещается ли в нее, к примеру, дискета.
– Дискета? Но почему именно…
– Да я просто к примеру сказал. Вот смотрите…
Газета, шурша, медленно разворачивается, на ней лежит прокладка с подозрительным коричневым пятном на рабочей поверхности.
Меня охватило жуткое любопытство. Я наклонилась как можно ниже и внимательно осмотрела пятно.
– Вы что, попросили у сотрудницы своего ведомства использованную прокладку? – после осмотра спросила я, с восхищением уставившись в лицо следователя.
– Нет, – он с разочарованием отвел взгляд, – я, понимаете, пролил на стол…
– Вы кофе пролили и промокнули его. Кофе с молоком. Правильная мысль, если нечем больше вытереть пятно. У вас в управлении пользуются вместо салфеток женскими прокладками?
– Да, так получилось, я пролил кофе, а тут эта прокладка, я ее подготовил для следственного эксперимента, она подвернулась под руку…
– Прекрасная идея, – похвалила я. – Что вы хотели в нее засовывать? Дискету? Нет, не получится. Прокладка теперь мокрая внутри, дискета испортится. Знаете что, у меня идея! – я вытаращила глаза и изобразила пришибленную озарением сыщицу. – Где ваша дискета?
– Вот, пожалуйста, – скучный Лотаров положил рядом с газетой дискету.
– Вот и отлично, а я пожертвую для такого случая прокладку! – Расстегнув молнию на джинсах, я старательно начинаю стаскивать их. – Минуточку, извините… Сейчас.