Будда и Христос оставляли ученикам свои слова, надежды и сомнения. Мухаммед учил не сомневаться. Нищие апостолы, тайком проповедующие учение, — это не ислам. Ислам — это молодая феодальная империя. Слова Мухаммеда были обращены к полководцам и купцам, которые спешили мечом утвердить святую веру и получить торговые монополии.
Был бы сын у Будды, вернее всего он стал бы таким же бездомным мудрецом, как отец. Был бы сын у Христа — стал бы мучеником, погиб бы, как многие из ранних христиан. Родственники Мухаммеда — это феодалы, это знать духовной империи. Они реальны, они борются за место у трона пророка точно так же, как сыновья, братья и сестры светского феодала.
Секты и расколы в буддизме и христианстве возникают, как правило, в связи с разными толкованиями учения. В мусульманстве же их появление часто определялось политическими причинами. Порой между сектами не было разногласий в обрядах или вероучении — под слоем зеленой краски ислама кипели политические страсти. Центрами притяжения враждующих толков в исламе оказывались не идеи, а люди — нередко родственники Мухаммеда и последнего «праведного» халифа Али. И потому столкновения и даже войны между приверженцами разных толков ислама велись не столько потому, что одни были еретиками, а вторые — нет, сколько потому, что вожди сектантов были выразителями центростремительных процессов в созданной силой оружия мусульманской империи.
Средневековый персидский писатель Максиди рассказывает, что в городе Шахрастане вражда, «словно серп, жнет людей. Видишь их, как они в день заклания жертвенного верблюда двумя толпами дерутся из-за головы верблюда — израненные, избитые, расстроенные. Избиения и убийства разделяют и два войска: одно — из Дейлема, другое — тюркское. Там дикая междоусобица между двумя партиями».
Другой писатель, Равенди, повествует о печальной судьбе Нишапура. В 1154 году на него напали кочевни-ки-огузы и разорили. В городе, и без того разграбленном врагом, «по причине различия в религиозных толках еще со старинных времен кипела взаимная вражда. Каждую ночь какая-нибудь партия созывала из какого-нибудь квартала ополчение, поджигала кварталы противников, и все, что еще оставалось после огузов, уничтожалось… Теперь в Нишапуре, где были собрания друзей, медресе наук и местопребывание лучших людей, пасутся стада, рыщут дикие звери и ползают гады».
Будучи социальными движениями в мире без четких границ, ереси и толки скоро распространились по разным странам.
Уже в середине VII века сторонники двоюродного брата и зятя Мухаммеда, Али, получившие наименование шиитов, стали утверждать, что только он получил сокровенное знание от пророка и имеет право называться духовным вождем ислама — имамом. И потомки Али тоже станут имамами, так как Али передаст им это сокровенное учепие.
Через сто лет в среде шиитов произошел раскол. Шестой шиитский имам, Джафар ас-Садик, лишил имамата своего старшего сына Исмаила. Часть шиитов согласилась с решением Джафара, другие продолжали почитать имамом Исмаила, остальные признали имамом сына Исмаила. Исмаилиты таились в подполье. Власти жестоко преследовали их.
Наиболее удачливым из исмаилитов оказался некий Убейдаллах: он основал Фатимидскую династию, правившую в Египте в 909-1171 годах.
Среди исмаилитов был удивительный человек, которого звали Хасан ибн Саббах.
Хасан ибн Саббах родился в середине XI века и умер в 1124 году. Столь значительное нарушение принятых нами хронологических рамок допустимо лишь потому, что результаты его деятельности сказались на событиях конца XII века.
В молодости Хасан ибн Саббах жил в большом торговом иранском городе Рее, издавна считавшемся центром ересей.
В городе был широко распространен исмаилизм — в первую очередь среди ремесленников и торгового люда. Именно в этой среде жил молодой Хасан. Сохранились его воспоминания, в которых он рассказывает, как его склоняли к исмаилизму. Юноша отчаянно сопротивлялся, не желая ступить на опасный путь, — тут и погибнуть недолго. Хасан ибн Саббах держался до тех пор, пока не заболел. Испугавшись смерти, он дал обет, если выздоровеет, перейти в исмаилизм. И выздоровел. Тогда он пошел к «соблазнителям» — один из них был чеканщиком, другой — шорником, и те свели молодого человека с профессиональным проповедником, у которого нашлись куда более веские аргументы, чем у шорника.
Хасан оказался настолько умен и энергичен, что рейские исмаилиты послали его в Египет для повышения образования.
Мудрые пропагандисты умели ценить юные таланты.
Хасан провел в Египте несколько лет, поднаторел в искусстве спорить, научился ловко вербовать сторонников, но высоко в духовной иерархии фатимидского халифата не поднялся. Да и не до него было: Фатимиды оказались жертвой типичного для мусульманских династий раскола. Частности сейчас неинтересны, отметим лишь главное: в очередной раз возникла проблема, кто — истинный халиф, а кто — узурпатор.
Юному религиозному деятелю было ясно: фатимидский халифат стареет и слабеет. Он уже лишился своих владений в Северной Африке, уступил Сицилию норманнам, а владения в Сирии — сельджукам. Провести жизнь, ратуя за египетского халифа, — значит согласиться на горькую судьбу безвестного мученика. Ни безвестность, ни мученический венец Хасана ибн Саббаха не привлекали. Он должен был найти свой путь к власти. Для этого можно использовать халифа и исмаилизм, но нельзя становиться рабом человека или учения.
Молодой — ему еще нет и тридцати, — тщеславный и немало повидавший исмаилит возвратился в Иран. Он остановился в столице сельджукского султаната Исфахане, где нашел приют у единоверцев.
Удивительно, насколько мобильны были люди мусульманского Востока. Биография большинства из них — это цепочка стран и городов, в которых они побывали, то ли по делу, то ли торгуя, то ли путешествуя от двора ко двору. Через весь Восток тянутся вереницы паломников, которые стремятся достичь Мекки, едут мудрецы и поэты, купцы и бродяги. И для каждого важна принадлежность к той или иной подсистеме ислама — направлению или секте. В каждом городе найдется союзник и помощник. За высоким, глухим дувалом можно укрыться от властей и недругов.
Известие о том, что в городе появился исмаилитский агент, прибывший из самого Каира, возможно, с инструкциями от Фатимидов, вызвало тревогу у султана Малик-шаха, положение которого было непрочным и которому везде чудились заговоры. Фатимидов подозревали, и не без оснований, в том, что они ведут в соседних странах подрывную пропаганду.
Стража начала искать Хасана ибн Саббаха. Несколько недель он скрывался у верных людей. В этот период вынужденной изоляции Хасан ибн Саббах сформулировал собственную программу. В ней он не отошел от духа и буквы Корана, от законов шариата. Новизна заключалась в следующем четко выраженном стратегическом постулате: «Цель религии — правильный путь к познанию бога. Познание бога разумом и размышлением невозможно. Познание возможно только личным поучением имама».
Из этого следовало, что не имеющий истинного учителя — имама, черпающий знания из других источников достоин порицания. Все человечество, не признающее имама, известного лишь Хасану ибн Саббаху, глубоко заблуждается. А потому попадет в ад. Спасутся только исмаилиты. Просто и ясно. Ни христиане, ни иудеи не спасутся, потому что им неведомо слово пророка. Никакие другие мусульмане, кроме исмаилитов, не спасутся, потому что они тщетно пытаются постичь слово пророка разумом.
Послушание — вот девиз Хасана ибн Саббаха.
Естественно, что безусловное подчинение вождю требует определенного, скажем, невежества. И, по свидетельству одного из современников, Хасан ибн Саббах был последователен: «Он препятствовал простым людям углубляться в знания, так же как людям знатным — в постижение старых книг».
Деление человечества на группу приверженцев Хасана ибн Саббаха и остальных, обреченных на адские муки, дополнялось идеей о том, что человечество делится на «людей и недочеловеков». Тюрки, учил он, «не из детей Адамовых происходят, а некоторые называют их джиннами».
Но не следует преувеличивать теоретические открытия Хасана ибн Саббаха. Он еще не предтеча фашизма. Это расчетливая попытка привлечь на свою сторону тех, кто обижен сельджуками.
Хасан отказался сообщить, кто же тот имам, который будет направлять его учеников. Имам был «тайным», имени его нельзя было назвать. А пока истинный имам был фикцией, его будет заменять Хасан ибн Саббах.
Итак, возникло радикальное движение, в котором были тайный учитель и реальный вождь. Вождь требовал от своих сторонников слепого подчинения потому, что он один знал истину. За полное подчинение был гарантирован рай. Всем остальным — ад. Тюрки — нелюди, Христиане и евреи — нелюди, сунниты и шииты — почти нелюди…
Сект в те годы на Ближнем Востоке было множество, и проповедники плодились, как грибы после дождя. Выделиться и найти сторонников было непросто, тем более если проповеднику всего тридцать лет.
Но в тяжелые периоды истории угнетенные ждут учителя, ждут слова. Программа Хасана ибн Саббаха была настолько проста, что ее мог понять даже неграмотный крестьянин. Она освобождала от необходимости думать и принимать решения. Она утверждала, что вождь знает окончательную и абсолютную истину. Она одевала эту программу в темные завесы тайны. Она обещала безоговорочное спасение.
Слабость Хасана ибн Саббаха заключалась в том, что его радикализм неизбежно вступал в конфликт с официальной идеологией мусульманских государств. Для торжества его секты в мусульманском мире должна была существовать смертельно критическая ситуация. Но такой ситуации в конце XI века не было. Ортодоксальный ислам защищали не только армии султанов и эмиров, но и миллионы верующих, напуганных экстремизмом Хасана ибн Саббаха.
В течение десяти лет Хасан ибн Саббах вел проповедь в разных городах Ирана, вербовал сторонников из исмаилитов, гонимых и преследуемых. Три года он провел в области Дейлем, к юго-западу от Каспийского моря, проповедуя в племенах, для которых ортодоксальный ислам ассоциировался с господством сельджуков. Там он искал базу для своего царства.
Постепенно число его сторонников росло, но росли и опасения сельджукских властей. Один из писателей того времени, выражая их мнение, заметил: «Нет ни одного разряда людей более зловещего, более преступного, чем этот род… Если, упаси боже, державу постигнет какое-либо несчастье… эти псы выйдут из тайных убежищ и восстанут на эту державу».
Главным врагом Хасана ибн Саббаха стал просвещенный везир сельджукского султана Маликшаха Низам аль-Мульк. Он послал отряд поймать проповедника, и тот, убегая от преследователей, чуть не попал к ним в руки, когда его мул пал и вблизи не было ни одного селения.
Крупнейший исследователь исмаилизма В. Иванов пишет о Хасане ибн Саббахе: «Это был человек экстраординарной энергии и таланта, прирожденный вождь, который преуспел в совершении невероятного: он превратил мирное и подчиненное персидское крестьянство в удивительно упорных воинов».
Хасан ибн Саббах решил захватить крепость, в которой со своими сторонниками мог бы укрываться от преследований и готовить силы для дальнейшей борьбы. Свой выбор он остановил на крепости Аламут, в Дейлеме.
Сделал он это по трем причинам. Во-первых, Аламут находился далеко от столицы; во-вторых, в окрестных деревнях жило немало адептов нового учения; в-третьих, он был неприступен настолько, насколько вообще может быть неприступна крепость.
Аламут стоял в горной долине, утесы по сторонам которой представляли собой дополнительные укрепления. Сама же крепость оседлала отвесную скалу высотой более двухсот метров, которая поднималась в центре долины, где было расположено несколько небольших деревень, заселенных новообращенными исмаилитами. В крепости был водный источник.
Взять Аламут штурмом, даже если он охранялся небольшим гарнизоном, было практически невозможно.
Первым делом исмаилиты начали обрабатывать Алави, коменданта крепости. Одновременно помощник Хасана ибн Саббаха занялся агитацией среди рядовых воинов.
Комендант колебался, но, когда ему было обещано три тысячи золотых динаров и право свободного выхода из Аламута, он решился сдать крепость.
Среди исмаилитов, вошедших в Аламут, был и сам Хасан ибн Саббах, одетый бедным ремесленником, тихий, скромный, немногословный человек с черной бородкой.
Он дал коменданту записку, по которой тот должен был получить в Дамагане три тысячи динаров у богатого купца, тайного исмаилита. Алави усомнился, что по записке, написанной «низким человеком», ему выплатят такую громадную сумму.
Чернобородый чуть улыбнулся.
Алави был последним человеком на Земле, который видел Хасана ибн Саббаха переодетым, скрывающимся, гонимым и настороженным. Отныне тот — Господин горы.
А комендант отправился в Дамган. Сухой, согбенный купец ввел его в заднюю комнату своего дома, отослал слуг и попросил показать записку.
Комендант вытащил листок.
Купец узнал почерк Хасана ибн Саббаха.
Комендант не поверил своим глазам. Купец благоговейно поцеловал жалкий листок бумаги и попросил гостя подождать. Через несколько минут он вынес мешок с тремя тысячами золотых динаров.
Известие о падении Аламута встревожило султана Маликшаха. Еще более его обеспокоило сообщение, что исмаилиты согнали местных крестьян строить небольшие крепости по соседству с Аламутом. «Завладев Аламутом, Хасан напряг все силы, чтобы захватить округа, смежные с Аламутом, или места, близкие к нему, — писал иранский летописец. — Он овладел ими путем обмана своей проповедью. Что до тех мест, где не были обмануты его речами, он завладевал ими убийствами, войной и кровопролитием. Везде, где он находил утес, годный для укрепления, он закладывал фундамент крепости».
Хасан ибн Саббах был непонятен. Так никто еще себя не вел. Обычпо пророки шли из города в город, скрываясь от властей, и проповедовали втайне. Этот же сидел в неприступном замке и открыто бросал всем вызов. К нему стекались все новые сторонники. Уходя в Аламут, человек становился не подвластен царям земным. Что касается вечности, то об этом заботился Хасан.
Для человека средневековья рай и ад были понятиями не менее реальными, чем окружающая действительность.
Эмир, правивший провинцией, где действовал Хасан ибн Саббах, первым из иранских властителей отправился в поход, чтобы ликвидировать гнездо исмаилитов. Поход представлялся эмиру легким: ему предстояло расправиться лишь с кучкой обманщиков, которые хитростью овладели крепостью.
Эмир сжег селения в долине, перевешал тех исмаилитов, которые попали ему в руки, и обложил крепость.
Хасан ибн Саббах совершил ошибку. Он не рассчитывал, что эмир будет так оперативен, и не запасся зерном. Кормить гарнизон и беженцев было нечем.
Тогда он собрал защитников Аламута и сообщил им, что прошедшей ночью к нему явился скрытый имам и приказал крепость не сдавать. И такова была сила убеждения Хасана ибн Саббаха, что исмаилиты поклялись умереть, но не уступить врагу.
Эмир не знал о положении в крепости. Не нашлось ни одного предателя, который бы ему об этом сообщил. Через три дня он снял осаду и ушел из долины.
Следующее испытание выпало на долю Хасана ибн Саббаха через год. На этот раз в дело вмешался сам Маликшах. Он послал своего полководца с сильным отрядом и приказал не возвращаться до тех пор, пока тот не вырвет с корнем ростки заразы.
Правительственные войска подошли к крепости в марте. На полях только начинались работы. Аламутская долина недавно была опустошена войной. Накопить за зиму запасы продовольствия Саббах не смог. К тому же в крепости с ним оставалось мало людей — не больше семидесяти человек. Три месяца продолжалась осада Аламута. Осажденные, как пишет современник, «ели, только чтобы не умереть с голоду, и бились с осаждающими».
Когда стало ясно, что держаться дальше невозможно, Хасан ибн Саббах ночью, в плохую погоду, спустил на веревке одного из молодых парней, и тот, миновав посты врагов, выбрался из долины. На следующий день он был в центре этой провинции — Казвине, где местные исмаилиты с тревогой ждали вестей.
Тут же была проведена мобилизация исмаилитов в городе. Всего собралось более трехсот человек.
Исмаилитский отряд вошел и долину в сумерках. Шли по крутым склонам, по лесу, в безмолвии, стараясь не звенеть оружием. Дождались ночи. В крепости уже были предупреждены, что помощь близка, и приготовились к вылазке.
Хасан ибн Саббах остался в своей келье, которую построили специально для него, как только Аламут был захвачен.[5] Он беседовал со скрытым имамом, который должен был защитить воинов.
Сонные часовые погибли первыми. Они не успели даже поднять тревогу. И тут же началась страшная резня. В темноте, не понимая, что происходит, очнувшиеся сельджуки метались между шатрами, ржали кони, скрипели, опрокидываясь, повозки, крики и звон оружия долетали наверх, к келье Хасана ибн Саббаха.
Лишь малая часть сельджуков смогла вырваться из долины.
По всему Востоку растекались слухи: некий пророк живет в недоступной крепости. И какие бы армии ни посылал против него султан, ничто не в силах одолеть его. И хоть седина лишь тронула виски и бороду Хасана ибн Саббаха, его уже называли Старцем горы.
В городе Савэ произошло событие, возвестившее о начале нового этапа в истории исмаилитов. В том городе существовала исмаилитская ячейка, в ней состояло восемнадцать человек. Действовать ячейке приходилось в глубоком подполье, ибо правитель города желал искоренить исмаилитскую опасность. И потому, когда исмаилиты обратили в свою веру некоего важного чиновника, они сочли это большим достижением. Но обращенный чего-то испугался и отказался от исмаилизма. Боясь разоблачения, исмаилиты решили убить отступника. Исполнителем приговора избрали плотника Тахира. Плотник зарезал чиновника, но был схвачен, во всем сознался и по личному приказу Низам аль-Мулька был казнен.