Мы сели в его кабриолет.
— Болтай сколько хочешь, — сказал он мне, — но не рассчитывай, что найдешь в моем лице разговорчивого собеседника. У тебя нет против меня никаких доказательств. Ты сам видел, как Лала прикончила Гусиною Шею, чтобы он ее не заложил.
— Вот, значит, на что ты ставишь? Будешь утверждать, что девушка наняла Гусиную Шею, чтобы он убил твою жену… когда узнала, что ты вознамерился бросить ее и вернуться в свой мир? — спросил я.
— Именно.
— Неплохо, Эд, но есть в этом один изъян. Ты вообще не Эшкрафт.
Он подпрыгнул, а потом засмеялся.
— Твои чувства взяли верх над разумом, — язвительно заявил он. — Разве смог бы я провести чужую жену? Ты считаешь, что ее адвокат, Ричмонд, не позаботился об установлении моей личности?
— А ты не думаешь, Эд, что я малость посообразительнее, чем они? У тебя было множество вещей, принадлежащих Эшкрафту. Бумаги, письма, кое–что, написанное им самим. Если ты хоть немного смыслишь в изменении почерка, то вполне мог провести его жену. А что касается адвоката… Он проверял тебя чисто формально. Ему и в голову не приходило, что возможна такая рокировка.
Сначала твой план состоял в том, чтобы получать от миссис Эшкрафт пособие… на лечение от наркомании. Но когда она ликвидировала свои дела в Англии и приехала сюда, ты принял решение ликвидировать ее и наложить лапу на все добро. Ты знал, что у нее нет ни родителей, ни близких, которые могли бы помешать тебе. Ты знал также, что в Америке найдется немного людей, которые знали настоящего Эшкрафта.
— А где, по–твоему, был Эшкрафт, когда я тратил его деньги?
— В гробу.
Я попал не в бровь, а в глаз, хотя Эд и старался этого не показать. Он усмехнулся, но по глазам было видно, что его мозг напряженно работает.
— Может, ты и прав, — процедил он наконец, — но я понять не могу, как ты собираешься это на меня повесить. Сумеешь доказать, что Лала не принимала меня за Эшкрафта? Сумеешь доказать, что она знала, почему миссис Эшкрафт посылала мне деньги? Сумеешь доказать, что она знала о моих вывертах? Полагаю, что нет.
— Может, это и сойдет тебе с рук, — согласился я. — С присяжными случаются забавные штуки, и вообще я не скрываю, что был бы счастлив, если бы знал побольше об этих убийствах. Интересно, как ты перебрался в шкуру Эшкрафта?
Он подумал, передернул плечами.
— Могу рассказать. Это не будет иметь никакого значения. Коль скоро мне предстоит отправиться в камеру за то, что я выдавал себя за другое лицо, признание в мелком воровстве не принесет мне большого вреда.
Он намного помолчал.
— Моей специальностью были гостиничные кражи. Я приехал в Штаты, когда в Англии и на континенте мне начали наступать на пятки. Как–то ночью в одном из отелей Сиэтла я вошел в комнату на четвертом этаже. Едва закрыл за собой дверь, как услышал скрип другого ключа в замке. В комнате было темно, хоть глаз выколи. Я на миг включил фонарик, увидел дверцу шкафа и укрылся за ней. Шкаф был пустой — счастливое стечение обстоятельств; постоялец вряд ли стал бы там что–то искать. Он включил… это был мужчина… все лампы.
Потом начал ходить по комнате. Ходил так добрых три часа, туда и обратно, туда и обратно… А я стоял за дверцей шкафа с пистолетом в руке на случай, если бы жильцу пришло в голову сунуться в мое укрытие. Так вот, он ходил и ходил по комнате. Потом сел, и я услышал, как он скребет пером по бумаге. Поскреб так минут десять и снова принялся разгуливать по комнате, но на этот раз недолго. Я услышал, как щелкнули замки чемодана. И выстрел!
Я выскочил из шкафа Парень лежал на полу с дыркой в виске. Дело оборачивалось скверно. Я уже слышал доносящиеся из коридора возбужденные голоса. Я перешагнул через лежащего и взял письмо, которое он написал. Оно было адресовано миссис Норман Эшкрафт, проживающей на Вайн–стрит в Бристоле, в Англии. Я разорвал конверт. Этот сумасшедший писал, что намерен покончить с собой. И подпись: Норман. Я почувствовал себя немного лучше. Меня не могли обвинить в убийстве.
Тем не менее я находился в его номере с фонарем, отмычками и пистолетом… не говоря уже о горсти драгоценностей, которые увел из номера на соседнем этаже. Кто–то уже стучал в дверь
“Вызовите полицию!” — крикнул я, играя на проволочку
Затем принялся за человека, устроившего мне эту комедию. Я заметил, что он мой земляк, еще до того, как вскрыл конверт. Среди нас тысячи людей такого типа — светлые волосы, довольно высокий рост, хорошее сложение. Я воспользовался единственным шансом, который имел. Его шляпа и плащ лежали о кресле, как он их бросил. Я их надел, а свою шляпу положил возле покойника. Опустившись на колени, поменял вещи в наших карманах, поменял пистолеты и открыл дверь.
Я рассчитывал на то, что те, кто ворвется в номер первыми, не знают жильца в лицо или знают недостаточно хорошо, чтобы сразу догадаться, что я — не он. Это давало мне несколько секунд на то, чтобы слинять. Но когда я открыл дверь, то сразу же убедился, что мой план не сработает. В коридоре были гостиничный детектив и полицейский, и я подумал, что это уже за мной. Однако я сыграл роль до конца Сказал, что вошел в свою комнату и увидел, как этот тип копается в моих вещах. Бросился на него и застрелил во время схватки.
Минуты тянулись как часы, но никто не усомнился в моих словах Люди называли меня мистером Эшкрафтом. Маскарад удался. Тогда это очень удивило меня, но потом, когда я узнал об Эшкрафте больше, я перестал удивляться. Прожил он в этом отеле всего лишь полдня, его видели только один раз в этом плаще и шляпе… которые теперь были на мне. Мы имели один и тот же тип — светлого англичанина.
А потом меня ждала новая неожиданность. Когда детектив обследовал одежду покойника, он установил, что все метки и фирменные нашивки сорваны. Когда позднее я просматривал его дневник, то нашел объяснение этому факту. Эшкрафт играл сам с собой в орлянку и не мог решить, то ли ему продырявить себе башку, то ли сменить фамилию и начать новую жизнь. Проигрывая второй вариант, он и посрывал все этикетки с одежды. Но тогда, стоя в номере среди людей, я этого не знал. Видел только, что происходят чудеса.
Тогда мне следовало сидеть тихо, как мышь. Просматривая вещи умершего, я изучил его не хуже себя самого. После него осталась масса бумаг и дневник, куда Эшкрафт записывал все свои мысли и дела. Первую ночь я провел, изучая дневник, запоминая все, что в нем вычитал и упражняясь в отработке подписи этого несчастного. Среди вещей, которые я вытащил из его карманов, были дорожные чеки на сумму в полторы тысячи долларов, и я хотел утром оприходовать их.
Провел в Сиэтле три дня… Как Норман Эшкрафт. Я наткнулся на золотую жилу и не собирался от нее отказываться. Письмо, адресованное миссис Эшкрафт, защищало меня от обвинения в убийстве, если бы я погорел; кроме того, я знал, что безопаснее доводить игру до конца, нежели в середине партии брать йоги в руки. Когда шум вокруг этого дела затих, я собрался и уехал в Сан—Франциско, вернувшись к своей прежней фамилии — Эд Бохенон. Однако я сохранил все вещи Эшкрафта, так как узнал, что его жена богата. Я не сомневался, что смогу заполучить часть ее имущества, если разыграю свою карту, как надлежит. Но она сама облегчила мне дело. Читая как–то “Игземинер”, я наткнулся на объявление, ответил на него… ну и все.
— Значит, ты не приказывал убить миссис Эшкрафт?
Он отрицательно покачал головой.
Я вынул из кармана пачку сигарет и положил две на сиденье между нами.
— Хочу предложить тебе игру. Чтобы удовлетворить самолюбие. Она не будет иметь никаких последствий… и ничего не докажет. Если ты это сделал, возьми сигарету, которая лежит ближе ко мне. Если нет, возьми ту, что лежит ближе к тебе. Поиграем?
— Нет. Не хочу, — сказал он резко. — Мне не нравится такая игра. Но мне хочется закурить.
Он протянул здоровую руку и взял сигарету, лежавшую ближе ко мне.
— Благодарю тебя, Эд, — сказал я. — С глубоким сожалением должен сообщить, что я все–таки отправлю тебя на виселицу.
— По–моему, ты спятил, малыш.
— Ты думаешь о том, что сработано в Сан—Франциско, Эд, — пояснил я. — А я говорю о Сиэтле. Тебя, гостиничного вора, застали в номере, где находился человек с пулей в виске. Какой вывод, по–твоему, сделает из этого суд присяжных, Эд?
Он залился смехом. Но вдруг смех его перестал быть беззаботным.
— Он, разумеется, сделает вывод, что ты убил парня, — продолжал я. — Когда ты начал осуществлять свой план, положив глаз на имущество миссис Эшкрафт, и приказал ее убить, первое, что ты сделал, ты уничтожил письмо самоубийцы. Потому что знал: как ни стереги его, всегда остается риск, что кто–нибудь найдет письмо и тогда дорого придется платить за игру. Письмо сослужило свою службу, и больше тебе не было нужно.
Я не могу посадить тебя за убийства в Сан—Франциско, задуманные и оплаченные тобою. Но я прихлопну тебя тем убийством, которого ты не совершал. Так что правосудие в конечном счете будет удовлетворено. Ты поедешь в Сиэтл, Эд, и там отправишься на виселицу за самоубийство Эшкрафта.
Я не могу посадить тебя за убийства в Сан—Франциско, задуманные и оплаченные тобою. Но я прихлопну тебя тем убийством, которого ты не совершал. Так что правосудие в конечном счете будет удовлетворено. Ты поедешь в Сиэтл, Эд, и там отправишься на виселицу за самоубийство Эшкрафта.
Так и случилось.
СОЖЖЕННАЯ ФОТОГРАФИЯ
— Мы их ждали вчера, — закончил свой рассказ Альфред Бэнброк. — Но когда они не появились и сегодня утром, жена позвонила по телефону миссис Уэлден. А миссис Уэлден сказала, что их там не было… и что они вообще не собирались приезжать.
— Итак, — заметил я, — ваши дочери уехали сами и по собственной воле остаются вне дома?
Бэнброк кивнул. Его лицо выглядело усталым, щеки обвисли-
— Да, так может показаться, — согласился он. — Поэтому я обратился за помощью в ваше агентство, а не в полицию.
— Такие исчезновения и раньше случались?
— Нет. Если вы следите за прессой, то вам, наверное, попадались заметки о… как бы это сказать, нерегулярном образе жизни молодого поколения. Мои дочери уезжаю! и приезжают, когда им того захочется. Но я, хотя и не могу сказать, что мне известны их намерения, вообще–то всегда знаю, где они.
— Вы не догадываетесь, почему они так уехали? Он затряс опущенной головой.
— Вы в последнее время часто ссорились? — рискнул предположить я.
— Нет… — начал он, но внезапно переменил тон. — Да… хотя я и не считаю, что этот случай может иметь значение, да и вообще не вспомнил бы о нем, если бы вы меня не спросили — В четверг вечером…
— И о чем шла речь?
— О деньгах, разумеется. Кроме денег, у нас не было причин для разногласий. Я давал дочерям на карманные расходы довольно много… может быть, слишком много. Так что им не приходилось себя ограничивать. Как правило, дочери не выходили за пределы того, что я выделял… Но в четверг вечером они попросили у меня сумму, которая значительно превышала разумные потребности двух девушек. Я был возмущен… хотя в конце концов все же дал денег, правда, несколько меньше, чем у меня требовали. Это не назовешь ссорой в полном смысле слова… но некоторое охлаждение наших отношений все же произошло.
— И именно после этой размолвки они сказали, что едут на уик–энд в Монтри, к миссис Уэлден?
— Возможно. Я не уверен. Кажется, я узнал об этом только на следующий день. Но, может быть, они сказали моей жене?
— Вам не приходит на ум другая причина бегства?
— Нет. Да и этот наш спор о деньгах… который, вообще, не столь уж необычен… не мог быть тому причиной.
— А как считает их мать?
— Их мать умерла, — поправил меня Бэнброк. — Моя жена — их мачеха. Она всего лишь на два года старше Миры, моей старшей дочери; жена так же, как и я, совершенно обескуражена.
— Ваши дочери и их мачеха живут в согласии?
— Да! Да! В полном согласии! И всегда, когда в семье возникают разногласия, они образуют единый фронт против меня.
— Ваши дочери выехали в пятницу после полудня?
— В полдень или несколькими минутами позже. Автомобилем.
— И автомобиля, разумеется, тоже нет?
— Естественно.
— Какой марки машина?
— Кабриолет. Такой, со складным верхом. Черный.
— Его регистрационный номер? Номер двигателя?
— Сейчас.
Он повернулся в кресле к большому письменному столу с выдвижной столешницей, что загораживал четверть стены конторы, порылся в бумагах и продиктовал мне номера. Я записал их на обратной стороне конверта.
— Я включу вашу машину в полицейский список украденных автомобилей, — сказал я. — Здесь не обязательно упоминать о ваших дочерях. Если полиция найдет автомобиль, нам легче будет обнаружить девушек.
— Отлично, — согласился он, — коль скоро это можно сделать без огласки. Я с самого начала сказал, что не хотел бы никакой огласки… разве что окажется, что с девочками плохо.
Я понимающе кивнул и встал.
— Мне необходимо поговорить с вашей женой, — сказал я. — Она дома?
— Кажется, да. Я позвоню и скажу, что вы придете.
…Я разговаривал с миссис Бэнброк в огромном, напоминающем крепость доме из белого известняка на вершине холма, возвышающегося над заливом. Это была высокая, темноволосая женщина лет двадцати двух, склонная к полноте.
Она не сказала ничего такого, о чем не упомянул бы ее муж, но сообщила больше деталей.
Я получил описание девушек.
Мира — двадцать лет, рост 173 см, вес 68 кг, физически развита, имеет несколько мужские манеры. Короткие каштановые волосы, глаза карие, кожа темная, лицо квадратное, с широким подбородком и коротким носом, над левым ухом под волосами — шрам. Любит лошадей и всякие развлечения на свежем воздухе. Когда она уходила из дома, на ней было голубовато–зеленое шерстяное платье маленькая голубая шляпка, короткая черная шубка и черные туфли.
Рут — восемнадцать лет, рост 162 см, весь 48 кг, глаза карие, волосы короткие, каштановые, кожа смуглая, лицо овальное, с мелкими чертами. Тихая, робкая, склонна искать опору в старшей, более сильной сестре. Одета была в серое шелковое платье и табачно–коричневый плащ, отделанный мехом; в комплекте с широкополой коричневой шляпой.
Я получил по фотографии каждой девушки и в придачу снимок Миры, стоящей перед кабриолетом. Получил список вещей, которые они с собой взяли, — такие обычно берут с собой на уик–энд. И, что куда важнее, миссис Бэн–брок продиктовала мне описок друзей своих падчериц, их родных и знакомых.
— Они упоминали о приглашении от миссис Уэлден перед ссорой с отцом? — спросил я, пряча бумаги в карман.
— Пожалуй, нет, — ответила миссис Бэнброк, поразмыслив. — Вообще–то я не склонна видеть здесь связь. Потому что девочки, в сущности, с отцом и не ссорились. Перепалка, которая произошла между ними, была не настолько острой, чтобы ее можно было назвать ссорой.
— Вы знаете, когда они выехали?
— Разумеется! Они выехали в пятницу, в половине первого. Поцеловали меня, как обычно, на прощание. Их поведение не наводило на подозрение.
— И вы понятия не имеете, куда бы они могли податься?
— Нет. Среди фамилий и адресов, которые я вам назвала, есть родные и знакомые девушек в других городах. Они могли отправиться туда. Вы полагаете, что мы должны…
— Я займусь этим, — пообещал я. — Не могли бы вы сказать, к кому скорее всего могли поехать девушки?
— Нет, — ответила она решительно. — Не могу.
С этого свидания я прямиком отправился в агентство и привел в действие обычный механизм: договорился, чтобы агенты других отделов Континенталя занялись некоторыми фамилиями из моего списка, занес черный кабриолет в полицейский реестр угнанных автомобилей и передал фотографам снимки девушек для изготовления копий. Выполнив все это, я был готов беседовать с людьми из списка Миссис Бэнброк. Прежде всего я решил нанести визит Констанс Дели, проживающей на Пост–стрит. Мне отворила служанка. Она сказала, что мисс Дели выехала из города, но не пожелала сообщить, куда отбыла и когда вернется.
Оттуда я пошел на Ван—Несс–авеню и отыскал в автомобильном салоне некоего Вэйна Ферриса — молодого человека с прилизанными волосами, великолепными манерами и нарядами, которые полностью скрывали все остальное, чем он мог обладать, например, ум. Вэйн очень хотел помочь, но не знал, как. Чтобы объяснить это, он истратил уйму времени. Славный парень.
Следующая осечка: “Мистер Скотт находится в Гонолулу”.
В посреднической конторе по торговле недвижимостью на Монтгомери–стрит я застал второго прилизанного, стильного молодого человека с хорошими манерами и в отличном костюме. Звали его Раймонд Элвуд. Я мог бы принять его за близкого родственника Вэйна Ферриса, если бы не знал, что мир изобилует людьми подобного типа. Он тоже не сумел ничего рассказать.
Потом еще несколько осечек: “Он за городом…”, или: “Пошла за покупками…”, или: “Не знаю, где вы можете найти его, мистер…”
Прежде чем отказаться от дальнейших поисков, я нашел приятельницу сестер Бэнброк, миссис Стюарт Коррел. Она жила на Пресидо—Террас, неподалеку от Бэнброков.
Это была маленькая женщина, больше похожая на девочку, примерно такого же возраста, что и миссис Бэнброк. Пушистая блондиночка с большими глазами той особой разновидности голубизны, которая, вне зависимости от того, что за ней скрывается, всегда демонстрирует честность и искренность.
— Я не видела ни Рут, ни Миру вот уже две недели, — ответила она на мой вопрос.
— Ну, а во время последней встречи они говорили что–нибудь об отъезде?
— Нет.
Глаза ее были широко открыты и предельно искренни. Но на верхней губе дрогнула какая–то маленькая мышца.
— И вы не представляете, куда они могли бы поехать?
— Нет.
Ее пальцы смяли кружевной платочек в шарик.