Это все равно что заметить перемены в человеке, с которым давно не виделся, а если видишь его каждый день, изо дня в день, конечно, ничего не заметишь, потому что меняется он постепенно. Так, на всем пути до побережья я наблюдал результаты деятельности Комбината, как все изменилось, пока меня здесь не было. Например, останавливается на станции поезд и выплевывает цепочку взрослых людей в зеркально одинаковых костюмах и штампованных шляпах, отложил, как личинки одинаковых насекомых, каких-то полуживых существ, которые выходят — уф-уф-уф — из последнего вагона, потом раздается электрический гудок, и поезд движется дальше по угробленной земле, чтобы отложить личинки еще, в другом месте.
Или пять тысяч домиков за городом, наштампованных, абсолютно одинаковых, вытянувшихся цепочкой по холмам, только что с фабрики, даже еще сцепленных между собой, словно сосиски, тут же объявление: «ДОМИКИ „ЗАПАДНЫЙ УЮТ“ — ВЕТЕРАНАМ БЕЗ ПРЕДОПЛАТЫ», а ниже, по холму, игровая площадка, проволочное ограждение и другая вывеска: «ШКОЛА СВ. ЛУКИ ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ» — там на акре мелкого гравия играют в «хлыст» пять тысяч ребят, одетых в зеленые вельветовые брюки и белые рубашки под зелеными свитерами. Цепочка мальчишек раздувается, изгибается, дергается, как змея, и каждый взмах этого хлыста отрывает маленького мальчика с краю, бросает его на ограждение, и он катится, словно перекати-поле. При каждом взмахе хлыста. Всегда тот же самый мальчишка, снова и снова.
Все эти пять тысяч детей живут в тех пяти тысячах домиков, что принадлежат мужчинам, сошедшим с поезда. Домики настолько похожие, что дети, возвращаясь домой, часто по ошибке попадают в другие дома и другие семьи. И никто никогда этого не замечает. Они ужинают и ложатся спать. Единственный, кого замечают и узнают, — тот маленький мальчик, что на конце хлыста. Он постоянно в ссадинах и царапинах и, где бы ни появлялся всегда оказывается ни к месту. Он также не может расслабиться и посмеяться. Очень трудно смеяться, когда ощущаешь давление лучей, исходящих от каждой новой проезжающей машины или от каждого домика на твоем пути.
— Мы можем даже создать лобби в Вашингтоне, — рассуждал Хардинг, — организацию вроде национальной африканской ассоциации душевнобольных. Группы оказания давления. Большие рекламные щиты вдоль шоссе, на них — придурковатый шизофреник, управляющий машиной для сноса зданий, и крупным красно-зеленым шрифтом слова: «НАНИМАЙТЕ ДУШЕВНОБОЛЬНЫХ». У нас радужные перспективы, джентльмены.
Мы переехали мост через Сиуслоу. В воздухе висела водяная пыль, и я на язык почувствовал вкус океана раньше, чем мы его увидели. Все понимали, что находимся рядом, и до самого причала уже не проронили ни слова.
У капитана, который должен был взять нас в море, лысая серая металлическая голова выступала из высокого ворота черного свитера, как орудийная башня на подводной лодке; он обвел нас потухшей сигарой, торчавшей изо рта, словно дуло. Стоя рядом с Макмерфи на деревянном причале, он разговаривал и смотрел в море. Позади него, несколькими ступеньками выше, на скамейке у двери магазинчика, торгующего рыбной наживкой, сидели человек шесть или восемь бездельников в штормовках. Капитан говорил громко, обращаясь и к ним, находившимся у него с одной стороны, и к Макмерфи, стоявшему с другой стороны, а свой громыхающий голос направлял куда-то посередине.
— Меня это не волнует. Я специально предупредил вас в письме. Без заверенного отказа от судебных преследований, который бы наделял меня соответствующими полномочиями, я в море не выйду. — Его круглая голова в орудийной башне свитера повернулась, нацелившись сигарой в нас. — Вы только посмотрите. Не дай Бог такую компанию в море — они же попрыгают с корабля, как крысы. Потом родственники в суде разорят меня до последнего цента. Я не могу так рисковать.
Мармерфи объяснял, что документы должна была оформить другая девушка в Портленде. Один из бездельнков, подпиравших затылками магазин с приманкой, крикнул:
— Какая еще другая? Разве блондинка с вами одна не управится?
Мармерфи пропустил это мимо ушей и продолжал спорить с капитаном, но девушку слова явно задели. Бездельники у магазина съедали ее глазами и, несомненно, перемывали ей косточки, наклоняясь друг к другу. Вся наша команда видела это, даже доктор, и всем было стыдно, оттого что мы ничего не могли сделать. Мы уже не были больше теми храбрецами, как на заправочной станции.
Макмерфи прекратил спорить, когда понял, что это бесполезно, пару раз оглянулся и взъерошил рукой волосы.
— Какой катер мы сняли?
— Вон тот. «Жаворок». Но ни один человек не ступит на него, пока я не получу документ, освобождающий меня от ответственности. Ни один.
— А я не собираюсь, сняв катер, сидеть весь день и наблюдать, как он качается у причала, — сказал Макмерфи. — Есть у вас телефон в этой будке с приманкой? Пошли разберемся.
Они застучали ногами вверх по лестнице, туда, где находился магазин, зашли внутрь, и мы остались стоять одни, жалкой кучкой, а компания бездельников сверху разглядывала нас. Они бросали в нашу сторону обидные реплики, хихикали, толкали один другого локтем в бок. Ветер водил пришвартованные катера из стороны в сторону, тер их носами о мокрые резиновые покрышки, развешенные вдоль причала, и они издавали такой звук, что казалось, смеются над нами. Под досками хихикала вода; над дверью магазина табличка с надписью: «Морские услуги — кап. БЛОК, ВЛАД.» пищала и скрипела, когда ветер раскачивал ее на ржавых крючьях. Ракушки, облепившие сваи на четыре фута над водой, до уровня прилива, свистели и щелкали на солнце.
Ветер стал холодным, неприятным. Билли Биббит снял свою зеленую куртку, отдал девушке, она надела ее поверх тонкой короткой майки. Один из бездельников все кричал и кричал сверху:
— Эй, блондинка, тебе нравятся такие сладкие мальчики? — Губы у него были цвета почек, а под глазами, где ветер выдавил прожилки наверх, отпечатались багровые круги. — Эй, послушай, блондинка, — звал он и звал сверху высоким уставшим голосом, — эй, блондинка… эй, блондинка… эй, блондинка…
Мы еще теснее сбились под ветром.
— Послушай, блондинка, а ты здесь за что?
— А она не с ними, Перси, она у них вместо лекарства!
— Это правда, блондинка? Тебя прописали им вместо лекарства? Эй, блондинка.
Она подняла на нас голову и посмотрела так, будто спрашивала: куда подевались наш задор и храбрость? Почему ее никто не защищает? Все опускали глаза, никто не мог ей объяснить, что вся наша храбрость только что поднялась по ступенькам, обняв за плечи лысого капитана.
Она поставила повыше воротник куртки, крепко обняла себя за локти и медленно побрела по причалу подальше от нас. Никто за ней не пошел. Билли Биббит ежился от холода и кусал губы. Бездельники около магазинчика пошептались и снова громко расхохотались.
— Спроси ее, Перси, давай.
— Эй, блондинка, а у них есть заверенный документ о твоих полномочиях? Мне сказали, родственники могут обратиться в суд, если кто-нибудь из них утонет. Ты об этом подумала? Может, лучше останься с нами, блондинка?
— Правильно, блондинка. Мои родственники в суд не обратятся. Обещаю. Оставайся с нами, блондинка.
Вдруг я почувствовал, что ноги мои промокают и причал от стыда уходит под воду. Мы не годимся для того, чтобы жить среди людей. Скорее бы вернулся Макмерфи, выдал хорошенько этим бездельникам и отвез нас назад, где нам место.
Мужик с почечными губами сложил нож, встал, отряхнул с колен стружки и двинулся к ступенькам.
— Слушай, блондинка, ну зачем тебе возиться с этими дубами?
Она повернулась, посмотрела через весь причал на него, потом на нас, было видно, обдумывает его предложение. В этот момент открылась дверь магазина, показался Макмерфи, прошел мимо бездельников и начал спускаться вниз по ступенькам.
— Команде грузиться, все улажено! Топливо есть, все готово, наживка и пиво на борту.
Он хлопнул Билли по заду, изобразил сигнал боцманской дудки и начал отвязывать канаты.
— Капитан Блок говорит по телефону, сейчас выйдет, и мы отплываем. Джордж, посмотри, может, прогреешь двигатель? Скэнлон и Хардинг, отвяжите канат. Кэнди! Ну что ты там делаешь? Спеши, дорогая, мы отчаливаем.
Мы двинулись к катеру, довольные тем, что наконец отвяжемся от бездельников, стоявших в рядок у магазина. Билли взял девушку за руку и помог ей подняться на борт. Джордж склонился над приборной доской на мостике, мурлыкал что-то и показывал Макмерфи, какие кнопки крутить и нажимать.
— A-а, эти пукалки! Пукающие катера, как мы их называем, — говорил он Макмерфи, — они простые, все равно что автомобилем управлять.
Доктор колебался, не решаясь подняться на катер, и оглядывался на магазин, откуда по ступенькам двинулись бездельники.
— A-а, эти пукалки! Пукающие катера, как мы их называем, — говорил он Макмерфи, — они простые, все равно что автомобилем управлять.
Доктор колебался, не решаясь подняться на катер, и оглядывался на магазин, откуда по ступенькам двинулись бездельники.
— Рэндл, вам не кажется, что лучше подождать… пока капитан…
Макмерфи взял его за лацканы пиджака и поднял на катер прямо с причала, словно маленького мальчика.
— Что, док? — спросил он. — Подождать, пока капитан что? — Он рассмеялся, как пьяный, и заговорил нервно и возбужденно: — Подождать, пока капитан выйдет и скажет, что я дал ему телефон ночлежки в Портленде? Еще чего! Джордж, хватит наблюдать, принимай эту штуку и уводи нас подальше отсюда! Сефелт, отвязывай канат и лезь на борт. Джордж, ну давай же.
Мотор кашлянул и смолк, снова кашлянул, как будто прочистил горло, и заревел на полных оборотах.
— У-у-у-у! Поехали. Подбрось-ка угольку, Джордж. Всем по местам, готовиться к отражению абордажников!
Позади катера забурлило ущелье из белого дыма и воды; дверь магазина с приманкой с треском распахнулась — голова капитана вылетела оттуда и с ревом понеслась по ступенькам, казалось, она тащит за собой не только его тело, а и всех восьмерых бездельников тоже. Они неслись, громыхая, по причалу, но у самого их носа ноги им окатило кипящей пеной — это Джордж круто развернул катер от причала и двинул вперед, в открытое море.
От резкого поворота катера Кэнди упала на колени, а Билли помогал ей подняться и одновременно пытался извиниться за наше поведение на пристани. С мостика спустился Макмерфи, спросил, не уединиться ли им, чтобы поговорить о прошлом, Кэнди взглянула на Билли, но тот лишь качал головой и заикался. Макмерфи сказал, что в таком случае они с Кэнди спустятся вниз, проверят, нет ли течи, а остальные пусть занимаются своими делами. Он стал в дверях, что вели вниз, в каюту, отдал честь, подмигнул, назначил Джорджа капитаном, Хардинга первым помощником, сказал: «Продолжайте, матросы,» — и исчез вслед за девушкой.
Ветер улегся, солнце поднялось выше и, словно хромом, покрыло всю восточную часть темно-зеленой зыби. Джордж полным ходом вел катер дальше, в открытое море, и вот уже почти исчезли из вида пристань и магазин с наживкой. Когда мы прошли оконечность пристани и последний черный камень, я почувствовал, как на меня накатывается великое спокойствие, и чем дальше оставалась земля, тем сильнее становилось это чувство.
Еще несколько минут все взволнованно обсуждали угон катера, но потом успокоились. Один раз дверь кабины на короткое время открылась, рука вытолкнула ящик с пивом, открывалкой, которая нашлась в ящике с инструментами, и Билли вскрывал и передавал каждому по одной. Мы пили, наблюдая, как земля за нами уходит под воду.
Примерно в миле от берега Джордж сбавил ход до — как он выразился — самого малого с волочением живца и приставил четырех человек к четырем удочкам на корме, остальные разлеглись на солнце на крыше каюты и на носу катера, сняли рубашки и наблюдали, как эти четверо налаживают удочки. Хардинг установил порядок рыбной ловли: вытащил рыбу — передай удочку другому. Джордж стоял у штурвала, щурился, глядя через покрытое высохшей солью ветровое стекло, и выкрикивал указания стоящим на корме: как крепить катушки и лески, как насаживать живца, далеко ли забрасывать и на какую глубину.
— Теперь удочка номер четыре. Подцепи к тросу двенадцать унций съемным устройством — сейчас покажу как, — и этой удочкой возьмем очень большого с самого дна, ей-Богу.
Мартини подбежал к борту, перегнулся, глянул в воду, туда, куда ушла его леска.
— Ух ты. Ух ты, Боже мой, — простонал он, но что он там заметил, на глубине, нам не было видно.
Вдоль побережья плавали и другие рыболовные катера, но Джордж не хотел присоединяться к ним, он держал прямо, мимо них, в открытое море.
— Мы идем туда, где работают промысловики, там настоящая рыба.
Волны катились мимо: темно-изумрудные с одной стороны, хромированные с другой. Никаких звуков, только гудение и тарахтенье двигателя: то исчезнет, то опять слышится — это выхлопная труба то опустится в воду, то поднимется на волне, да еще странный затерянный крик маленьких взъерошенных черных птиц, которые плавали вокруг и спрашивали друг у друга, куда плыть. Больше ничего не слышно. Некоторые из наших заснули, другие смотрели на воду. Почти час мы уже рыбачили, таская живца, вдруг удилище Сефелта изогнулось и нырнуло в воду.
— Джордж! Боже, Джордж, помоги!
Джордж и думать не хотел браться за удочку, лишь ухмыльнулся, посоветовав ослабить натяжение тормозного барабана и держать кончик удилища вверх, вверх — дать жару этой громадине в воде.
— А если со мной случится припадок? — завопил Сефелт.
— Тогда посадим тебя на крючок и используем в качестве приманки, — сказал Хардинг. — Тяни же ее, тяни, как приказал капитан, и перестань думать о припадке.
В тридцати ярдах за кормой рыба выскочила из воды, блеснула на солнце дождем серебристая чешуя, Сефелт вытаращил глаза от восторга и удивления и так разволновался, что опустил удилище вниз, леска щелкнула и отскочила на палубу, как резинка.
— Вверх! Я же тебе говорил! Зачем позволил ей тянуть напрямую, неужели непонятно? Держи кончик вверх… вверх! У тебя был здоровенный кижуч, ей-Богу!
У Сефелта побелел и задрожал подбородок, когда он передавал удочку Фредриксону.
— На, бери… но если тебе попадется рыба с крючком во рту, то это моя проклятая!
Как и остальных, меня охватило волнение. Я не ожидал многого от рыбалки, но, когда увидел, с какой стальной силой лосось тянул леску, я слез с крыши каюты, надел рубашку и стал с нетерпением ждать своей очереди.
Скэнлон начал собирать ставки на самую большую рыбу и на первую пойманную, по четыре монеты с каждого участника, и не успел он положить деньги в карман, как Билли поймал какое-то жуткое страшилище, что-то вроде десятифунтовой жабы с колючками на спине, как у дикобраза.
— Это не рыба, — заявил Скэнлон. — Выигрышем считаться не может.
— Но это же не п-п-птица.
— Эта штука — морская треска, — объяснил Джордж. — Хорошая съедобная рыба, если срезать с нее бородавки.
— Поняли? Тоже рыба. Давай п-п-плати.
Билли отдал мне удочку, взял деньги и, посматривая на закрытую дверь, с печальным видом присел рядом с каютой, где находились Макмерфи и девушка.
— Ж-ж-жаль, у нас удочек на всех не хватает, — сказал он и откинулся на спину.
Я сидел, держал удочку, смотрел, как леска тянется за нами следом, дышал глубоко и, принюхиваясь к воздуху, чувствовал, как выпитые мною четыре банки пива закорачивают десятки контрольных проводков где-то внутри меня: повсюду вспыхивают и мигают хромированные бока волн.
Джордж пропел нам смотреть вперед, мол, к нам приближается то, что мы ищем. Я наклонился, начал осматриваться, но увидел лишь медленно плывущее бревно и черных морских чаек, которые кружились и ныряли вокруг него, словно черные листья, попавшие в дьявольские водоворот. Джордж прибавил пару узлов и направил катер туда, где кружились птицы, леску мою натянуло так, что я уже и не знал, смогу ли заметить, что клюнуло.
— Эти ребята, бакланы, следуют за косяком угольной рыбы, — объяснял нам Джордж. — Маленькие белые рыбки величиной с палец. Когда ее высушишь, она горит как свечка. Это кормовая рыба-помощник: ими кормятся кижучи. Где большой косяк угольной рыбы, можешь быть уверен, кижуч где-то рядом.
Он направил катер в самую середину стаи, прошел рядом с бревном, и неожиданно вокруг меня гладкие хромированные склоны разлетелись вдребезги под натиском ныряющих птиц, рыбной мелюзги, вспенивающей воду, и все это пронизали насквозь лоснящиеся спины лососей, похожие на торпеды. Я видел, как одна из спин остановилась, развернулась и сиганула в то самое место, примерно в тридцати ярдах от моей удочки, где, я предполагал, должна сидеть на крючке селедка. Я подобрался, сердце у меня забилось, и вот обеими руками я почувствовал рывок, как будто кто-то ударил по удочке бейсбольной битой. Леска, обжигая палец, пошла раскручиваться с катушки, окрашиваясь в красный как кровь цвет.
— Включи тормозную звездочку, — крикнул мне Джордж.
Но я не имел ни малейшего понятия о тормозных звездочках и все сильнее давил большим пальцем, пока леска снова не стала желтой, потом она начала сматываться медленнее и остановилась. Я оглянулся: три остальные удочки хлестали так же, как и моя, тех, кто не рыбачил, смело с крыши каюты, и они в волнении бросились к нам, всячески мешаясь под ногами.
— Вверх, вверх, держите конец вверх, — вопил Джордж.
— Макмерфи! Вылазь скорей сюда и посмотри, что делается.
— О Господи, Фред, ты поймал мою рыбу!
Я услышал его смех и краешком глаза увидел, что он стоит в дверях каюты, не собираясь никуда идти, а я согнулся над своей рыбиной и был так занят, что даже не мог попросить его о помощи. Все кричали ему, чтобы он что-нибудь сделал, но он не двигался с места. Даже доктор с донной удочкой просил Макмерфи помочь. Но тот только смеялся. Наконец Хардинг понял, что Макмерфи и не думает ничего делать, схватил багор и ловким, точным движением, будто всю жизнь этим занимался, перебросил мою рыбину в катер. Здоровенная, как моя нога, подумал я, как столб! Я прикинул: такую огромную на водопаде никто не вытаскивал. Она скачет на дне катера, как сумасшедшая радуга! Измазала всех кровью, разбрасывает чешую, словно серебряные монетки, и я боюсь, как бы она не перепрыгнула через борт. А Макмерфи по-прежнему не двигается с места. Скэнлон бросается на рыбину и прижимает ее ко дну палубы, чтобы не выскочила за борт. Снизу, из каюты, мчится девушка, кричит, что теперь ее очередь, черт побери, хватает мою удочку и, пока я пытаюсь привязать для нее селедку, успевает трижды подцепить меня крючком.