– Все в порядке. Чем ты занималась?
– Ничем. Гуляла.
Она говорила правду. После завтрака она отправлялась на машине в город, медленно проезжала по улицам, останавливалась там, где ей хотелось. Особенно она любила один небольшой сквер, в нем стояло какое-то удивительно ласковое, живописное дерево, и она проводила там час-другой, не выходя из машины, смотрела на редких прохожих, на то, как в оголенных зимой ветвях гулял ветер. Она мечтала, закуривала сигарету, иногда слушала радио, замирала, полная блаженного покоя. Она не осмеливалась говорить об этом Алану, чтобы он не приревновал ее к этому скверику сильней, чем к мужчине. А ей никто не был нужен. Потом она тихо ехала дальше, куда глаза глядят. Когда вечерело, ее мало-помалу начинало тянуть домой, к Алану, и, возвращаясь, она испытывала подобие облегчения, будто муж был единственной нитью, связывавшей ее с действительностью. Видеть сны, мечтать… Ей хотелось бы прожить жизнь на берегу, не отрывая глаз от моря, или в сельском доме, вдыхая запахи трав, или возле этого сквера, жить в уединении, не переставая мечтать, лишь умом осознавая течение времени.
– Когда же ты мне что-нибудь покажешь?
– Может быть, через неделю. Что ты смеешься?
– Ты всегда выглядишь, как на светском приеме. А я слышала, что художники постоянно воюют с красками.
– В первый раз слышу французский глагол «воевать» в этом значении. Ты права, терпеть не могу пачкать руки, и такая мания для художника – сущая мука. Выпить не хочешь?
– Хочу. Пока ты будешь счищать киноварь со своего указательного пальца, я приготовлю тебе бокал сухого мартини. Как заботливая, безупречная жена художника…
– Мне бы хотелось, чтобы ты для меня позировала.
Она притворилась, что не слышит, и быстро прикрыла дверь. Позже он так и не повторил своей просьбы. Занявшись живописью, он стал пить меньше, и казалось, что он старается поменять свои гостиничные привычки.
– Где ты гуляла?
– Колесила по улицам. Выпила чашку чая в кафе на маленькой площади возле Орлеанских ворот.
– Ты была одна?
– Да.
Алан улыбался. Она строго посмотрела на него. Он тихо засмеялся.
– Ты, наверное, мне не веришь.
– Верю, верю.
Она чуть было не спросила почему, но сдержалась. В самом деле, ее удивляло, что он задает мало вопросов. Она поднялась.
– Я рада. Рада тому, что ты мне веришь.
Она сказала это тихим, вкрадчивым голосом. Он вдруг покраснел и заговорил на высоких тонах:
– Ты рада, что я проявляю меньше болезненной ревности, рада, что моя голова теперь лучше варит, ты рада, что я наконец чем-то занялся, как и всякий мужчина, достойный этого звания, хотя все мои занятия и состоят в том, чтобы пачкать холсты, не так ли?
Она молчала. Давно он не взрывался. Она упала в кресло.
– «Наконец-то мой муженек стал как все, он оставляет меня в покое на целых четыре часа», – вот что ты думаешь. «Он пачкает холсты, которых иные талантливые люди и купить-то не могут, ну и пусть себе, зато мне хорошо». Ведь именно это у тебя на уме?
– Я рада видеть, что у тебя наконец появились обычные человеческие заботы. Во всяком случае, не ты один пачкаешь холсты, даже если это и так.
– Это не совсем так. Я способен на большее. По крайней мере то, что я делаю, не хуже того, что делаешь ты: часами разглядываешь из машины сквер.
– Я тебя не упрекаю, – сказала она и запнулась. – Но как ты узнал о том, что я… о сквере?
– Я за тобой следил. А ты как думала?
Жозе подавленно молчала. Она не была разгневана, скорее, она ощутила леденящее душу спокойствие. Жизнь шла по-старому.
– Ты что же, устроил за мной слежку? И каждый день за мной следили?
Она громко рассмеялась. Алан побледнел как смерть. Он схватил ее за руку, потащил за собой, а она до слез хохотала.
– Бедный, бедный сыщик, как же ему было скучно!
Он довел ее до дальней комнаты.
– Вот мое первое полотно.
Он повернул к ней холст. Жозе мало что смыслила в живописи, но творение мужа показалось ей вполне заслуживающим внимания. Она перестала смеяться.
– Ты знаешь, а ведь это совсем неплохо.
Он отставил картину к стене и некоторое время в нерешительности ее разглядывал.
– О чем ты все время думаешь, когда сидишь там, в своей машине? О ком? Скажи, умоляю.
Он прижал ее к себе. Она силилась побороть в себе отвращение и жалость.
– Зачем ты следишь за мной? Это давно вышло из моды и говорит об очень плохом воспитании. Бедный частный детектив, наверное, возненавидел мой сквер.
Ее снова подмывало рассмеяться. Она закусила губу.
– Скажи же, о чем ты там думаешь?
– О чем я думаю? Не знаю. Нет, правда не знаю. Иногда о моем любимом дереве, иногда о тебе, о друзьях, о лете…
– Ну а какие именно мысли бродят у тебя в голове?
Она резко высвободилась. Ей уже не хотелось смеяться.
– Оставь меня. Как же ты пошл со своими вопросами. Ни о чем не думаю. Слышишь, ни о чем!
Жозе хлопнула дверью и выбежала на улицу. Час спустя, успокоившись, она вернулась. Алан был мертвецки пьян.
Они беседовали втроем в маленькой гостиной, в которой наконец появились диван и два кресла. Жозе лежала на диване, а мужчины обменивались репликами поверх ее головы. Был уже вечер.
– Короче, – сказал Бернар, – она по уши в тебя влюблена, дорогой мой Алан.
– Меня это радует, – небрежно бросила Жозе. – Так ей и надо – она со многими была жестока.
– Я никак не припомню, о ком идет речь, – сказал, недовольно морщась, Алан.
– Ты не помнишь Лору Дор? Десять дней назад мы вместе обедали у Северина. Ей около пятидесяти. Когда-то она была настоящей красавицей, но и сегодня еще ничего.
– Пятьдесят? Ты преувеличиваешь, Жозе. Сорок, не больше. И она еще хоть куда.
– Так или иначе, я ничем не могу ей помочь, – сказал Алан. – Надеюсь, ревновать ты меня не будешь?
– Ха-ха, – произнесла, улыбаясь Жозе. – Кто знает, на что ты способен. Во всяком случае, это внесет в нашу жизнь нечто новенькое.
Бернар рассмеялся. У них с Жозе вошло в привычку подтрунивать над болезненной ревностью Алана, но напрасно они надеялись тем самым ее смягчить– тот смеялся вместе с ними, но и не думал менять свое поведение, и это их немало озадачивало.
– Так что ей сказать, вы придете после ужина или нет? А то мне пора идти.
– Поживем – увидим, – ответил Алан. – Сегодня мы еще хотели посмотреть фильм ужасов, а после сеанса могли бы заехать за тобой.
Когда Бернар удалился, они немного поговорили о Лоре Дор. Жозе хорошо ее знала. У нее был весьма состоятельный муж, предприниматель, и болезненное пристрастие к тому же мирку, к которому был неравнодушен Северин. Она без особых скандалов сменила двух-трех именитых любовников и довольно безжалостно обошлась с некоторыми другими своими воздыхателями. Лора Дор была из тех женщин, которые никогда не расслабляются, всегда настороже, – Жозе предпочитала с такими не дружить. Однако она сказала о ней Алану немало добрых слов. Вообще-то это была умная, порой довольно забавная женщина, которую Жозе не собиралась недооценивать.
Они приехали к ней в полночь, после кошмароподобного фильма у них было хорошее настроение, и Лора Дор устроила им пышную встречу. Это была полноватая, рыжеволосая женщина с кошачьим лицом, от ее взгляда у Жозе прошел легкий холодок по спине. Алан сразу же вошел в свою роль неловкого, не устающего восхищаться американца и был быстро взят в оборот. Когда все были друг другу представлены и отзвучали фразы «вы разве не знаете нашу маленькую Жозе?» и «знакомьтесь: Алан Аш», Жозе принялась искать глазами Бернара и, увидев, что он занят, направилась к приятелю «тех славных, давних лет». Некоторое время спустя к ней подошел Бернар.
– По-моему, все идет отлично.
– Что именно?
– Я говорю про Лору и Алана. Посмотри на них.
Они стояли в глубине гостиной. Он увлеченно пересказывал ей только что просмотренный фильм, а она смотрела на него с таким странным выражением, что Жозе не удержалась и тихо присвистнула.
– Ты видишь, как она на него смотрит?
– Это называется вожделением. Вожделением Лоры Дор. Вот она, роковая страсть!
– Бедняжка, – сказала Жозе.
– Не люблю заранее загадывать. Если хочешь моего совета, притворись, что ревнуешь, это даст тебе передышку. Или попробуй предоставить им свободу, кто знает, чем все обернется.
Жозе улыбнулась. У нее не укладывалось в голове, что она сможет наконец отдохнуть от мужа, передав его в несколько увядшие руки Лоры. Нет, уж лучше пусть он увлекается живописью. Она не намеревалась уходить от него и тем более продолжать с ним жить по-прежнему. С тех пор как Жозе снова встретилась с Аланом в Париже, ей казалось, что она стоит на туго натянутом канате, что они заключили с мужем перемирие, и она замерла, боясь нарушить зыбкое равновесие. Причем до счастья ей так же далеко, как и до отчаяния, которое она испытывала в Ки-Уэсте.
– Сомнительный выход из положения, – прошептала она, как бы рассуждая сама с собой.
Жозе улыбнулась. У нее не укладывалось в голове, что она сможет наконец отдохнуть от мужа, передав его в несколько увядшие руки Лоры. Нет, уж лучше пусть он увлекается живописью. Она не намеревалась уходить от него и тем более продолжать с ним жить по-прежнему. С тех пор как Жозе снова встретилась с Аланом в Париже, ей казалось, что она стоит на туго натянутом канате, что они заключили с мужем перемирие, и она замерла, боясь нарушить зыбкое равновесие. Причем до счастья ей так же далеко, как и до отчаяния, которое она испытывала в Ки-Уэсте.
– Сомнительный выход из положения, – прошептала она, как бы рассуждая сама с собой.
– Часто он оказывается самым лучшим, – сказал Бернар. Потом он добавил неуверенным голосом: – Ведь, если я не ошибаюсь, тебе хотелось бы от него избавиться? Причем так, чтобы обошлось без трагедий. Разве я не прав?
– Наверное, прав, – сказала она. – Я уже не знаю, что мне нужно, кроме того, чтобы меня оставили в покое.
– Тебе нужен другой мужчина. Но ты не сможешь его найти, пока Алан рядом. Понимаешь?
«Я не совсем понимаю, к чему ты сам клонишь», – подумала она, но промолчала. К ним шел Алан, за ним следовала Лора. «Ему не идут зрелые женщины, – сделала заключение Жозе, – он слишком красив и выглядит в их компании альфонсом».
– Я долго упрашивала вашего мужа провести уик-энд в Во, в моем загородном доме. Он почти согласился. От вас зависит его окончательный ответ. Ведь вы не разлюбили деревню?
«На что она намекает? – промелькнула мысль у Жозе. – Ах да, на историю с Марком, с которым я была у нее четыре года назад». Она улыбнулась.
– Обожаю деревню. Так что буду счастлива приехать.
– Это пойдет ей на пользу, – сказал Алан, взглянув на Лору, – она такая бледная.
– В ее возрасте грех плохо выглядеть, – весело сказала Лора.
Она взяла Алана под руку и увлекла за собой. Бернар тихо рассмеялся.
– Давно известная тактика: «Жозе еще совсем ребенок. Мы, взрослые, можем кое-что себе позволить». В Во тебя посадят играть в карты со старым Дором, а на ночь положат в постель грелку.
– Думаю, скучать мне не придется, – сказала Жозе. – Обожаю карты, грелки и пожилых мужчин. А женское коварство приводит меня в восторг.
Когда они возвратились домой, Алан с видом знатока заявил, что Лора очень интеллигентная женщина, которая умеет принимать гостей.
– Мне кажется странным, – сказала Жозе, – что среди всех моих друзей – хотя и допускаю, что некоторые из них со странностями, – тебе понравилась только та особа, которая лишена самых основных достоинств.
– А что ты называешь основными достоинствами?
Настроение у него было прекрасное. Лора, наверное, засыпала его комплиментами, наивно полагая, что Алан воспримет их как проявление вежливости. Но даже у таких оторванных от жизни мужчин, как он, всегда есть изрядный запас мужского тщеславия.
– Основные достоинства?.. Как бы это точнее выразить… Пожалуй, главное – чувство юмора и бескорыстие. У нее нет ни того, ни другого.
– Как и у меня. Ведь я – американец.
– Вот это-то тебе и нравится. Не забудь взять свой шотландский домашний костюм, в нем тебе удобно будет завтракать. Когда ты его надеваешь, ты становишься похож на молоденького ковбоя. Лора будет на седьмом небе.
Он повернулся к ней.
– Если тебя не устраивает такой уик-энд, мы никуда не поедем.
Он весь сиял. «Бернар прав, – подумала Жозе, – не мешало бы устроить ему сцену ревности». Она смыла с лица косметику и, недовольная собой, легла в постель. «Я никогда не смогу стать такой же невыносимой занудой, как он», – подумала она, засыпая с улыбкой на губах.
Загородный дом в Во представлял собой длинное хозяйственное строение, переделанное модным архитектором в английский сельский особняк, уставленный глубокими кожаными креслами и драпированный теми самыми грубыми, баснословно дорогими холстами, от которых все сходили с ума. Приехав к пяти часам, они совершили длинную пешую прогулку по имению. «Мой единственный приют», – многозначительно заявила Лора, откинув назад рыжие волосы.
На ужин подали неизбежные яйца всмятку. «Могу поклясться, что они снесены сегодня», – сказала Лора, тряхнув головой в сторону гостей, которые в это время пробовали местный алкогольный шедевр. «Это лучше любого виски», – продолжила Лора, стараясь как можно более эффектно осветить свои рыжие волосы бликами горящих в камине поленьев. Удобно устроившись на диване, Жозе гадала, как долго продержится хозяйка на корточках возле огня, подавшись к нему застывшим лицом и протягивая к пламени пальцы с лакированными ноготками. Кроме них с Аланом, тут были молодой неразговорчивый художник, две болтливые девицы и, по всей видимости, муж Лоры – небольшого роста, худой голубоглазый мужчина в очках, который, казалось, всякий раз сомневался, стоит или не стоит брать сигарету из изящной шкатулки. Алан увлеченно рассказывал одной из девиц о Нью-Йорке, и Жозе, сдерживая зевоту, решила взглянуть на библиотеку в соседней комнате. «Будьте как дома, – заявила Лора, – ненавижу хозяек, которые все время командуют». Выслушав это доброе напутствие, Жозе пошла рыться на тщательно вытертых от пыли полках, которые были заставлены томами великолепно изданного Лесажа, «Письмами» Вольтера, и, найдя детектив, погрузилась в чтение. Десять минут спустя она отложила книгу и закрыла глаза. Она не в первый раз оказалась в этой комнате. Лет пять назад она уже была здесь со своей компанией и другом, с которым тогда жила. Нагрянули из Парижа, как обычно, всей ватагой, набившись вчетвером или впятером в старенький автомобильчик Марка. Они развлекались всю ночь напролет, и Марку это не нравилось – ему очень хотелось близости. Как хорошо им было вместе! Все были взаимно внимательны, мило ревновали друг к другу, и никто не предполагал, что жизнь может их разлучить, что у них появится что-то более важное, чем эта веселая, крепкая дружба. Она не понимала, почему эти воспоминания причиняют ей одновременно радость и боль, скрытой угрозой сдавливают горло. Она резко поднялась из кресла и увидела растянувшегося на кушетке мужа Лоры, который, заметив ее, торопливо сел и хотел было встать. За весь вечер он не проронил ни слова, за исключением одной, сказанной скороговоркой фразы в ответ на утверждение Алана о своем полном равнодушии к политике: «Настоящий мужчина должен интересоваться тем, что происходит в мире». Но эта фраза потонула в общем гомоне. Она улыбнулась ему и жестом попросила не вставать. Он пробормотал:
– Извините, я вас не заметил. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
Она отказалась.
– В гостиной так накурили, что не продохнуть. Это вы читаете Лесажа?
Он, в свою очередь, улыбнулся и пожал плечами.
– Эти книги подбирал архитектор-оформитель. У Лесажа, кажется, красивый переплет. Быть может, когда-нибудь, зимним вечером, я смогу наконец почитать эти книги, усевшись у камина с доброй трубкой и верным псом возле ног. А сейчас – нет времени.
– Вы много работаете?
– Да. Весь день считаю, принимаю решения, разговариваю по телефону. Хорошо, что у нас есть загородный дом, где можно отдохнуть от городской суеты.
– Лора сказала, что это единственный ее приют.
– Да?
Он произнес это с такой иронией, что она рассмеялась.
– Здесь мы можем подумать о себе, – начал декламировать он, – ощутить течение времени. Рядом – лужайки, на которых никто не отдыхает, цветы, которые выращивает садовник. Здесь – запах земли, навевающий тихую осеннюю грусть.
Она присела рядом с ним. Он выглядел как шестидесятилетний ребенок: лицо его было пухлым и в то же время морщинистым. За стеклами очков живо блестели глаза.
– Не обращайте на меня внимания. Я, наверное, перепил коньяка. Всякий раз, когда моя жена принимает в этом доме гостей, я налегаю на коньяк, чтобы заглушить вкус проклятых яиц, которые не устают нести наши куры. Говорят, это лучшая порода.
«Либо он чересчур пьян, либо очень несчастлив. Впрочем, не исключено, что он – весельчак», – подумала Жозе. Ей больше было по душе последнее предположение.
– Вам очень надоедают гости Лоры?
– Да нет, что вы. Как правило, меня здесь не бывает. Я все время в разъездах. Например, я слышал о вас еще лет пять назад, а увидел только сейчас. О чем весьма сожалею – вы так очаровательны.
Он сопроводил свою последнюю фразу легким почтительным поклоном и сразу же добавил:
– И муж у вас удивительно хорош собой. У вас, должно быть, очень красивые дети.
– У меня нет детей.
– Тогда – у вас будут прелестные крошки.
– Мой муж не хочет иметь детей, – отрезала Жозе.
На минуту воцарилось молчание. Она пожалела, что произнесла эти слова, слишком быстро прониклась доверием к этому человеку.
– Он боится, что вы их предпочтете ему, – твердо сказал он.
– Почему вы так считаете?
– Но ведь это яснее ясного. Он смотрит только на вас, моя жена – только на него, а вы ни на кого не смотрите.