— Теперь найти его сложнее, — кивнул я. — Он… мертв, не так ли?
Брат Костяшки уставился в камин, где не горел огонь.
— По моему профессиональному мнению, да.
Я слишком часто видел смерть. Убежал от нее в этот монастырь, но, разумеется, убегая от нее, прибежал в ее объятья.
От жизни уйти можно, от смерти — никогда.
Глава 11
Барашек зари превратился в утреннего льва, когда внезапный порыв ветра тряхнул окна гостиной, щедро бросив в них снегом. Снегопад превратился в буран.
— Мне нравился брат Тимоти, — вздохнул я.
— Милый был парень, — согласился Костяшки. — Так очаровательно краснел.
Тут меня осенило.
— Кто-то положил подушки под одеяло на кровати брата Тимоти не только для того, чтобы его не начали искать ночью, пока землю не завалило снегом. Убийца выигрывал время и для того, чтобы завершить приготовления к тому, ради чего он сюда и пришел.
— Кто он? — спросил Костяшки.
— Я говорил вам, сэр, я — не ясновидящий.
— Я не про ясновидение. Подумал, что у тебя есть какие-то зацепки.
— Я и не Шерлок Холмс. Лучше мне поговорить с полицией.
— Может, тебе стоит подумать, а правильное ли это решение.
— Но я должен рассказать им, что случилось.
— Ты собираешься рассказать им о бодэчах?
В Пико-Мундо Уайатт Портер, начальник полиции, относился ко мне как отец. Он узнал о моем даре, когда мне исполнилось пятнадцать.
Не вдохновляла меня эта идея, сидеть перед шерифом округа и рассказывать ему, что я вижу мертвых, а также демонов, похожих на волков и постоянно видоизменяющихся.
— Чиф Портер может позвонить местному шерифу и поручиться за меня.
На лице брата Костяшки читалось сомнение.
— И сколько на это потребуется времени?
— Не так уж и много, если я быстро свяжусь с Уайаттом.
— Я не про то время, которое потребуется чифу Портеру, чтобы сказать местным копам, что ты — не мошенник. Меня интересует, как скоро местные копы в это поверят.
Я понимал, о чем он. Даже Уайатта Портера, интеллигентного человека, умницу, который знал мою бабушку так же хорошо, как и меня, пришлось убеждать, когда я пришел к нему с информацией, позволившей успешно завершить зашедшее в тупик расследование убийства.
— Сынок, никто, кроме тебя, бодэчей не видит. Если детей или нас всех кто-то или что-то может убить, только у тебя есть шанс определить, что, где и когда должно случиться, только ты можешь это предотвратить.
На паркетном полу лежал псевдоперсидский ковер. У меня под ногами расположился вытканный дракон.
— Не нужна мне такая ответственность. Не могу брать ее на себя.
— Бог, похоже, думает, что можешь.
— Девятнадцать трупов, — напомнил я ему.
— А могло быть больше двухсот. Послушай, сынок, не думай, что все копы такие же, как Уайатт Портер.
— Я знаю, что не все.
— В эти дни копы думают, что законы — это все. Копы не помнят, что однажды люди получили законы с небес и тогда эти законы не состояли только из «нет» и «нельзя», но являлись образом жизни и причиной, по которой следовало жить так, а не иначе. Копы теперь думают, что только политики создают и переделывают законы, поэтому и не следует удивляться тому, что некоторым людям на законы наплевать. Далеко не все слуги закона не понимают истинную причину, по которой законы нужны. И если ты выложишь свою историю не тому копу, он никогда не поймет, что ты на его стороне. Никогда не поверит, что у тебя особый дар. Такой коп подумает, что ты не в своем уме, что такие, как ты, мешают нормальной жизни мира. Он не поверит тебе. Не сможет поверить. Что будет, если он упечет тебя в тюремную камеру или в психушку? Что мы тогда будем делать?
Мне не нравилась наглая морда дракона, не нравились яркие нити, от которых его глаза наливались жаждой насилия. Я сместил левую ногу, поставил на драконью морду.
— Сэр, может, я не буду упоминать ни про мой дар, ни про бодэчей. Только скажу, что нашел монаха на земле, а потом кто-то ударил меня дубинкой.
— И что ты делал во дворе в такой час? Куда ты шел, откуда, что затевал? Почему у тебя такое необычное имя? Уж не ты ли тот самый парень, который позапрошлым летом отличился в торговом центре «Зеленая луна»? Беды преследуют тебя или ты сам — беда?
Он выступал в роли адвоката дьявола.
И я наполовину поверил, будто почувствовал, как дракон дернулся под моей ногой.
— Если уж на то пошло, я не смогу сказать им ничего полезного, — смирился я. — Полагаю, мы можем подождать, пока они найдут тело.
— Они его не найдут, — уверенно заявил брат Костяшки. — Они не ищут брата Тима, которого убили, а тело спрятали. Кого они ищут, так это брата Тима, который где-то перерезал себе вены или повесился.
Я вытаращился на него, до конца не понимая, о чем он толкует.
— После самоубийства брата Константина прошло только два года, — напомнил он.
Константин — тот самый монах, душа которого задержалась в этом мире и иногда дает о себе знать энергетическим полтергейстом в самых неожиданных местах.
По причинам, которые до сих пор никто не понимает, как-то ночью, когда все братья спали, он поднялся на колокольню аббатства, привязал один конец веревки к поворотной балке, на которой висели три колокола, второй конец затянул на шее и прыгнул с парапета, перебудив колокольным звоном весь монастырь.
Среди верующих самоубийство едва ли не самая страшная смерть. Поступок Константина поверг братьев в глубочайший ужас. И время тут лекарем не стало.
— Шериф думает, что мы не от мира сего и доверять нам нельзя. Он из тех, кто верит, что под монастырем есть секретные катакомбы, в которых живут монахи-убийцы. Они выходят оттуда по ночам, чтобы творить свое черное дело. Эти байки рассказывали про католиков куклуксклановцы, только шериф, возможно, и не знает, откуда ноги растут. Забавно, когда люди, которые ни во что не верят, с ходу готовы поверить в любую чушь, рассказанную о нас.
— Так они думают, что брат Тимоти покончил с собой?
— Шериф, вероятно, думает, что мы все покончим с собой, как те несчастные, которые выпили отравленный «кулэйд» Джима Джонса.
Мне на ум пришли Бинг Кросби и Барри Фицд-жеральд.
— Видел недавно старый фильм «Идти своим путем».[11]
— Тогда было не просто другое время, сынок. Другая планета.
Открылась наружная дверь гостиной. Вошли помощник шерифа и четыре монаха. Они прибыли, чтобы обыскать гостевое крыло, хотя едва ли нацелившийся на самоубийство брат выбрал бы эту часть монастыря для того, чтобы выпить бутылку «Клорокса».[12]
Брат Костяшки продекламировал последние строки молитвы, перекрестился, и я последовал его примеру, словно мы удалились сюда, чтобы вместе помолиться за скорейшее возвращение живого и невредимого брата Тимоти.
Не знаю, можно ли квалифицировать этот обман как полшага по скользкому склону. Я не почувствовал, что куда-то соскальзываю. Но, разумеется, мы не замечаем спуска, пока не набираем скорость ракеты.
Костяшки убедил меня, что я не найду друзей в Управлении шерифа, что я не должен связывать себя никакими обязательствами, если хочу открыть, какой готовящийся акт насилия привлек в монастырь бодэчей. Вот почему я решил избегать контактов с копами, пусть и не делая вид, что скрываюсь от них.
Брат Флетчер, кантор и дирижер монастырского хора, один из четырех монахов, пришедших с помощником шерифа, попросил разрешения обыскать мои апартаменты и незамедлительно его получил.
В угоду помощнику шерифа, чьи глаза под грузом подозрений превратились в щелочки, Костяшки предложил мне помочь ему в осмотре кладовых, которые были его вотчиной, поскольку он отвечал за продукты и напитки.
Когда мы вышли из гостиной во внутренний дворик гостевого крыла, где между колоннами завывал ветер, я увидел поджидающего меня Элвиса.
В предыдущих двух рукописях я рассказывал о своих отношениях с душой Элвиса Пресли, которая не покинула наш мир, а пребывала в Пико-Мундо. Когда я ушел из городка в пустыне в расположенный в горах монастырь, Элвис двинулся следом.
Вместо того чтобы обитать в подходящем для него месте, скажем, в «Грейсленд», он предпочитает мою компанию. Думает, что с моей помощью рано или поздно решится покинуть этот мир и отбыть в следующий.
Наверное, мне бы радоваться тому, что это призрак Элвиса Пресли, а не какого-нибудь панка вроде Сида Кошмарика. У Короля тонкое чувство юмора, и он тревожится обо мне, пусть иногда безутешно плачет и никак не может остановиться. Молчаливо, разумеется, но слез проливает море.
Мертвые не говорят и не пользуются устройствами, воспроизводящими текст, поэтому мне потребовалось много времени, чтобы понять, почему Элвис задержался в нашем беспокойном мире. Поначалу я думал, что мир этот отнесся к нему очень даже хорошо, вот он и не хочет уходить куда-то еще.
На самом деле ему очень хочется увидеть свою мать, Глейдис, в следующем мире, но он не может заставить себя перейти границу между мирами, потому что грядущее воссоединение наполняет его тревогой.
Редкие мужчины любили мать больше, чем Элвис любил Глейдис. Она умерла молодой, и он скорбел о ней до самой смерти.
Его страхи, однако, связаны с тем, что он упал в ее глазах, и падение это вызвано употреблением наркотиков и неудачами в личной жизни, случившимися после ее ухода. Он стесняется и своей недостойной смерти (передозировка прописанных лекарств, лицо в блевотине), хотя для рок-н-ролльных знаменитостей такая смерть скорее правило, чем исключение.
Я частенько уверял его, что там, где ждет Глейдис, нет ни стыда, ни злости, ни разочарования, только любовь и понимание. Я говорю ему, что на Той стороне она с радостью обнимет его.
Пока что мои уверения его не убедили. Разумеется, никаких оснований для того, чтобы он принимал их за истину, и нет. Помните, в шестой главе я признал, что ничего не знаю.
Когда мы вошли в коридор, соединяющий гостевой и главный внутренние дворики, я сказал брату Костяшки: «Здесь Элвис».
— Да? И из какого фильма?
То есть Костяшки хотел знать, в каком наряде Король.
Другие призраки носят только ту одежду, в которой они умерли. У Донни Москита, бывшего мэра Пико-Мундо, случился обширный инфаркт, когда он «кувыркался» с молодой женщиной. Сексом он занимался, надев туфли на высоких каблуках и женское белье. Его это возбуждало. И теперь призрак мэра Москита выглядит не очень (волосатое мужское тело в кружевных трусиках и лифчике), бродя по улицам городка, где при жизни в его честь назвали парк, но потом переименовали, отдав предпочтение ведущему популярной телевикторины.
Но Элвис и после смерти просто супер. Надевает по своему выбору те самые костюмы, в которых выступал на сцене и снимался в кино. В то утро он прибыл в черных туфлях, обтягивающих черных фрачных брюках, красном кушаке, белой рубашке с жабо, элегантном шейном платке.
— Это наряд танцора фламенко из «Забав в Акапулько», — ответил я брату Костяшки.
— В Сьерре-то зима.
— Холода он не чувствует.
— Не слишком подходящий наряд для монастыря.
— Он не снимался в монашеских фильмах.
Шагая рядом со мной, в самом конце коридора Элвис обнял меня за плечи, словно пытался поддержать. По ощущениям казалось, что это рука живого человека.
Я не знаю, почему призраки обретают плоть, прикасаясь ко мне, почему они теплые, а не холодные, однако они проходят сквозь стены и дематериализуются, едва у них возникает такое желание. Это загадка, на которую я, скорее всего, ответа так и не найду. Столь же непонятными для меня останутся популярность баллончиков с аэрозольным сыром и удачная певческая карьера мистера Уильяма Шэтнера[13] после показа «Стар трек».
В главном внутреннем дворе ветер бился о высокие стены, швырялся снегом, который падал с неба, поднимал с пола выпавший ранее, забрасывал в галереи через зазоры между колоннами. Мы же спешили к двери кухни в южном крыле.
Небо низко-низко нависло над аббатством Святого Варфоломея, напоминая потолок, с которого сыплется белая штукатурка-снег.
Глава 12
Брат Костяшки и я действительно обыскали все кладовые, но, само собой, не нашли никаких следов брата Тимоти.
Элвиса привлекла полка с банками арахисового масла. Возможно, он вспомнил, что при жизни основу его диеты составляли сэндвичи с сушеными бананами и этим самым маслом.
Какое-то время помощники шерифа и монахи обследовали коридоры, трапезную, кухню, прилегающие помещения. Потом все успокоилось, только ветер шуршал снегом по оконным стеклам, а поиски брата Тимоти переместились в другие части аббатства.
После того как закончился обыск библиотеки, я ушел туда, чтобы тревожиться и отсиживаться до отъезда копов.
Элвис пошел со мной, а Костяшки остался в кладовой, проверить, что нужно докупить, а потом пойти к мессе. Исчезновение брата Тимоти нас всех опечалило, но жизнь-то продолжалась.
По твердому убеждению братьев, когда придет День и время истечет, уйти, занимаясь честной работой, так же хорошо, как уйти во время молитвы.
В библиотеке Элвис бродил между стеллажами, иногда останавливался, всматривался в фамилии авторов и названия на корешках.
Периодически он читал книги. Когда только обрел славу, заказывал по двадцать книг в книжном магазине Мемфиса.
В библиотеке аббатства шестьдесят тысяч томов. Монахи, особенно бенедектинцы, всегда стремились сохранять знание.
Многие монастыри Старого Света строились, как крепости, на вершинах высоких холмов, с одним-единственным подходом, который легко блокировался. Знания двух тысячелетий, в том числе великие работы древних греков и римлян, сохранились усилиями монахов, когда набеги варваров (готов, гуннов, вандалов) раз за разом уничтожали западную цивилизацию, и дважды, когда исламские армии едва не захватили Европу.
Цивилизация (говорит мой друг Оззи Бун) существует только потому, что в мире все-таки есть два вида людей: первые могут строить с мастерком в одной руке и мечом в другой, а вторые знают, что в начале было Слово, и готовы рискнуть жизнью, чтобы сохранить все книги ради истин, которые могут в них содержаться.
Думаю, он бы мог отметить и поваров. Чтобы строить, сражаться, рисковать жизнью ради хорошей идеи, нужно быть сильным духом. И ничто так не поддерживает дух, как отменно приготовленная яичница с ветчиной.
Я тоже нервно кружил по проходам между стеллажами, пока, обогнув очередной угол, не столкнулся лицом к лицу с Родионом Романовичем, русским, которого недавно видел во сне.
Я никогда не утверждал, что мне свойственна выдержка Джеймса Бонда, вот мне и не стыдно признать, что я отпрянул и воскликнул: «Сукин сын!»
Бородатый, хмурый донельзя, с бровями, сошедшимися у переносицы, русский спросил с легким акцентом: «Что с вами?»
— Вы меня напугали.
— Я не пугал.
— Ну, я почувствовал испуг.
— Вы сами испугались.
— Извините, сэр.
— За что вы извиняетесь?
— За мой язык.
— Я говорю на английском.
— Вы — да, и говорите хорошо. Лучше, чем я говорю на русском, это точно.
— Вы говорите на русском?
— Нет, сэр. Ни единого слова.
— Вы необычный молодой человек.
— Да, сэр, я знаю.
В свои, наверное, пятьдесят Романович не выглядел стариком, но жизненные трудности отразились на его лице. Сеточка маленьких белых шрамов на лбу, глубокие морщины, отходящие от уголков рта, напоминающие старые раны, полученные в бою на мечах.
— Я извинился за произнесенное мною ругательство, — уточнил я.
— Но с чего мне вас пугать?
Я пожал плечами.
— Просто не знал, что вы здесь.
— Я тоже не знал, — указал он, — но вы меня не напугали.
— Мне пугать нечем.
— Нечем?
— Я хочу сказать, внешность у меня не пугающая. Я безобидный.
— А у меня внешность пугающая? — спросил он.
— Нет, сэр. В общем-то, нет. Нет. Импозантная.
— Я — импозантный?
— Да, сэр. Более чем.
— А вы, значит, безобидный?
— Да, сэр.
— Мне вы таковым не кажетесь.
— Все дело в лыжных ботинках, сэр. Любой, кто их надевает, выглядит так, будто хочет дать другому пинка.
— Вы выглядите понятным, открытым, где-то даже простаком.
— Спасибо, сэр.
— Но на самом деле вы замкнутый, закрытый от всех, даже загадочный.
— Вы видите во мне то, чего нет, — заверил я его. — Я всего лишь повар блюд быстрого приготовления.
— Да, в это очень легко поверить, если попробовать ваши удивительные оладьи. А я — библиотекарь из Индианаполиса.
Я указал на книгу, которую он держал в руке так, чтобы я не мог прочитать название на титуле.
— И о чем вы решили почитать?
— О ядах и самых знаменитых отравителях в истории человечества.
— Вроде бы таких книг в библиотеке аббатства быть не должно.
— Это важный аспект истории церкви, — возразил Романович. — Из столетия в столетие церковников отравляли правители и политики. Катерина Медичи отравила кардинала Лоррейна деньгами, смоченными ядом. Токсическое вещество через кожу попало в кровь, и он умер через пять минут.
— Хорошо, что в нашей экономике все меньше места наличным.
— С чего это повару блюд быстрого приготовления многие месяцы жить в гостевом крыле монастыря?
— Не приходится платить арендную плату. Усталость от гриля. Запястный синдром. Необходимость духовного обновления.
— Это свойственно поварам блюд быстрого приготовления? Периодически возникающая потребность в духовном обновлении?
— Возможно, это одна из определяющих особенностей профессии, сэр. Поук Барнет дважды в год должен уезжать в лачугу среди пустыни, чтобы медитировать.