— Более того, — сказал мэр, — и ашаты никогда не вели себя агрессивно. Посмотрите историю, ашаты всегда были средними вояками. Сейчас же полиция уверяет меня в существовании прекрасно обученных групп ашатских боевиков.
— А что, раньше в Пешковеце случались беспорядки? Студенческие, профсоюзные… Может, футбольные болельщики…
— Никогда. Ни до, ни после объединения Европы, — покачал головой мэр. — Тихий город у моря, десяток пляжей, полторы сотни памятников архитектуры, ежегодный фестиваль документального кино. Смешение культур и религий, мирное сосуществование сорока наций и народностей.
Герхард поймал себя на мысли, что мэр ему-симпатичен и он искренне ему сочувствует.
После объединения в Европе многое перемешалось. Культуры, традиции. Сорок лет назад, во время последнего экономического кризиса, произошло гигантское смешение народов. В поисках лучшей жизни румыны переселялись на испанские земли, шведы — на голландские, итальянцы — на немецкие. Появилась мода на имена не своей народности. Поляки называли своих детей на арабский манер, немцы — на еврейский, французы — на финский. И наоборот. Ашаты с имлинами не были исключением. Все шло к появлению новой, всех объединяющей нации — европеец.
— И года не проходит, чтобы в мире не вспыхнул новый пожар, — продолжил мэр. — Ближний Восток, Латинская Америка, Африка, Юго-Восточная Азия… Соединенные Штаты и те докатились до гражданской войны. Только не Европа. Я даже готов допустить, что люди слишком долго жили без войны, отчего их чувства притупились. Порог чувствительности отодвинулся. Но вот все произошло. Если не в твой дом, то в дом соседа пришло горе. Пора бы и опомниться, остановиться. Два месяца назад ашаты и имлины почти одновременно попросили меня быть посредником на переговорах. Я устроил им встречу. В первый же час было заключено перемирие. Десять дней без крови. В Пешковец начала возвращаться жизнь. В мэрию пошли запросы от туристических компаний: через какой срок мы сможем возобновить прием туристов? В город приехали первые представители страховых компаний. И тут случается первое зверское убийство ашата. Затем еще одно, и еще. Через два дня убийство девяти имлинских активистов. По оценкам наших экспертов, работа была выполнена ювелирно. Есть свидетели, утверждающие, что это были ашаты, но они отвергают все обвинения. И я готов им поверить. Даже имлины им верят. Все хотят мира, только мира нет.
— Вы сказали, первое зверское убийство… А до перемирия или вообще до конфликта подобных убийств не было? — поинтересовался Герхард.
— Нет, — мэр уверенно покачал головой. — Пешковец — самый безобидный город на Земле. По крайней мере был таким. Если угодно, Родригес даст вам код доступа в базу данных комиссариата, и с компьютера отеля вы сможете получить любую интересующую вас информацию.
— За код буду благодарен, но подробный отчет по всем случаям насильственной смерти, зафиксированным с момента ссоры на рынке, был бы совсем не лишним.
— Завтра к обеду вы его получите.
— А кто такие ублюдки?
— У меня нет достоверной информации. Насколько я знаю, ее ни у кого нет. Имлины говорят, что это подростковые банды ашатов, ашаты, наоборот, утверждают, что это банды имлинов. Но и те и другие, как и все горожане, регулярно страдают от ублюдков.
— Третья сила?
— Возможно, — Булле снова пожал плечами. — А может, кто-то из непримиримых.
Возле лестницы, ведущей к дверям отеля, стояли две патрульные машины, у самых дверей топтались восемь полицейских. Заметив эскорт, они не вытянулись по струнке, словно солдаты роты почетного караула, а всего лишь выбросили сигареты и перетащили скорострельные протонные ружья из-за спины на грудь. Наблюдатель департамента конфликтов не обратил на это внимания, а майор ВДВ оценил поведение полицейских положительно. Отсутствие показухи — плюс к профессионализму.
Первым из микроавтобуса вышел мэр Булле, за ним десантники. Из машин эскорта высыпали сопровождающие лица. Олланд вышел последним. Задрав голову, он посмотрел на голубое небо, закрыл глаза, втянул ноздрями прохладный утренний воздух. Вот он и на месте.
Герхард открыл глаза и посмотрел на отель. Четырехэтажное здание начала двадцатого века. Ремонт ему пока еще не нужен, но выглядит как-то уныло. Наверное, из-за запаха страха и смерти, витающего в воздухе.
Булле не стал провожать Олланда до дверей номера, сказал, что у него очень много дел, еще раз предложил обращаться при первой же необходимости, пожелал удачи, попрощался и уехал. Представители ашатских и имлинских общин, начальник полиции, прокурор города, депутаты последовали примеру мэра. Это обстоятельство несколько озадачило Герхарда. Обычно вокруг него вились консультанты, помощники, представители. В Пешковеце даже это было не как везде.
Вещей у Олланда было меньше, чем у его охраны. Поднявшись с новыми постояльцами на третий этаж, портье проводил их до дверей номера, получил от Герхарда чаевые, сдержанно поблагодарил, сказал, что явится по первому требованию, и тут же исчез.
В этот раз Герхарда поселили в президентском номере. Огромная гостиная, три спальни, рабочий кабинет со всей полагающейся электроникой. Десантники сразу же занялись установкой систем безопасности и проверкой привезенного снаряжения, а Герхард, побродив несколько минут по номеру, прошел в кабинет. Достав из сумки ноутбук, он соединил его с кодирующим устройством, выдернул из розетки модемный провод стоявшего на столе компьютера гостиницы и воткнул свой. Активировав мини-видеокамеру, включил ноутбук, соединился с кабинетом начальника департамента в Брюсселе, доложил о прибытии и начале работы.
Покончив с докладом, Олланд подготовил свое рабочее место. Разобрал привезенные с собой документы, рассортировал материалы, переданные мэром, начальником полиции, конфликтующими сторонами.
— Майор.
— Слушаю вас, Герхард.
Олланд отобрал несколько папок из числа привезенных с собой и протянул их Ефремову.
— Ознакомьтесь. Я думаю, вам лучше быть в курсе того, что происходит на улицах, по которым нам с вами придется ездить не один день.
— Нас инструктировали, — начал Ефремов, принимая папки, но Олланд не дал ему договорить:
— Здесь есть кое-что, чего вам наверняка не говорили. Когда мы сможем выехать на ознакомительную поездку?
— Хоть сейчас. Но… Если вы считаете, что есть что-то, чего я не знаю, я хотел бы взглянуть на новые данные. Пары часов мне будет достаточно.
— Прекрасно, — сказал Герхард. — Через два часа мы выезжаем. Цель: ознакомление с городом, визит в мэрию, управление полиции, городской совет, благотворительные миссии.
24 июля
22 часа 40 минут
Ночь была тихой и теплой. Черное безоблачное небо, обсыпанное звездами, белый диск луны. В воздухе висел запах горелой резины, звук пролетевшего вдалеке военного вертолета долго отзывался тихим эхом. По проспекту неспешно проехал полицейский броневик. Шум двигателя на короткое время ворвался на улицу, но вскоре снова растворился в ночной тишине. На одиноком дубе, зацепившись за его скрюченные мертвые ветви, висела грязная, когда-то красная тряпка. Три месяца назад с фасадной стены кинотеатра «Иллюзион» она приглашала посетить очередной ежегодный фестиваль документального кино, а теперь, сорванная ветром, висела на ветвях засохшего дуба. На всю улицу уцелело всего два фонаря — один почти у перекрестка, второй в двадцати метрах от дуба, ближе к кинотеатру.
За остовом сгоревшего автомобиля, в разоренной прачечной, на дереве, за забором соседнего дома, словно гиены, затаившиеся в ожидании жертвы, прятались ублюдки. Те же повадки, та же тупая злость в глазах, то же инстинктивное желание убийства. Та же уверенность в своих силах. Гиене глупо бояться лани. Тем более когда гиена не одна, а со своей стаей.
На перекрестке показался человек. Остановившись, он осмотрелся по сторонам и неспешно пошел по пустой улице. Он был сутуЛз чуть прихрамывал, опираясь на старую лыжную палку. Его сильно потрепанная куртка висела на нем мешком. Старик — легкая добыча. Ублюдки почти безошибочно определяли, насколько опасна потенциальная жертва. Они никогда не рисковали. Какой смысл рисковать, если город полон безобидной добычи. А старик — просто подарок. В его карманах наверняка нечем поживиться, но зато развлечение будет на славу. Если одним стариком станет меньше, значит, в мире станет свободнее.
А старик, ничего не подозревая, шел по ночной улице. Нельзя сказать, что он не боялся. Но ночью в Пешковеце на любой улице одинаково опасно. Проклятая война. Ждать до утра старик не мог. Ему удалось достать нужное лекарство. Дома его ждали дочь и больная внучка.
Вдруг старик что-то почувствовал. Запах. Еле уловимый, неприятный запах грязи и пота. В городе можно было найти тысячу мест с похожими запахами, но старик понял, что это не случайно. Слабый ветер снова дыхнул ему в лицо мерзостью. Это он принес запах. Старик словно начал преображаться. Дряхлость медленно уходила куда-то, освобождая мышцы, зрение понемногу становилось острее. Сутулиться стало неудобно, но старик сдержался, не расправил плечи. С каждым шагом запах принимал все более конкретные очертания, как и тени, от которых он исходил. Здесь были ублюдки, старик это уже понял.
Вдруг старик что-то почувствовал. Запах. Еле уловимый, неприятный запах грязи и пота. В городе можно было найти тысячу мест с похожими запахами, но старик понял, что это не случайно. Слабый ветер снова дыхнул ему в лицо мерзостью. Это он принес запах. Старик словно начал преображаться. Дряхлость медленно уходила куда-то, освобождая мышцы, зрение понемногу становилось острее. Сутулиться стало неудобно, но старик сдержался, не расправил плечи. С каждым шагом запах принимал все более конкретные очертания, как и тени, от которых он исходил. Здесь были ублюдки, старик это уже понял.
Ублюдок, прятавшийся за углом полуразрушенного дома, поднял с мостовой ржавую железку и, прицелившись, бросил ее в голову старику. На секунду тот словно случайно наклонился, отряхнул штанину, а сам проводил взглядом брошенную в него железяку и, когда та ударила по водосточной трубе, повернул на звук голову.
С криком и визгом ублюдки выпрыгнули из своих укрытий. Старик беспомощно заозирался. На этот раз ублюдков было больше десятка, и все высокие, крепкие ребята. Что бы им в армию пойти…
— Привет, папаша, — сказал один из ублюдков.
— Куда шлепаешь, старое корыто? — спросил другой.
— Так это… домой иду, — дрогнувшим голосом ответил старик.
— Расслабься, дед, — предложил еще один ублюдок. — Домой ты сегодня не придешь. Будешь хорошо себя вести, утром патрульные подберут, отвезут в больницу.
— А будешь вести себя плохо, мы тебя сами похороним. Бесплатно.
— Но зато живьем, — гоготнул третий ублюдок.
Что будет дальше, старик знал, еще когда уловил неприятный запах. Он действительно тянул время, но не для того, чтобы попытаться уболтать ублюдков или в надежде, что на улице появится кто-то и спугнет их. Старик тянул время, рассчитывая, что еще до драки все ублюдки выйдут из своих укрытий и он, прикинув свои шансы, выберет правильную тактику боя. Сегодня вариантов было немного. Ребята все крепкие, одиннадцать человек. Всех не убьешь, никак не успеть. Значит, придется бежать.
— Давай, — сказал ублюдок, — выворачивай карманы.
Старик чуть крутанул лыжную палку в руках. Ублюдки, конечно же, удивились, как ловко он это сделал, но было уже поздно. Каленый наконечник вонзился ближайшему ублюдку в горло, точно под подбородок. Старик выдернул палку и тут же наотмашь огрел ею ублюдка у себя за спиной. Стоять на ногах остались девять, и, пока они в испуге выхватывали ножи и спрятанные за спиной стальные прутья, старик расправил плечи, держа лыжную палку двумя руками, словно винтовку со штыком, развернулся на триста шестьдесят градусов, по взгляду определил, кто у ублюдков главный, и встал к нему лицом. Он не видел, что происходит у него за спиной, но все прекрасно чувствовал.
Издав рев раненого зверя, старик сделал молниеносный выпад в сторону вожака, чудом увернувшегося от стального наконечника. Ублюдки двинулись на старика со спины, но он опередил их и, развернувшись, начал бить, колоть, пинать. Это продолжалось всего несколько секунд. Ублюдки отхлынули, оставив на мостовой покалеченных и убитых. Старик бросил палку, прыгнул на голову ублюдка, преграждавшего дорогу в переулок, и, прежде чем они повалились на асфальт, свернул ему шею.
Оказавшись на мостовой, старик перекатился, словно еж, свернувшийся в клубок, встал на ноги и нырнул в темный переулок.
— Это оборотень! — срываясь на хрип, крикнул один из выживших ублюдков.
— Догнать! — заорал вожак.
У старика было несколько секунд форы. Достаточно, чтобы, оторвавшись от преследователей, затеряться в развалинах. Заметив на третьем этаже развороченное взрывом окно, старик по отвесной стене забрался наверх и, перевалившись через остатки подоконника, затаился. В переулке послышались крики и топот ублюдков. Они пробежали мимо, в переулке снова стало тихо. Старик запустил дрожащую руку за пазуху, достал из внутреннего кармана две упаковки с ампулами, осмотрел их. Кажется, ни одна не разбилась.
Осторожно выбравшись из квартиры на лестницу, старик поднялся на чердак, оттуда на крышу. По крышам он прошел два квартала, спустился вниз и продолжил свой путь. Ему нужно было спешить. Дома его ждали дочь и больная внучка.
27 июля
16 часов 15 минут
Вокруг разоренного летнего кафе толпились сотни четыре пешковчан. В основном имлины. Полицейские с трудом сдерживали натиск родственников убитых и раненых. Медики оказывали пострадавшим первую помощь, кого-то спешно грузили в машины «Скорой помощи» и развозили по ближайшим клиникам.
Микроавтобус Герхарда Олланда подъехал через двадцать минут после побоища. Полицейские раздвинули толпу, организовали коридор. Олланд прошел в кафе. Азиз Родригес, разговаривавший с тремя полицейскими, заметил Олланда, знаками дал понять, что через минуту освободится, и продолжил что-то втолковывать чернокожему капитану.
Герхард осмотрелся. Опрокинутые и поломанные пластиковые столики, разбросанные стулья, поваленные, порванные, затоптанные клеенчатые зонты. Куски водопроводных труб, арматуры, бейсбольные биты. И везде кровь. Много крови. Сгустки, брызги, лужи.
К Олланду подошел Родригес.
— Что тут произошло? — спросил Герхард.
— Очередная бойня, господин Олланд, — пожав плечами, неуверенно ответил начальник полиции.
— Что-нибудь уже известно?
— По предварительной информации, около четырех часов группа ашатских подростков двенадцати-пятнадцати лет ворвалась в летнее кафе — в это кафе часто ходят имлины — и железными прутами, обрезками труб, палками начала избивать посетителей. Четверо погибли на месте, один скончался по дороге в больницу. Девять человек находятся в критическом состоянии, шестнадцать получили ранения разной степени тяжести. В это время кафе обычно забито до отказа. Со слов очевидцев, нападавших было человек тридцать. Имлины пытались оказать сопротивление, в ход пошли стулья, пустые бутылки. Среди нападавших один убит и от пяти до семи ранены. Буквально за две-три минуты до прибытия первого полицейского патруля они ретировались.
— Их кто-то предупредил?
— Думаю, что да. Нападение не первое, схема знакомая. По нашей информации, нападавшие делятся на три основные группы: группа наблюдения, ударная группа и группа прикрытия. Выбрав момент, когда патрули на наибольшем удалении, совершается налет. Скоротечный погром или побоище, дымовые шашки и бегство.
— Уличные банды используют военную стратегию, проверенную веками, — с трудом веря в услышанное, вздохнул Герхард.
— Это не уличные банды, господин Олланд, — сказал Родригес, — а хорошо обученные боевики.
— Скажите, Азиз, на улицах города полно полицейских патрулей, горожане, чтобы помочь им, готовы сделать все, что в их силах, и даже больше. Каким образом тридцать подростков, вооруженных арматурой и палками, могут пройти по улицам и не привлечь к себе внимание?
— Хм-хм, — улыбнулся Родригес. — Не думаете же вы на самом деле, что они ходят строем? Ашаты делятся на группы по три-пять человек, в нужное время собираются недалеко от места нападения, по условному сигналу движутся к выбранной цели, и начинается веселье. Банды имлинских подростков тоже совершают нападения. Но вы знаете, это еще не самое страшное. Во всех беспорядках, учиненных имлинами, не было зафиксировано ни одного факта применения огнестрельного или холодного оружия.
— Так радоваться надо.
— Можно, конечно, и радоваться, — вздохнул Азиз, — если забыть о том, что они зубами рвут ашатам глотки.
— В отчете, предоставленном департаменту конфликтов, действительно несколько раз встречаются случаи, когда имлины травили ашатов собаками, — подтвердил Герхард. — Но если это не так, почему в отчете липа?
— А вы что хотите, чтобы полиция завела полторы сотни дел о том, что имлин загрыз ашата? В лучшем случае меня обвинят в клевете и национализме, а потом отправят в отставку. В худшем — до конца дней упрячут в лечебницу.
— Азиз, это серьезное заявление. С чего вы вообще взяли, что имлины… — Герхард замолчал. Не то что поверить, произнести эти слова было непросто, — что… хотя бы раз зафиксирован случай, когда один человек перегрыз другому горло?
— У меня есть показания очевидцев, фотографии ран, заключения экспертов. Я готов передать их в ваше распоряжение. Электронная экспертиза без труда сможет определить достоверность снимков. Есть даже видеозапись одной драки. Она любительская, но достаточно качественная.
— Не понимаю, — покачал головой Олланд. — Не могу понять. Как? Почему? Почему есть факты только зверства имлинов?
— Именно что зверства, — подтвердил Родригес.
— А ашаты? Были случаи, чтобы ашаты…
— Ни одного, — не дал ему договорить Родригес. — Сто пятьдесят четыре эпизода с потерпевшими ашатами, ни одного с имлинами.