– Очень опасный. Он, конечно, прихвастнул немного, но у меня есть основания полагать, что к его словам стоит прислушаться.
– А нужно ли вам вообще вмешиваться? Пусть бы женился себе на этой девице.
– Прежде всего, он уже преступник и должен быть наказан за убийство своей последней жены. Кроме того, вы забываете о нашем клиенте, Уотсон. Нет-нет, об этом не может быть и речи. Допивайте-ка свой кофе и поедем ко мне. Думаю, Шинуэлл осчастливит нас своим появлением.
Нас и правда ждал Джонсон, огромный, неуклюжий, краснолицый человек с явными признаками цинги. Во всей его непривлекательной внешности только живые черные глаза свидетельствовали о чрезвычайно хитром и коварном уме. Погружение в родную стихию прошло, очевидно, небезрезультатно, потому что рядом с ним сидела стройная молодая особа с огненно-рыжей шевелюрой. Лицо женщины, бледное и задумчивое, совсем еще юное, словно проказой, было отмечено печатью греха и страданий, которые, по всей видимости, неотступно преследовали ее в этой нелегкой жизни.
– К вашим услугам – мисс Китти Уинтер, – представил незнакомку Шинуэлл Джонсон, махнув при этом в ее сторону своей толстенной, как оглобля, ручищей. – Она знает… Да она и сама вам все расскажет. И часа не прошло после нашего разговора, мистер Холмс, как я ее отыскал.
– Меня нетрудно найти, – добавила женщина, – а Толстому Шинуэллу, черт возьми, тем более. Он и подумать не успеет, а я уже тут как тут: ведь проживаю я по тому же адресу. Мы с тобой старые приятели, правда, Толстяк? Ну ладно, о деле. Говорят, мистер Холмс, вас интересует человек, который заслужил преисподнюю больше нашего. Неужели в этом мире есть еще справедливость!
– Я вижу, вы хотите нам помочь, мисс Уинтер, – улыбнулся Холмс.
– Если уж вы и впрямь собрались наградить его по заслугам, я с вами до гробовой доски, – с готовностью ответила наша гостья. При этом ее бледное лицо и горящие глаза озарились такой лютой ненавистью, на какую способна только женщина, да и то не всякая. – О моем прошлом говорить нечего, мистер Холмс. Скажу только: в том, что со мною стало, виноват Адельберт Грюнер. О, если бы я могла ему отомстить! – в ярости сжались ее кулаки. – Если бы мне удалось спихнуть его самого в ту грязную яму, где по его милости оказалось столько людей!
– Вам известно, в чем дело?
– Толстый Шинуэлл рассказал мне в двух словах. Итак, у него на примете есть еще одна дурочка, и на этот раз он собрался жениться. А вы хотите этому помешать. Ну ладно, но разве и без моей помощи вы не можете ей втолковать, что такой негодяй – не пара порядочной девушке?
– Да она просто рассудок потеряла. Любовь совершенно вскружила ей голову. Что ей только о нем не рассказывали – все напрасно!
– И про убийство?
– И про убийство.
– Вот это характер!
– Она считает, его хотят оклеветать.
– Неужели у вас нет доказательств, чтобы убедить наконец эту глупую девчонку?
– Вы поможете нам их отыскать?
– А сама я разве не доказательство? Да если бы я встретилась с ней и рассказала, как он…
– И вы бы пошли на это?
– Я-то? Еще бы!
– Хорошо, попробовать, может, и стоит. Но учтите, он ведь выложил ей почти все про свои грехи и, что самое интересное, был прощен, так что она едва ли пожелает возвращаться к этой теме.
– Он не мог рассказать ей все до конца, – возразила мисс Уинтер. – Кроме того убийства были и другие. Бывало, говорит-говорит он о ком-нибудь этаким сладким голосом, а потом вдруг взглянет пристально и скажет: «А через месяц он умер». И не подумайте, что он хвастался. Правда, тогда я не обращала на его слова никакого внимания, потому что сама была по уши в него влюблена. Как теперь этой вашей глупышке, мне и дела не было до того, что он там творил. Только однажды я была действительно потрясена. Клянусь богом, не умей он все так гладко объяснять и успокаивать, я ушла бы от него в ту же самую ночь. Как сейчас помню его руки, унизанные золотом, а в них записная книжка в коричневом кожаном переплете с застежкой. Думаю, он тогда был изрядно навеселе, иначе вряд ли решился бы ее показать.
– Так что же произошло?
– Не поверите, мистер Холмс! Как другие собирают бабочек или там мотыльков, Грюнер коллекционирует женщин. Эта коллекция – его гордость. В этой мерзкой книжице содержится все: имена, фотографии и всяческие подробности. На подобную гадость, кроме него, не способен ни один человек. Если бы он решил ее озаглавить, лучшего названия, чем «Загубленные мною души», ему не придумать. Ну да что о ней говорить – делу она не поможет, а если бы и помогла, откуда ее возьмешь, эту книжицу?
– А правда, где он ее держит?
– Как знать, где она теперь! Ведь уже больше года, как я от него ушла. Я видела, где он ее хранил тогда. Хотя он настолько аккуратен и постоянен в своих привычках, что, вполне возможно, эта книжка по-прежнему хранится в ящике для бумаг старого бюро, которое стоит в смежной с кабинетом комнате. Вы знаете расположение комнат в его доме?
– Я был у него в кабинете, – ответил Холмс.
– Ого, я вижу, вы не теряли времени даром. Ну, слава богу, может, теперь нашлась управа и на моего милого Адельберта. Его кабинет состоит из двух комнат. Первая – это та, где между окон стоит большой стеклянный шкаф с китайской посудой. Там за столом есть дверь, которая ведет, так сказать, во внутренний кабинет. Это маленькая комнатушка, где он держит свои бумаги и личные вещи.
– Сигнализация есть?
– Адельберт и сам не трус, это вам подтвердит и его злейший враг. Правда, сигнализация все-таки есть, ее включают на ночь. Хотя у него и взять-то нечего. Разве что-нибудь из китайской посуды?
– Да нет, – с видом знатока заметил Шинуэлл Джонсон. – Кто станет мараться? Ведь эти черепки не продашь, не переплавишь.
– Это верно, – согласился Холмс. – Хорошо, мисс Уинтер, если вы зайдете ко мне завтра в пять, я смогу ответить, можно ли будет организовать встречу с мисс де Мервиль. Я чрезвычайно признателен вам за помощь, не говоря о моих клиентах, которые сочтут…
– Нет-нет, – воскликнула женщина. – Денег мне не надо. Я хочу сама с ним расплатиться. Это и есть моя цена за услуги. Раз мы с вами заодно, я в вашем распоряжении и завтра, и вообще в любой момент, когда понадоблюсь. Толстяк всегда может меня разыскать.
Мы расстались с Холмсом до следующего вечера, а когда вновь встретились за обедом в нашем излюбленном ресторане на Стрэнде, я осведомился, как прошел визит к мисс де Мервиль. Холмс пожал плечами и рассказал мне то, что я теперь беру на себя смелость передать своими словами, так как его собственное повествование, несколько тяжеловесное и сухое по стилю, было бы лишено живости и увлекательности.
– Договориться о встрече было нетрудно, – начал Холмс, – потому что в стремлении хоть как-то загладить свою ужасную вину перед отцом – а именно так расценивается ее обручение с бароном – девушка в мелочах выказывает беспрекословное повиновение его воле. Генерал по телефону известил меня, что она готова нас принять. В назначенный час явилась наша решительная соратница, так что в половине шестого мы были уже у дома номер сто четыре на Баркли-сквер, где в настоящее время и проживает герой былых сражений. Это оказался один из мрачных лондонских замков. По сравнению с ними даже церкви кажутся фривольностью. Нас провели в гостиную, где в позе ожидания стояла мисс де Мервиль, бледная, серьезная и сдержанная, недоступная и непреодолимая, словно снежная вершина.
Честно говоря, мне трудно описать ее, Уотсон. Думаю, после встречи с ней, если, конечно, таковая состоится, вы, как прирожденный рассказчик, это сделаете гораздо лучше меня. Она, безусловно, очень хороша собой, но красота ее какая-то необычная, неземная, в ней что-то отрешенное. Такие лица писали средневековые мастера. И как только удалось этому подлецу заманить в свои грязные сети столь прелестное создание, вот что остается для меня загадкой! Впрочем, как говорят, крайности сходятся. Низменное и возвышенное, последний негодяй и непорочный ангел. Однако подобного сочетания я все же не встречал.
Она, конечно же, знала, зачем мы пришли, – злодей успел напустить яду и на этот раз. Правда, появление мисс Уинтер, мне показалось, ее несколько удивило, хотя это никак не отразилось на ее поведении. С видом преподобной аббатисы, снизошедшей до приема прокаженных нищих, она жестом приказала нам сесть. А от того, что мисс де Мервиль наговорила, у вас сейчас голова кругом пойдет, дорогой мой Уотсон.
«Итак, сэр, – произнесла она тоном, от которого можно было задрожать, как от арктического ветра, – мне известно, кто вы такой и зачем вы ко мне пожаловали. Предупреждаю вас сразу: можете считать вашу попытку очернить в моих глазах моего жениха барона Грюнера неудачной. Я согласилась на встречу с вами лишь потому, что об этом просил меня отец, и результат ее не способен повлиять на мое решение стать женой барона».
Как мне стало жаль ее, Уотсон! На какое-то мгновение я даже представил себя на месте ее отца. Красноречие находит на меня довольно редко – по большей части мною руководит разум, нежели сердце, – но тут уж я постарался вложить в свои слова всю теплоту, на которую только способен. Потом, не жалея красок, я обрисовал ей и то ужасное положение, в которое попадает женщина после замужества, если до того не узнала истинного характера своего избранника, и то повиновение, с каким она вынуждена будет переносить фальшивые ласки этих отвратительных рук и похотливых губ. Я был беспощаден к ее стыду, страху, страданиям, к безвыходности ее положения. Но все напрасно. Мои страстные речи не вызвали ни румянца на ее бледно-матовых щеках, ни даже какого-то проблеска чувств в отсутствующем взгляде. Я сразу вспомнил, что говорил мне мошенник о гипнозе. Можно подумать, будто она, однажды впав в транс, так и продолжает пребывать в этом состоянии. И в то же время в ее ответах не было ничего неопределенного.
«Я терпеливо выслушала вас, мистер Холмс, – заявила она. – Однако ничего нового вам сказать не могу. Я прекрасно знаю, что Адельберт, то есть мой жених, в прошлом вел весьма бурную жизнь, в течение которой ему пришлось испытать и горечь ненависти, и ужасную несправедливость клеветы. Вы не первый из тех, кто приходит ко мне с подобной ложью, но зато, я думаю, последний. Возможно, вы и желаете мне добра, хотя, как я слышала, вы работаете за деньги, так что вам должно быть все равно, действовать ли в интересах барона, или против него. Во всяком случае, я хочу, чтобы вы поняли это раз и навсегда: мы с ним любим друг друга, а мнение других по поводу наших отношений интересует меня не более, чем щебет птиц за окнами. Если ему и случалось оступиться, то, может быть, именно мне и суждено наставить на путь истинный его благородную душу. Однако я не понимаю, – она повернулась к моей спутнице, – при чем здесь эта молодая особа?»
Ответить я не успел – девушка взвилась как вихрь. Словно лед и пламя, сошлись лицом к лицу эти две женщины!
«Я скажу тебе, кто я такая! – гневно воскликнула мисс Уинтер, вскакивая со стула. – Я – его последняя любовница. Я – одна из тех многих, кого он совратил, обесчестил, а насытившись, бросил. Тебя ждет та же участь. Только смотри, как бы тебе не пришлось заплатить за свою ошибку собственной жизнью. Послушай, глупенькая, ведь это же верная гибель! Разобьет ли сердце или свернет тебе шею – уж он-то найдет способ с тобою разделаться. Поверь, я здесь не из-за любви к тебе. Мне и дела нет до того, что с тобой станется. Я здесь – назло ему и из ненависти к нему, потому что хочу отомстить за все, что он со мной сделал. Но что бы там ни было, нечего пялиться на меня так, моя дорогая. Посмотрим еще, чем закончится для тебя вся эта история».
«Я бы не хотела затрагивать эту тему, – холодно ответила мисс де Мервиль. – Замечу только, что мне известно о трех любовных интригах моего жениха, каждый раз становившегося жертвой женского коварства. Но я абсолютно уверена, что он сполна искупил то зло, которое, возможно, сам причинил».
«Три интриги! – буквально взвизгнула моя спутница. – Дурочка! Какая же ты дурочка!»
«Мистер Холмс, я думаю, на этом мы можем расстаться, – послышался в ответ ледяной голос. – Я выполнила волю отца, согласившись вас принять, но не намерена подвергать себя злостным нападкам со стороны этой особы».
С криком проклятий бросилась мисс Уинтер к этой женщине, своим холодным спокойствием способной привести в исступление кого угодно. Еще мгновение, и она бы вцепилась мисс Виолетте в волосы, но я успел поймать ее руку. Мне удалось вытащить ее из дома. Хорошо, что нас поджидал кэб и дело обошлось без сцен, ведь она была прямо-таки вне себя от ярости. Признаться, я и сам не на шутку рассердился. Равнодушие и высокомерие этой женщины действуют крайне раздражительно, а мы еще с ног сбиваемся, чтобы ее спасти.
Итак, Уотсон, вы вновь наверстали упущенное. Теперь нужно обдумать дальнейший ход партии, поскольку мой гамбит оказался не совсем удачным. Я буду держать вас в курсе, так как, вероятнее всего, вам еще предстоит сыграть свою роль. Кстати, не исключена возможность, что противник постарается опередить наши действия.
Так и произошло. Их удар обрушился… Точнее сказать, его удар, потому что я ни за что не могу поверить в участие мисс де Мервиль в этом заговоре. Мне никогда не забыть той жуткой минуты, когда взгляд мой случайно упал на афишу, выставленную, как обычно, одноногим газетчиком на полдороге от «Гранд-отеля» к вокзалу Черинг-кросс. Меня охватил какой-то животный ужас. С момента нашей последней встречи с Холмсом не прошло и двух дней, а тут с желтого листа объявлений на меня смотрели страшные черные буквы:
ПОКУШЕНИЕ НА ШЕРЛОКА ХОЛМСАНовость настолько ошеломила меня, что некоторое время я не мог и шевельнуться. Я смутно помню все происшедшее потом: как схватил газету и умчался, не удосужившись даже за нее заплатить, за что вдогонку получил слова крайнего неодобрения; как оказался у входа в какую-то аптеку. И только отыскав в газете нужную статью, я окончательно пришел в себя и начал ее читать:
С величайшим прискорбием сообщаем, что сегодня утром знаменитый частный сыщик Шерлок Холмс стал жертвой злонамеренного покушения, в результате которого его здоровью нанесен значительный ущерб. Насколько известно, это произошло около полудня на Риджент-стрит у входа в ресторан «Кафе Ройял». Покушение было предпринято двумя мужчинами. По мнению врачей, раны в области головы и туловища, нанесенные пострадавшему тростями, очень опасны. Мистеру Холмсу оказана медицинская помощь в больнице «Черингкросс», после чего по его настоятельной просьбе он был доставлен в свою квартиру на Бейкер-стрит. Злоумышленникам, по словам очевидцев, людям весьма респектабельного вида, удалось скрыться. Воспользовавшись черным ходом ресторана «Кафе Ройял», они попали на Глассхаус-стрит, где и теряются их следы. Не вызывает сомнения их принадлежность к уголовному миру, представители которого так часто имеют основания для недовольства относительно успехов потерпевшего в его благородной деятельности.
Едва пробежав глазами статью, я вскочил в первый попавшийся кэб и помчался на Бейкер-стрит. У дома стоял экипаж известного в те времена хирурга сэра Лесли Оукшотта, а в холле я увидел его самого.
– В настоящее время серьезной опасности нет, – коротко заключил он. – Две раны на голове и несколько сильных ушибов. Пришлось наложить швы. Я ввел больному морфий, теперь ему необходим покой, однако непродолжительное свидание, думаю, не повредит.
Я потихоньку вошел в затемненную комнату. Оказалось, пострадавший пребывает в полном сознании, потому что тут же я услышал свое имя, произнесенное хриплым шепотом. Штора была опущена, но слабый свет все же проникал в комнату, освещая забинтованную голову моего друга. Сквозь белую повязку алым пятном проступила кровь. Я присел рядом и склонился к нему.
– Не путайтесь так, Уотсон, – прошептал он совсем тихо. – Все не так уж плохо.
– Слава богу!
– Как вы знаете, у меня есть опыт подобных сражений. Меня не так-то легко застать врасплох. Правда, двоих для меня оказалось слишком много.
– Нужно что-то делать, Холмс! Скажите только, и я из этого негодяя душу вытрясу.
– Дорогой мой Уотсон! Пока мы ничего сделать не можем. От полиции злодеи улизнули, а прямых доказательств у нас нет. Подождите немного, у меня свои планы. Сейчас главное – как можно сильнее преувеличить опасность моих ран. Вас обязательно будут спрашивать о моем здоровье. Не бойтесь хватить через край. «Хорошо, если еще неделю протянет… Сотрясение… Бессознательное состояние…» В общем что-нибудь в этом роде. Чем мрачнее будут вести обо мне, тем лучше.
– А как же сэр Лесли Оукшотт?
– С ним все в порядке. Радужных надежд на мое выздоровление у него не будет. Об этом я позабочусь.
– Вы еще что-то хотите сказать?
– Да. Передайте Джонсону, пусть позаботится о своей приятельнице. Эти подлецы, конечно, займутся ею. Они ведь знают, что она нам помогает.
Это срочно. Зайдите к Джонсону сегодня же.
– Хорошо, я пойду прямо сейчас. Что-нибудь еще?
– Положите на стол мою трубку и табак. Прекрасно. Приходите сюда каждое утро – будем обсуждать наши планы.
Тем же вечером мы договорились с Джонсоном, что он спрячет мисс Уинтер в укромном месте на окраине Лондона, где она будет оставаться до тех пор, пока не минует опасность.
В течение шести дней Холмс старательно играл роль умирающего. Регулярные сводки о его состоянии были одна мрачнее другой, им вторили газеты, пестревшие заметками зловещего содержания. Однако наши ежедневные встречи убеждали меня в обратном. Выносливый организм и твердый характер моего друга творили настоящие чудеса. Холмс выздоравливал быстро, причем настолько, что временами, казалось, чувствовал себя еще лучше, чем выглядел. Склонность к замкнутости этого человека не позволяла ему посвящать в свои планы даже меня, ближайшего из друзей. На личном примере Холмс как нельзя лучше доказал, что самым удачливым заговорщиком был он сам, и именно потому, что строил свои замыслы в одиночку. Я неотступно был рядом и все же постоянно ощущал, что нас разделяет пропасть.