Шли годы, но мы едва замечали их течение.
Наши виски припорошило сединой, глянец молодости слегка облупился. Мы так и не прославились, потому что даже самые легковерные умы с трудом могли принять наши открытия.
Скотт, как и задумывал, построил новый темпоральный генератор, больше прежнего. Он многократно усовершенствовал его, добавлял новые приспособления и много-много раз перестраивал свое детище. Окончательная модель имела мало общего с первоначальной. Словно бог некой чужой расы, она поселилась в нашей мастерской.
Что до меня, то я продолжал развивать свою теорию элементарных частиц разума, все глубже погружаясь в изучение снов. Совершенно естественно, что работа у меня продвигалась медленнее, чем у моего друга. Ведь мне приходилось иметь дело с категориями почти абстрактными, хотя я делал все возможное, чтобы перевести их в практическую плоскость; а исследования Скотта имели под собой куда более прочное материальное обоснование.
Разумеется, вскоре мы решили попробовать перенестись в лабораторию из моего сна, прихватив с собой свои физические оболочки. Для этого мы собирались, используя темпоральную силу, преобразовать наши тела, до последней клеточки, до последнего электрона, в частицы разума. Возможно, это был самый грандиозный и смелый замысел в истории человечества.
Чтобы помочь своему другу лучше представить себе, как выглядит лаборатория, я побывал в ней множество раз при помощи темпорального генератора, стараясь запечатлеть в памяти как можно больше мельчайших подробностей. Потом я по памяти рисовал схемы и наброски и показывал их Скотту.
Однако чтобы по-настоящему вложить ему в голову картину грандиозного зала из моих снов со всем фантастическим оборудованием, которым он был набит, мне пришлось прибегнуть к гипнозу.
День, когда Скотт, заснув под действием темпорального генератора, проснулся, чтобы рассказать мне о месте, где я бывал так много раз, был днем нашего триумфа. Только тогда мы отважились поверить, что первый и, возможно, самый трудный этап нашего эксперимента завершен.
Я с головой погрузился в изучение психологии отшельников Востока, которые, как известно, достигли небывалых высот в искусстве концентрации, владения собой и подчинения тела воле разума.
Хотя мои изыскания нельзя назвать приятными, они все же указали нам верный путь. Теперь мы знали, как силой воли помочь темпоральному генератору преобразовать наши телесные оболочки в совокупности частиц разума. Последнее было совершенно необходимо, чтобы мы могли наяву перенестись в лабораторию, которая стала нам обоим такой знакомой.
Конечно же, мы бывали не только в той «лаборатории грез». Благодаря действию генератора и Скотт, и я посещали во сне самые удивительные места, о нахождении которых в пространстве и времени нам оставалось только догадываться. Мы наблюдали картины, которые неминуемо свели бы нас с ума, если бы мы увидели их наяву, когда рассудок не замутнен дремой. Порой мы просыпались мертвенно бледные и срывающимся от страха шепотом рассказывали друг другу о кошмарах, обитающих где-то в бездонных глубинах космоса некоего неизведанного измерения. Оцепенев от ужаса, мы смотрели на шаркающих, покрытых слизью тварей, выглядевших как потомки созданий или даже как те самые создания, которых описывали в своих манускриптах чернокнижники прошлого. В местах, далеких от цивилизации, до сих рассказывают жуткие истории об этих существах.
Но загадочная лаборатория оставалась целью, на которой мы сосредоточили свои усилия. Она была первой из бесконечного множества картин, открывшихся нам, и мы хранили ей верность, а путешествия во все прочие места рассматривали лишь как побочные экскурсии по скрытым мирам.
В лаборатории Создателя
И однажды настал день, когда мы решили, что продвинулись в своих исследованиях достаточно далеко и отточили навыки в достаточной степени, чтобы без опасений за собственные жизни отважиться наяву совершить путешествие в до боли знакомую и все же неизведанную лабораторию из снов.
Темпоральный генератор, законченный и усовершенствованный, громоздился перед нами, словно уродливое ископаемое родом из доисторической эпохи. Ни на что не похожий голос машины разносился по всему дому, он то повышался до пронзительного визга, то опускался до глухого бормотания. Ее полированные бока зловеще блестели, а вокруг, под самыми невообразимыми углами друг к другу, были установлены зеркала. Их поверхности ловили свечение электронных ламп, выстроившихся по росту на верхней панели машины, и наше творение купалось в этих святотатственных лучах.
Мы стояли перед генератором, и в волосах наших была седина, а на лицах морщины — признаки преждевременного старения. Мы принесли нашу молодость в жертву своим амбициям и непомерному любопытству.
За десять лет мы создали машину, способную, как я понимаю теперь, убить нас. Но тогда нашей самоуверенности не было пределов. Десять лет мы обрабатывали металл и стекло, укрощали и приручали загадочные силы природы. Десять лет мы обрабатывали собственные мозги, оттачивали восприятие и воображение, добиваясь того, чтобы образ таинственной лаборатории представал перед нашим внутренним взором, стоило только пожелать. И по мере того, как мы углублялись в работу, лаборатория стала нашей второй жизнью.
Скотт нажал кнопку на боковой поверхности машины, люк распахнулся, и перед нами открылась внутренняя камера, черная, как зияющая пасть чудовища. В этой темной утробе не было ни намека на грубую мощь и силу, которые чувствовались во внешности машины. И все же в ней таилось и то, и другое.
Скотт шагнул через порог угольно-черной камеры, опустился в кресло с откидывающейся спинкой и положил руки на пульт управления. Я втиснулся рядом и закрыл люк. Непроглядная тьма поглотила нас. Мы оба надели шлемы. Всесокрушающая энергия наполнила нас, запульсировала в наших телах, словно пытаясь разорвать их на куски.
Мой друг слепо вытянул руку. Я нащупал ее в темноте. Наши ладони сжались в крепком рукопожатии людей, отправляющихся навстречу неведомому.
Усилием воли я заставил себя сосредоточиться на лаборатории, напряженно вспоминая каждую деталь ее обстановки. Потом Скотт, должно быть, передвинул рычаг и запустил машину на полную мощность. Боль пронзила мое тело, потом возникло головокружение… А потом я позабыл о своем теле. Лаборатория была ближе. Она грозила меня захлестнуть, как волна. Я тонул, быстро приближаясь к ней, падая в нее. Я превратился в чистую мысль, несущуюся в заданном направлении… И мне было очень худо.
Мое падение прекратилось внезапно, толчка от столкновения с землей не было.
Я стоял в лаборатории. Пол под моими ногами был холодным — я ощущал это.
Я огляделся и увидел Скотта Марстона. Мой друг был абсолютно гол. Разумеется, мы оба прибыли обнаженными — темпоральный генератор не мог перенести одежду вместе с нами.
— Мы живы, — констатировал Скотт.
— И без единой царапины, — добавил я.
Мы переглянулись и серьезно пожали друг другу руки. Это был наш новый триумф, и рукопожатие с успехом заменило взаимные поздравления.
Потом мы стали разглядывать помещение, в котором очутились. Это было весьма колоритное место. Разноцветные жидкости застыли в блестящих сосудах. Мебель тонкой работы, сделанная из полированного переливчатого дерева, невозможно было отнести ни к одному из известных человеку стилей. В окна струился яркий и чистый дневной свет. Большие шары, свисающие с потолка, дополняли освещение, заливая лабораторию мягким сиянием.
Сквозь один из арочных проемов в комнату вплыл конус света — сливочно-белого, с ускользающим розоватым отливом. Мы со Скоттом во все глаза уставились на это диво. На первый взгляд, это был свет, но в то же время… Конус был непрозрачным, и хотя казалось, что он сияет неимоверно ярко, глазам не было больно смотреть на него.
Перевернутый вниз вершиной конус футов десяти высотой быстро приближался к нам. Его продвижение было абсолютно бесшумным. Ни малейшего подобия звука не нарушало тишину. Конус остановился в нескольких шагах перед нами, и у меня родилось ощущение, что он внимательно рассматривает нас.
— Кто вы?
Голос заполнил всю комнату, но, кроме меня и Скотта, в лаборатории не было ни единого человека, а мы оба молчали. Мы ошарашенно уставились друг на друга, потом перевели взгляды на конус света, застывший перед нами.
— Говорю я, — произнес конус, и мы со Скоттом внезапно уверились, что слова исходят именно из этого пятна света.
— Я не говорю, — продолжал наш собеседник. — Неверное выражение. Я думаю. Вы слышите мои мысли. А я столь же хорошо слышу ваши.
— Телепатия, — предположил я.
— Вы употребили странный термин, — откликнулся конус, — Однако образ, который возник в вашем мозгу при его произнесении, говорит о том, что вы плохо представляете себе принцип.
— Телепатия, — предположил я.
— Вы употребили странный термин, — откликнулся конус, — Однако образ, который возник в вашем мозгу при его произнесении, говорит о том, что вы плохо представляете себе принцип.
Я прочел в ваших мыслях, что вы прибыли с планеты, которую называете Землей. Я знаю, где находится Земля. Я понимаю, что вы смущены и озадачены моим появлением, моими способностями и тем, как мало сходства между мной и всем, с чем вам приходилось сталкиваться. Не бойтесь. Я рад вашему появлению. Я понимаю, вы много и усердно трудились, чтобы попасть сюда. Здесь с вами не случится ничего дурного.
— Я — Скотт Марстон, — представился мой друг, — А это — Питер Сэндс.
Мысли светового конуса окутали нас. В них был легкий привкус упрека, оттенок сожаления о том, что мы проявили такую непозволительную самовлюбленность.
— Здесь нет имен. Наша индивидуальность говорит сама за себя. Однако, поскольку ваш склад ума требует идентификатора в виде имени, можете мысленно называть меня Создателем. А теперь мне бы хотелось, чтобы вы познакомились еще кое с кем.
Конус издал звон — очень странный звон, в котором, казалось, прозвучало столь же странное имя. Раздался топоток ног, и из смежного помещения в лабораторию вбежали три звероподобных создания. Два из них выглядели одинаково: бочкообразные туловища, короткие и толстенькие ноги с круглыми подушечками вместо ступней, которые отделялись от пола с чмокающим звуком. Рук у этих существ не было, но на выпуклой груди каждого росло щупальце наподобие слоновьего хобота, однако снабженное пучком меньших щупальцев-усиков на конце. Природа не позаботилась снабдить этих созданий шеями, и головы их росли прямо на покатых плечах. Над макушками покачивались плюмажи перьев веселенькой расцветки.
Третий вошедший являл собой полную противоположность первым двум. Длинный и тощий, он более всего напоминал гигантское насекомое или трость. Его долговязые ноги имели по три коленных сустава. Несообразно длинные руки едва не доставали до полу. Глядя на его туловище, я подумал, что длины моих пальцев, пожалуй, хватит, чтобы двумя руками обхватить его за талию. Голова представляла собой вытянутый шар, посаженный на верхушку туловища-палки. Это создание больше походило на человека, чем первые два, но это была пародия на человека, шарж, вышедший из-под пера ядовитого карикатуриста.
Конус заговорил, обращаясь, похоже, к этим троим.
— У нас новые гости, — сказал он, — Полагаю, они попали сюда тем же образом, что и вы. Они — великие ученые, столь же великие, как вы. Вы подружитесь.
Потом он снова переключился на нас.
— Существа, которых вы видите, явились сюда так же, как вы, и так же пользуются моим гостеприимством. Возможно, их вид кажется вам нелепым. Позвольте вас заверить, что ваша внешность для них выглядит ничуть не менее противоестественной. Они вам братья, соседи. Вы с ними прибыли из одной…
Перед моим внутренним взором возникла картина: я будто бы вглядывался сквозь необъятное космическое пространство, наполненное кружащимися мотыльками света.
— Он имеет в виду Солнечную систему, — предположил Скотт.
Я осторожно нарисовал в воображении схему Солнечной системы.
— Нет! — Отрицание ударило нас, словно молния.
И снова возник образ необозримого пространства и множества светящихся точек, наполняющих его: водовороты туманностей, звездные системы, могучие двойные звезды и «острова Вселенной» — галактики.
— Он говорит о нашей Вселенной, — сказал Скотт.
— Но ведь и так ясно, что эти существа прибыли из нашей Вселенной, — возразил я. — Ведь Вселенная включает в себя все, верно? Все сущее…
И снова наши разумы обожгло несогласие Создателя.
— Ты ошибаешься, землянин. Твое знание здесь ничего не стоит. Вы не более чем младенцы. Однако идем — я покажу вам, из чего состоит ваша Вселенная.
Наша Вселенная?
Потоки света протянулись от конуса к нам. Мы отпрянули, но они обвили нас за талии и мягко приподняли. Мы услышали чужие успокаивающие мысли, которые убеждали нас всецело поручить себя заботам Создателя и перестать бояться.
Под действием этих заверений мои страхи притихли. Я почувствовал, что нахожусь под защитой великодушного существа, наделенного великим могуществом и способного к состраданию, и это могущество и сострадание защитят меня от всего на свете. Вот уж воистину — Создатель.
Конус света тем временем заскользил по лаборатории и поставил нас на крышку огромного стола, расположенную в семи футах от пола.
На столешнице, прямо перед собой, я увидел овальную ванночку, сделанную из материала наподобие стекла. В длину она была не больше фута, в ширину — вдвое уже, а в глубину — дюйма четыре. Ванночку заполняла сероватая субстанция вроде шпатлевки. Лично мне она напомнила серое вещество мозга.
— Вот это, — заявил Создатель, указывая световым щупальцем на отвратительную массу, — и есть ваша Вселенная.
— Что?! — воскликнул Скотт.
— Именно так, — торжественно провозгласил Создатель.
— Но это совершенно невозможно! — уверенно сказал Скотт. — Вселенная безгранична. Одно время было принято считать, что она конечна, ограничена изгибами пространства. Однако, изучая свойства времени, я убедился, что Вселенная, состоящая из миллионов пересекающихся измерений, не имеет границ ни во времени, ни в пространстве. Я вовсе не хочу сказать, что никогда не наступит время, когда вся материя перестанет существовать, но я могу со всей ответственностью утверждать…
— Ты тщеславный грубиян, — загрохотал гнев Создателя в наших головах. — Это — ваша Вселенная. Я создал ее. Я сотворил ее. И не только. Я создал жизнь, которой она изобилует. Мне было интересно посмотреть, какие формы может принять жизнь там, и я направил мощные мысленные вибрации и вызвал жизнь. Я почти не надеялся, что ее носители обретут достаточно высокоразвитый интеллект, чтобы найти дорогу в мою лабораторию. Однако, как оказалось, по меньшей мере пять индивидуумов обладают достаточно восприимчивым мозгом, чтобы уловить мои вибрации, и достаточным интеллектом, чтобы вырваться из своей Вселенной. Эти пятеро — вы и те трое, кого вы видели.
— Вы хотите сказать, — вкрадчиво начал Скотт, — что создали материю, а потом и жизнь?
— Да.
Я во все глаза уставился на серую массу. Вселенная! Миллионы галактик, в каждой из которых — миллионы звезд и планет… И все это заключено в какой-то серой замазке!
— В жизни еще не сталкивался с такой наглой ложью! — заявил Скотт с презрительной насмешкой. — Если это — Вселенная, то почему мы настолько ее больше? А если я ненароком наступлю на эту миску и разнесу весь мир вдребезги? Нет, так не годится…
Световое щупальце схватило моего друга и подняло его нац столом. Конус света стал вспыхивать то красным, то пурпурным. Гневные вибрации Создателя наполнили комнату.
— Дерзновенный! Ты смеешь перечить Создателю! Смеешь называть его великое творение выдумкой! Ты, с твоими ничтожнейшими познаниями! Ты, образчик искусственной жизни, созданной мной, имеешь наглость заявлять, что я, твой Создатель, лгу!
Я стоял, окаменев от ужаса, а Скотт болтался в воздухе у меня над головой, удерживаемый световым щупальцем. Я видел лицо своего друга. Оно было застывшим и бледным, но не выражало и тени страха.
— Надо же, какой обидчивый бог! — насмешливо сказал Скотт.
Создатель мягко поставил его на стол рядом со мной. Потом до нас донеслись его мысли — в них не было и намека на ярость, которая сотрясала все вокруг минуту назад.
— Я не обидчив. Я выше этого, выше всех ваших мелочных страстишек. В своем развитии я почти достиг вершины — чистой мысли. В свое время я совершу этот последний шаг. Иногда я теряю терпение, когда приходится иметь дело с вашими ничтожными мозгами, вашим невежеством, вашей самовлюбленностью, но обычно я совершенно бесстрастен. Мне уже нет нужды испытывать чувства.
Я поспешил вмешаться.
— Мой друг говорил сгоряча, не подумав, — объяснил я, — Вы же понимаете, все это для нас так необычно… Ничего подобного нам прежде переживать не случалось. Поэтому нам так трудно поверить.
— Знаю, понимание дается вам нелегко, — согласился Создатель. — Сейчас вы находитесь в высшей Вселенной, сверх-Вселенной, если угодно. Электроны и протоны, из которых состоят ваши тела, выросли в миллионы раз, и соответственно увеличилось расстояние между ними. Это все вопрос относительности. Я не собирался создавать вашу Вселенную как таковую. Я лишь создал протоны и электроны. Я создал материю. А потом жизнь — и заразил ею материю.
От троих ваших предшественников я узнал, что созданные мною протоны и электроны сами в свою очередь состоят из протонов и электронов. Это оказалось для меня неожиданностью. Я затрудняюсь это объяснить. И начинаю подозревать, что никому не дано разгадать до конца все тайны материи и жизни. Вполне возможно, что известные вам протоны и электроны тоже состоят из миллиардов более мелких частиц.