– Козлята, – заявляет бабушка, свесившись через перила, – самые вкусные.
В автобусе, желто-черном и с надписью «Ритуальные услуги», еду в Москву. Я так устала, что заинтересованные лица работников похоронной службы не вызывают у меня никаких эмоций, кроме раздражения.
– На прошлой неделе, помнишь, тоже попалась странная семейка, – говорит один, изо всех сил изображая ко мне полное равнодушие.
– Ага, – кивает другой, этот не стесняется пялиться на мои выставленные в проход ноги.
На коленках мои джинсы артистично разодраны, сквозь дыры в обрамлении подработанной бахромы выглядывают замерзшие розовые коленки. На них он и смотрит.
– Но те хоть поплакали для приличия.
– Ага.
– Потом, правда, выпили на кладбище и петь стали…
– Ага.
– Но никто не раздевался догола и не обливался водой.
– Не-а. Никто.
– Хотя, если разобраться… Ну, умер человек, так? – Теперь он смотрит пристально в мое лицо. Я разглядываю сквозь опущенные ресницы крупный нос, веснушки на нем и молоденькие усики над верхней губой. – Хотя, – продолжает он вдохновенно, – если разобраться, умершего надо похоронить, так?
– Ну!
– А похороны, как мы с тобой знаем, дело тяжелое и муторное. Почему бы не повеселиться, когда оно закончено, и все путем?
– Ага!
Коллеги-похоронщики, озабоченные моим упорным молчанием, стали выяснять, куда именно меня нужно подвезти. И без трех минут десять я вышла из автобуса у дверей следственного управления.
– Вот тут распишитесь, пожалуйста, что услуги вам предоставлены в соответствии с договором и скоординированы во времени.
Молча расписываюсь.
– А вы тут работаете? – не унимается похоронщик с молодыми усиками, кивая на вывеску у дверей.
– Нет. Иду на допрос.
– А вы когда сегодня кончаете? – спрашивает другой.
Я осмотрелась. Денек выдался ветреный. Над серыми зданиями и над деревьями, судорожно отряхивающими листья, набухает мокрой неопрятной простыней тяжелое небо. Осмотрев все внимательно по кругу, я возвратилась глазами к заинтересованным лицам похоронщиков и сказала, сравнивая два мужских приоткрытых рта:
– Я кончаю по субботам.
– Ага! – тут же бодро среагировал один, подумал, беспомощно посмотрел на напарника, тоже впавшего в задумчивое обдумывание, потом – на громко захохотавшего шофера. Наконец-то еще кто-то, кроме бабушки и Питера, развеселился после этих похорон.
Четыре…
– Садитесь. Имя?
– На повестке.
– Я умею читать. Отвечайте на вопрос. Имя?
– Написано на повестке.
Несколько секунд женщина по ту сторону стола смотрит на меня с исследовательским интересом. Она ухожена, хорошо одета, и о возрасте говорят только морщинистые веки и руки.
– Как вы себя чувствуете, Инга Викторовна? – бесстрастно интересуется Л.П. Чуйкова, если, конечно, это ее имя написано на двери.
– Поспать бы, – честно отвечаю я.
– А в общем? Галлюцинациями не страдаете? Голоса подозрительные не слышите?
Я честно качаю головой из стороны в сторону.
– Сколько вам полных лет?
– Двадцать три.
– Вот видите, вы умеете отвечать на вопросы. Давайте попробуем еще раз. Меня зовут Любовь Петровна Чуйкова, я следователь следственного отдела и на время болезни Ладушкина курирую некоторые его дела. Ваше имя?
– Написано на повестке.
Женщина улыбается. Я зеваю.
– Род занятий?
– Режиссер короткометражного кино.
– Ну уж сразу и режиссер. Вы же не закончили институт.
– Зато я закончила режиссерские курсы.
– Хорошо. Вы имеете незаконченное высшее образование, не замужем, не имеете постоянного места работы. Скажите, Ахинея – это ваше имя в Интернете?
– Меня зовут Инга.
– Ну наконец-то! – обрадовалась Л.П. Чуйкова. – А эта самая «Ахинея», которая предлагает на своем сайте «воплотить любую мечту в яркий и незабываемый образ», по предположению Ладушкина, либо вы, либо ваш напарник Ломов Т.Т. «Рекламные клипы, пилоты, раскрепощенные игры животных, ночные фантазии и дневные сны», я правильно все зачитала?
– Это просто реклама.
– Хорошо. Тогда расскажите в двух словах, что такое, например, ночные фантазии?
– Чьи? – тупо интересуюсь я.
– Все равно чьи. Любого человека, который заказал вам подобное. Что можно снять на тему «ночные фантазии» и потом воплотить в яркий и незабываемый образ? – подозрительно интересуется Чуйкова Л.П.
– Понимаете, это не очень удобно – вот так рассказывать о ночных фантазиях совершенно незнакомых людей.
– Здесь – удобно, – кивает Чуйкова Л.П. – Хотя бы один пример. А то вот тут у Ладушкина, который, вероятно, так и не добился от вас вразумительного объяснения, записано «Порно» и стоит жирный знак вопроса.
– Ладно, – соглашаюсь я. – Один пример. Мужчина почтенного возраста просит сделать трех-пяти-минутный ролик на тему его ночных фантазий. Он представляет себя писающим в океан. На закате. Он видит только воду, руки, помогающие писать, и свои ступни. Да, еще – он стоит босиком на деревянной палубе движущегося судна и испытывает самые сладостные ощущения, когда соединяется струей мочи с водой в океане.
– На закате? – уточняет Л.П.
– На закате.
– И что, получилось?
– По крайней мере, он купил то, что мы сделали, – киваю я. – Я сейчас вам расскажу этот ролик, хотя ужасно не люблю рассказывать кино. Я расскажу только для того, чтобы вы зачеркнули в бумагах это слово со знаком вопроса.
– Идет!
– У заказчика в квартире был аквариум с одной-единственной рыбкой – золотой вуалехвосткой. При нас он достал эту рыбку – просто опустил руку в воду, обхватил рыбку за толстое брюшко, вытащил из аквариума и поцеловал в беспрерывно разевающийся рот. Я пожалела, что не сняла этого. Мы тогда сняли только его босые ступни и руки. Но мой напарник купил в зоомагазине золотую вуалехвостку, и мы сняли на кухне все, что полагалось снять с рыбкой. Остальное Лом потом смонтировал при помощи компьютерных хитростей.
Судорогой рта я сдержала неуемную зевоту и закрыла глаза.
– Расскажите, что получилось.
– Вода, – монотонно говорю я, – прозрачная морская вода. Изнутри на камеру наплывает что-то огненно-красное, похожее на утонувший солнечный шар. Вода окрашивается красным золотом, диск подплывает все ближе и ближе. Человека, который опускает руку в воду, не видно, только крупные мужские ступни и рука, опускающаяся в воду. Рука обхватывает светящийся шар, достает его, и вот в ладони – золотая вуалехвостка. Другая рука мужчины приближается с небольшим перочинным ножом, разрезает вдоль брюшко живой рыбки… Извините, – я огляделась и поинтересовалась, – а что я тут делаю?
– Вы рассказываете мне короткометражный фильм, снятый по вашему сценарию и по заказу человека, пожелавшего иметь зрительное воплощение своих ночных фантазий.
– А зачем я это рассказываю? – Не справившись с накатившим головокружением, я сжимаю пальцами виски.
– Чтобы убедить меня, что ваши короткометражные фильмы не имеют под собой незаконного аспекта.
– А Лом зарезал на кухне рыбку.
– За это не привлекают к уголовной ответственности. А вот за изготовление порно привлекают.
– А, вспомнила. На чем мы остановились?
– Мы остановились на разрезанном перочинным ножом брюшке золотой рыбки.
– Спасибо. Короче, потом наш невидимый герой писает в это самое разрезанное брюшко. Внутренности рыбки вываливаются… Они свисают, рыбка продолжает судорожно дергаться, а он писает, писает… – Я зеваю. – Потом рука мужчины заправляет свесившиеся внутренности в брюшко, сжимает разрез, опускает руку с рыбкой под воду и отпускает ее. Рыбка, вильнув хвостом, уплывает, постепенно расплавляясь в воде. Все. Три минуты сорок две секунды.
– И вам это нравится? – спрашивает женщина по ту сторону стола.
– Мне нравится снимать совокупляющуюся парочку Мучачос, это как впрыскивание адреналина. Это бешеный огонь и лед за шиворот.
– Парочка Муча…
– Это кошки, – вовремя перебиваю я озаботившуюся Л.П. Чуйкову. – А вообще – все дело в психологии. Мне этот старик показался довольно жестоким. Поэтому и фильм получился жестоким. Изящно-жестоким, как сказал сам заказчик. Можно вопрос?
– Конечно.
– Зачем я здесь?
– Вы приглашены на беседу.
– Как кто?
– Как свидетель или соучастник нападения на инспектора Ладушкина в квартире вашей тети Ханны Латовой во время ее осмотра. Кстати, тот самый комплект ключей, за которыми вы вернулись в квартиру, нашелся?
– Он был у бабушки. Сегодня… Нет, вчера, или это было позавчера?… Бабушка приезжала в квартиру Ханны, чтобы взять одежду для умерших.
– Вы были близки с теткой?
– Нет. Моя мама очень нервно реагировала на любое упоминание о Ханне.
– А Латов?
– Спокойный, уравновешенный добряк. Исполнял все прихоти жены.
– Инга Викторовна, сейчас вам принесут несколько альбомов с фотографиями, просмотрите их, пожалуйста, внимательно. Постарайтесь вспомнить лица мужчины и женщины, которые, по вашим показаниям, в квартире Латовых напали на инспектора.
– А Латов?
– Спокойный, уравновешенный добряк. Исполнял все прихоти жены.
– Инга Викторовна, сейчас вам принесут несколько альбомов с фотографиями, просмотрите их, пожалуйста, внимательно. Постарайтесь вспомнить лица мужчины и женщины, которые, по вашим показаниям, в квартире Латовых напали на инспектора.
Четыре альбома с фотографиями мужчин и один – женщин. Прикинув сразу, на сколько может растянуться разглядывание их всех, я встаю, потягиваюсь, осматриваю пустой кабинет – Л.П. Чуйкова вышла – и тоже выхожу в длинный коридор. Я иду и принюхиваюсь. Я иду на запах кофе. За дверью с надписью «Канцелярия» – никого, а на подносе – шесть чашек с растворимым кофе, только что залитым кипятком – вон, чайник еще парит. Подойдя поближе, я некоторое время читаю имена на чашках. «Коля» есть, «Вовочка», «Надюха», «Любушка», «Марина» и даже «Кука» есть! «Инги» нет. Тогда возьму «Куку», она красненькая, и рядом с надписью еще присутствует ромашка. Недалеко за дверью раздаются взрывы хохота, а на столе рядом с телефоном стоит разрезанный торт. Сладкого мне не хочется, я просто ухожу с чашкой к альбомам.
Итак. Имен нет, под фотографиями – номера. Номер 48/33 очень похож на моего одноклассника, но на снимке в профиль у этого человека обнаруживается длинное острое ухо. Не помню такого уха, а такое трудно прятать, чтобы не получить пожизненную кличку.
Женщин я оставила напоследок. Разглядывая фотографии, мысленно поделила их на воинов и хранительниц очага. Вконец одурев от напряжения, достала из сумочки зеркальце и уставилась в свое лицо, стараясь представить, что меня снимают при задержании. Ладно, можно даже не делать испуганный или унылый взгляд. Видок у меня еще тот, лицо, можно сказать, просится в этот альбом.
В приоткрывшуюся дверь заглянула Л.П. Чуйкова, поинтересовалась, как идет просмотр, и попросила, если чего найду и если не найду, пройти в комнату четырнадцать вместе с альбомами.
Допиваю кофе, забираю альбомы, иду в комнату четырнадцать. А там четыре стола с компьютерами, и за каждым – по сотруднику. Выбираю лицо помоложе, кладу рядом с клавиатурой альбомы.
– Кто послал? – не посмотрев на меня, спрашивает худой белобрысый парень, неуверенно тыча указательными пальцами в клавиши.
– Чуйкова Л.П.
– Нашли кого-нибудь?
– Нет.
– Понятно. Идите к женщине у окна, она вас посадит за компьютер, и вы посмотрите архивы по международному поиску.
– Размечтался! – заявляет женщина у окна. – Я могу оформить, если она кого узнала. А архивы листать не буду, у меня три отчета висят и сводка за неделю.
Белобрысый задумывается, в забывчивости поднимает на меня глаз и озадаченно разглядывает синяк на скуле.
– Нападение? – интересуется он.
– Оборона.
– И кто? Мужчина, женщина?
– Четверо мужиков из отдела по разбойным нападениям. – Подумав, я называю и номер отдела, и фамилию ударившего меня представителя органов.
– Я ничего не понимаю, – сознается молодой человек.
– Это просто. – Не дождавшись, когда он наконец созреет, я без приглашения сажусь на стул рядом. – Четверо ваших сотрудников надевали на меня наручники, а я сопротивлялась. Один из них, тот, которого я укусила, попал мне коленкой в лицо.
– А зачем вы ищете его фотографию в альбомах с уголовниками?
– Нет, в этих альбомах я ищу не его фотографию, его фотография у вас висит на показательном стенде на первом этаже, чего ее искать.
– А-а-а, тогда ладно. – Белобрысый задумался, еще раз пристально на меня посмотрел, огляделся и придвинулся поближе. – Понимаете, я тут недавно работаю и еще не привык к технике. Вот видите эту дурацкую картинку? Она вдруг появилась на экране и висит уже минут десять.
– Нажмите «энтер». Или «эскейп», а если не получится, выключите компьютер. Он у вас завис.
– Это сюда? Спасибо. О! Получилось! Большое спасибо, понимаете, меня предупредили, что без сохранения выключать нельзя, а как это чертово сохранение сделать, если на экране…
– Где находится архив, который мне надо посмотреть?
– Архив?… Сейчас подумаем…
– Послушайте, – наклонилась я к нему и понизила голос: – Может быть, лучше спросить у ваших коллег?
– Я спрашивал, – отвечает молодой человек шепотом. – Видите вон того, у двери? Он считается специалистом по программам. Он посоветовал ударить по монитору кулаком, а по самому компьютеру ногой. Я сразу подумал, что это провокация.
– Действительно, – я разглядываю нервно грызущего ногти на левой руке специалиста за столом у двери, – провокация. Знаете что, откройте «программы».
– Какие программы?
– Нажмите мышью на надпись «поисковые программы».
– А мышь, она, понимаете, я ее уронил, и…
Разглядываю мышь. Потихоньку тяну за провод, пока на меня не выползает его конец.
– У вас мышь отключена.
– Ну и черт с ней, мы по кнопочкам.
– Нет уж. – Я встаю, обхожу стол, отодвигаю папки сзади монитора и втыкаю в гнездо провод мыши.
– Все равно не работает.
– Нажмите сюда, – тычу пальцем в экран. – Теперь сюда. Теперь сюда. Теперь «ОК», теперь все. Мышь подключена.
– Здорово! – Белобрысый смотрит на меня с интересом, замешанным на некотором обожании.
– Знаете что, вы кофе уже пили? – задумываюсь я.
– Кажется, да.
– Еще хотите? Вы, случайно, не Вовочка или Коля?
– Нет, я Сергей.
– Сергей, дайте мне клавиатуру, я открою архив.
– Подождите, я запишу себе, что вы нажали. Так… Отлично. Отлично. Ура! Архив. Надо же… Ой, на английском написано. Может, мы не туда влезли?
– Здесь написано, что это архив всемирного розыска по Интерполу. Вот видите, все поделено по специфике преступлений. Насильники, брачные аферисты… Как хорошо, когда есть система и не надо просматривать четыре альбома с номерами. Ладно, я полистаю, а вы можете пойти и выпить кофе. Его разливают в канцелярии.
– А я пока не хочу кофе.
– Тогда отнесите, пожалуйста, туда чашку, – вручаю ему «Куку» и начинаю листать архив.
Сначала мне интересно, и я кое-как перевожу краткие перечни преступлений под фотографиями. Потом голова начинает тяжелеть, я просто таращусь в экран, потом вдруг обнаруживаю себя, заснувшую в положении сидя – голова откинулась назад, рот открылся (какой ужас!), а указательный палец добросовестно продолжает нажимать клавишу мыши.
Дернувшись, прихожу в себя, оглядываюсь. Женщина у окна долбит клавиатуру, мужчина у двери грызет ногти, еще один не видит меня, а я – его. Провожу ладонями по лицу. Тру веки. Поднимаю глаза, а на экране фотография того типа, который ударил Ладушкина гвоздодером. Я даже не удивилась. А чего удивляться? Интуиция и чутье хранительницы очага зреют внутри меня не по часам, а просто по секундам. Я уже могу заснуть, а рука сама найдет, что надо. Читаю его имя. Еще одно имя. Еще одно. Три имени сразу. Особенно мне нравится Чонго Лопес, если, конечно, я правильно произношу в переводе с английского. Чонго Лопес – это что-то из кукарачос и Мучачос. Теперь надо выяснить, к какому виду относится этот международный правонарушитель. Иду вверх. И сразу же натыкаюсь на фотографию женщины. Я ее узнала, хотя на фотографии у женщины коротко стриженные волосы. Вероника Кукушкина, или Лайне Винске, или Анна Хогефельд. Поднимаюсь еще выше, мимо четырех-пяти фотографий и читаю, что все эти милые люди на них – члены немецкой террористической группировки Фракция Красной Армии. На сегодня информации более чем достаточно. Пора ее осмыслить.
Выделив две страницы, распечатываю их на принтере, выхожу из архива и, уговаривая себя не спать на ходу, тащусь к кабинету Л.П. Чуйковой. Она смотрит на меня, застрявшую в дверях (потому что очень захотелось прислониться к косяку и подремать секундочку), со странным удивлением. Как будто забыла, кто я. А я смотрю на чашку «Любочка» и начинаю нервно хихикать.
– Хотите кофе? – спрашивает Л.П. Чуйкова, заметив, что ее чашка вызывает у меня странную реакцию.
– Уже нет.
Нахмурившись, Л.П. Чуйкова, вероятно, вспомнила, кто я и зачем здесь нахожусь, и у нас, после того, как я добрела до стула и в буквальном смысле свалилась на него, состоялась приблизительно такая беседа.
Л.П.Чуйкова заметила листки в моей руке, взяла их, просмотрела и сразу же попросила меня не заниматься ерундой. Я не очень поняла, что она называет ерундой, и попыталась объяснить, что именно эта парочка – Чонго Лопес и Вероника Кукушкина – прошла мимо нас с Ладушкиным по лестнице, пробралась в квартиру моей тетушки и заперлась там в ванной. Нет, если бы она стала меня уверять, что эти люди не могут находиться в Москве, потому что, к примеру, давно сидят в тюрьме или убиты, я бы еще засомневалась, не подводит ли меня память и молодая, но быстро набирающая силу интуиция хранительницы очага. Но Чуйкова стала говорить странные вещи.
Она решила, что я, не обнаружив среди фотографий нападавших, выбрала наиболее понравившиеся мне лица из международного розыска («…кто вас, кстати, пустил в архив Интерпола?!») и предоставила их, чтобы отделаться от нее и направить следствие по ложному следу.