«Мерседес» затормозил возле нашей дружной тройки, когда мы спокойно прогуливались в воскресенье по теплой весне в поисках нечаянных находок, для которых у Лома всегда была наготове камера. Парочка находок уже имелась – продавец матрешек, зачем-то натягивающий на одну из своих деревянных кукол презерватив, и облезлая болонка, которая, захватив зубами, исступленно тащила по брусчатке Арбата огромную длиннохвостую шкурку черной лисы с засушенной головой и когтями на болтающихся шкурках лап.
Из притормозившей машины высунулась рука, пока я таращилась на пухлые пальцы (на указательном – массивная печатка), крепко ухватившие меня чуть выше запястья, Лаврушка отпрыгнула на безопасное расстояние, а Лом включил камеру.
Я дернула рукой. Пальцы не отпускали. Тогда, наклонившись, я посмотрела на человека, схватившего меня из окна шикарной машины.
– Куда идешь? – спросил он буднично.
Машина продолжала тихо двигаться, я шла рядом и соображала, куда иду.
– Почему ты так одета? – Это был второй вопрос хозяина жизни, заключенной в стойких запахах внутри салона машины.
Я посмотрела на свои ноги. Эти тяжелые тупоносые ботинки в сочетании с нежнейшими белыми носочками под пышными складками юбки всегда вызывали у меня чувство надежности и беспричинного веселья. Поэтому, примерно вышагивая рядом с «Мерседесом», я ответила:
– Я всегда так одеваюсь, когда выгуливаю весну. Потом дома я еще долго нюхаю подошвы.
Хозяин задумался, кивнул, приказал человеку за рулем остановиться. Автомобиль не просто затормозил или дернулся, он тихонечко и бесшумно притих, как внимательный человек на выдохе, боясь потревожить спящего ребенка.
– Зачем? – спросил мужчина, не выпуская моей руки. Краем глаза я заметила, что Лаврушка подбирается к нам с баллончиком в правой руке и милицейским свистком в левой.
– Зачем нюхаю? Смотри. – Я задрала ногу так, что подошва ботинка оказалась как раз у окна. Вдвоем мы некоторое время внимательно разглядывали узорчатую желтую рифленость, оклеенную упавшими чешуйками тополиных почек. Убедившись, что мужчина тоже почувствовал приторный липкий запах, я опускаю ногу. – А если честно, то сейчас фестиваль степа.
– Ты танцуешь степ? – Мужчина выпустил мою руку, открыл дверцу, выглянул и погрозил пальцем Лаврушке.
– Только лапландский и только на крышах дорогих автомобилей.
– Зачем? – Он опять тупо уставился на мои ботинки с белой полоской носков над мощнейшими раструбами.
– Такая фишка, понимаешь, я профессионально танцую лапландский степ на крыше дорогого авто, мой оператор снимает, – кивнула я на оторопевшего Лома, – подруга играет на губной гармошке. Три с половиной минуты отличного видео. Двести долларов. Потом покажешь друзьям на вечеринке.
– Ты будешь раздеваться? – заинтересовался хозяин «Мерседеса», осмотрев улицу.
– Да нет же, я танцую в этих ботинках степ!
– А в чем тогда фишка?
– Это здорово – лапландский степ на крыше твоего «Мерседеса»! Всем понравится, а когда друзья, посмотрев, как я танцую в этих ботинках, спросят, чья это машина вообще, ты равнодушно пожмешь плечами и скажешь, зевая: «Моя…»
– Все в Москве и так знают, что это моя машина, – сразу пожал плечами мужчина, не решаясь меня так просто отпустить, но еще плохо представляя, что он вообще может предложить интересного танцовщице на крышах автомобилей. – Такого цвета больше нет ни у кого.
– Да уж, – согласилась я, осмотрев канареечно-желтую, словно сорвавшуюся каплей с раскаленного солнца, машину.
– Ладно, залезай, – вдруг сказал он и решительно выбрался из машины.
– Что? – опешила я. Невинная выдумка грозила превратиться в цирковое шоу с элементами клоунады.
– Лапландский степ, – сказал мужчина, подхватил меня под мышки и легко закинул на крышу «Мерседеса».
Некоторое время я оглядывалась, стоя на четвереньках. Потом осторожно встала на ноги. Подпрыгнула пару раз. Скользко. Ветер тут же занялся моей юбкой и заодно растрепал волосы. Лаврушка смотрела снизу с выражением заблудившегося щенка, которого сейчас отловит сетью собаколов. Поэтому, пока она не успокоилась и не убедилась, что я не свалюсь вниз, я отбивала подошвами ботинок с налипшими тополиными чешуйками, без аккомпанемента. Потом она вытащила свою гармошку, Лом встрепенулся, шофер после первых моих притопов выбрался из покачивающейся машины, стал рядом с хозяином, покивал головой и уважительно заявил:
– Не прогнет.
– Думаешь, не прогнет? – задумчиво смотрел на мои ботинки хозяин.
– Не. Не прогнет. Отличная сталь. И девчушка легкая. – Шофер покосился на упитанную Лаврушку. – Может, и эту закинем для эксперимента?
Вытаращив глаза, обомлев от страха и скомкав мелодию, Лаврушка отчаянно покачала головой.
Вообще в лапландском степе рукам полагается висеть плетьми вдоль тела и не участвовать в танце, поскольку работают в основном ноги, а верхняя часть тела максимально расслаблена, выражение лица – застывшее, взгляд полусонный. Но в такой ветер на скользкой крыше трудно сохранить равновесие, поэтому, если этот автомобильный степ увидит настоящий знаток степов вообще и лапландского в частности, он, конечно, будет вправе выругаться. Хотя, если честно, мои движения руками, удерживающими взлетающую юбку, и регулярные выплевывания попавших в рот волос придали этому несколько инфантильному северному танцу особый колорит.
– Две сорок, две пятьдесят, три… Три десять, – начал отсчет конца времени Лом.
– Все! – Я остановилась, подняла руки вверх – напряженными ладонями к солнцу, как это полагается в лапландском степе, и ветер довершил дело, подхватив верхнее полотнище юбки, и два нижних – с кружевами, и еще многоярусную сатиновую подкладку, и хлестнул меня этим в лицо.
Снимал меня с крыши шофер, или телохранитель. Лом настолько вошел в роль оператора танцовщицы степов, что совершенно успокоился и протянул хозяину машины нашу карточку. Тот достал две сотенные.
– Отдай кассету, – кивнул он на камеру.
– Ну что вы, – вытаращил глаза Лом, – это наша наработка за день. Здесь, кроме танца, еще презерватив на матрешке и собака со шкуркой чернобурки…
Хозяин молча добавил еще одну сотню. Я втиснулась между ним и начинающим звереть Ломом и приступила к улаживанию конфликта.
– Такие деньги за рабочую кассету мы не берем. Ведь основное в нашем деле – монтаж, понимаете? У вас будет полноценный фильм, с вступлением, заключением, рекламой…
– Рекламой?… – обалдел хозяин.
– Конечно, мы добавим еще парочку наших лучших фильмов для рекламы, может быть, вам захочется после этого обратиться к нам не только по поводу степа. И заплатить можете при получении кассеты…
– Когда? – перебил меня хозяин, настойчиво протягивая свои сотни и не отводя подозрительного взгляда от Лома. Уже отъезжая, он высунулся из окна и поинтересовался на ходу: – А на крыле самолета сколько будет стоить?
– Послушай, Ахинея, – шепотом уговаривал меня Лом в сумраке комнаты для психологического расслабления под еле слышную успокаивающую музыку, – ты сама разрешила использовать наш архив по моему усмотрению. Не перебивай меня только одну минуту, я все объясню. Этот кабан из «Мерседеса» позвонил через две недели и спросил, могу ли я сделать пару фотографий для рекламы автомобиля. Он уверял меня, что их увидят только в Германии на выставке, всего-то было сделано сто двадцать плакатов, понимаешь!
– Пусть принесут плакат.
– Ахинея, они боятся, что ты его… Что тебе не понравилась эта девушка на плакате, то есть тебе не понравилась ты…
– Я ничего не сделаю, только посмотрю.
– Не надо, Ахинея, ты опять расстроишься.
– Что там написано?
– Там, конечно, не «Мерседес» под тобой, а «Москвич», но тоже ярко-желтый, и написано: «Подари своей девушке мечту!»
– Зачем в Германию везти рекламный плакат «Москвича»? – Я перестала что-либо понимать.
– В Германии сделали плакаты с их машиной, последним «Мерседесом», а потом наш АЗЛК попросил меня…
– Ты скотина, – равнодушно замечаю я.
– Мы купили тогда самую лучшую приставку, – винится Лом. – И вторую камеру…
– Почему ты выбрал именно этот кадр, ну почему?! – Я бью кулаком по мягчайшей коже мягчайшего кресла.
– Ахинея, посмотри на себя в зеркало. В твои глаза вообще заглядывать опасно, а цвет кожи, а пластика локтей и колен! У меня есть один снимок, где только твой рот. Приоткрытый, с оттопыренной нижней губой. Это же икона для онанистов! Не хотел тебе говорить, но если бы ты согласилась со мной работать по ню…
– Я уже не согласилась. Я не согласилась пять лет назад, ты обещал никогда больше не затрагивать эту тему!
– Ладно, виниться так виниться. Я продал на рекламу еще пару кадров. Нет, не твоих, – предупреждает он мое возмущение.
– Не моих?…
– Нет, съемку делала ты. Там совершенно зашибенная тетка в трусиках и лифчике бегает по комнате за мужиком в плавках, носках и галстуке.
– Я уже не согласилась. Я не согласилась пять лет назад, ты обещал никогда больше не затрагивать эту тему!
– Ладно, виниться так виниться. Я продал на рекламу еще пару кадров. Нет, не твоих, – предупреждает он мое возмущение.
– Не моих?…
– Нет, съемку делала ты. Там совершенно зашибенная тетка в трусиках и лифчике бегает по комнате за мужиком в плавках, носках и галстуке.
– Боже-э-э-э… Только не это!
– Они балуются с обезьяной в шортах.
– Что можно рекламировать подобными кадрами?! – С шипением я подхожу к Лому, потому что от ужаса и негодования вдруг осипла.
– Не помню, – Лом вжимается в кресло и смотрит на меня снизу с покорным отчаянием. – Может быть, йогурт… «Только с нашим йогуртом день начнется неожиданно весело», а?… Нет, не помню…
– Что же мне с тобой делать?! – Сжимая кулаки и кусая губы, я стараюсь не заорать или не расплакаться.
– Ахинея, я хочу, чтобы ты меня ударила, – вдруг встает и говорит шепотом Лом.
Отлично! Размахнувшись, закатываю ему сильную оплеуху. Только я успела подумать, что за последние сутки бью уже второго мужчину этой самой рукой, как Лом сладострастно прошептал:
– Еще!..
Я бью его в левое ухо, потом толчком – в лоб, а когда Лом падает, сажусь сверху, захватываю рукой кудряшки и долблю затылком в пол. Все это время он громко и надрывно стонет и бессмысленно улыбается, и от этой улыбки я свирепею еще больше. И только когда меня оттащили два охранника, когда я дернулась от запаха нашатыря, когда полностью потерявший невозмутимость директор «Секрета» стал настойчиво интересоваться, зачем я все-таки сегодня, в такой погожий осенний день, пришла в его офис, я вспомнила, что Лом успел проглотить два с половиной пирожка.
– Я… ключ… Я принесла ключ, чтобы вы определили, от какого он сейфа.
– Спасибо за визит, но давайте встретимся в другой раз. – Он категоричен, он удивлен и озабочен состоянием бедного Лома, которому в соседней комнате врач делает примочки и успокаивающий укол. Это от его услуг я так опрометчиво отказалась.
Я глубоко вздыхаю и говорю строгим голосом:
– Сядьте!
Удивленный директор опускается в кресло руководителя по ту сторону стола. Выдержав паузу минуты в полторы, короткими доходчивыми предложениями я объясняю причину вдруг накатившего на меня раздражения. Сначала я представилась, и удивленный директор узнал, что я и есть основной исполнитель заказов по видеосъемке рекламы и информационных роликов. И что пришла я в его фирму в такой спокойный погожий осенний день не для того, чтобы устроить тут показательный припадок, а исключительно по делу, то есть по его приглашению. Пришлось, конечно, сказать, что больше всего меня в помещении фирмы «Секрет» расстроил именно плакат на стене с моим изображением. Потому как я точно помню, что танцевала на крыше автомобиля исключительно для рекламы зубной пасты «Хвойная», и то, что мой напарник продал потрясающие кадры танца какому-то там автомобильному заводу, так меня расстроило, ну, вы же понимаете?…
Он не поверил. Он сходил в коридор, где, вероятно, внимательно всматривался в лицо девицы в прыжке, а я, предположив, что именно этим директор и занят, быстренько расплела свою короткую косицу и, как могла, растрепала волосы. И к моменту его появления в дверях кабинета приняла позу расслабленной пантеры, голову отвернула к окну, а глаза скосила к двери, слегка прикрыв их взлохмаченной прядкой. Получилось неплохо, судя по тому, что, войдя, директор дернулся и уже совершенно другой походкой подбирался к своему столу.
– Ну, допустим, – проговорил он, усаживаясь в кресло и не отпуская своими глазами мои. – Допустим, вы так переживаете из-за зубной пасты «Хвойная», но обращаться подобным образом с напарником по работе!..
– А что вы делаете, если ваш работник продает важную конфиденциальную информацию постороннему заинтересованному лицу?
Директор задумался и посмотрел на меня уже не так осуждающе.
– Отношения между напарниками по работе – это ведь всегда отношения между мужчиной и женщиной, между двумя женщинами или между двумя мужчинами, так ведь? Важно установить определенный уровень, устраивающий всех. Например, моего напарника не устроит, если я его уволю. Его более чем устраивает такое выяснение отношений, свидетелем которого вы невольно стали. Поверьте, у меня и в мыслях не было устраивать погром именно в вашей организации, тем более что я пришла по делу. Хотелось бы к этому делу перейти, но вы весьма озабочены состоянием пострадавшего, да?
Директор подумал и кивнул.
– Давайте спросим его самого, насколько он возмущен моими методами разрешения споров.
Идем в соседнюю комнату. С дивана, отстранив живописнейшую грудастую женщину в халате из прозрачного белого шелка, приподнимается Лом, смотрит на меня умильными ласковыми глазками и громко сообщает:
– Ахинея, ты!.. Я люблю тебя, Ахинея!
– Вот видите, – закрываю я дверь перед оторопевшим директором. – Перейдем к делу?
Я положила на стол ключ с биркой, найденный мною в цветочнице Ханны. Директор побледнел. «Разрешите взглянуть?» Да пожалуйста! Взглянул, сильно задумался. «То есть вы хотите узнать, что открывает этот ключик?» Да, именно это я и хочу узнать и надеюсь, что это не самая трудная работа для охранной фирмы «Секрет» с достаточно большим штатом сотрудников в одинаковой форме?! Он нажал кнопку и вызвал одного из них. Сотрудник подошел к столу, посмотрел на ключик, потом на меня. «Нет проблем!» – бодрым голосом заявил сотрудник. «Ты думаешь?» – засомневался директор. «Пусть подпишет заявку на поиск информации». – «Ничего не подпишу, – тут же категорично заявила я, – но и у вас возьму заказ на рекламную съемку без договоров и без оплаты».
Некоторое время коллеги совещаются, потом интересуются, сколько может стоить десятиминутный ролик о работе специально подготовленных экзотических охранных систем? Мне бы насторожиться, выяснить, что это за идиотское словосочетание – «экзотические охранные системы», но я слишком утомлена избиениями мужчин (двоих за день!), что, впрочем, для хранительницы очага вполне объяснимо: это женщины-воины могут идти по жизни, раздавая оплеухи по любому поводу, а утешительницы должны быть предельно нежными, добрыми и терпеливыми одновременно. Узнав, о какой сумме идет речь, мужчины посмотрели на меня с уважительным удивлением и согласились на сделку «в счет взаимных услуг».
– Сколько времени вам понадобится, чтобы найти замок для этого ключика? – интересуюсь я, посмотрев на часы. Половина четвертого.
– Нисколько, – встает директор, идет в соседнюю комнату и через полминуты возвращается с распечаткой.
– Вот это скорость! – Я восхищенно смотрю в бумажку. Название банка, адрес, номер ячейки! Это, понятно, номер 9, но еще прилагается время работы банка и даже в субботний день! До семнадцати тридцати.
Напоследок, чтобы как-то загладить впечатление от моего нечаянного буйства, я отпускаю комплимент. И директор тут же отпускает комплимент! Он, оказывается, видел на последней выставке охранных систем наш с Ломом ролик, где кошка играет с сигнализатором, и сразу решил сделать нам заказ. Я не выразила удивления и не бросилась в соседнюю комнату, хотя, если честно, правая ладонь сразу же зачесалась. Я просто про себя решила, что вытрясу из Лома все сведения о его побочной деятельности в сфере рекламы, и сегодня же! Благодарственно улыбнувшись, я скромно поинтересовалась:
– Неужели вы все ключи от всех банковских сейфов в городе узнаете по внешнему виду?!
– Простите, как вас по отчеству?
– Викторовна, а что?
– Ахинея Викторовна… Понимаете, специфика нашей работы предусматривает определенную секретность, но этот ключ я узнаю теперь из тысячи подобных и адрес банка запомню наизусть. И говорю я вам это потому, что вы, вероятно, в этот банк придете последней.
– Последней?…
– Такой странный день сегодня. Вы – наш четвертый клиент за день. Угадайте, что было нужно предыдущим троим? Правильно, узнать, что открывает этот ключ. Я бы вам посоветовал не спешить в банк.
– Почему?… – шепотом спрашиваю я.
– Первые двое мне не понравились, хотя бы потому, что предъявили фотографию слепка с ключа. Второй посетитель мне не понравился еще больше, он пришел уже с фотографией самого ключа. А потом вообще пришли люди из конторы, если вы понимаете, что я имею в виду, они были с ключом, и, если я правильно разбираюсь в этом – а я разбираюсь, – его только что сделали. А потом уже вы. И согласитесь, ваше поведение тоже не назовешь спокойным, хотя, конечно, вы не угрожали оружием и не кричали, что закроете мою «шарашкину контору» в течение двадцати четырех часов.
– Спасибо…
Я задумалась. С фотографией ключа мог прийти Ладушкин или его напарник по работе, ведь он фотографировал содержимое моих карманов. С только что сделанным ключом мог прийти тот, кому Павел заготавливал слепок. Но кто же тогда пришел с фотографией слепка?…