В Москве жизнь вошла в привычное русло. Алла училась в школе, Екатерина Андреевна работала.
– Мама, а почему к нам Димочка с тетей Лилей не приезжают? – спросила как-то мать Алла.
– Димочка уехал. Далеко. В другой город. А у тети Лили дел много.
Димочка действительно уехал. После развода с Лилей. Хотел куда подальше. Выбрал Нижневартовск. Открыл там свою юридическую консультацию. Кооператив. Дела пошли. Екатерина Андреевна узнала об этом от Лили. Та позвонила после развода. Лиля зла на подругу не держала – все равно получила все, что хотела. Димочка ей и квартиру оставил, и деньги присылал регулярно. Они договорились встретиться. Лиля приехала, села на кухне. Рассказывала: Маратик растет, абсолютно гениальный ребенок. Только его никто не понимает. Лиля его пристроила в спецшколу, английскую. Еле устроила. А там учителя – идиоты. Не понимают, что Маратик – гений, и двойки ему ставят. А к нему нужен подход. Индивидуальный. Да, он ленивый, как все гениальные люди.
– Представляешь, предлагают его в обычную школу перевести! – кричала возмущенная Лиля.
– А ты что?
– А что я? Только успеваю икру да конфеты носить – завучу, директору. Это-то ладно. Дети сейчас такие жестокие. Маратика дразнят. Жиртрестом обзывают. А он же добрый мальчик, ответить не может. И страдает. Приходит из школы и плачет.
– А ты его отдай в спортивную секцию, – посоветовала Екатерина Андреевна.
– Да ты что? От спорта мозги атрофируются.
– Ну не все же…
– Эх, Катя, был бы у тебя мальчик, ты бы меня поняла. С девочками проще. Выйдет замуж – и все, свободна.
– Алла ходит в обычную школу, у них там приличный уровень образования.
– Так твоей Алле много и не надо. А Маратику нужна только спец.
– Димочка как?
– Да как? Лучше всех. Никакой ответственности. Гуляй не хочу. Наверняка у него там баба есть. Деньги присылает, лишь бы отвязаться. А на Маратика ему как было наплевать, так и сейчас наплевать. Он с тобой в одну дуду дует – отдай в обычную школу, в спорт. Был бы родной отец – по-другому бы разговаривал.
Алла училась в седьмом классе, когда Димочка опять появился в их жизни.
Он позвонил из Нижневартовска. Было уже поздно. Екатерина Андреевна взяла трубку и даже сначала не поняла, кто звонит.
– Какой Дмитрий? Димочка, о господи. Где ты? В Москве?
Было плохо слышно, Екатерина Андреевна кричала в трубку. А потом связь вообще прервалась. Она еще долго сидела рядом с телефоном – думала, что Димочка перезвонит, но телефон молчал. Димочка позвонил сразу в дверь. Екатерина Андреевна открыла и опустилась на пуфик в прихожей. На пороге стоял не Димочка, а Дмитрий. От прежнего милого юноши ничего не осталось. Димочка поправился килограммов на двадцать, заматерел, был в костюме и при галстуке. Екатерина Андреевна наконец признала, что они с Димочкой в общем-то ровесники. В руках он держал коробку.
– Где Алла?
– Алла, Димочка приехал! – закричала Екатерина Андреевна.
Алла выскочила из комнаты, побежала навстречу Димочке и в последний момент остановилась. К Димочке она могла броситься на шею и обвить его ногами, а к этому взрослому мужчине – нет.
– Аллочка, смотри, что я тебе привез. – Димочка, казалось, не заметил неловкости.
Он занес коробку в ее комнату и отклеил скотч. В коробке оказался магнитофон. Настоящий. Длинный, двухкассетный, похожий на подводную лодку. Алла о таком даже и не мечтала. Димочка порылся в сумке и достал аудиокассеты. Сверху на стопочку положил конфету «Театральная». Алла засмеялась, засунула конфету за щеку и уткнулась в магнитофон. Димочка пошел на кухню – общаться с Екатериной Андреевной.
– Как ты? Какими судьбами? – Екатерина Андреевна суетилась. Ставила чайник, доставала чашки.
– Нормально. В командировку приехал.
– Какой ты молодец, что зашел. Я так рада тебя видеть.
– Да вот думал: зайти – не зайти?
– Господи, он еще думал. Ну, рассказывай. Как тебя туда занесло?
– Там деньги, понимаешь? И возможностей много. Я там консультацию открыл, через полгода квартиру купил. Трехкомнатную. Лильке деньги посылаю. Не жалуюсь. Может, и ты переберешься? Ко мне.
– Да ты с ума сошел! А Алла?
– А что, там школ нет, по-твоему? Еще лучше, чем московские. Зато за год там заработаешь столько, сколько здесь за три. Подумай. Я тебя к себе возьму – в консультацию. Не захочешь у меня работать, не надо. Другое место найдем. А можешь просто замуж за меня выйти, и тогда вообще работать не надо.
– Димочка, ты изменился. Стал таким брутальным, что ли. Повзрослел. У тебя виски седые. Ты с ума сошел? Какой замуж?
– А вот ты совсем не изменилась. Как была без руля и без ветрил, так и осталась. Я тебе светлое будущее предлагаю, а ты говоришь, что я сумасшедший.
– Ну спасибо.
– Ты прости меня, что я тогда тебя впутал в наши с Лилькой дела. Не хотел ей говорить про нас, само вырвалось.
– Что было, то было.
– Вот и правильно. Я по случаю примирения приглашаю тебя в ресторан.
– Это с удовольствием. Я давно нигде не была.
– Вот и хорошо. Я поеду – у меня дела. Закажи такси и вечером приезжай. Я столик заказал.
Вечером Екатерина Андреевна надела вечернее платье, уложила волосы.
– Ты куда? – спросила Алла.
– С Димочкой в ресторан. Вернусь поздно. Не жди меня. Ложись спать. Я сама дверь открою.
Екатерина Андреевна вернулась утром. Алла смотрела телевизор и завтракала.
– Ты обещала вернуться поздно, а вернулась рано, – огрызнулась Алла. Она обиделась на Димочку за то, что он не пригласил и ее.
– Алуш, не бурчи. – Екатерина Андреевна была непривычно веселая и возбужденная. – Засиделись. Поздно было ехать. А как ты смотришь на то, чтобы мы в Нижневартовск поехали? К Димочке? Ненадолго. Если не понравится, вернемся.
– Я никуда не поеду. Если хочешь, поезжай одна. Я здесь останусь.
Алла чувствовала – сейчас все зависит от нее. Если скажет «нет» – мать никуда не поедет. Алла и сказала «нет». Но страх был – а вдруг Димочкино «да» перевесит ее «нет»?
Димочка уговаривал Екатерину Андреевну по-своему. В любви признавался. Говорил, что помнит ту их ночь и лучшей ночи в его жизни не было. Алла использовала свои методы – огрызалась, не хотела выходить из комнаты, когда приходил Димочка, бросала трубку, если он звонил. Екатерина Андреевна мучилась. Разрывалась между дочерью и перспективой новой жизни с любимым мужчиной.
– Алка, ну что ты окрысилась? – спрашивал Димочка из-за двери комнаты. Алла взяла медицинский бинт и перемотала между ручкой и спинкой кровати. Чтобы никто не открыл.
– Я не окрысилась. Мне на тебя наплевать. Я не хочу никуда ехать. Могу здесь одна остаться.
– Алла, ты уже взрослая. Ну пойми ты меня. По-живому режешь, – говорила, обращаясь к закрытой двери, Екатерина Андреевна.
– А мне наплевать. Я не поеду.
За дверью сначала все утихло, а потом дверь распахнулась – Димочка перерезал бинты ножом.
– Послушай меня, – начал Димочка, когда вошел. Алла молчала, демонстративно уткнувшись в учебник. – Подумай хоть раз о матери. Нельзя всю жизнь быть такой эгоисткой. Не ломай ей жизнь. Для нее это, может быть, последний шанс. Ты хочешь, чтобы она одна осталась на всю оставшуюся жизнь?
Алла не выдержала:
– Это ты-то – последний шанс? – Они с Димочкой еще в прошлой жизни были на «ты». Друзья. – От тебя тетя Лиля сбежала, и мама сбежит. И еще лучше себе найдет. А тетя Лиля говорила, что у тебя есть другая женщина. Вот и живи с ней. А мою маму не трогай.
– Не смей так со мной разговаривать, соплюха.
– И ты не смей меня так называть. Тоже мне нашелся папаша. Как хочу, так и разговариваю. Ты мне – никто. И маме моей – никто. Думаешь, носил мне пластинки, так теперь все можно? Ты знаешь кто? Урод. Придурок. Мерзкий отвратительный придурок! – Алла уже кричала.
В комнату ворвалась Екатерина Андреевна и впервые в жизни ударила дочь. Не просто ударила – лупила по лицу обеими руками, пока ладони не начали гореть. Алла даже не пыталась закрыться или увернуться. Стояла и плакала. Екатерина Андреевна на секунду остановилась, схватила первое, что под руку попалось, – учебник и принялась лупить дочь учебником.
Остановил рукоприкладство Димочка.
– Катя, хватит. Успокойся, – сказал он и вывел Екатерину Андреевну из комнаты.
Алла тогда сбежала из дому. К однокласснице Ирке. Ирка в соседнем подъезде жила, так что Алла недалеко убежала. И нашли ее быстро. Димочка больно заломил ей руку за спину и привел домой.
Они уехали в Нижневартовск с Димочкой через две недели. Алла эту новую жизнь помнила обрывками.
Помнила, например, кафе-мороженое. Темное и холодное. Но туда ходили все ее новые одноклассники после уроков. Мороженое делалось в огромном автомате, похожем на холодильник. В вафельный стаканчик – не хрустящий, а какой-то размокший – бармен выдавливал плюху ядовитого цвета. Желто-зеленого. Мороженое было невкусным. С комками, прилипавшими к нёбу. Но Алла видела, как его ели ее одноклассники – жадно заглатывая, и тоже жадно глотала.
Они уехали в Нижневартовск с Димочкой через две недели. Алла эту новую жизнь помнила обрывками.
Помнила, например, кафе-мороженое. Темное и холодное. Но туда ходили все ее новые одноклассники после уроков. Мороженое делалось в огромном автомате, похожем на холодильник. В вафельный стаканчик – не хрустящий, а какой-то размокший – бармен выдавливал плюху ядовитого цвета. Желто-зеленого. Мороженое было невкусным. С комками, прилипавшими к нёбу. Но Алла видела, как его ели ее одноклассники – жадно заглатывая, и тоже жадно глотала.
Еще она помнила учителей в школе. Музыку преподавал Иван Иваныч, стриженный ежиком мужчина с татуированными пальцами. Он играл на аккордеоне. Гимн Советского Союза. Они вставали и пели. На каждом уроке. Однажды урок заменяла другая учительница – Алла не помнила, как ее звали. Учительница поставила на проигрыватель пластинку. Бетховен. Все засмеялись. Сорвали урок. На следующем уроке Иван Иванович заставил всех петь гимн десять раз подряд. В наказание. Иван Иванович был бывшим зэком. Такие ходили слухи. Его боялись. Мальчишки говорили, что он отсидел за изнасилование. Девочки – что за воровство. Потом появилась версия, что и за то, и за другое. Одна Алла знала правду. Она сидела за одной партой с Олей Егоровой. А Оля была племянницей Ивана Иваныча. И Оля по секрету рассказала Алле, что Иван Иваныч отсидел за убийство. Но он на самом деле не виноват.
Русский язык и литературу преподавала Ирина Валерьевна. Крановщица. Ее так и звали – Крановщица. Раньше Ирина Валерьевна действительно работала крановщицей, а потом пошла в преподаватели. Ее взяли – учителей не хватало. Алла не знала, что это за профессия – крановщица. Но была уверена, что это что-то неприличное. У Ирины Валерьевны тоже все классы уроки срывали. У Аллы был пенал – московский. Железная коробочка с рисунком – Микки-Маус. Мама подарила. Крановщица Ирина Валерьевна, когда проходила мимо Аллиной парты, всегда брала в руки этот пенал. Крутила. Рассматривала.
Был диктант. Алла дала списать Оле Егоровой. Крановщица увидела.
– Я забираю у тебя пенал, – сказала Ирина Валерьевна.
– За что? – Алла готова была расплакаться. Пенала ей было не жалко. Себя жалко.
– За то, что дала списать. Диктант будете переписывать. Обе.
Ирина Валерьевна вытряхнула из пенала Аллины ручки и карандаши и унесла. Положила на стол. Алла сидела, глотала слезы и вдруг увидела, как Крановщица убирает ее пенал к себе в сумку.
– Она мне его отдаст? – спросила Алла у Оли на перемене.
– Да прям, – ответила Оля. – Сыну отнесет. У нее сын во втором классе.
– А ты откуда знаешь?
– Мне дядя рассказывал.
– Она не имеет права.
– Почему? – удивилась Оля.
– Слушай, а здесь есть родительские собрания? – спросила Алла.
– А это что такое?
– Когда приходят родители, им журнал показывают, рассказывают, кто как учится…
– Не-а, здесь только деньги собирают. Говорят, сколько принести. Да и кто придет? Мои точно не придут.
Алла решила обязательно отомстить Ирине Валерьевне. Случай скоро представился. Приезжала комиссия из роно, и Ирина Валерьевна готовила открытый урок. Задала Маяковского. Алла подговорила девочек из класса прочитать вместо Маяковского Набокова. «Лолиту».
– А про что там? – спросила Оля Егорова.
Алла подумала и выдала единственный вариант, который должен был сработать:
– Про секс.
На открытом уроке Ирина Валерьевна пересказала биографию Маяковского, основные вехи творчества. Настало время вопросов. Алла подняла руку. Оля тоже. Ирина Валерьевна, не почувствовав подвоха, вызвала Олю. Оля вышла к доске и сказала, что Маяковский ей не нравится, а нравится Набоков. Особенно его произведение «Лолита». Ирина Валерьевна пошла пятнами – она не читала Набокова. Поэтому попросила Олю пересказать краткое содержание произведения. Решила сориентироваться по ходу. Оля начала пересказывать. На фразе: «Он ее хотел, потому что старый…» – Ирина Валерьевна сломала ручку, которую крутила в руках. Мальчики заржали.
– Все, достаточно. Садись, – процедила Ирина Валерьевна, пообещав себе все рассказать про выходку Оли ее дяде – Ивану Иванычу.
Комиссия из роно застыла с открытыми ртами. Женщина в красном костюме на задней парте ерзала на стуле. Ирине Валерьевне нужно было спасать урок, и она вызвала Аллу. Та одна сидела с поднятой рукой.
Алла вышла к доске. Рассуждала о чувствах, любви, страсти. Ее одноклассники и даже гостья из роно слушали как завороженные. Ирина Валерьевна не умела так владеть аудиторией.
– Вы что, сговорились? Я задавала Маяковского! – закричала Крановщица.
Девочки в классе загалдели. Маяковский – неинтересно, а это – интересно. Почему они не могут читать Набокова?
Женщина в красном костюме встала и вышла из класса.
– Вы за это ответите, – сказала гостья Ирине Валерьевне.
После сорванного открытого урока Ирина Валерьевна пошла к директору. Она догадалась, что Набоков – идея Аллы. Другие бы не додумались. Крановщица требовала выгнать Аллу из школы.
– Да не могу я ее выгнать, – отбрыкивался директор, – у меня проблемы с кирпичом для нового здания, а ее отчим – юрист, мне документы обещал сделать. И с унитазами помочь. Ты вот можешь унитазы достать? Нет? А он может. А Набоков, он классик или кто-то из современных?
Ирина Валерьевна уволилась по собственному желанию. Девочки говорили – опять стала крановщицей.
Еще здесь был урок труда. Мальчики делали табуретки. Девочки шили фартуки и косынки или готовили картошку с тушенкой.
Алла никак не могла справиться с ножной швейной машинкой. Шов получался кривым. Учительница – Нина Павловна – давала задание и уходила.
На очередном уроке Алла разрезала выкройку своего фартука и косынки на маленькие лоскутки. Кромсала, пока ткань не превратилась в пыль. Села за стол, взяла лист картона от выкройки, краски, клей. Алла нарисовала на листе картона ствол дерева, ветки. Намазала клеем вокруг веток и посыпала лоскутками. Ткань прилипала. Получалось осеннее дерево. Из голубой косынки Алла сделала небо. На траву под деревом пошли обрезки косынки Оли Егоровой.
– Ты что делаешь? – спросила Оля.
– Осень. Дерево.
– Красиво. Только тебе Пална «два» влепит.
– Ну и пусть.
– Давай я тебе сошью? – предложила Оля.
– Не надо. Я тебя и так с Набоковым подставила.
Олю после того открытого урока дядя Иван Иванович посадил в карцер на неделю. Ее не отпускали гулять. Сначала, правда, отлупил.
– Да ладно тебе. Весело было. И русского теперь нет. – Оля улыбалась.
Русского и литературы у них действительно не было. Новую учительницу не могли найти.
Оля быстро раскроила косынку и фартук. Села за машинку и прострочила. Ровненько. Оля хорошо шила. Не только фартуки. Она и юбки себе шила, и наволочки. Наволочки – на продажу. Ее мать договаривалась насчет заказов, а Оля шила по ночам. Все деньги родители Оли пропивали. Иван Иванович помогал. Пропивать.
– Держи. – Оля протянула Алле готовый фартук.
– Спасибо. Только Пална не поверит, что это я сшила.
Оля спасала Аллу и на уроках по основам кулинарии. Вставала с ней в пару. Олина мама работала в местном главном ресторане – официанткой. Оля знала немыслимое количество блюд. Она могла уболтать Нину Павловну рецептами судака по-польски и салата оливье. Алла в это время успевала смешать недоваренную картошку с тушенкой.
Еще у Оли были младшая сестренка Людмилка и собака Найда, потому что найденная. Сестренка была тихая, собака – буйная. Алла вообще собак боялась, а эту – дворняжестую, подобранную Олиной матерью у мусорного контейнера рядом с их рестораном, овчарку – особенно. Овчарка Найда была не только с изломанной родословной, но и с искалеченной психикой. Когда Людмилке было года два, овчарка ее покусала – малышка потянулась за своим мячиком, Найда мячик не отдавала. Людмилке наложили швы. Собаку не усыпили, на чем настаивали врачи, соседи и даже Иван Иваныч. Но Олина мать свалила вину на Людмилку, выгородив собаку. Девочка росла. Швы бугрились на пухленькой ручке белым червем.
У них на звонке всегда висела записка – «Не звонить, стучать». Оля говорила, что сестренка просыпается от звонка. Найда в отличие от Людмилки реагировала на стук. Собака начинала лаять, Людмилка просыпалась и безутешно плакала.
Алла приходила к Оле учиться шить. Нина Павловна уперлась и ни в какую не хотела ставить Алле хотя бы тройку. Оля предложила взять над Аллой шефство. Нина Павловна согласилась.
За стеной гуляли Олины родственники – Иван Иваныч играл на баяне, Олина мать пьяненько тянула: «Белой акации…» Людмилка хныкала, Найда выла. Оля с Аллой шили. Алла на всю жизнь запомнила, как выворачивать и где прострачивать наволочку.
Алла помнила хор. Она и в Москве пела в школьном хоре. Здесь тоже пошла. Хор вела Елена Ивановна. Пели детские песни. Аллу поставили петь вторым сопрано. Они не успевали репетировать, в основном выступали. На концертах в День нефтяника, основания города, годовщины скважины… Елена Ивановна в день концерта в Доме культуры надевала платье с люрексом и туфли на каблуках. На голове делала начес и посыпала волосы серебрянкой. Серебрянка, как объяснили Алле девочки, это такая краска. Но не как краска, а как порошок. Его в краску добавляют и батареи красят. Алле рассказали и еще несколько секретов северной красоты. Чтобы не мыть голову, можно волосы мукой посыпать, а потом стряхнуть и расчесать. А чтобы начес лучше держался, нужно намазать волосы водой с сахаром.