Когда мы подходили к крыльцу, к поскрипыванию снега примешался какой-то посторонний звук – ровный, далекий.
Алешка задрал голову:
– Самолет летит.
Не похоже. Тем более что звук напористо приближался, становился все громче. И вдруг со стороны леса вспыхнула над полем яркая звездочка. Она тоже приближалась и становилась ярче и ослепительней. Металась над заснеженным полем.
– Буян скачет, – шепнул Алешка. – Дед едет. За ульями. Прячься. – Он присел за перилами, выставил автомат. – Сейчас мы его встретим. Как дам очередь!
Но это оказался не дед Вася. И ехал он не к нам, не за ульями, – Буян промчался мимо – яростным пятном света, треском мотора и вихрем снежной пыли.
Картина была фантастическая. На Буяне верхом сидела… женщина. Встречный ветер вытянул концы ее платка, и казалось, что, растрепав седые космы, летит на помеле старая ведьма. Вредная Клавдия, жена сэра Васи.
Затих вдали рев двигателя, растворился в ночи свет фары, а мы с Алешкой, потрясенные, так и сидели на корточках за перилами.
Да, ведьмачий какой-то край. И ведь не с простыми ведьмами. Не на помеле они летают, и не в ступе, а на зимнем мотоцикле.
– Знаешь, Дим, зря на деда думал, – шепнул Алешка вставая, – я, кажется, что-то начинаю понимать.
А я наоборот – все больше и больше ничего не понимаю.
Мы вернулись в дом, снова заперли дверь. Покрепче. Опять долили воды в чайник, потому что он опять выкипел. Подбросили в печку дров.
Позвонила мама, сказать нам «Спокойной ночи».
– Как повеселились? – спросила она.
– Мы, мам, – ответил Алешка, – веселимся в основном за столом.
– Сало с медом едите? – спросила она. – Ну, не буду вам мешать. Спите хорошо.
Мы напились чаю и быстренько улеглись – все-таки здорово сегодня устали.
– Ты, Дим, – сонно пробормотал Алешка, – засыпай поскорей. И спи покрепче. Завтра снова в поход. До самых Шнурков.
– Ты автомат-то из-под одеяла вытащи, – посоветовал я.
– Ничего, ему со мной теплее.
Мы здорово проспали. Ночь была спокойная. В капканах никто не орал, по потолку никто не ходил.
И никто не подпирал дверь снаружи клюкой.
Правда, ночью меня ненадолго разбудил шум легковой машины – по нашим окнам скользнул свет фар. На всякий случай я все-таки глянул на улицу – мимо дома, со стороны рощицы, проехала, кажется, «девятка». И я немного удивился: откуда она едет? Ведь эта дорога ведет только в одну сторону, к шоссе. А за рощицей, березовым кустарничком, она кончается. Но, честно говоря, мне хотелось спать и не хотелось думать. Тем более что ночная «девятка» благополучно исчезла вдали…
Проснулись мы бодрые, свежие, отдохнувшие, готовые к новым подвигам. И голодные, как волки зимой.
Сделали большую яичницу с остатками сала, быстренько собрались, захватили оружие и стали на лыжи.
День выдался пасмурный, падал легкий снежок. Немного потеплело, и идти на лыжах было трудно – на них налипал снег.
Я шел впереди, прокладывая лыжню. Потому что наша вчерашняя лыжня затерялась, видимо, под ночным снегопадом.
На краю леса мы сделали короткий привал. Выпили по чашке чая из термоса и пошли дальше.
– На «ляну» сворачивать не будем, – предупредил Алешка. – А то опять там застрянем.
Но я возразил:
– На минутку, Лех. Надо избушку осмотреть. Почему она вдруг отказала.
– На дерево наткнулась и отказала, – сказал Алешка. – Уперлась.
Я усмехнулся.
– Откуда это дерево вдруг взялось? Из леса выбежало?
Алешка взглянул на меня и согласился:
– Ну, ладно, только быстро.
Мы свернули к сказкам, подошли к избушке. Она стояла как ни в чем не бывало. Обошли ее и кое-что обнаружили.
Во-первых, чьи-то следы на снегу. Во-вторых, длинную палку с развилкой, она валялась рядом с ближайшим деревом.
– Все, Дим, – сказал Алешка, – мне все ясно. На обратном пути проведем следственный эксперимент. Пошли в Шнурки – нас Домовой заждался.
Мы благополучно пересекли лес, перешли по гладкому льду небольшую речку и вышли к березовой роще, внутри которой стояли поодаль друг от друга два дома. Над их крышами вились печные дымки. Залаяла собака. За ней другая. И вскоре послышался оглушительный брех целой стаи. И эта стая вылетела из калитки и помчалась на нас, вздымая снег.
Я бы здорово испугался, если бы был один. Но Лешка… Этот пацан с любым животным мгновенно находит общий язык. Даже с крокодилом. Был такой случай в его боевой биографии.
Мы остановились. Вся свора с бешеным лаем неслась на нас. Я думал, что Алешка пригрозит им автоматом – как даст очередь изо всех сил. А он и не подумал.
Как только собаки оказались рядом – злые, зубастые, горластые, – он тихо и как-то недоуменно, как-то дружелюбно и с легкой насмешкой спросил, будто расшалившихся малых детей:
– Ну и что?
Эти простые слова подействовали мгновенно. Мне даже показалось, что я слышу визг собачьих «тормозов» по снегу – так резко они остановились, аж снег под лапами забурлил. Переглянулись, взглянули на нас, опять переглянулись. Было похоже, что они пожимают плечами и тихонько переговариваются: «А, действительно, что это мы? Пришли в гости два хороших пацана, а мы их ни за что облаяли? А это все ты!» – все до одной повернулись к самой крупной собаке – к вожаку. Тот сконфуженно улыбнулся и подошел ближе, повилял хвостом, виновато взвизгнул и потрусил к калитке, будто предлагал нам последовать за ним, в гости. Что мы и сделали.
Стая окружила нас почетным эскортом. Собаки бежали рядом, повиливали пушистыми хвостами, преданно заглядывали нам в глаза, повизгивая, отталкивали друг друга от Лешки, чтобы идти с ним рядом.
Вожак вошел в калитку и, подбежав к крыльцу, коротко взлаял. Дверь скрипнула, и на пороге появилась девочка лет семи, чем-то похожая на Алешку. Большими глазами, наверное. И доверчивым взглядом.
Она посмотрела на нас: мы на лыжах, с рюкзаками за спиной, с автоматами на груди – и радостно закричала в глубину дома:
– Дед, к нам партизаны из леса пришли!
Глава VII
«Партизаны пришли!»
Мы не партизаны, – проворчал Алешка, когда девчушка спустилась к нам с крыльца. – Мы МЧС по борьбе с домовыми.
– Такие маленькие? – искренне удивилась она.
– Ты больно большая! – обиделся Алешка.
Тут на пороге появился дедушка. Тоже не очень большой. Похожий на гномика. Где уж такому с домовым справиться? Вообще-то он и сам здорово на домового смахивал. Хоть я никогда их не видал. Я даже подумал, а не сам ли дед бродит по чердаку и пугает внучку, чтобы она послушней была?
– Вам привет от деда Васи и от Митька, – сказал Алешка. – И лучшие пожелания.
– От какого Митька? – насупился дед. Так насупился, что его глаза упрятались под лохматые брови. – Не знаю такого. Твой приятель, что ли? Тоже партизан?
– Друг, – сказал Алешка. – Старший товарищ. Писатель Лосев.
– Так бы и сказал, – дед вернул брови на место. – Митрий Митрич он. Уважаемый человек. А то – Митёк какой-то. Собачья кличка.
«А дед-то сварливый», – подумал я.
– Так и будем стоять? – намекнул Алешка.
– Так я тебя не держу, – намекнул дед.
Девочка строго посмотрела на него, на нас – с участием:
– Ты глянь на них, дед. Они запоздалые путники. Из леса вышли, голодные – сразу видно.
– Всех голодных не накормишь, – отрезал дед.
– Но стремиться к этому надо, – назидательно добавил Алешка.
Дед рассмеялся. И совсем другое лицо у него стало. Разбежались от глаз веселые морщинки, в густой бороде мелькнули все зубы. Два или даже три, не успел я их сосчитать.
– А вообще, – сказал Алешка, – мы по делу пришли. К вашей внучке Асте.
Алешка расстегнул куртку и достал письмо:
– Твое? – спросил он девочку Астю.
– Мое. Здорово написала?
– Здорово, – похвалил я. – Но мало понятно.
– Не критикуй, – заступился дед. – По содержанию ведь все ясно.
– А по правописанию ведь не очень, – уточнил Алешка.
А вот ему как раз промолчать бы. С его собственным правописанием, по своим правилам: «Мама, пиридай привьет папи».
– Я тогда маленькая была, – оправдалась Настя по кличке Астя. – Мне почти семь лет тогда было.
– А сейчас?
– Семь и два месяца. Вот! – гордо отчеканила она. Будто не семь, а семьдесят семь. И два месяца. – Дед, иди обед разогрей. Для голодных партизан. – Похоже, в этом доме она командир, а не дед. Несмотря на его суровые брови. – А вы пока отряхивайтесь.
И она взялась за березовый веник.
Мы, и правда, были все в снегу, особенно наши ноги, примерно до наших рук.
Мы топтались на крыльце, время от времени по команде поворачиваясь, а Настя колотила нас веником. Похоже, с удовольствием.
– Ты по голове-то не стучи, – возмутился Алешка. – Ты по снегу бей.
– Ну вот, – сказала Настя, сметая снег с крыльца, – на людей стали похожи. Идите в избу, партизаны.
А мы, в самом деле, уже и устали, и замерзли. Да и проголодались. Поэтому нам в избе показалось очень уютно. Особенно из-за запаха. Во-первых, здорово пахло от плитки, где дед Яша что-то вкусное разогревал. Но сильнее всего пахло в избе свежими стружками, смолистым деревом. Будто под Новый год от елки. Наверное, потому, что главное место в комнате занимал большой рабочий стол у окна, заваленный инструментами и заставленный всякими забавными поделками – фигурками, здорово красиво вырезанными из дерева.
А мы, в самом деле, уже и устали, и замерзли. Да и проголодались. Поэтому нам в избе показалось очень уютно. Особенно из-за запаха. Во-первых, здорово пахло от плитки, где дед Яша что-то вкусное разогревал. Но сильнее всего пахло в избе свежими стружками, смолистым деревом. Будто под Новый год от елки. Наверное, потому, что главное место в комнате занимал большой рабочий стол у окна, заваленный инструментами и заставленный всякими забавными поделками – фигурками, здорово красиво вырезанными из дерева.
Они были всякие. Некоторые из них вполне знакомые – такие традиционные народные промыслы. Ну, там, например, мишка с мужичком: подвигаешь нижнюю реечку – и фигурки оживают, начинают по очереди стучать деревянными молоточками в деревянную наковаленку. Или курочка с цыплятами на фанерке вроде ракетки для настольного тенниса. Подвигаешь эту ракетку – и курочки начинают будто клевать зернышки. Ну и всякие другие.
А были еще и «нетрадиционные», вырезанные талантливой рукой сказочные герои. И самое удивительное – все они были очень похожи на снежные фигуры на «…ляне сказок». Снегурка, Дед Мороз, Снеговик, Баба-яга. Но еще удивительнее – над столом висела полка, заставленная обработанными корягами.
– Ну и что? – спросил Алешка Астю, которая вертелась рядом и хвалилась этими поделками так, будто не дед Яша, а она сама их вырезала. – Я хоть тыщу таких коряг из леса принесу.
Астя рассмеялась.
– А ты приглядись, партизан. Никого не узнаешь?
И тут какое-то чудо случилось. В одной коряге я узнал Митька – кривые сучки, а получается, будто сидит бородатый дядька за письменным пеньком, а лицо у него очень задумчивое. Будто книгу сочиняет. Другая коряга – доброе такое лицо. Внимательное. Словно смотрит человек по сторонам – кому бы помочь в каком-нибудь деле.
– Непруха! – угадал Алешка. – Дед Вася.
– Сам ты непруха, – сердито отозвался от плитки дед Яша. – Это глупые люди его так называют. А спроси у кого хочешь: отказал хоть кому Васька в помощи. Золотые руки. Все к нему бегут, если что испортится. И никому отказа нет. И все даром делает, копейки не спросит за работу. А сам круглый год в драном ватнике ходит.
– Не то что его Клавдия, – подхватил Алешка. – Вы бы сделали ее портрет. Пусть на себя посмотрит. Ей стыдно станет.
– Ну ее, – отмахнулся дед Яша. – Она шибко вредная. Наколдует еще какую-нибудь беду.
– Она – ведьма, – шепнула и Астя. – Только еще не совсем.
– Как это? – удивился я. Ведьма, но не совсем. Это все равно что почесать репу меньше одного раза.
– Не совсем, – упрямо повторила Астя. – Колдовать ей хочется, а она еще не умеет. У нас здесь, рядом, за рекой, настоящая колдунья живет. Так Клавдия к ней все время бегает.
– Уроки берет? – усмехнулся Алешка.
А я опять подумал: ну и попали! Как в страшную сказку. Ну и Клавдия! И Митёк нас об этом же предупреждал. А здесь еще и Астя. Кстати, эта Астя вовсе не показалась мне запуганной каким-то чердачным Домовым. Эту Астю, пожалуй, вообще напугать трудно. Да и Алешка вовсе не стремился броситься ей на выручку. Что-то он почувствовал. Или понял.
Дед Яша тем временем накрыл стол, расставил миски, разложил ложки. Нарезал хлеб.
– Так и быть, – сказал он, – похлебайте борща. Уж больно вы исхудавшие. Как козлята по весне. Издалека, небось?
– Он не очень, – Алешка кивнул в мою сторону. – А я дальний. Из Англии, – и запустил ложку в борщ поглубже.
– Сметанки положить? – усмехнулся дед.
– Ложите и сметанки, – по-деревенски ответил Алешка. – Только не очень… мало.
Дед рассмеялся.
– Ну и как там, в Англии? Как там люди живут?
– Как у нас.
Но дед не отставал – очень ему интересно было узнать, как живут англичане.
– Как с продуктами питания? Какие цены?
– Да все как у нас, – отмахнулся Алешка. – И продуктов навалом, и цены кусаются. Машин полно, бандитов.
– А домовые там водятся?
– Не встречал. Там все больше призраки.
– Королеву ихнюю видел?
– Видел. В автобусе. На ногу ей наступил.
– Зачем?
– Случайно. Я не знал, что она королева.
– Попало, небось?
– Не. Выгнали – и все.
– Из автобуса?
– Из Англии.
Деду это тоже почему-то понравилось. И правда, не каждый день ведь из Англии такого партизана бравого выгоняют.
Алешка тем временем вовсю молотил вкусный борщ, где сметаны, по-моему, было больше, чем капусты. Да еще он вдруг припомнил и намекнул:
– Когда у нас была собака, она если просила добавки, то вот так лапой колотила по миске, – и он требовательно постучал ложкой.
Деду и это понравилось.
– Настя, принеси ему добавки. А ты еще чего-нибудь соври. У тебя здорово получается.
– Совру, – не обиделся Алешка. И достал из кармана историческую фотографию. Ту, где он заснят чуть ли не в обнимку с «дяденькой Холмсом». В его собственном доме на Бейкер-стрит.
Дед вгляделся, щурясь, нацепил на нос очки:
– Что за мужик?
– Дед! – завопила Астя из-за его плеча. – Это же дяденька Холмс!
– А вот этот? Который почти без головы, в одной кепке? Мелкий такой. Сынок его, что ли?
– В какой-то степени, – важно ответил Алешка. – Не родной, правда. Приемный. Алешка Оболенский.
– Кто такой, не знаю.
– Я, – скромно ответил Алешка и запустил ложку в миску.
– Не врешь? – Дед начал критически сличать оригинал со снимком. – Что-то я тебя не узнаю. – Потом признал все-таки: – Похож на приемного батю – кепкой.
– Дело не в этом, – вступил я в разговор. – Это письмо Лешке передали в доме Шерлока Холмса. И поручили разобраться с вашим Домовым. – Немного я, конечно, приврал. Никто ему этого не поручал. И копию письма он просто нахально выпросил. Но дело ведь не в этом.
– Ну, разбирайтесь, – усмехнулся дед Яша. – Вас проводить? Одни не боитесь? – Он подошел к шкафчику, выдвинул ящик, достал из него ключ и протянул Алешке. – Я теперь чердак запираю на ключ. Мало ли что ему в голову придет.
Алешка молча взял ключ, снял с вешалки автомат, повесил его на шею и кивнул мне:
– Дим, прикрой меня.
Я тоже взял автомат на изготовку и пошел за Алешкой к чердачной лестнице. Дед наблюдал за нами с улыбкой, внучка – с интересом. Наверное, они уже привыкли к этому Домовому, как к мышке за печкой. Смирились с его фокусами.
Мы поднялись по скрипучей лестнице, остановились перед дверью. Алешка вставил ключ в скважину. Прошептал мне:
– Я выбиваю дверь. Врываемся. Ты сразу – вправо, я – влево. «Все на пол! Руки за голову!» Повяжем Домового.
Ну, дверь выбивать не пришлось. Замок щелкнул – она отворилась. Мы влетели внутрь. Один – вправо, другой – влево. Орать не стали – на чердаке никого не было. В единственное окошко ярко светило низкое солнце. Совсем не было страшно.
– Делаем обыск, Дим. От двери – по часовой стрелке и против. Встречаемся у окна.
Мы обошли чердак и встретились у окна. Давно не виделись. Обменялись только взглядами – больше нечем было. Чердак как чердак. Забитый всяким хламом. Старые стулья, раскрывшие пасти старые чемоданы со старой одеждой, раскрытые коробки со старой обувью. Возле двери – встроенный книжный шкаф, забитый старыми книгами.
Вообще, какой-то во всем беспорядок, совсем не похоже на аккуратного деда и аккуратную внучку. Впрочем, у нас на антресолях не лучше. Там, как мама говорит, солдат с ружьем потеряется. Но у нас хоть чемодан закрыт, а здесь все настежь. Даже на книжных полках все книги переворошены, будто кто-то в них торопливо рылся. И Лешка тоже это заметил:
– Странный Домовой, Дим. Любопытный такой. Все перерыл, будто искал что-то.
– А может, это дед Яша что-нибудь искал? Или внучка Астя?
– Спросим у них. – Мы подошли к двери. – А это что такое?
По обеим сторонам двери были вбиты две железные скобы. А рядом стояла, прислонившись к стене, толстая круглая палка.
Я взял ее и просунул в скобы. Все – дверь изнутри заперта! Наводит это обстоятельство на кое-какие мысли. Как у Митька в повести. А тут и Лешка добавил, обернувшись к окну:
– Смотри, Дим, барахла всякого много, а от окна до двери свободный проход. Будто нарочно.
Я подошел к окну. Осмотрел его. Окно как окно. Только вот изнутри незаперто. Я открыл его и выглянул наружу. Тоже ничего особенного. Вот только под окном, на снегу, немного натоптано и виднеются две глубоко продавленные ямки. Тоже какой-то след. Но не человеческий.
– Вон, – сказал Алешка, – это от нее след. Вон, у сарая.
У сарая, вернее на его стене, висела на двух гвоздях садовая лестница.
– Проверим? – спросил Алешка. – Эксперимент проведем?
– А как же! – Мне самому стало интересно. Особенно когда я убедился, что явления на чердаке – не дело рук нечистой силы. Как-то спокойнее стало. Я всю эту мистику не очень обожаю. Хотя и не очень в нее верю.
Алешка сколупнул что-то со стекла, что-то подобрал с пола. Пошагал как-то странно. И мы вернулись к двери.
– В общем, все ясно, Дим. Кто-то взбирается на чердак, запирает палкой дверь изнутри и вовсю здесь шурует. Что-то ищет. Пошли в сад.