Искоса бросая быстрые и сочувственные взгляды на онемевшего от тоски Вольку, экзаменаторы стали шёпотом совещаться.
Варвара Степановна предложила:
– А что, если задать ему вопрос специально для того, чтобы мальчик успокоился? Ну, хотя бы из прошлогоднего курса. В прошлом году у него по географии была пятёрка.
Остальные экзаменаторы согласились, и Варвара Степановна снова обратилась к несчастному Вольке:
– Ну, Костыльков, вытри слёзы, не нервничай. Расскажи-ка, что такое горизонт.
– Горизонт? – обрадовался Волька. – Это совсем просто. Горизонтом называется воображаемая линия, которая…
Но за стеной снова закопошился Хоттабыч, и Костыльков снова пал жертвой его подсказки.
– Горизонтом, о высокочтимая, – поправился он, – горизонтом я назову ту грань, где хрустальный купол небес соприкасается с краем Земли.
– Час от часу не легче! – простонала Варвара Степановна. – Как прикажешь понимать твои слова насчёт хрустального купола небес: в буквальном или переносном смысле слова?
– В буквальном, о учительница, – подсказал из-за стены Хоттабыч.
И Вольке пришлось вслед за ним повторить:
– В буквальном, о учительница.
– В переносном! – прошипел ему кто-то с задней скамейки.
Но Волька снова промолвил:
– Конечно, в буквальном и ни в каком ином.
– Значит, как же? – всё ещё не верила своим ушам Варвара Степановна. – Значит, небо, по-твоему, твёрдый купол?
– Твёрдый.
– И, значит, есть такое место, где Земля кончается?
– Есть такое место, о высокочтимая моя учительница.
За стеной Хоттабыч одобрительно кивал головой и удовлетворённо потирал свои сухие ладошки.
В классе наступила напряжённая тишина. Самые смешливые ребята перестали улыбаться: с Волькой определённо творилось неладное.
Варвара Степановна встала из-за стола, озабоченно пощупала Волькин лоб. Температуры не было.
Но Хоттабыч за стенкой растрогался, отвесил низкий поклон, коснулся, по восточному обычаю, лба и груди и зашептал. И Волька, понуждаемый той же недоброй силой, в точности повторил эти движения:
– Благодарю тебя, о великодушнейшая дочь Степана! Благодарю тебя за беспокойство, но оно ни к чему. Оно излишне, ибо я, хвала аллаху, совершенно здоров.
Это получилось на редкость нелепо и смешно. Но так велика была уже тревога ребят за Вольку, что ни у кого из них и тени улыбки на лице не появилось. Варвара Степановна ласково взяла Вольку за руку, вывела из класса и погладила по поникшей голове:
– Ничего, Костыльков, не унывай… Видимо, ты несколько переутомился… Придёшь, когда хорошенько отдохнёшь, ладно?
– Ладно, – сказал Волька. – Только, Варвара Степановна, честное пионерское, я нисколько, ну совсем нисколечко не виноват!
– А я тебя ни в чём и не виню, – мягко отвечала учительница. – Знаешь, давай заглянем к Петру Иванычу.
Пётр Иваныч – школьный доктор – минут десять выслушивал и выстукивал Вольку, заставил его зажмурить глаза, вытянуть перед собой руки и стоять с растопыренными пальцами; постучал по его ноге ниже коленки, чертил стетоскопом линии на его голом теле.
За это время Волька окончательно пришёл в себя. Щёки его снова покрылись румянцем, настроение поднялось.
– Совершенно здоровый мальчик, – сказал Пётр Иваныч. – То есть, прямо скажу: на редкость здоровый мальчик! Надо полагать, сказалось небольшое переутомление… Переусердствовал перед экзаменами… А так здоров, здо-о-о-ро-о-ов! Микула Селянинович, да и только!
Это не помешало ему на всякий случай накапать в стакан каких-то капель, и Микуле Селяниновичу пришлось скрепя сердце проглотить их.
И тут Вольке пришла в голову шальная мысль. А что, если именно здесь, в кабинете Петра Иваныча, воспользовавшись отсутствием Хоттабыча, попробовать сдать Варваре Степановне экзамен?
– Ни-ни-ни! – замахал руками Пётр Иваныч. – Ни в коем случае не рекомендую. Пусть лучше ребёнок несколько денёчков отдохнёт. География от него никуда не убежит.
– Что верно, то верно, – облегчённо промолвила учительница, довольная, что всё в конечном счёте так благополучно обошлось. – Иди-ка ты, дружище Костыльков, до дому, до хаты и отдыхай. Отдохнёшь хорошенько – приходи и сдавай. Я уверена, что ты обязательно сдашь на пятёрку… А вы как думаете, Пётр Иваныч?
– Такой богатырь? Да он меньше чем на пять с плюсом ни за что не пойдёт!
– Да, вот что… – сказала Варвара Степановна. – А не лучше ли будет, если кто-нибудь его проводит до дому?
– Что вы, что вы, Варвара Степановна! – всполошился Волька. – Я отлично сам дойду.
Не хватало только, чтобы провожатый столкнулся носом к носу с этим каверзным стариком Хоттабычем!
Волька выглядел уже совсем хорошо, и Варвара Степановна со спокойной душой отпустила его домой.
Ему бросился навстречу швейцар:
– Костыльков! Тут с тобой дедушка приходил или кто, так он…
Но как раз в это время из стены появился старик Хоттабыч. Он был весел, как жаворонок, очень доволен собой и что-то напевал себе под нос.
– Ой! – тихо вскрикнул швейцар и тщетно попытался налить себе воды из пустого графина.
А когда он поставил графин на место и оглянулся, в вестибюле не было ни Вольки Костылькова, ни его загадочного спутника. Они уже вышли на улицу и завернули за угол.
– Заклинаю тебя, о юный мой повелитель, – горделиво обратился Хоттабыч, нарушив довольно продолжительное молчание, – потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих?
– Потряс! – вздохнул Волька и с ненавистью посмотрел на старика.
Хоттабыч просиял:
– Я другого и не ожидал!.. А мне было показалось, что эта почтеннейшая дочь Степана осталась недовольна широтой и полнотой твоих познаний.
– Что ты, что ты! – испуганно замахал руками Волька, вспомнив страшные угрозы Хоттабыча. – Это тебе только показалось.
– Я бы превратил её в колоду, на которой мясники разделывают бараньи туши, – свирепо заявил старик (и Волька не на шутку струхнул за судьбу своей классной руководительницы), – если бы не увидел, что она оказала тебе высший почёт, проводив тебя до самых дверей класса, а затем и чуть ли не до самой лестницы! И тогда я понял, что она по достоинству оценила твои ответы. Мир с нею!
– Конечно, мир с нею, – торопливо подхватил Волька, у которого словно гора с плеч свалилась.
За несколько тысячелетий своей жизни Хоттабыч не раз имел дело с загрустившими людьми и знал, как улучшить их настроение. Во всяком случае, он был убеждён, что знает: надо человеку подарить что-либо особенно желанное. Только что подарить?
Случай подсказал ему ответ. Дело в том, что Волька обратился к одному из прохожих с вопросом:
– Извините, пожалуйста, разрешите узнать, который час.
Прохожий кинул взгляд на свои наручные часы:
– Без пяти два.
– Спасибо, – сказал Волька и продолжал путь в полном безмолвии.
Молчание прервал Хоттабыч.
– Скажи мне, о Волька, как этот пешеход оказался в состоянии столь точно определить время?
– Ты же видел, он посмотрел на свои часы.
Старик в недоумении поднял брови:
– На часы?!
– Ну да, на часы, – пояснил Волька, – Они у него были на руке… Такие кругленькие, хромированные…
– Почему же таких часов нет у тебя – достойнейшего из спасителей джиннов?
– Мне ещё рановато иметь такие часики, – смиренно отвечал Волька. – Годами не вышел.
– Да позволено будет мне, о достойнейший пешеход, осведомиться, который теперь час, – остановил Хоттабыч первого попавшегося прохожего, впившись глазами в его наручные часы.
– Без двух минут два, – отвечал тот, несколько удивлённый необычной витиеватостью вопроса.
Отблагодарив его в наиизысканнейших восточных выражениях, Хоттабыч с лукавой усмешечкой обратился к Вольке:
– Да будет позволено мне, о лучший из Волек, осведомиться и у тебя, который час.
И тотчас же на Волькиной левой руке засверкали точь-в-точь такие же часы, как у того гражданина, но только не из хромированной стали, а из чистейшего червонного золота.
– Да будут они достойны твоей руки и твоего доброго сердца, – растроганно промолвил старик, наслаждаясь Волькиной радостью и удивлением.
Тогда Волька сделал то, что делает на его месте любой мальчик и любая девочка, когда они впервые оказываются владельцами часов, – он приложил часы к уху, чтобы насладиться их тиканьем.
– Э-э-э! – протянул он. – Да они не заведены. Надо их завести.
Волька попытался вертеть заводную головку, но она, к величайшему его разочарованию, не вертелась.
Тогда Волька вынул из кармана штанов перочинный ножик с тем, чтобы открыть крышку часов. Но при всём старании он не мог найти и признаков щели, куда можно было бы воткнуть лезвие ножа.
– Они из цельного куска золота, – хвастливо подмигнул ему старик. – Я не из тех, кто дарит дутые золотые вещи.
– Значит, внутри у них ничего нет? – разочарованно воскликнул Волька.
– А разве там что-то должно быть, внутри? – забеспокоился старый джинн.
Вместо ответа Волька молча отстегнул часы и вернул их Хоттабычу.
– Хорошо, – кротко согласился тот. – Я тебе подарю такие часы, которые не должны иметь ничего внутри.
Золотые часики снова оказались на Волькиной руке, но сейчас они стали тоненькими, плоскими. Стекло на них исчезло, а вместо минутной, секундной и часовой стрелок возник небольшой вертикальный золотой шпенёчек в середине циферблата с великолепными, чистейшей воды изумрудами, расположенными там, где полагалось быть часовым отметкам.
– Никогда и ни у кого, даже у богатейших султанов вселенной не было наручных солнечных часов! – снова расхвастался старик. – Были солнечные часы на городских площадях, были на рынках, в садах, во дворах, и все они сооружались из камня. А вот такие я только что сам придумал. Правда, неплохо?
Действительно, оказаться первым и единственным во всём мире обладателем наручных солнечных часов было довольно заманчиво.
На Волькином лице выразилось неподдельное удовольствие, и старик расцвёл.
– А как ими пользоваться? – спросил Волька.
– А вот так. – Хоттабыч бережно взял Волькину левую руку с вновь придуманными часами. – Держи руку вот так, и тень от этой золотой палочки ляжет на искомую цифру.
– Для этого должно светить солнце, – сказал Волька, с досадой глянув на облачко, только что закрывшее собой дневное светило.
– Сейчас это облачко уйдёт, – обещал Хоттабыч, и действительно снова вовсю засветило солнце. – Вот видишь, часы показывают, что время теперь где-то между двумя и тремя часами пополудни. Примерно, половина третьего.
Пока он это говорил, солнце скрылось за другим облаком.
– Ничего, – сказал Хоттабыч. – Я буду очищать для тебя небо каждый раз, когда тебе угодно будет узнать, который час.
– А осенью? – спросил Волька.
– Что – осенью?
– А осенью, а зимой, когда небо целыми месяцами скрыто за тучами?
– Я тебе сказал, о Волька, солнце будет свободно от туч каждый раз, когда это тебе понадобится. Тебе надо будет только приказать мне, и всё будет в порядке.
– А если тебя не будет поблизости?
– Я всегда буду поблизости, лишь только ты меня кликнешь.
– А вечером? А ночью? – ехидно осведомился Волька. – Ночью, когда на небе нет солнца?
– Ночью люди должны предаваться сну, а не смотреть на часы, – в великой досаде отвечал Хоттабыч.
Ему стоило очень больших трудов взять себя в руки и не проучить этого настырного отрока.
– Хорошо, – кротко сказал он. – Тогда скажи, нравятся ли тебе часы, которые ты видишь на руке вон того пешехода? Если они тебе нравятся, они будут твоими.
– То есть как это так – моими? – удивился Волька. – Они же принадлежат этому гражданину… Не станешь же ты…
– Не бойся, о Волька ибн Алёша, я не трону его ни единым пальцем. Он сам с радостью подарит их тебе, ибо ты поистине достоин величайших даров.
– Ты его заставишь, а он…
– А он будет счастлив, что я не стёр его с лица земли, не превратил его в облезлую крысу, рыжего таракана, трусливо таящегося в щелях хибарки, последнего нищего…
– Ну, это уже форменное вымогательство, – возмутился Волька. – За такие штучки у нас, брат Хоттабыч, в милицию и под суд. И поделом, знаешь ли.
– Это меня под суд?! – Старик взъерепенился не на шутку. – Меня?! Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба? Да знает ли он, этот презреннейший из пешеходов, кто я такой?! Спроси первого попавшегося джинна, или ифрита, или шайтана, и они тебе скажут, дрожа от страха мелкой дрожью, что Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб – владыка телохранителей из джиннов, и число моего войска – семьдесят два племени, а число бойцов каждого племени – семьдесят две тысячи, и каждый из тысячи властвует над тысячей маридов, и каждый марид властвует над тысячей помощников, а каждый помощник властвует над тысячей шайтанов, а каждый шайтан властвует над тысячей джиннов, и все они покорны мне и не могут меня ослушаться!.. Не-е-ет, пусть только этот трижды ничтожнейший из ничтожных пешеходов…
А прохожий, о котором шла речь, преспокойно шагал себе по тротуару, лениво поглядывая на витрины магазинов, и не подозревал о страшной опасности, которая в эту минуту нависла над ним только потому, что на его руке поблёскивали самые обыкновенные часы марки «Зенит».
– Да я!.. – выхвалялся совсем разошедшийся Хоттабыч перед оторопевшим Волькой, – да я его, ели тебе только будет угодно, превращу в…
Дорога была каждая секунда. Волька крикнул:
– Не надо!
– Чего – не надо?
– Трогать прохожего не надо… Часов не надо!.. Ничего не надо!..
– Совсем ничего не надо? – усомнился старик, быстро приходя в себя.
Единственные в мире наручные солнечные часы исчезли так же незаметно, как и возникли.
– Совсем ничего… – сказал Волька и так тяжко вздохнул, что старик понял: сейчас главное – развлечь своего юного спасителя, рассеять его дурное настроение.
V. Вторая услуга Хоттабыча
На душе у Вольки было отвратительно, и старик почуял что-то неладное. Конечно, он не подозревал, как подвёл Вольку на экзаменах. Но было ясно, что мальчик чем-то недоволен и что виноват в этом, очевидно, не кто иной, как именно он, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб.
– Угодны ли твоему сердцу, о подобный луне, рассказы о приключениях удивительных и необыкновенных? – лукаво осведомился он у насупившегося Вольки. – Известна ли тебе, к примеру, история о трёх чёрных петухах багдадского цирюльника и его хромом сыне? А о медном верблюде с серебряным горбом? А о водоносе Ахмете и его волшебном ведре?
Волька сердито промолчал, но старик не смутился этим и торопливо начал:
– Да будет тебе известно, о прекраснейший из учащихся средней школы, что жил некогда в Багдаде искусный цирюльник, по имени Селим, и были у него три петуха и хромой сын, по прозванию Бадья. И случилось так, что проходил мимо его лавки калиф Гарун аль Рашид… Только знаешь что, о внимательнейший из отроков: не присесть ли нам на ближайшую скамью, дабы твои молодые ноги не устали от хождения во время этой длинной и поучительной истории?
Волька согласился; они уселись на бульваре в холодке, под сенью старой липы.
Битых три с половиной часа рассказывал Хоттабыч эту действительно весьма занимательную историю и закончил её коварными словами: «Но ещё удивительней повесть о медном верблюде с серебряным горбом». И тут же, не переводя дыхания, принялся излагать её, пока не дошёл до слов: «Тогда иноземец взял уголёк из жаровни и нарисовал им на стене очертания верблюда, и верблюд тот взмахнул хвостом, качнул головой и сошёл со стены на дорожные камни…»
Здесь он остановился, чтобы насладиться впечатлением, которое рассказ об оживлении рисунка произведёт на его юного слушателя. Но Хоттабыча ждало разочарование: Волька достаточно насмотрелся в жизни мультипликационных фильмов. Зато слова Хоттабыча навели его на интересную мысль.
– Знаешь что, – сказал он: – давай сходим в кино. А историю ты мне после доскажешь, после кино.
– Твои слова для меня закон, о Волька ибн Алёша, – Смиренно отвечал старик. – Но скажи мне, сделай милость, что ты подразумеваешь под этим непонятным словом «кино»? Не баня ли это? Или, может быть, так у вас называется базар, где можно погулять и побеседовать со своими друзьями и знакомыми?
– Ну и ну! – поразился Волька. – Любой ребёнок знает, что такое кино. Кино – это… – Тут он неопределённо поводил в воздухе рукой и добавил – Ну, в общем, придём – увидишь.
Над кассой кинотеатра «Сатурн» висел плакат: «Детям до шестнадцати лет вход на вечерние сеансы воспрещён».
– Что с тобой, о красивейший из красавцев? – всполошился Хоттабыч, заметив, что Волька снова помрачнел.
– А то со мной, что мы опоздали на дневные сеансы! Уже пускают только с шестнадцати лет… Прямо не знаю, что делать… Домой идти не хочется…
– Ты не пойдёшь домой! – вскричал Хоттабыч. – Не пройдёт и двух мгновений, как нас пропустят, и мы пройдём, окружённые уважением, которого ты заслуживаешь своими поистине бесчисленными способностями!.. Только гляну, какие листочки показывают посетители той суровой женщине, что стоит у входа в любезное твоему сердцу кино…
«Старый хвастунишка!» – раздражённо подумал Волька. И вдруг он обнаружил в правом кулаке два билета.
– Ну, идём! – сказал Хоттабыч, которого буквально распирало от счастья. – Идём, теперь-то они тебя пропустят.
– Ты уверен?
– Так же, как в том, что тебя ожидает великое будущее!