– Да он же все равно никакой, – пожал плечами охранник в ответ на упрек майстера инквизитора. – Куда он денется-то?
– Свободен, – отмахнулся Курт и, проводив взглядом бурчащего горожанина, распахнул решетчатую дверь.
Перед неподвижным телом арестанта он присел на корточки осторожно, стараясь ненароком не ткнуться коленом в покрытый многолетней грязью пол, и перевернул на спину спящего лицом вниз человека, встряхнув его за плечо. Тот замычал, всхрапнув громче прежнего, поморщился, зачавкал губами, уронив на пол длинную нитку слюны, однако проснуться так и не соизволил.
– Эй! – окликнул Курт, встряхнув парня сильнее, и, не увидев ответной реакции, отвесил ему звонкую оплеуху. – Просыпайся.
Мутный взгляд из-под медленно приподнявшихся опухших век устремился мимо майстера инквизитора, вперившись в каменную стену; несколько мгновений арестант лежал неподвижно, явно пытаясь собраться и возвратиться к реальности, и перевернулся набок с недвусмысленным намерением снова провалиться в забытье.
– Эй-эй-эй! – повысил голос Курт и, сгребши парня за воротник, рывком приподнял, усадив и прислонив к стене спиной. – Не спать.
Тот застонал, схватившись руками за голову и сдавив виски ладонями, и снова открыл глаза, глядя прямо перед собою уже чуть более осмысленным, хотя и по-прежнему тусклым взглядом.
– Имя? – спросил Курт, сдвинувшись чуть в сторону, чтобы оказаться прямо напротив лица арестанта и, не услышав ответа, повторил громче: – Имя! Как зовут?
– Ральф… – хрипло отозвался парень и тяжело, будто шею его сдавливали колодки, повернул голову, тупо уставившись на своего мучителя. – Ты… хто? Где это я?
– Инквизиция, – коротко пояснил Курт, приподняв Знак за цепочку к самым глазам арестанта, и кивнул на решетку позади себя: – А ты в тюрьме.
– Чо?.. – проронил Ральф, растерянно мигнув, и, пошатнувшись, попытался распрямиться. – Какая еще, к черту, Инквизиция, почему тюрьма…
Курт промолчал, не попытавшись вынести парню порицание за непочтительность к следовательскому чину в частности и священному ведомству в целом; несколько мгновений он сидел неподвижно, дожидаясь, пока во взгляде напротив поселится хоть в какой-то степени осмысленное выражение, и ровно поинтересовался:
– Ну, как? Вспоминаешь, почему тюрьма?
– Я вчера… – пробормотал Ральф и снова застонал, зажмурившись и стиснув голову еще сильнее: – Это не приснилось…
– Что именно? – уточнил Курт все так же сдержанно. – Что помнишь о вчерашнем вечере? Что ты сделал?
– Попить… дайте… – выдавил парень, не открывая глаз; он кивнул:
– Непременно. После того, как ответишь на мои вопросы. Так что ты вспомнил сейчас? Что тебе «не приснилось»? Почему ты в тюрьме – понимаешь? Помнишь?
– Дайте воды! – сиплым шепотом выкрикнул тот, и Курт повторил, чуть повысив голос:
– Сначала ответы, Ральф. Я спрашиваю, ты отвечаешь. Это – понятно? Итак, – продолжил он, когда арестант снова застонал, облизнув пересохшие губы и поморщившись от очередного приступа головной боли, – что ты помнишь о вчерашней ночи и почему, как ты думаешь, ты очнулся в тюрьме?
– Гретхен… – проговорил парень с усилием. – Я ее убил вчера… Господи, я проснулся и подумал, что это был сон…
– К твоему и ее несчастью – нет, не сон, Ральф. Как это случилось и почему?
– Я не знаю… Мы повздорили, она стала смеяться и нести всякие глупости, и я не выдержал… Я напился вчера, сильно.
– Это я заметил, – вздохнул Курт. – Хорошо, зайдем иначе… Где пил и с кем? Это – помнишь?
– Ни с кем, один, – все так же не открывая глаз, выцедил арестант сквозь плотно стиснутые зубы, явно сдерживая внезапную тошноту. – У этого… в этом… в гадюшнике…
– Где? – нахмурился Курт. Ульмер позади кашлянул, привлекая к себе внимание, и чуть слышно пояснил:
– Пивнушка в том квартале. Дешевая и с дурной репутацией. Я знаю, где это, если надо – покажу, майстер Гессе.
– К тебе никто не подсаживался, не заговаривал с тобою, не подходил? – молча кивнув сослуживцу, продолжил он. – Хотя бы на несколько мгновений, хотя бы перекинуться парой слов? Девица какая-нибудь, приятель, незнакомец?
– Нет.
– Никто не подходил или ты не помнишь?
– Да никто, сказал же! – тяжело простонал Ральф. – Господи, как плохо…
– Встречу своей Гретхен ты назначил до или после того, как нагрузился?
– Дайте попить… – снова попросил арестант, с усилием разлепив глаза, и сполз по стене на пол, по-прежнему сжимая голову ладонями. – Сил нету…
– До или после, Ральф? – повысил голос Курт, и тот страдальчески покривился:
– Господи… До того! Вчера еще, утром! Потому и выпить решил – для смелости. Я поговорить хотел! А она знай свое твердит – «не брошу его, но и тебя не оставлю», и смеется… Гретхен! – простонал он болезненно и вдруг завыл, изогнувшись, точно в судороге, и запрокинув лицо к потолку. – Что ж я наделал… сучка ты драная… довела-таки, тварь!.. Девочка моя…
Курт медленно поднялся, постоял неподвижно, глядя на заливающегося похмельными слезами арестанта, медленно вышел из камеры и двинулся прочь по коридору, кивком велев Нессель и Ульмеру следовать за собою.
– Дай парню воды, – бросил он, проходя мимо охранника у выхода. – Не то загнется еще до суда.
Тот что-то недовольно буркнул себе под нос, но останавливаться, дабы переспросить или прочесть проповедь о субординации, Курт не стал.
– Не понимаю… – произнес молодой инквизитор растерянно, после сырости подвала с наслаждением расправив плечи под раскаленным солнцем. – Что вы надеялись узнать, майстер Гессе?
– Однажды в Кельне парень из городских отбросов был арестован за убийство, – не оборачиваясь к нему, проговорил Курт. – Был взят прямо над трупом, с окровавленным ножом в руке.
– И? – поторопил Ульмер, когда он умолк. Курт пожал плечами:
– Оказался невиновным. Накануне он пил – в пивнушке в дурном квартале и с дурной репутацией. К нему на пару минут подсела незнакомая девица, после чего парень перестал помнить и соображать, что делает, зато в точности исполнял то, что сделать ему приказывали… До сих пор не знаем, что ему подсыпали тогда.
– И вы полагаете, что сейчас случилось так же? – недоверчиво уточнил Ульмер; он вздохнул:
– Похоже, что нет. Встречу девице он назначил, будучи трезвым, по собственному произволению, посторонних или даже приятелей подле него, когда напивался, не было, да и с девицей у них, судя по всему, разлад старый… И главное – на это свидание он ее позвал еще до того, как с девицей решил поговорить я. Просто так вышло, что разрешить ситуацию Ральфу пришло в голову именно этой ночью. Просто совпадение… Как ни крути, а и они в жизни приключаются.
– И что теперь? – растерянно спросил Ульмер. – Куда теперь идти, по какому следу? Что дальше?
– Пока не могу сказать, не знаю, – отозвался Курт сумрачно. – Мне надо подумать… Вот что, Петер, возвратись в ратушу и скажи, чтобы с судом не спешили, а то я знаю светских – у них разговор недолгий, без вопросов сразу на виселицу… Как знать, быть может, этот мученик-душегуб, окончательно протрезвев, вспомнит что-то еще, что окажется полезным или наведет меня на мысль. Быть может, например, в те редкие дни примирения, которые у него, очевидно, с покойницей все же случались, она упоминала при нем, что к ней приходил или останавливал ее на улице приезжий служитель Конгрегации. Быть может, если это случилось, она рассказывала и о том, что тот говорил или спрашивал… Надежда призрачная, прямо скажем, но лучше, чем ничего. Твои услуги проводника мне сегодня уже точно не понадобятся, посему – после разговора с магистратскими можешь смело отправляться по своим делам.
– Уверены, майстер Гессе?
– Да, – невесело усмехнулся Курт. – Сегодня я буду смотреть в потолок своей комнаты, корить судьбу и пытаться отыскать иные пути… Иди. Ты свободен.
– Полагаешь, тот парень все же может что-то знать? – тихо спросила Нессель, когда Ульмер, попрощавшись, направился обратно в ратушу; он пожал плечами, развернувшись и зашагав по улице:
– Не уверен. Но хочу убедиться.
Лесная ведьма тяжело вздохнула, молча ускорив шаг, дабы не отставать от него, и долгую минуту шла безмолвно, лишь изредка взглядывая на своего спутника, – искоса, словно бы оценивающе и задумчиво.
– Что? – уточнил Курт, перехватив очередной взгляд, и она смутилась, отведя глаза.
– Когда ты сказал, кто ты, – не сразу отозвалась Нессель, – я все пыталась вообразить себе, как это выглядит, когда ты…
– … за работой? – подсказал он, снова уловив заминку в голосе. Та кивнула:
– Да. Воображала себе жуткие вещи… И вот увидела, как оно на самом деле.
– И как оно?
– Ты меняешься, – вздохнула Нессель, пояснив, когда он вопросительно поднял брови: – Ты в тот миг, когда заговорил с этим человеком, словно исчез. Ушел в какую-то дверь и прикрыл ее за собою, а вместо тебя из той двери вышел кто-то другой. Тоже ты, но не ты. А ты стоял в сторонке и наблюдал за собой… Ты это ощущаешь сам, когда вот так допрашиваешь людей?
Курт помедлил, глядя себе под ноги, в высохшую и утоптанную, точно камень, землю; память картинка за картинкой услужливо и с готовностью подбрасывала то, что, впрочем, никогда и не забывалось, и как-то неуютно становилось от того, что идущая рядом женщина наверняка понимает и видит происходящее в нем, несмотря на всю его хваленую защиту…
– Когда вот так – не чувствую, – наконец ответил он. – И ты не видела, как оно на самом деле.
– Зачем ты это говоришь? – нахмурилась Нессель; Курт пожал плечами:
– Затем, что это правда.
– А я полагала – ты станешь убеждать меня, что вот так оно и проходит всегда и ничего страшного в своей службе ты не сделал, – усмехнулась она неловко. – Чтобы я сочла вас славными ребятами и старательней помогала тебе в этом городе.
– Я за годы службы сделал много такого, о чем тебе лучше не знать и чего лучше никогда не видеть, – отозвался Курт твердо. – Это бывало не так часто, как принято думать и как о том твердят слухи, однако же бывало. Но каяться в этом я не стану, и если б какая-то неведомая сила меня возвратила снова в те дни и те минуты – сделал бы все то же самое снова, потому что так было надо. А помогать мне в расследовании ты, помнится, и так вызвалась сама. Стало быть, нравлюсь я тебе или нет, а помогать будешь.
– Не слишком самонадеянно с твоей стороны? – зло нахмурилась Нессель, и он подчеркнуто благожелательно улыбнулся:
– Ну, как знаешь. Если мысль сидеть день за днем в комнате трактира в одиночестве, разглядывая потолок и соседей на улице, тебе ближе – я с готовностью провожу тебя назад и пойду по своим делам один.
– По каким еще делам? – уточнила ведьма с подозрением. – Ты сказал, что… Ты ему соврал? Не веришь ему все же?
– Я никому не верю. Практика моей работы показала, что порою верить нельзя даже самому себе. И это, к величайшему сожалению, не фигура речи.
– Но мне ты при этом почему-то доверяешь.
– Кому-то же надо, – просто сказал он, и Нессель смущенно смолкла, вновь пойдя дальше в полном молчании.
– Куда мы? – спросила она лишь спустя долгие четверть часа, увидев, как Курт направился ко входу в «Святой Густав». – Кто здесь живет?
– Жил, – поправил он, посторонившись, когда из дверей торопливо вывалился взмокший толстяк, похожий на торговца в затяжном запое и, как знать, быть может, им и являвшийся. – Георг Штаудт, inspector, до того, как его убили. А сейчас здесь обитает парочка моих приятелей, с которыми мне хотелось бы обсудить текущее положение дел.
– Но так, чтобы об этом не знали обер-инквизитор и Петер Ульмер?
– Именно, – кивнул Курт и, ткнув в физиономию подступившего владельца Знаком, молча направился к лестнице наверх, к комнате охотников.
Ян Ван Ален, открывший дверь на его стук, на мгновение замер на пороге, молча глядя на Нессель с подчеркнутым удивлением и не спеша впустить гостей.
– Готтер, наш expertus, – пояснил Курт, уловив краем глаза, как ведьма поджала губы. – В большом городе это ее первое дело, к излишнему людскому вниманию она не привыкла, посему сразу прошу придержать свою натуру в узде.
– Фу, – покривился Ван Ален, отступая в сторону и давая им войти. – Вот так с первых мгновений взять – и заранее испортить девушке все впечатление о человеке… Чего сразу моя натура-то?
– Ты понял, – усмехнулся Курт, кивком поздоровавшись с Лукасом, что сидел у стола с видом скучающего нотариуса. – Новости есть?
– Тебя хотел спросить о том же, – отозвался охотник, не отводя взгляда от Нессель, осторожно примостившейся на табурет в сторонке. – Намеревались ведь встретиться вечером; я так понял, ты что-то нарыл и потому явился раньше?
– Не совсем, – вздохнул Курт, усевшись за столом напротив Лукаса. – Явился я скорее для того, чтобы узнать, не нарыли ли что-то вы, и обсудить дальнейшие планы, ибо я пока в тупике… Минувшей ночью убили свидетельницу, с которой я намеревался побеседовать этим утром.
– Кто убил? – нахмурился Лукас.
– Что за свидетельница? – уточнил Ван Ален. – Что могла знать?
– Невеста одного из семейки отравителей. В протоколе ее имени нет, допросов с ней не проводилось (если обер не врет), и по мнению одного из причастных, девица к произошедшему не имеет никакого отношения ввиду особой тупости и вздорного характера. Однако, будь я на месте Штаудта, иди я по следу дела судьи Юниуса – я непременно побеседовал бы с нею. Допустив, что именно так он и поступил, я планировал навестить ее этим утром. А ночью ее убили.
– Кто знал о твоих планах? – спросил Лукас; он пожал плечами:
– Вы двое. И юный оболтус, который пристроился ко мне то ли в надежде въехать на моих заслугах в следующий ранг, то ли горя жаждой справедливости, то ли будучи приставлен ко мне местным обером в качестве соглядатая.
– Иными словами, знал наверняка и обер тоже.
– Думаю, да, – кивнул Курт, – даже уверен, что знал. Однако вот в чем незадача: девицу утопил в одном из каналов бывший ухажер – спьяну и на волне чувств, и на встречу он ее позвал еще до того, как я узнал о ее существовании.
– Думаешь, совпадение? – недоверчиво спросил Ван Ален; он усмехнулся:
– Не веришь в совпадения?.. Вот и я не верю. Не верю, хотя они и со мной частенько случались, и не люблю их, хотя они мне порой помогали. Что-то я упустил и пока не увидел…
– А что убийца? – поинтересовался Лукас хмуро. – С ним говорил?
– Пребывает телом в городской тюрьме, а разумом – в похмельном аду. Да и не протрезвел еще до конца… Однако поговорить с ним мне все же удалось. Его никто не подбивал на это, не провоцировал, мысль эту не подбрасывал. Когда горе-ухажер напивался – к нему никто не подсаживался (был в моей практике случай, когда парня опоили и взяли под контроль), он просто нагрузился вдрызг и убил любовницу, которая бегала к другому, не скрывая этого.
– Кроме того, – медленно и задумчиво проговорил Лукас, – подозревать твоего оболтуса я бы не стал еще и вот почему. Ты сказал, что о твоих планах побеседовать с девицей знали мы и он. Но нам ты лишь сказал «хочу поговорить с тем, о ком не сказано в протоколе». Мы не читали протоколов, не знаем, о ком там говорилось, а о ком нет; вот как раз мы с Яном и могли бы себе позволить убить ненужного свидетеля, если б, скажем, имели какое-то отношение к возможным злоупотреблениям в этом городке. А твой парень, надо полагать, не просто располагал сведениями о том, чьи имена внесены в протокол, но и из первых рук знал, с кем именно ты собрался говорить. Думаю, ты же сам ему об этом и сказал, так? На его месте я бы не рыпался и уж точно не привлекал бы к себе внимания таким явным ляпом.
– Ян говорил, ты на адвоката пытался выучиться? – усмехнулся Курт, и тот хмыкнул в ответ:
– Да. «Пытался» – это ты верно обозначил. Не срослось…
– Что так?
– Отец, – пояснил Ван Ален. – Помнишь, я сказал, что он исчез, и я подозревал, что он напал на след убийц матери?.. Лукас бросил университет, и мы целый год мотались по Германии, пытаясь найти отца.
– Нашли?
– Нашли, – тяжело вздохнул охотник. – Лучше б не находили. Или лучше б мои опасения сбылись и его упокоила какая-нибудь тварь…
– Ян, – нахмурился Лукас; тот покривился:
– Да-да. Знаю. Нехорошо так говорить…
– Тогда почему сказал? – тихо спросила Нессель, и охотник вздрогнул, словно лишь сейчас вспомнив о ее присутствии.
– У отца совсем снесло чердак, – пояснил он нехотя. – Мы отыскали его в какой-то дыре, где он выслеживал гнездо стригов. Он сказал – это те самые… Гнездо зачистили легко, кровососы оказались молодые и неопытные, повозиться пришлось только с мастером. Отец уснул в тот вечер почти счастливым… А наутро, представляешь, он забыл об этом. Начал гнать нас дальше и дальше; у него была целая тетрадь с заметками, расчетами, записями – слухи, сведения от наших, какие-то выводы… Мы нашли еще одно гнездо, и когда отец снова сказал «наконец-то, это те самые, я узнал их!» – мы поняли, что с головой у него совсем неладно.
– И когда вы уничтожили новое гнездо, он снова забыл об этом следующим утром? – осторожно уточнил Курт; Ван Ален тяжело кивнул:
– Да. Во всем прочем был человек как человек, рассудительный и разумный, вменяемый, понимаешь? Но вот этот заскок… Кто знает, что было бы дальше, во что все это развилось бы…
– И?..
– Сдали его одной семье из отставных охотников. Там такая глушь, деревня почти заброшенная, дай Бог семей десять или около того… С трудом убедили в том, что ему нужен отдых, что он хорошо потрудился, что мы вполне взрослые для того, чтобы обойтись без его участия, а лучше просто будем обращаться к нему за подсказкой, если что. Уж третий год живет там. И, кажется, начал мало-помалу терять рассудок вовсе; в последний наш приезд не спросил, как обычно, сумели ли мы найти убийц матери, да и нас самих едва признал.