И тогда он увидел её.
Маленькая золотая фигурка — безделушка, украшение туалетного столика. Золотая ящерица с изумрудными глазами. Руалу показалось даже, что он ощущает на себе зелёный взгляд.
Спохватившись, он продолжил поспешно:
— Главная же трудность, главная беда заключается в другом… Она, эта беда, завладела всеми помыслами вашей благородной…
И тут ему показалось, что в маленьких свирепых глазках герцога мелькнуло нечто, напоминающее заинтересованность. Воодушевившись, Руал принялся тянуть слова, надеясь наткнуться-таки на то единственное, что доказало бы его право называться гадальщиком и тем самым спасло от виселицы:
— Она, эта беда, не даём вам покоя ни днём, ни ночью…
Да, герцог мигнул. Быстро и как бы воровато, что совсем не вязалось с его манерами. Мигнул и весь подался вперёд, будто желая перехватить слова собеседника раньше, чем они слетят с его губ.
— Ни днём… — повторил значительно Руал, который никак не мог нащупать верный путь, ни… ночью…
И вельможа покраснел! Внезапно, мучительно, как невеста на пороге спальни; покраснел и отпрянул, хмурясь и стараясь взять себя в руки.
Руал понял. Эта разгадка сулила спасение. Карты замелькали в его руках, как спицы бешено несущегося колеса.
— Знаю! — объявил он громогласно. — Знаю, как тяжко вашей светлости в минуту, когда после многих трудов и стараний горячий любовный порыв вашей благородной светлости заканчивается горьким разочарованием! Знаю, как недовольна герцогиня и какими обидными словами она огорчает вашу светлость! Знаю, что самый вид супружеской постели…
— Тс-с-с! — зашипел герцог, брызгая слюной.
Трясущимися руками он сгрёб со стола карты, опасаясь, по-видимому, что они ещё не то могут рассказать.
Руал обессилено откинулся на спинку стула и с трудом улыбнулся. Это было слабое подобие той особенной победной улыбки, которой блистал когда-то великолепный маг Ильмарранен.
Герцог вскочил, чуть не снеся со стены кабанью голову, и навалился животом на стол, дыша Руалу в лицо:
— Это ужасная тайна, гадальщик! Я запер жену… Ей прислуживает глухонемая старуха… Но жена ненавидит меня, гадальщик! Она издевается надо мной, когда я… я собираюсь… Хочу… Я пытаюсь… Проклятье!
И в порыве чувств вельможа заметался по кабинету. Руал наблюдал за ним, почёсывая переносицу.
Обессилев, герцог снова рухнул в кресло, являя собой воплощённое отчаяние. Кабан над его головой потерял значительную часть своей свирепости и, по-видимому, впал в уныние.
— Итак, я явился вовремя, — веско сказал Руал, выдержав паузу.
Герцог, угнетённый позором, поднял на него мутные глаза:
— Проси, что хочешь, ты, ведун… Любые деньги… Если уж карты рассказали тебе о моём горе, то уж наверно они знают, как ему помочь!
— Карты знают, — тонко улыбнулся Ильмарранен.
Сейчас этот опасный самодур был в его власти — ненадолго, но зато крепко и полностью.
— Картам ведомо многое, — Руал встал, не собираясь попусту тратить отпущенное ему время. — О плате договоримся вперёд.
Герцог закивал, а Ильмарранен быстро взглянул на туалетный столик, вдруг испугавшись, что ящерица была всего лишь наваждением. Но нет — на него так же внимательно смотрели изумрудные глаза.
Он хотел провести пальцем по её изящно изогнутой спинке — но не посмел. Высвободил её осторожно из беспорядочной толпы дурно пахнущих флаконов, посадил себе на ладонь… Она уселась просто и удобно.
— Вот моя плата, — сказал Руал.
Вельможа крякнул.
…Утром следующего дня замок лихорадило.
Лакеи и прачки, конюхи и кучер, повара с поварятами и дворецкий во главе дюжины горничных метались, забросив дневные дела, подобно муравьям из разорённого муравейника.
Знахарь, прибывший невесть откуда и таинственным образом завоевавший доверие герцога, был в центре этой суеты и отдавал распоряжения, от которых бросало в пот даже видавшую виды матрону-интендантшу.
— Крыс понадобится дюжина или две… — серьёзно и сосредоточенно объяснял знахарь. — Мизинец на правой крысиной лапке обладает силой, о которой известно не всем, о, не всем!
Руал победоносно оглядел собравшуюся челядь и продолжал:
— Далее — яйцо кукушки. Ищите, бездельники, это приказ господина герцога! — прикрикнул он, заметив некоторое замешательство. — Ошейник лучшей собаки… — он загибал пальцы один за другим, — ржавчина с колодезного ворота…
Люди шептались, пожимали плечами — они не подозревали, по-видимому, о несчастье своего господина и не могли даже предположить, что задумал самозваный знахарь.
А у Руала уже не хватало пальцев для загибания:
— Гвоздь из подковы издохшей кобылы… Нет, жеребец не подходит. Кобыла, умершая своей смертью. Ищите! Ах, в прошлом году? Но гвоздь-то цел? Прекрасно, доставьте! — тут Руал обнаружил в толпе егеря, к седлу которого был вчера привязан, и ласково распорядился, ткнув пальцем ему в грудь:
— Ты и доставь! Подкову можно брать любую, но кобылу — раскопаешь… Доставишь лично господину герцогу, дружок, только не вздумай хитрить, а то…
Егерь побледнел и удалился, шатаясь. Руал проводил его отеческой улыбкой и продолжал:
— Локоны двенадцати девственниц… Верёвка от погребального колокола… Кстати, — Ильмарранен обернулся к дворецкому, — пошлите кого-нибудь на кладбище, мне нужен чертополох с могилы утопленника.
Дворецкий что-то прошептал ему на ухо, Руал презрительно поднял брови:
— Не может быть, чтобы не было такой могилы. В крайнем случае придётся кого-нибудь утопить… Лучше найдите сразу, дружок, — и Руал доверительно заглянул дворецкому в глаза.
— Зелье должно быть составлено прежде, чем солнце коснётся горизонта… — озабоченно твердил он потом обнадёженному герцогу. — До момента, пока диск его не скроется полностью, надлежит провести обряд освящения любовного напитка. Всё должно быть исполнено с точностью до мгновения, но потом, ваша благородная светлость, вы будете вознаграждены…
Руал, впрочем, тоже рассчитывал на некоторое вознаграждение. Он был не из тех, кто просто так прощает унижение и страх.
— Соберите помёт бурой курицы, добудьте жжёных перьев и личинок богомола… — диктовал он дворецкому с мстительным сладострастием. Герцог нервно ёжился и всё более мрачнел по мере того, как прояснялся состав любовного напитка. Оставшись со знахарем наедине, он пытался робко возражать, но Руал ласково ответствовал:
— О, как вы будете вознаграждены, ваша благородная светлость!
Перед заходом солнца запах духов в кабинете герцога окончательно побеждён был другим запахом, мощным, пронзительным, как визг умирающего под ножом поросёнка. Обладающий тонким обонянием вельможа держался за нос.
— Время приходит! — объявил Марран. — Напиток готов. Вашу светлость ждёт обряд — и сразу за тем ночь восхитительных утех!
Герцог болезненно закашлялся.
Двор замка был полон возбуждённых, заинтригованных людей. На башне дежурил поварёнок, обязанный сообщать о положении солнца по отношению к горизонту. Погасли печи на кухне, опустела людская, даже стражники у подъёмного моста оставили свой пост и вместе со всеми пялились на герцогские окна.
На высоком балконе в покоях герцогини маячила фигура затворницы.
А муж и повелитель готовился к ночи восхитительных утех. В одеянии, состоящем из одной только верёвки с погребального колокола, которая была снабжена кисточкой из локонов двенадцати девственниц, в ошейнике лучшей собаки на красной мясистой шее, герцог переступал босыми ножищами прямо на каменном полу. В одной руке несчастный муж удерживал чашу с напитком, на поверхности которого плавали жжёные перья, а другой плотно зажимал покрасневшие ноздри.
— Де богу больше… — шептал он страдальчески.
— Уже-е! — заверещал с башни поварёнок-наблюдатель. — Солнце садится!
— Время! — прошептал лихорадочно возбуждённый Руал. — Начинаем обряд! Повторяйте за мной, только громко! Чем громче вы произнесёте сейчас заклинание, тем сильнее будет… Ну, вы понимаете… Начинаем!
И собравшиеся во дворе люди присели, как один, от удивления и страха, когда из герцогских покоев донёсся вдруг истошный вопль:
— Ба-ра-ха-ра-а! Мнлиа-у-у!
Заохали женщины, зашептались мужчины. Не будучи посвящёнными в тщательно хранимую герцогом тайну, они строили сейчас самые фантастические предположения. А герцог то мощно ревел, то визжал, срывая голос:
— Ха-за-вздра-а! Хо-зо-вздро-о!
В короткий промежуток между его завываниями ухитрился-таки вклиниться поварёнок с башни:
— Всё! Солнце село!
Вопли оборвались.
— Пейте! — воскликнул Руал и ловко бросил в чашу с напитком гвоздь из подковы издохшей кобылы. — Пейте залпом и идите к ней!
От первого глотка глаза герцога вылезли на лоб, поэтому он не видел, как довольно, мстительно усмехнулся знахарь.
В чаше остался только гвоздь. Герцог кашлял, согнувшись в три погибели. Когда он поднял глаза, лицо Руала вновь было внимательным и участливым:
— Идите… Но помните — с каждым шагом следует выдёргивать по волоску девственницы из этого пучка… Нельзя ошибиться, нельзя пропустить шаг или выдернуть сразу два… Идите же, ваша светлость!
Герцог, шатаясь, двинулся к лестнице. Руал слышал шлёпанье его подошв и сосредоточенное бормотание — тот отсчитывал волоски.
Руал подождал, пока шаги отдалились, и опрометью кинулся к окну. Толпа встретила его появление возбуждённым гулом, но Марран смотрел не вниз, во двор, а на розовое закатное небо. К нему он и обратился с высокопарной речью:
— О, небо! Верни его благородной светлости способность любить госпожу герцогиню и любую женщину, какую он пожелает! Верни ему эту возможность, которой он давно уже лишён! Сделай это, о небо! Ты знаешь, как трудно здоровому мужчине быть похожим на евнуха!
Толпа притихла при его первых словах, в ошарашенном молчании выслушала всю эту речь и наконец взорвалась потрясёнными возгласами. Руал до половины высунулся из окна и протянул руку, указывая на балкон герцогини:
— А теперь к господину герцогу вернётся его сила! Да свершится!
Восторженные вопли были ему ответом. Люди, сгрудившись под окнами, лезли друг другу на плечи, задирали головы и тыкали пальцами в сторону высокого балкона.
Руал перевёл дух и потихоньку отошёл от окна.
Днём ему удалось изучить расположение лестниц и коридоров, и всё равно он едва не заблудился, спеша к выходу.
Где-то в глубине замка шлёпал герцог, помечая свой путь волосками двенадцати девственниц.
Кони, оставленные в конюшне без присмотра, переминались с ноги на ногу. Марран вывел наспех осёдланного вороного жеребца.
Мост был поднят. Руал взялся за рукоятки ржавого ворота — тот поворачивался невероятно трудно, рывками.
Мост медленно опускался; вот между его тёмным краем и стеной показалось быстро растущее небо, и проём всё увеличивался. Руал крутил, надрываясь.
Мост наконец-то лёг поперёк рва, открывая дорогу к спасению.
Герцог, вероятно, уже заключил жену в объятья.
Руал вскочил в седло.
Унося ноги, он не мог слышать проклятий оскандалившегося герцога, сдавленного хохота его челяди и издевательств герцогини. Он не видел, как снаряжалась погоня, какие страшные отдавались приказы — несясь во весь опор по тёмному лесу, он придерживал спрятанную во внутреннем кармане золотую ящерицу, награду за труды.
Местечко Карат было первым более или менее большим городом на нашем пути. Его узкие улочки были любовно вымощены булыжником, мастерские и лавки снабжены искусными вывесками, а жители чрезвычайно чванливы — самый последний местный бродяга смотрел на приезжих с высокомерием принца.
Мы остановились, как водится, в лучшей гостинице. Она оказалась весьма пристойным, внушительным каменным зданием, а отведённые нам многокомнатные апартаменты были просто-таки хороши. Хозяин гостиницы, на которого произвело впечатление моё магическое величие, сам показал нам комнаты и даже помог слугам внести багаж, при этом не теряя, впрочем, своего накрахмаленного достоинства.
Мне торжественно было предложено вписать своё имя в гостиничную книгу, что я и сделал, нацарапав поперёк разлинованной страницы: «Великий маг Дамир, путешествующий по собственной надобности, в сопровождении слуги».
Когда за хозяином закрылись створчатые двери, Ларт, пребывавший в добром расположении духа, одним махом смял мою роскошную постель под шёлковым балдахином.
— Наконец-то… — пробормотал он, вытягивая ноги в запылённых ботфортах.
Действительно, слишком много было у нас за плечами скверных трактиров и грязных постоялых дворов.
Я подошёл к окну — прямо напротив гостиницы помещалась ратуша, огромные башенные часы показывали полпятого, а внизу лежала залитая послеполуденным солнцем главная площадь города Карата. Зазывали торговцы, чинно шествовали солидные горожане и шатались уличные мальчишки; прямо под окнами простучала башмачками хорошенькая цветочница, почувствовала мой взгляд, подняла голову — и прелестно покраснела. Я вспомнил со сладким волнением, что на мне чёрный с золотом костюм чародея, и снисходительно ей улыбнулся. Она оступилась, прохромала несколько шагов и, обернувшись, стрельнула в меня глазками через плечо.
О да, это был город — место, сулящее огромные возможности.
— Не будем терять времени, — сказал Ларт у меня за спиной. — Через полчаса ты получишь приглашение.
У меня заколотилось сердце; я быстро обернулся, но, наученный опытом, не стал ничего спрашивать.
Ларт забросил ногу на ногу:
— Тебя пригласят к мэру на званый вечер, собираемый в честь посещения города одним именитым путником… Ты догадываешься, каким?
Я раскрыл рот. Пожалуй, это было даже слишком.
— Там будет вся знать города, — продолжал между тем Ларт, — а также цеховые мастера, начальник стражи и так далее, все с жёнами и дочерьми. Предупреждаю: тебя захотят женить. Соглашаться или нет — твоё дело.
Я растерянно, глупо улыбнулся.
— Далее, — Ларт потянулся и сел. Там будут крупнейшие купцы-толстосумы. Тебя, возможно, захотят подкупить.
Я не выдержал и спросил неуверенно:
— Зачем?
Ларт раздражённо тряхнул головой:
— Помолчи… Всегда найдётся, зачем… Я всё это рассказываю не для того, чтобы выслушивать глупые вопросы… Итак, магов там не будет, кроме, естественно, тебя. Ты, конечно, велик и могущественен, об этом уж я позабочусь. Твоё же дело — по секрету сообщить всем и каждому, что тебе известна тайна. Неслыханная тайна… Говори, хвастайся, привлекай внимание. Ты сейчас — приманка.
— Приманка? — переспросил я, вздрогнув.
Ларт досадливо поморщился:
— В переносном смысле… Мне нужны слухи, мне нужен интерес к твоей персоне… Клянусь канарейкой, кое-кто давно должен был проявить к тебе интерес!
И он принялся вышагивать по комнате, со зловещим видом потирая руки:
— Должно быть что-то… Она себя проявит… Давно пора, или Орвин рехнулся окончательно!
— Хозяин, — спросил я осторожно, — мы всё ещё ищем Третью силу?
Он приостановился. Сказал после паузы:
— Мы ищем того, кто укажет на того, кто знает, что это такое.
Последние его слова потонули в рёве башенных часов, пробивших пять. И едва стих последний удар, в створчатую дверь тихонько поскреблись:
— Господин волшебник… Вам послание…
— Это приглашение, — пробормотал Ларт.
…Это действительно было приглашение — розовый листок бумаги, разукрашенный, надушенный и, по-моему, даже напомаженный. В правом верхнем углу его красовался герб города Карата, сплошь состоящий из грозных и величественных символов: копий, пик и оскаленных львов. В центре, в витиеватой рамке, содержался напыщенный текст с нижайшей просьбой к господину волшебнику посетить званый вечер господина мэра в ратуше, в восемь часов.
Мы явились в половине девятого.
Я в парадном бархатном одеянии шествовал впереди, всем своим видом призывая к почтению. Чуть поотстав, за мной следовал Ларт в простой тёмной одежде. Стража у входа в ратушу поклонилась нам, скрежеща железными панцирями.
Следующие полчаса я принимал изъявления преданности. Дамы приседали в реверансах, томно улыбались, задевая меня жёсткими кринолинами. Ровно и ярко горели свечи в канделябрах, сновали деловитые лакеи. Я блуждал в щебечущем лесу из кружев и перьев, пожимал какие-то руки, некоторые из них целовал — не уверен, что именно те, которые нужно. Мэр, невысокий лысоватый человечек, кивал и улыбался, улыбался и кивал. Ларта что-то давно не было видно.
В приоткрытые двери соседней залы мне удалось разглядеть длинный, пышно накрытый стол. Сердце моё радостно затрепетало в предвкушении пира.
Но приглашения за стол не последовало, а вместо этого разодетая в пух и прах толпа потихоньку просочилась в другое помещение, оказавшееся залом заседаний. По-видимому, здесь собирался совет городских старшин. Мэр занял привычное ему кресло на возвышении, остальные устроились на длинных деревянных скамьях.
Оказавшись торжественно водворённым на почётное место около мэра, я вспомнил вдруг о задании Ларта и сообразил с ужасом, что пока и не пытался его выполнить, более того — переступив порог ратуши, ещё не произнёс ни одной членораздельной фразы. Я завертел головой, ища, с кем бы поделиться знанием ужасной тайны, но в этот момент мэр поднялся и зазвонил в колокольчик:
— Дорогие сограждане… Сливки нашего общества собрались здесь, чтобы поприветствовать дорогого гостя, чей визит…