Я заглянула к Арише и поинтересовалась:
— Дедуля, ты случайно нигде не пересекался с Александром Фомичом Перфиловым?
— Разве что у экрана телевизора, — пошутил мой прародитель. — Ты ведь главу районной администрации имеешь в виду?
— Его, — подтвердила я. — То есть он не игрок?
— Нет, — мотнул головой Ариша. — Я бы знал. А ты почему им интересуешься?
— Сынок его — отпетый негодяй. Я вот подумала, что яблоко от яблоньки недалеко падает…
— Бывает, — как-то безучастно произнес дедуля, продолжая листать какой-то журнальчик.
— Дедуля, может, ты поспрашиваешь насчет Перфилова у своих знакомых? — попросила я его.
Ариша ответил мне легким кивком головы. Это был какой-то дежурный жест. Я даже не была уверена, что он меня услышал. Так, отмахнулся, лишь бы я отстала. Такого прежде не наблюдалось! Обычно дедуля не только живо интересовался подробностями моих мстительных операций, но и сам принимал в них активное участие. Сейчас же ему было абсолютно все равно, чем я занимаюсь. Его даже не задел тот факт, что я собираюсь замахнуться на сына главы районной администрации. У Ариши явно что-то свое было на уме. Он вернулся вчера таким отстраненным после игры в преферанс… И пока что в его настроении ничего не изменилось.
Я зашла к себе и позвонила Крючкову. Уж он-то определенно должен был знать какие-нибудь подробности из жизни госпожи Ивановой! Все-таки она — главная адвокатесса Горовска.
— Алло! — ответил мой институтский приятель.
— Женя, привет! Мы можем сегодня с тобой встретиться?
— Полина, что я слышу? Неужели ты соскучилась? — У Крючкова явно было игривое настроение.
— Считай, что так.
— Понял. Вечерком к тебе заеду. — Женька с готовностью отозвался на мою просьбу.
Поболтав с ним, я решила нанести визит нашей соседке, Александре Ромашкиной. Когда-то она была известной в нашем городе пианисткой, но болезнь приковала ее к инвалидному креслу. Она перестала выступать с концертами, но пульс на музыкальном ритме нашего города держала, общаясь со своими бывшими коллегами.
* * *В дом меня впустила домработница Ромашкиных и проводила в покои своей хозяйки.
Александра Владимировна дремала в инвалидном кресле под тихую классическую музыку, лившуюся из музыкального центра.
— К вам гости. — Валентина тихонько коснулась ее плеча.
— Что? Кто? — встрепенулась Ромашкина и, увидев меня, приветливо улыбнулась: — А, Полиночка! Рада тебя видеть. Валюша, завари нам, пожалуйста, чайку!
— Хорошо. — Домработница учтиво поклонилась и вышла из спальни.
— Присаживайся, моя милая! — Ромашкина указала мне рукой на кресло, стоявшее в углу ее просторной спальни. — Что нового в городе?
— Все по-старому, разве что у нас запустили музыкальный проект «Кузница звезд», наподобие тех, что идут на центральных каналах, — решила я сразу же направить разговор в нужное русло.
— Как же, как же, — замотала головой тетя Шура, — видела. И, надо сказать, осталась очень недовольна оценками жюри! Оно проглядело очень талантливую девочку, Олесю Лапшину. У нее уникальнейший голос, просто уникальнейший! Я давно не слышала такого чистейшего меццо-сопрано. И надо же — все члены жюри единогласно поставили ей самый низкий балл! Да, она немного сфальшивила в самом начале, но это от волнения. Некоторые конкурсанты вообще не могли взять ни одной чистой ноты.
— Мануйлов, например, — вставила я.
— Мануйлов? — Ромашкина задумалась. — Не припоминаю такого исполнителя.
— Данила Мануйлов вчера пел песню из репертуара Газманова.
— А, этот? — пианистка пренебрежительно скривилась, сообразив, о ком идет речь. — Я бы его вообще к конкурсу не допустила. Серость! Абсолютная серость! Никакой индивидуальности!
— Совершенно с вами согласна, — поддакнула я. — А вот жюри к нему почему-то благоволит.
— Я думаю, что это до поры до времени. В подобных конкурсах всегда есть балласт, от которого не жалко будет избавиться ближе к финалу. Я сама раньше частенько судила выступления молодых дарований, поэтому знаю, о чем говорю, — поделилась со мной своими соображениями пожилая пианистка. — Когда все выступают одинаково ровно, это немножечко скучно. Нужен контраст, чтобы зритель мог понять: этот достоин наивысшей похвалы, этому есть чему поучиться, а этот уже достиг своего потолка, и он, увы, не так уж высок.
— Александра Владимировна, боюсь, что с Мануйловым не тот случай. Его определенно тянут к финалу. А знаете почему?
— Почему? — проявила живой интерес Ромашкина.
— Его отчим — Денис Янклович. — Судя по тому, что в выражении лица моей собеседницы не произошло никаких изменений, она не поняла, кто это такой. Пришлось ей объяснить: — Денис Олегович — директор телеканала, на котором показывают «Кузницу звезд». Но это еще не самое главное: мать Данилы — руководитель пресс-службы горовской мэрии. Надеюсь, вы понимаете, какое влияние она имеет на все наши СМИ?
— Не понимаю, — мотнула аккуратно уложенной седой головой Ромашкина.
— Ради того, чтобы первыми получать наиболее полную и значимую информацию, все СМИ наверняка готовы ковром стелиться перед Скворцовой. Не исключено, что этот конкурс вообще был «под Данилу» и сделан. Чего ж удивляться, что члены жюри откровенно грешат субъективностью?
— Ты считаешь, что все они ангажированы?! — Моя собеседница застыла с сильно озадаченным лицом. — Нет, я поверить не могу, что Вениамин согласился участвовать в этой грязной игре. Я ведь знакома с ним лет тридцать! Мы не раз сидели с ним бок о бок за судейским столом. Он всегда был честным и неподкупным человеком.
— Некоторым людям свойственно с годами меняться, особенно если появляется какая-то зависимость — от чего-то или кого-то. Непоколебимость принципов исчезает, на первый план выходит холодный расчет, — заверила я Ромашкину.
— Неужели это про Вениамина Боровского? — покачала она головой. — Чем же его купили? Или запугали? Веня, Веня… неужели и ты стал с годами приспособленцем?
— Александра Владимировна, — на пороге появилась прислуга, — чай готов.
— Спасибо, Валюша! — Ромашкина кивнула, домработница поклонилась и вышла из комнаты. — Полиночка, ты отвезешь меня в гостиную?
— Конечно. — Я встала, подошла к инвалидному креслу и покатила Ромашкину в соседнюю комнату, где был накрыт стол.
— Полина, как хорошо, что ты мне раскрыла глаза, — заговорила тетя Шура, сделав несколько глотков чая с бергамотом. — Я даже представить себе не могла, что творится на «Кузнице звезд»! Теперь я начинаю понимать, почему жюри на самом же начальном этапе перекрыло дорогу Олесе Лапшиной. В ее визитной карточке было сказано, что она воспитывалась в детском доме.
— Ясно, за ней никто не стоит, вот ее и выбросили из проекта! И никому нет дела до того, что у этой девочки уникальный голос, — резюмировала я.
— О времена, о нравы! — патетически воскликнула моя соседка. — Нет, я этого так не оставлю! Я сегодня же позвоню Вениамину и пристыжу его. Он ведь так дискредитирует свое имя!
— Александра Владимировна, может, не стоит этого делать? Он вас не послушает, а вы только зря разнервничаетесь. — Я попыталась выяснить, насколько серьезны намерения моей соседки.
— Это кто — Веня меня не послушает?! Милая моя, я всегда имела на Вениамина сильное влияние. — Ромашкина самодовольно ухмыльнулась. — Да будет тебе известно, что он был без памяти в меня влюблен! Но мое сердце было отдано другому, отцу Вадички… Кстати, а где это мой сын в субботу пропадает? Ах да, он же сказал, что у него неформальная встреча с поставщиком… Полиночка, помяни мои слова — уже в следующей передаче Мануйлов пробкой вылетит из проекта!
— Позвольте, но мнение одного Боровского ничего не решает, — усомнилась я.
— Как это — не решает? Он все-таки председатель жюри! Сколько я помню, рядовые члены всегда прислушивались к тому, кто старше, опытнее, мудрее, в конце концов!
Я достаточно легко настропалила Ромашкину на борьбу с субъективизмом, можно было сворачивать общение с ней. Сделать последнее было гораздо сложнее. Тетя Шура не хотела меня отпускать. Спасти меня могло только чудо, и оно произошло. Александра Владимировна совершенно неожиданно заснула, склонив голову набок. Я тихонечко встала из-за стола и на цыпочках вышла в прихожую. Когда я была уже у двери, Валентина некстати гаркнула:
— Уже уходите? Я за вами закрою.
— Полина? Ты где? — раздалось из столовой, но я все равно юркнула за дверь и только потом вспомнила про Алинкину «протеже».
Ладно, если нам удастся выкинуть из проекта Мануйлова, у Пермяковой будет больше шансов на победу.
* * *Вскоре пришел Женька. Как всегда, с букетом цветов и коробкой конфет. Ариша, который спал и видел Крючкова своим зятем, в этот раз даже не подал ему руки для приветствия — прошел мимо, еле заметно кивнув головой, и поднялся по лестнице на второй этаж.
— Уже уходите? Я за вами закрою.
— Полина? Ты где? — раздалось из столовой, но я все равно юркнула за дверь и только потом вспомнила про Алинкину «протеже».
Ладно, если нам удастся выкинуть из проекта Мануйлова, у Пермяковой будет больше шансов на победу.
* * *Вскоре пришел Женька. Как всегда, с букетом цветов и коробкой конфет. Ариша, который спал и видел Крючкова своим зятем, в этот раз даже не подал ему руки для приветствия — прошел мимо, еле заметно кивнув головой, и поднялся по лестнице на второй этаж.
— Что это с твоим дедом? — спросил Крючков, когда мы уединились с ним в гостиной-кантри. — Он полон каких-то дум…
— Ты тоже заметил, да? Ариша такой отстраненный со вчерашнего вечера! Он словно «вещь в себе».
— Может, проигрался? — предположил Женька, который был в курсе дедовых увлечений.
— Говорит, что остался при своем интересе. Ладно, надоест молчать, сам расскажет. Женя, я тебя знаешь зачем позвала?
— Зачем?
— Хотела спросить: ты хорошо знаешь Ларису Константиновну Иванову?
— А какой смысл ты вкладываешь в слово «хорошо»? — насторожился Крючков.
— Прямой, без всякого подтекста.
— А я уж подумал, что ты намекаешь на какие-то отношения. Она же старше меня лет на пятнадцать.
— Так, возраст госпожи Ивановой я теперь примерно представляю. Что еще ты можешь о ней сказать?
— Она очень сильный адвокат.
— А за какие дела она берется? — поинтересовалась я.
— За самые разные. Я точно не могу сказать тебе, какой у нее критерий отбора. Во всяком случае, состоятельность клиента для нее не главное. Она защищает как бизнесменов, так и работников бюджетной сферы. Поля, может, ты как-то поконкретнее вопрос поставишь? — попросил Крючков, догадавшись, что не удовлетворил мой интерес.
— Какие у нее слабые места? — спросила я прямым текстом.
— Я назвал бы только одно — она женщина. Некоторые клиенты категорически не хотят, чтобы их защищала баба. Хотя в некоторых случаях гендерный фактор играет как раз таки на нее. Например, присяжные больше верят адвокату-женщине. В понедельник как раз начнутся первые слушания по делу Телегина…
— Это который кинул дольщиков? — уточнила я.
— А ты, я смотрю, в теме!
— Так об этом все местные СМИ твердили наперебой. Оказывается, кроме финансовой растраты ему еще и доведение до самоубийства инкриминируют…
— Да, женщина, лишившаяся жилья, устала скитаться по чужим углам и бросилась вниз с крыши недостроенной девятиэтажки, оставив предсмертную записку. Полина, а ты, случайно, не интересы обманутых дольщиков сейчас защищаешь? — поинтересовался Крючков.
— Нет.
— Точно? — переспросил он.
— А чего ты так напрягся?
— Дело в том, что дольщики как раз таки и не хотят, чтобы Телегина посадили, потому что понимают: в этом случае им очень долго придется ждать от него возмещения ущерба. — Крючков задумался на секунду-другую, затем выдал: — Поля, и все-таки мне кажется, ты выпытываешь у меня все эти подробности, чтобы развалить линию защиты, которую собирается выстроить моя коллега.
— Женя, ну и фантазии у тебя!
— Но ты ведь почему-то интересуешься Ивановой. Почему? — допытывался Женька.
— Поверь мне, совсем по другому поводу. Ты мне лучше скажи: она замужем?
— Вдова. Михаил Терентьевич, ее муж, погиб несколько лет тому назад при исполнении служебных обязанностей. Он был оперативником, — пояснил Крючков. — Сын уже взрослый. Спортом серьезно занимается, учится на политолога…
— На политолога, значит…
— Полина, у тебя такое лицо, будто политолог — это что-то неприличное.
— Наоборот, все слишком уж… комильфо. Создается такое впечатление, что Лариса Константиновна вся такая белая и пушистая. Как коврик. О таких удобно вытирать ноги. Но лично я сильно сомневаюсь, что это про Иванову. Может, она романчик какой-нибудь скандальный крутит?
— Ничего такого не слышал.
— Значит, в семье не без урода.
— Так ты под Алексея копаешь? — догадался Женька. — Что же он такое натворил?
Я немного поколебалась, потом все-таки выдала:
— По нему плачет сто тридцать первая статья Уголовного кодекса.
— Не может быть! — не поверил мне адвокат.
— Может, причем это не просто сто тридцать первая статья, а пункт два, подпункт «б», — уточнила я.
— У тебя есть доказательства? — спросил Крючков, откинувшись на спинку кресла.
— Показания двух человек, которые узнали о произошедшем непосредственно от жертвы. Это ее отец и подруга.
— Полина, ты меня удивляешь! Разве можно опираться на такие ненадежные источники? Мало ли что она им наговорила? Может, никакого изнасилования вообще не было?
— Если бы ничего не было, восемнадцатилетняя девушка не стала бы ни с того ни с сего перерезать себе вены.
— И ты, если я правильно понял, взялась наказать Лешку Иванова и того, кто был с ним?
— Тех, — уточнила я. — Их было трое.
— Я на девяносто девять процентов уверен, что это какая-то подстава. Извини. — Женька достал из кармана вибрирующий мобильник. — Алло!.. Что?.. Так, никому никаких показаний без меня не давайте! Через сорок минут я буду на месте. Нет, раньше не получится. Я сейчас за городом.
— Уезжаешь? — расстроилась я.
— Да, Полина, мой постоянный клиент попал в очень нехороший переплет. Мое присутствие там просто необходимо. А насчет Иванова и иже с ним я тебе вот что скажу: ты должна все проверить. Я уверен, ты придумаешь, как это сделать. У тебя ведь уже такой богатый опыт, мисс Робин Гуд! И если вдруг все подтвердится, можешь рассчитывать на меня. Я постараюсь помочь тебе наказать этих извращенцев.
— Ловлю на слове. Кстати, у тебя случайно нет домашнего телефона Ивановой?
— Случайно есть. — Женька достал свой мобильник и, покопавшись в его памяти, продиктовал мне номер.
Проводив Крючкова, я задумалась о том, как заполучить доказательства всего произошедшего тогда. Может, узнать, в какой деревне сейчас находится Наташа, съездить туда и поговорить с ней лично? Нет, это не вариант. Определить, говорит она правду или по каким-то причинам вводит всех в заблуждение, невозможно. К тому же мои расспросы могут вновь подтолкнуть ее к суициду. Свидетелей не найдешь, тем более спустя два месяца. Остается только один вариант — вынудить самих парней признаться в содеянном. Теоретически это возможно. Однажды мне удалось заставить хладнокровного убийцу дать признательные показания, после чего он отправился на зону. Правда, сейчас обстоятельства были другими. Нельзя было предавать это преступление огласке. Нечаева и Крючков — не в счет. Они мои помощники. Нужно сделать так, чтобы Перфилов, Иванов и Мануйлов выдали себя с головой, засуетились, но при этом не поняли, откуда «протекла» компрометирующая их информация. Не хотелось бы, чтобы они стали разыскивать Наташу, дабы припугнуть ее или даже устранить.
Я поднялась в свою комнату, взяла саксофон и начала импровизировать. Именно в такие минуты, когда фантазия была отпущена мною на свободу, мои творческие способности раскрывались во всех направлениях. В результате рождались не только оригинальные музыкальные пьесы, но и сценарии актов возмездия. Вот и сейчас, пассаж за пассажем, я выстраивала план того, как заставить Иванова изобличить себя и своих подельников.
Женька, сам того не подозревая, подал мне одну мыслишку, которую я и пыталась развить. Закончив играть, я убрала саксофон в футляр, села за компьютер и принялась сочинять послание Лехе. «Здорово, Кузнечик! — начала я, припомнив, что он — чемпион по прыжкам в длину. — Как ты думаешь, присяжные поверят твоей мамаше, если узнают, как дурно она тебя воспитала? Скажи ей: если она не оправдает своего подзащитного, в крайнем случае не добьется условного срока, все узнают, как ты и твои дружки развлекались в День космонавтики с одной студенточкой! Ну разве мало вам шлюх?» По идее, надо было как-то подписать письмо, но я пока еще не знала, какой мне взять псевдоним.
Мое письмо, конечно, не являлось шедевром эпистолярного жанра, но ударить Лехе Иванову по мозгам оно вполне могло. Наверняка, прочитав его, он призадумается о том, где он был в День космонавтики, что делал и в какой компании. Пусть не сразу Кузнечик вспомнит о баре «Торпеда» и о девчонке, которую Никита заманил на съемную квартиру, но в конце концов все-таки вспомнит. А потом он непременно задастся вопросами: откуда автор этой записки узнал о событиях, произошедших полтора месяца тому назад, и почему он, этот автор, все это время молчал? Может, кто-то наблюдал за ними в окно, вооружившись мощной оптикой? Или подслушивал с помощью фонендоскопа, находясь в соседней квартире? А вдруг кто-то из его приятелей по пьяни проболтался?! Во всяком случае, Наташа-то не стала бы трезвонить на каждом углу о том, что ее изнасиловали! Да и с какой стати ей заботиться об исходе судебного процесса над Телегиным? Автор письмеца ясно дал понять: он хочет, чтобы Лариса Константиновна выложилась на все сто процентов, дабы оправдать человека, который кинул сто пятьдесят семей, оставив их без денег и жилья. Кому это выгодно? Да любому из них ведь, отправившись на зону, он вряд ли компенсирует кому-то причиненный им ущерб.