– Итак, вы хотите, чтобы я побеседовал с ним? – переспросил Курт, и тот кивнул. – Хорошо, я это сделаю. Что это за человек, кто он в городе, вы знаете о нем хоть что-то?
– Мы о нем знаем почти все, – зло вытолкнул сквозь зубы Хальтер. – Он – преступник, вот что я о нем знаю. Он с детства копошится в этих кварталах – знаете, которые опустели после чумы десять лет назад.
– Знаю, – тихо откликнулся Курт, начиная предчувствовать, что события вот-вот обернутся вовсе неприятным образом.
– Ну, а поскольку он умудрился выжить… ведь не только мы отлавливаем этих подонков, они и сами режут друг друга направо и налево, вы ж понимаете… Так вот, поскольку он умудрился выжить, можете вполне логичным образом предположить, что среди своих сообщников он ходит, я бы так выразился, не в простых чинах – у него под рукой с пяток головорезов, которые исполняют его поручения.
– Если вам так много о нем известно, отчего же он до сих пор не повешен? – усмехнулся Курт невесело. – Отчего бы вообще не устроить облаву и не выловить оттуда всех?
– Не все так просто, – вздохнул Хальтер, и он невольно покривился. – Облава в старых кварталах – дело сложное и почти бессмысленное. Ко всему прочему, майстер Гессе, застать этого человека на месте преступления ранее не удавалось – лишь слухи, даже без свидетелей, вот и все, что у меня на него было. Я знаю, в Друденхаусе принято полагать, что магистрат целыми днями смотрит в окно и ничем не занимается, а казням и наказаниям предает лишь тех, кто подвернулся под руку, однако же, смею заверить, ваши сослуживцы ошибаются. Разумеется, случаются… недоразумения, однако я стараюсь, чтобы в городе был порядок. Если же я начну уделять излишне много своего внимания подобным личностям, пострадают, так скажем, те, кто должен быть мною защищен, а именно – простые горожане…
– Иными словами, с местными преступниками у магистрата соглашение о минимальном вмешательстве? Или у вас лично? – подвел итог Курт и, увидев, как глаза бюргермайстера скользнули в сторону, качнул головой. – Бог с ним… Это не мое дело. Итак, стало быть – этот человек уже был замечен, хотя и бездоказательно, в…
– …грабежах. Кражи – это уже мелочь. Убийства – об этом лишь слухи, не могу сказать с уверенностью, но могу предположить, что, скорее всего, так. На таких местах в шайке, какое занимает он, люди, ни разу не смочившие нож в крови, не держатся.
– Возраст, имя; хоть это вам известно?
– Может, лет двадцать пять – двадцать шесть… Точные года его я вам не назову – представления не имею, это меня как-то не интересовало, – несколько едко заметил Хальтер. – Если это интересует вас – можете заглянуть в метрические записи. Его имя Вернер Хаупт.
– Ясно, – проронил Курт сухо, рывком поднявшись, и мгновение стоял недвижно, глядя в окно за плечом бюргермайстера и не произнося ни единого звука. – Если это все, что вы хотите и можете мне сказать, то, наверное, нам стоит перейти к тому, ради чего, собственно, я здесь?
– Да, конечно, – торопливо согласился Хальтер, почти вскочив со своего места и направившись к двери. – Понимаете ли, майстер Гессе, ведь нельзя же более тянуть – надо сообщить семье, надо, в конце концов, примерно наказать этого мерзавца, а поскольку в дело… пока еще не могу понять, как… вмешался вдруг Друденхаус, то мы не можем ничего предпринять. Если до людей дойдет… а наши солдаты – они ведь не глухонемые, и терпение у них далеко не ангельское, проболтаются сегодня же… Так вот, если до людей дойдет, от нас вполне справедливо станут требовать незамедлительной казни, а я не могу действовать, пока вы…
– Я понимаю, – оборвал его Курт настойчиво, и тот спохватился:
– Да, прошу прощения, я вас задерживаю. Я позову стража, он вас проводит.
– Не сто́ит, – возразил он с невольной усмешкой. – Я знаю, где магистратская тюрьма.
Взгляд на него Хальтер бросил подозревающий и настороженный, однако возразить то ли не посмел, то ли попросту поленился и лишь указал широким жестом в коридор, приглашая выйти из комнаты.
* * *Здание тюрьмы, принадлежащей магистрату, Курт и впрямь нашел без труда – даже спустя десять с лишним лет путь через двор до приземистого старого корпуса он помнил четко до боли; однажды его остановил страж, но отступил в сторону, когда из-под куртки был извлечен Знак и довольно неучтиво ткнут ему почти в самое лицо. Во избежание недоразумений Курт просто оставил его висеть на виду, и больше его не задерживали – не то под натиском всемогущего Сигнума, не то потому, что далее попадалась стража, уже предупрежденная о его появлении.
Вероятно, именно последнее предположение и было верным, ибо уже внутри здания, когда он затворил за собою старую тяжелую дверь, к нему метнулся солдат – собранный и бледный, не задав ни единого вопроса, но зато на ходу приветствуя и выражая готовность провести к нужной камере. Нужная камера оказалась в самом дальнем конце темного, мерзко пахнущего коридора – зарешеченная ниша в стене, в которой невозможно было стоять, выпрямившись, в ширину и длину не превышающая трех шагов. На мгновение Курт подумал о том, что либо Судьба издевается над ним, либо же это ее своеобразный юмор, не понятный простому смертному…
Заключенный полулежал на полу, прислонившись к стене и закрыв глаза, и на звук шагов дернулся, вскочив и подбежав к решетке; ему удавалось распрямиться в полный рост из-за того лишь, что его собственный был довольно низок, да и весь он был какой-то словно сжатый, стиснутый со всех сторон, похожий на воробья под дождевыми каплями. На Курта он воззрился с ожиданием; бросив взгляд на стража рядом с ним, шевельнул губами, но проглотил слова, не произнеся ни единого.
– Оставь нас теперь, – бросил Курт, не оборачиваясь, и солдат, шумно засопев, с неохотой развернулся, медленно зашагав вдоль рядов камер прочь.
Дождавшись, пока шаги стихнут за поворотом низкого тесного коридора, Курт медленно приблизился к решетке, остановясь напротив заключенного за ней человека вплотную, опершись о прутья, и, тяжело вздохнув, произнес – невесело и тихо:
– Ну, здравствуй, Финк[12].
Тот выдохнул, словно до сего мгновения пребывал под водой, затаив воздух в легких, – с отчаянным облегчением; опустил голову, проведя по лбу подрагивающей рукой, и, наконец, снова посмотрел на пришедшего.
– Бекер[13], вытащи меня отсюда, – проронил он чуть слышно.
– Знаешь, – неторопливо проговорил Курт, не ответив, – именно в эту камеру меня и посадили одиннадцать лет назад. Именно отсюда меня и забрали в академию; к чему бы такие совпадения…
– Мне-то такая участь не грозит! – повысил голос бывший приятель, ударив кулаком в решетку, и схватил его за локоть. – Бекер, ты обещал мне помощь, ты обещал прикрыть меня, если я попадусь! Вытащи меня из этой дыры, черт тебя возьми!
Курт рывком высвободил руку, чуть отступив назад, и Финк с неожиданной для его комплекции силой долбанул в решетку снова – так, что та жалобно задребезжала.
– Черт!.. Бекер, я ведь тебе помог, верно? Я ведь помог тебе тогда, в твоем… расследовании, я дал тебе информацию, ведь так?
– Да, – отозвался Курт, наконец. – За сведения и… по причине старой дружбы я не сдал тебя магистратским; за убийство троих студентов, если ты помнишь.
– Ты сказал, что прикроешь меня! – шепотом крикнул Финк. – Ты ведь сказал, что прикроешь меня, если я попадусь, ты обещал, так держи слово!
– Я, – возразил Курт тихо, – обещал прикрыть, если ты попадешься за кражу. За грабеж. Ты помнишь, я сказал тебе: если тебя возьмут над трупом, помощи не проси; ты это помнишь, Финк?
– Я не делал этого! – с обреченной ясностью проговорил тот. – Я этого не делал, Бекер, я тут ни при чем!
– Тебя взяли над трупом.
– Но я понятия не имею, как там оказался!
– Тебя видели, Финк. С этой девочкой. Видели, как вы вдвоем шли туда, где после вас обоих и нашли.
– Не было этого! – яростно прошипел тот, вновь шарахнув по решетке, и уронил голову на упиравшиеся в нее руки. – Господи… Черт, Бекер, я не делал ничего, о чем они говорят, я не мог этого сделать, просто не мог! Пьяным или трезвым, или каким угодно – но я не мог! Это не я, могилой матери, Господом Богом клянусь – это не я!
– Тише, – осадил Курт сухо, – или сюда прибежит стража; к чему это…
– Ты… – Финк приподнял голову, всматриваясь в его лицо, – ты… что – мне не веришь?! Черт, ну, ты же меня знаешь! Ты же знаешь меня, ну, подумай, неужели я мог… такое!
– Да, я тебя знаю, – согласился Курт, снова подойдя и опершись о решетку рядом с бывшим приятелем. – Точнее – я знал тебя, Финк. Давно. Я изменился с тех пор, почему бы не измениться и тебе?
– Да, и я изменился – я повзрослел, Бекер. Я не убиваю детей, и бабы меня притягивают нормального возраста, с сиськами, и, черт возьми, живые! Я даже разглядеть толком не успел то, что рядом со мной лежало, понимаешь ты это? Я все узнал потом, уже здесь, в тюрьме, когда на меня орали и колошматили, приговаривая, за что! Когда допрашивали, когда требовали рассказать, зачем я сделал то, о чем я вообще не имел понятия! Бекер, если и ты мне не поверишь, – я в дерьме!
– Когда я услышал имя, – все так же негромко произнес Курт, глядя ему в глаза, – я в первое же мгновение подумал: это не он.
– И это не я!
– Однако, – продолжал майстер инквизитор, кивнув, – против тебя всё. С такими уликами, Финк, казнь назначается на следующее же утро безо всякого суда. Тебя видели с ней. Тебя нашли над ее телом. У тебя в руке был нож. В крови.
– Меня подставили!
– Кто? Кому ты насолил настолько, чтобы утруждать себя столь сложной подставой? Твоя жизнь такова, что гораздо проще тебя заколоть, нежели возиться с подставным убийством.
– Это не я! – уже в полный голос крикнул бывший приятель. – Не я, не я! Я этого не делал, ну, поверь хоть ты мне! Да, ты знал меня давно, но… ты же инквизитор, Бекер, ты должен видеть людей насквозь, так скажи – неужели я похож на человека, который может отыметь и зарезать десятилетнюю девчонку?!
– Одиннадцатилетнюю.
– Да похеру! Господи, у меня шлюх наготове штуки три – только свистни! Мне такого – ни к черту не надо! Чем поклясться, чтобы ты мне поверил, что сделать?!
– Для начала – прекрати буйствовать и веди себя тише, – отозвался Курт как можно спокойнее. – Иначе разговора у нас не получится. Угомонись, и тогда я попытаюсь тебя выслушать.
– Ты поможешь? – с надеждой уточнил Финк, и он вздохнул:
– Я ведь здесь, так? Услышав твое имя, я мог попросту сказать бюргермайстеру «меня это не интересует» и уйти, однако – я здесь. Помощи пока не обещаю, но выслушать твою версию событий я готов, ибо – да, ты прав, нет смысла это скрывать – я не желаю верить в то, что ты мог поступить подобным образом. Посему я – здесь, ты – унимаешься, и мы – разговариваем, тихо и спокойно.
– Спокойно… – повторил Финк и, отступив, без сил сполз на пол, опустив голову на колени и нервно притопывая по полу носком башмака. – Какое, к черту, спокойствие… Бекер, мне ведь даже не виселица грозит! Если б взяли за старые грешки – я б тебя не звал, – он тяжело приподнял голову, глядя на Курта с вымученной ухмылкой. – Не скажу, что совсем бы не расстроился, но тебя бы о помощи не просил. Договорились ведь… Но меня собираются порвать за то, в чем я не виноват. И… даже вообразить не могу, что полагается за такие убийства; четвертование по меньшей мере. А кроме того – все, совершенно все будут уверены, что это я! Братва будет думать, что я чертов извращенец. Я много чего натворил, но не хочу, чтобы на меня вешали такое, понимаешь?
Курт тяжело вздохнул, опустившись на корточки и привалясь к решетке плечом, и окинул взглядом щуплую фигуру Финка.
– Переломов нет? – спросил он участливо, и тот усмехнулся, вяло махнув рукой:
– Грамотно лупили… Ничего. Это у вас все тонко и изящно – иголки, там, под ногти, шильца-мыльца всякие, а эти попросту – сперва в зубы, после ногами под дых. Впервой, что ли; дело привычное… Не это самое страшное.
– Ладно, Финк, – кивнул Курт приглашающе. – Рассказывай, что можешь.
– Я… – немного растерянно проронил бывший приятель, – честно тебе сказать, не знаю, что и рассказывать. Я просто не могу понять, как оказался там, с ножом этим и девчонкой, вот это я тебе могу сказать с уверенностью.
– Хорошо. Расскажи то, о чем с уверенностью сказать не можешь.
– Что? – переспросил тот устало; Курт вздохнул:
– Ты сказал, что не можешь вспомнить, как оказался на свалке за городом. Начинай рассказывать, что ты делал в тот день – до момента, который помнишь.
– Черт, извини, Бекер, мозги кру́гом, ни хрена не соображаю… – пробормотал Финк обреченно, потер кулаками глаза, встряхнув головой, и решительно выдохнул. – Так. В тот день… Вчерашний вечер – вот что я помню последнее. Сидел в трактире – знаешь, в который добрые горожане не ходят; помнишь?
– Помню. С кем ты был?
– Сначала с моими парнями; накануне обчистили… – он запнулся, закусив губу, и Курт вздохнул снова.
– Финк, – произнес он наставительно, – давай-ка условимся: рассказывай все честно, иначе я тебе помочь не сумею. Все твои прегрешения сейчас меня не интересуют, разве что в смысле фактов и событий очень важного для тебя дня, и мне глубоко плевать, кто из горожан вчерашним вечером расстался со своим добром. В твоем положении, кстати сказать, не самой дурной отмазкой будет «в это время я в другом конце города резал другого»; согласись.
– Черт… – тоскливо простонал приятель, стиснув ладонями виски, – ни в жизнь не мог и помыслить даже, что меня когда-нибудь будет допрашивать инквизитор…
– Финк! – повысил голос Курт, и тот медленно поднял взгляд к нему. – Не отвлекайся. Итак, вчера вечером вы обчистили припозднившегося прохожего либо чью-то лавку и отмечали удачное дело. Я верно понял?
– Все верно, – неохотно подтвердил Финк. – Потом кое-кто из парней отвалился – поздно уже было, или лучше скажу – рано, под утро; все вымотались… Я пересел к Эльзе – надеялся, что сил у меня еще хватит, чтоб приятно закончить вечер.
– Эльза – это твоя подружка? Часто бывает там?
– Подружка… – криво усмехнулся Финк. – Одна из них. Бывает там часто – работает, если ты меня понимаешь. Тогда уже начало немного плыть в голове – денег было прилично, погуляли на славу – но заказал еще, себе и ей, жратвы какой-то до кучи… Сейчас не вспомню уже. Только это было нормальное опьянение, понимаешь, когда все проплывает мимо тебя, но ты соображаешь, где находишься и что делаешь. Я помню – мы собирались в эту засранную комнатушку наверху, чтоб, значит, как положено. Но решили еще по одной. А когда я принес эту «еще одну» – вдруг почему-то оказалось так, что Эльза смылась.
– Почему?
– Ну, мы, вроде, ссорились с ней – но это частенько бывает, она вообще девка вздорная, но к тому времени все уладилось, так что – не знаю я, Бекер, почему. Теперь я думаю, ее увели, чтоб ко мне подсадить другую.
Курт приподнялся, переменив опорную ногу и снова прислонившись плечом к решетке; Финк придвинулся чуть ближе, морщась и держась за живот ладонью – на пыльной и покрытой кровью рубашке явственно виднелись многочисленные следы сапог.
– Итак, значит, была другая, – подвел начальный итог Курт, и бывший приятель кивнул – но как-то нерешительно и пряча глаза в сторону; он нахмурился. – Финк? Была или не была?
Бывший приятель кашлянул, неловко передернув плечами, и тихо отозвался:
– Понимаешь, Бекер, тут-то все и начинается – то, что я плохо помню… Была девка. Точно – была, но незнакомая, я ее никогда не видел раньше.
– Имя? Как выглядела?
– Имя… – Финк грустно хмыкнул, снова понурившись. – Да до имени ли мне было, а?.. А как выглядела – помню, но тоже так… в общем. Не в моем вкусе она была – плоская шмакодявка, блондиночка такая щупленькая, даже мне по плечо. Но раз уж я уже настроился, то что ж отказываться-то? Мозги еще работали настолько, чтоб понять, что я в моем состоянии сейчас никого уже не подклею, а тут девка сама рвется…
– Поневоле призадумаешься над тем, что проповеди о воздержании имеют в себе некоторый смысл.
Финк на его усмешку не ответил, только бросил мрачный взгляд исподлобья, пробормотав чуть слышно:
– Уж кто б говорил, Бекер, а? Герцогскую племяшку не я ж подцепил? Анекдот: инквизитор два месяца окучивал ведьму…
– Мы обсуждаем сейчас не мою печальную биографию, Финк, – отозвался Курт жестко, и тот спохватился, привстав:
– Да я ж не всерьез, Бекер…
– Забудь. И успокойся: я не оскорблюсь и не уйду, выслушаю до конца. Я сейчас на службе, да к тому же начал первым… Итак, вернемся к нашему разговору. Была другая, невысокая щуплая блондинка без имени. Что произошло дальше?
Финк неопределенно шевельнул плечом, поморщившись, и снова сник:
– Не могу сказать точно. Кажется, что-то было – но я не уверен. Может, это уже был пьяный бред… Только я никогда так не напивался. Бывало, что поутру слабо помнил, но все же помнил, понимаешь, на что я намекаю? А тут вовсе, как во сне, – знаешь, бывает, когда просыпаешься, точно знаешь, что что-то снилось, но что именно – никак не припомнить. Обрывки какие-то…
– Хочешь сказать – тебя опоили? И притащили к телу убитой? Финк, видели, как ты своими ногами шел с ней – вместе. Не вяжется.
– Я не знаю, как это могло быть! – снова чуть повысил голос приятель. – Может, и шел. Куда – понятия не имею. С кем – не знаю. Не помню я ничего такого…
– Ты сказал, что много выпил в тот вечер, – заметил Курт и, осторожно подбирая слова, предположил: – В таком состоянии, Финк, люди творят многое, о чем грезят втайне и что обыкновенно не делают.
Тот подскочил, выпрямившись, почти упав снова на пол, и тихо выдавил:
– Ты что же, хочешь сказать, что это я все-таки ее вот так?! Какие, нахер, тайные грезы, Бекер, ты что – спятил?! Да не трогал я ее!
– Откуда ты это можешь знать, если сам же говоришь, что ничего не помнишь со вчерашнего вечера и до того момента, как тебя взяли магистратские солдаты?
Финк замер на месте, сидя на коленях на каменном полу и царапая ногтем окровавленную штанину; Курт вздохнул: