После своего неожиданного появления на острове Йоланда редко покидала еврейский квартал. Родители, возликовав, что дочь наконец-то снова с ними, постоянно держали ее при себе, отпуская в город только в сопровождении родственников. В типографии печатались газеты для британских войск, расквартированных на острове. Отец помогал переводить английский вариант газеты «Новости Крита» на греческий, уже для распространения среди местного населения.
Йоланда никогда не рассказывала родителям, что попала на Крит благодаря чистой случайности, вернее благодаря трагичному стечению обстоятельств. Она никогда не забудет ту кошмарную ночь, когда они в составе миссии Красного Креста помогали эвакуировать раненых британских солдат и когда прямо на их глазах взлетел на воздух один из кораблей, стоявших в гавани. Йоланда, как и другие, бросилась на помощь уцелевшим после взрыва, спасая раненых и вытаскивая из воды живых. Какой-то молоденький солдат буквально впился ей в руку и тут же потерял сознание, передоверив ей свою угасающую жизнь. И как она могла бросить его в таком состоянии? Так, рука в руке, они и оказались на плавучем госпитале. Стоя в очереди на оформление всех соответствующих бумаг на спасенного солдата, Йоланда спохватилась лишь тогда, когда услышала гул двигателей и почувствовала легкую качку. Корабль под прикрытием темноты вышел в море. О том, чтобы бежать на палубу и умолять кого-то вернуть ее назад на пристань, не могло быть и речи. Кто станет разворачивать судно ради какой-то медсестры? К тому же медсестры были нужны и здесь, на борту плавучего госпиталя. А когда спустя несколько часов она узнала, что судно плывет на Крит, то и вовсе пришла в себя и даже успокоилась. Жизнь сама распорядилась ее судьбой, сняв с нее бремя принятия решения, мучившего ее все последние недели: что делать – оставаться в Афинах или уезжать к родителям на Крит?
И вот выбор сделан, причем без ее участия. Одно волновало Йоланду: как там Пенни? Живы ли все те медсестры, которые занимались посадкой раненых на другой корабль? И где они сейчас? Потом до острова стали доходить слухи о том, что немцы потопили в ту ночь не один корабль. Йоланда испытала смешанные чувства. С одной стороны, она была рада, что выжила в том аду. И одновременно испытывала горечь, понимая, что вряд ли ей когда-нибудь суждено свидеться с Пенни. Правда, на Крит она прибыла в чем стояла. Ни документов, ни вещей. Только карточка аккредитации медсестры Красного Креста, но зато на острове ее ждут отец и мать. При мысли о том, что уже совсем скоро они заключат ее в свои объятия, настроение сразу же улучшилось.
Мать встретила дочь слезами, и словно теплое пушистое одеяло опустилось на Йоланду сверху и укутало ее с головы до ног. Разумеется, ни о какой работе не могло быть и речи. Всякий раз, когда Йоланда заводила разговор о том, что хочет обратиться в местное отделение Красного Креста, мать начинала рыдать, причитая:
– Ты и так уже сделала для Греции более чем достаточно. Ты нужна нам дома! Наконец-то мы снова зажили одной семьей! У меня столько планов!
Когда начались регулярные налеты на Ханью, многие их соседи из числа православных греков подались в горы или в деревню к родственникам, подальше от беды. Еврейская община на острове была небольшой, человек триста, не более, и обитатели еврейского квартала пока оставались на своих местах, но что-то надо было делать. Бомбили не разбирая, где греки, где евреи. Гибли и те и другие, и спасать нужно было и тех и других. А потому, как завыли сирены, предупреждая об очередном налете, Йоланда, вместо того чтобы лезть в укрытие, снова облачилась в свою медицинскую форму и решительно направилась к дверям.
На все протестующие крики матери она ответила просто:
– Я должна идти туда, где смогу помочь людям. Или ты не хочешь, чтобы я спасла чью-то жизнь?
Отец лишь бережно взял ее руку и тихо сказал:
– Будь осторожна! И возвращайся домой как можно скорее.
Стоило ей переступить порог клиники, как она поняла, что поступила правильно. В клинике было полно работы, и каждая пара рук ценилась на вес золота. Огромное число раненых, как военных, так и гражданских, и море слухов, противоречивых, но одинаково пугающих. «Англичане драпают…», «Нет, англичане дали фрицам прикурить…», «Говорят, немцы уже взяли аэропорт…», «Завтра они будут в Ханье!»
Слухи клубились и множились, но Йоланда была слишком занята работой и слишком уставала, чтобы вникать в посторонние разговоры. Иногда у нее появлялось чувство, что война длится уже годы и годы, и она годы и годы занимается тем, что перебинтовывает раны, спасая всех, кого можно спасти. А еще она очень скоро убедилась в том, что критяне отнюдь не горят желанием оказаться под пятой оккупантов. Все население острова как никогда сплотилось в своем стремлении дать достойный отпор врагу.
– Пусть не надеются, – говорил ей молодой врач с внешностью пирата из приключенческих книг, они дежурили вместе уже третью ночь подряд, – что мы станем встречать их цветами и ракией. Если они захватят город, мы заберем вас в горы вместе с собой.
– Нет, я не могу в горы! У меня здесь родители, дядя… Не уверена, что они захотят сдвинуться с места.
– Немедленно увезите их подальше от Ханьи. В какое-нибудь высокогорное село. Ваша община будет у немцев под особым прицелом. Люди рассказывают страшные вещи.
– Знаю. Но я уже все для себя решила. Я остаюсь здесь, в миссии Красного Креста, – ответила она с грустной улыбкой.
– Вы прекрасная медсестра, и я вас очень ценю. Но все же лучше перестраховаться! Выправьте себе хотя бы новые документы, измените имя…
Конечно, Андреас (так звали доктора) хотел ей только добра, и ей даже льстило его повышенное внимание к своей персоне. Но изменить имя! Как можно? Разве она может отказаться от своей веры, от своего народа? Никогда! Или все же… А ведь дядя Иосиф уверял ее родителей, что уж где-где, а на Крите они будут в полной безопасности. Ведь евреи проживали на острове с незапамятных времен, на протяжении тысячелетий. Но кто мог предположить, что немцы начнут высадку на Крит? Что бы ни случилось, решила про себя Йоланда, больше она с родителями не расстанется. И работу не бросит ради спасения собственной шкуры. Разве что опасность будет угрожать ее близким…
Бухта Галатас 23 мая 1941 года
Жить в пещере оказалось совсем не просто. Пенни настолько выбивалась из сил, что даже лишилась аппетита. В пещерах было прохладно и сыро, и, кажется, впервые она по достоинству оценила все преимущества своей униформы из плотного сукна. К тому же плащ-накидка служил отличным камуфляжем, когда с наступлением темноты она совершала обход раненых, ползком перебегая от одной пещеры к другой.
– Надо же заставить их как-то прекратить бомбить госпиталь! – взорвался однажды Дуг. – Правда, знак Красного Креста, который мы выложили на берегу из камней, уже давно уничтожен. Есть идеи, Пенни? – обратился он к девушке, устраиваясь на дощатом настиле, чтобы вздремнуть с полчасика.
Пещерная жизнь заставила отбросить прочь все ненужные формальности. И сейчас они называли друг друга исключительно по именам. Ее – Пенни, врачей – Дуг и Питер.
– Надо найти где-то кусок красной ткани, и тогда можно будет смастерить флаг: Красный Крест на белом полотнище, – предложила она.
Сказано – сделано. Нашли кусок белого полотна, один из жителей близлежащей деревни отдал шерстяное самотканое одеяло ярко-алого цвета. Принесли иголки, нитки, и при скудном свете керосиновых ламп Пенни вместе со своими пациентами быстро соорудили флаг Красного Креста. Последняя их надежда на защиту.
Флаг водрузили на самой макушке скалы, надежно закрепив древко и предусмотрительно обложив со всех сторон валунами и камнями. Не заметить такую эмблему просто невозможно: она одинаково хорошо просматривалась и с моря, и с воздуха. Какое-то время Питер и Пенни стояли внизу, любуясь результатами своих усилий.
– Вот это хорошо! – удовлетворенно вздохнул доктор. – Теперь они точно нас не тронут.
Хотелось бы верить, подумала про себя Пенни. Их положение было поистине отчаянным. Новости, приходившие отовсюду, тоже не вселяли оптимизм. Согласно последним из них, Малеме полностью перешел под контроль немцев.
Во избежание осложнений немецких военнопленных срочно изолировали от остальных обитателей госпиталя. Большинство из них еще были слишком слабы, чтобы подвергаться насилию или тем более расправе. Некоторые военнопленные, искренне благодарные за то, что им спасли жизнь, даже предлагали Пенни свои услуги в шитье флага. А один раненый офицер на безукоризненном английском заверил ее, что летчики люфтваффе никогда не станут обстреливать объекты Красного Креста.
Выбиваясь из последних сил, Дуг исхитрялся как-то поддерживать материальную базу: пропитание, медикаменты, перевязочный материал. И все равно всего не хватало. Для обработки ран вместо спирта все чаще пользовались ракией, самогонкой местного изготовления, но и ее не хватало.
– Прежде чем начнешь бинтовать раны, советую хлопнуть пару рюмочек самой, – с серьезным лицом порекомендовал ей Дуг. – И по завершении этой процедуры еще две рюмочки сверху!
– Куда, на рану? – наивно поинтересовалась у него Пенни, не поняв поначалу его мрачной шутки.
– Себе в утробу! – огрызнулся доктор и, увидев ее ошарашенное лицо, рассвирепел еще больше: – И не строй, пожалуйста, из себя пай-девочку! Я сам слышал, как ты виртуозно ругалась на греческом. Интересно, где это ты набралась таких выражений?
– О, на фронте быстро учишься всему. На албанской границе я узнала много новых слов. Очень много!
Какое счастье, подумала Пенни, что мать не видит ее такой, какая она сейчас. У нее загрубела не только кожа на лице и на руках – ее речь стала такой же грубой и неухоженной. Куда подевались изысканные манеры? И что осталось в ней от бывшей дебютантки, которую мать вполне искренне надеялась пристроить за какого-нибудь титулованного аристократа? Сейчас в свободное время она носится по лагерю в шортах, не обращая внимания на восхищенные возгласы своих больных. Пусть себе свистят от восторга сколько их душе угодно. Раз они в состоянии заметить, что у нее стройные длинные ноги, значит, дела пошли на поправку.
Следующий день прошел спокойно: их больше не обстреливали. Воспользовавшись передышкой, они успели похоронить умерших, а потом стали собирать все более или менее ценное, что осталось от их госпиталя после последнего налета. Белье отправили в стирку в ближайшую деревню, а крестьяне принесли им оттуда горы апельсинов. Они старательно делали вид, что ничего страшного не происходит, дескать все нормально, но все громче, все слышнее становилась ружейная перестрелка. Значит, бои за полоску суши, связывающую город с аэропортом, возобновились с новой силой. И они должны сидеть тихо-тихо, словно мыши. Ведь в госпитале полно тяжелых пациентов. Если они подвергнутся нападению, то всем этим раненым самостоятельно не спастись.
Пенни уже успела привязаться к своим больным и относилась к ним с той звериной нежностью, с какой тигрица пестует своих детенышей. И защищать их она тоже готова была как тигрица. Наверное, такое же чувство испытывала ее мать по отношению к дочерям. Во всяком случае, хотя бы к Эффи, старшей из них.
Все чаще в госпиталь стали заглядывать и местные жители. Многим из них тоже понадобилась медицинская помощь. Крестьяне расплачивались за услуги овощами, фруктами, несли корзины лимонов и апельсинов. Но разве одними апельсинами накормишь несколько сотен раненых? А продовольственные запасы были уже на исходе.
– Хотела бы я знать правду – что там происходит на самом деле? – задумчиво обронила Пенни, глядя в звездное небо. В конце смены они с Дугом позволили себе немного расслабиться: выжали сок из апельсинов, капнули в него ракии. И получился напиток, ничуть не уступающий самым лучшим маркам шампанского.
– На самом деле все очень хреново! Скоро немцы будут здесь. Но никакого сопротивления мы им оказывать не станем. Никаких ружей, касок и стрельбы. Наше спасение – в безусловном и полном соблюдении нейтралитета.
Один из санитаров, стоявших поблизости, услышав последние слова, возмутился:
– Ну уж нет! Я им так просто не дамся! Сам уйду на тот свет, но и их прихвачу с собой!
– За такие разговорчики я тебя сам сейчас пристрелю, прямо на месте! – взревел Форсит. – Или твоя дурья башка не понимает, что одного выстрела с нашей стороны достаточно, чтобы стереть госпиталь с лица земли? А так у бедняг есть хоть какой-то шанс уцелеть. Да, всех раненых интернируют в лагеря для военнопленных, но это все же лучше, чем смерть. Не варвары же они, в конце концов. Во всяком случае, не все они варвары. Да и Женевскую конвенцию еще никто не отменял. Пока мы под ее защитой. И больше рассчитывать нам не на что.
– А вы расскажите про то, какие они гуманные, моему другу Корки. Эти гады извлекли его, окровавленного, из траншеи и тут же пристрелили как собаку.
– А мы стреляли по парашютистам как по живым мишеням, а потом добивали их раненых на берегу. Разве не так? Ведь местные рубили их топорами словно скот. Война, приятель, грязная штука. Иногда страх толкает человека на неоправданную жестокость. Ступай, парень, отдыхать! И выброси дурь из головы!
Когда санитар отошел на достаточное расстояние, Форсит негромко обронил, обращаясь к Пенни:
– Одна горячая голова может таких бед наворотить! Что ж, недаром говорят, что у страха глаза велики. Это как инфекция: поражает мгновенно, распространяется стремительно. Кстати, у меня тут появилась еще одна идея, как нам защитить себя, если немецкие самолеты снова вернутся.
– Какая? – с любопытством взглянула на него Пенни.
– Сейчас покажу, – Дуг исчез куда-то, но вскоре вернулся со свернутым флагом в руке. Развернул его, и Пенни увидела посредине свастику. – Еще один фокус, которому обучил меня отец. Они пользовались подобными штуковинами в прошлую войну. Вот и мы прицепим этот флажок на видном месте, так они нам еще с неба пару ящиков с продовольствием сбросят! – ухмыльнулся он невесело. – Но это запасной вариант, так сказать, на черный день. Даст бог, до вывешивания немецких флагов дело не дойдет.
Пенни молча уставилась в ночное небо. Сколько звезд! И какие они все яркие, крупные. Перестрелка не утихала, и мысли ее сами собой потекли в ином направлении. Интересно, где теперь Брюс? Может, он успел эвакуироваться тогда вместе с Харрингтонами? А где Ангела и ее девочки? Цела ли вилла Артемзия, в которой когда-то жили Эффи с мужем? Или все разрушено и превращено в пепел? И кто ухаживает за больными и ранеными в самих Афинах? Ведь наверняка же там среди мирного населения города есть пострадавшие от бомбежек.
Ракия, несмотря на свое мизерное количество, успела ударить в голову, и Пенни вдруг померещилось, что все вокруг нее не явь, а какой-то странный, чудовищный сон. Что она делает на этом острове? Одна, вдали от родных и близких? И что будет с ней завтра? Кто б ей дал ответ на этот вопрос! Ее вдруг охватило непонятное возбуждение. Что бы ни случилось с ней завтра, но сегодня она еще жива. А потому остается одно: смириться перед непреодолимой силой рока, увлекающего ее за собой, словно щепку, попавшую в бурный круговорот событий. Да, надо смириться, надеяться и молиться.
2001 год
– Какие захватывающе интересные вещи ты рассказываешь нам, тетя Пен! – Лоис сидела у кромки бассейна, наблюдая за тем, что вытворяет в воде Алекс. – Припоминаю, мама говорила мне, что в свое время все британские газеты писали о «медсестре из пещер». Такие были заголовки у этих публикаций. Бабушка хранила все вырезки из газет в своем бюро. А еще она говорила, что после того, как прабабушка прочитала все, что о тебе пишут, она почти простила непослушную дочь за то, что та отказалась вернуться домой. А что случилось с врачами?
Я уже раскрыла рот, чтобы ответить, но в этот момент услышала визг тормозов. К дому подъехала машина, а вскоре в дверь позвонили. Увидев высокого симпатичного мужчину в светлых брюках, рубашке с открытым воротом и сандалиях на босу ногу, Лоис быстро набросила на себя халат.
– Прошу прощения за непрошеное вторжение. Меня зовут Мак. Я из туристического агентства, с которым у вас подписан договор. Представляю ваши интересы здесь, на Крите, и по совместительству являюсь вашим гидом. Вот заехал посмотреть, как вы устроились на новом месте.
Несмотря на юношескую стройность и военную выправку, мужчине было уже далеко за сорок. Немного староват для гида, подумала я. Но мне понравились его открытое добродушное лицо, светлые волосы, слегка тронутые сединой, и весь его спортивный облик.
– Проходите! – пригласила я. – Хотите чего-нибудь выпить?
В хорошем расположении духа я могу, если постараюсь, быть любезной хозяйкой.
– Спасибо, но, к сожалению, не могу задерживаться! – улыбнулся он, откровенно пожирая Лоис глазами.
– Меня зовут Лоис Пеннингтон, – протянула она ему руку для приветствия. – А это моя двоюродная бабушка Пенелопа Георг и мой сын Алекс. Пожалуйста, садитесь!
От повторного приглашения Мак не стал отказываться, и мы все трое уютно разместились под тентом.
Мак еще раз поинтересовался, все ли нас устраивает, есть ли претензии к их агентству, и вручил справочник с телефонами всех экстренных служб.
– Если вы намерены познакомиться с Критом поближе, то мы можем организовать для вас любую экскурсию, куда пожелаете. К примеру, есть очень интересная воскресная экскурсия по Ханье. Признаюсь, я сам когда-то был туристом и именно после этой экскурсии перебрался на остров навсегда. И сейчас работаю гидом в местной туристической фирме. Вот какие сюрпризы может преподнести нам жизнь! Рекомендую обязательно наведаться в Кносский дворец и подняться на вершину Самария Горг. Но это, конечно, прогулка не для пожилых людей! – Он бросил в мою сторону извиняющийся взгляд.