– Я любила тебя, – произнесла Ева со всем достоинством, возможным в данный момент.
– Это просто еще одна ложь в ряду других. Не подходите ко мне, – предупредила Джулия, когда Ева шагнула к ней. – Я не знаю, что сделаю, если вы ко мне подойдете.
Она развернулась и бросилась бежать.
Ева закрыла лицо руками, раскачиваясь взад-вперед. Когда Треверс обняла ее, чтобы отвести в дом, она почти повисла на ней.
Глава 24
Джулия бежала, но не могла убежать от гнева, от страха, от ощущения потери и предательства. Она несла все это в себе вместе с горем и смятением.
Она все еще видела лицо Евы, ее темные напряженные глаза, ее широкий неулыбающийся рот. Всхлипнув, Джулия поднесла пальцы к своим губам. О боже. Та же пухлая нижняя губа. Ее пальцы задрожали, она сжала их в кулак и снова бросилась бежать, не заметив Лайла, стоявшего на узком балкончике гаража с биноклем на шее, с довольной ухмылкой на лице.
Она вбежала на веранду, задергала дверную ручку, выругалась, лягнула дверь, затем снова вцепилась в ручку. Изнутри Пол распахнул створки и подхватил ее за локти.
– Ну и ну! Ты, кажется, меня не заметила… – Он осекся, когда понял, что она вся трясется, схватил ее за подбородок, поднял ее голову и увидел ее лицо. – В чем дело? Что-то случилось с Евой?
– Нет. – Потерянный, беспомощный взгляд взорвался яростью. – Ева чувствует себя прекрасно. Просто великолепно. А почему бы и нет? Все ниточки в ее руках. – Джулия попыталась вывернуться, но Пол держал ее крепко. – Отпусти меня.
– Как только скажешь, какой бес в тебя вселился. Пошли! – Он вытолкнул ее на веранду. – Похоже, тебе нужен свежий воздух.
– Брэндон…
– Крепко спит. Поскольку его комната с другой стороны дома, он ничего не услышит. Почему ты не садишься?
– Потому что я не хочу сидеть. Я не хочу, чтобы меня держали, успокаивали и гладили по головке. Я хочу, чтобы ты меня отпустил. Пол отпустил ее, поднял руки.
– Пожалуйста. Что еще я могу для тебя сделать?
– Заткнуться. Я не в настроении.
– Хорошо, Джил. – Он оперся бедром о стол. – А на что у тебя есть настроение?
– Я могла бы ее убить. – Джулия заметалась по внутреннему дворику из тени в свет и обратно в тень. Она сорвала на ходу ярко-розовую герань и разодрала ее в клочья. Бархатистые лепестки, трепеща, упали ей под ноги. – Вся эта затея оказалась просто еще одной из ее знаменитых интриг. Вытащила меня сюда, одарила своим чертовым доверием, заставила меня довериться ей… полюбить ее. И она была уверена… так омерзительно уверена, что я попадусь в ловушку. Ты можешь представить: она думала, будто я буду ей благодарна, польщена тем, что так связана с ней!
– Я не могу ничего представить, потому что ничего не понимаю. Может, просветишь меня?
Джулия вскинула голову и посмотрела на него. Он стоял, лениво опершись о стол, и… наблюдал! Вот это у них общее, горько подумала она. Они из тех, кто стоит и наблюдает, записывает, как живут другие, что чувствуют, что говорят, когда судьба тащит их сквозь жизнь своими цепкими пальцами. Только на этот раз протащили ее, манипулировали ею!
– Ты знал. – В ней поднялась новая волна ярости. – Все это время ты знал. Она никогда ничего от тебя не скрывает. И ты стоял в стороне, и наблюдал, и выжидал. Какую роль она отвела тебе, Пол?
Его терпение истощалось. Он оттолкнулся от стола.
– Я не могу ничего подтверждать или отрицать, пока ты не скажешь мне, что я должен был знать.
– Что она моя мать. – Слова сорвались с ее языка, и каждый звук оставлял едкий вкус. – Что Ева Бенедикт – моя мать.
Пол схватил ее за плечи и даже не заметил этого.
– О чем ты говоришь, черт побери?
– Она только что это сказала. – Джулия вцепилась в его рубашку. – Должно быть, мамочка подумала, что настало время поболтать с дочкой. Прошло всего двадцать восемь лет.
Пол резко встряхнул ее, пытаясь предотвратить истерику. Он предпочитал ярость.
– Что она сказала? Точно повтори, что она сказала. Джулия опустила голову и, хотя продолжала судорожно цепляться за него, заговорила спокойно, размеренно, как будто объясняя сложную задачу слабоумному ребенку:
– Что двадцать восемь лет назад она тайно родила в Швейцарии ребенка. И поскольку в ее жизни не было места для подобного неудобства, она отказалась от этого ребенка. От меня. Она отказалась от меня.
Пол со смехом отмахнулся бы от ее слов, если бы не безысходная скорбь в ее глазах. Ее глаза… не цвет, но их разрез. Ее губы задрожали. И этот рот…
– Боже милостивый. – Пол смотрел на ее лицо так, словно никогда не видел его раньше. Может, и не видел. Как иначе он мог не заметить это сходство. О да, не очень явное, но определенное сходство. Как он мог любить их обеих и не видеть, не знать? – Ева сама это сказала?
– Да, хотя я бы не удивилась, если бы она продиктовала Нине: «Рассказать Джулии тайну ее рождения за ужином. В восемь часов». – Джулия отвернулась. – О, я ненавижу ее за это. Ненавижу за все, что она украла у меня. – Джулия снова резко обернулась, ее волосы разлетелись и упали на плечи. Она уже не дрожала, просто стояла совершенно прямо в холодном белом свете луны. – Моя жизнь, каждый момент моей жизни изменились в одно мгновение. Как все может стать тем же самым?
У него не было ответов. Он все еще пытался осознать ее слова. Женщина, которую он любил большую часть своей жизни, оказалась матерью женщины, которую он хотел любить всю оставшуюся жизнь.
– Подожди. Дай мне минутку. Думаю, я представляю, что ты чувствуешь, но…
– Нет. – Джулия словно излучала огонь. Все в ней было обжигающим: глаза, голос, сжатые в кулаки и вытянутые вдоль тела руки. – Ты даже отдаленно не представляешь. Когда я была маленькой, то иногда задумывалась… Это ведь естественно, правда? Кто они, те люди, которым я была не нужна? Почему они меня отдали? Как они выглядели? Какие у них были голоса? Я выдумывала разные истории… что они любили друг друга, а потом он погиб и она осталась одна, в нищете. Или что она умерла в родах, потому что он не успел вернуться и спасти ее… и меня. Множество сентиментальных маленьких историй. Но я оставила их в прошлом из-за своих родителей… – Джулия подняла руку, на мгновение прикрыла глаза. – Они любили меня, я не часто вспоминала, что я им не родная. На самом деле моя жизнь была такой нормальной, что я надолго забывала об этом. Но потом это снова нахлынуло. Когда я носила Брэндона, я думала, была ли моя мать так же напугана, как я. Печальна, одинока.
– Джил…
– Нет, пожалуйста, помолчи. – Она обхватила себя руками, словно защищаясь от него. – Не трогай меня. Я не хочу ни сочувствия, ни понимания.
– Тогда чего ты хочешь?
– Вернуться. – Отчаяние, словно воришка, прокралось в ее голос. – Вернуться в тот момент, когда она еще не начала рассказывать, и остановить ее. Заставить ее понять, что это просто еще одна ложь, с которой жить ей. Почему она это не поняла? Почему не смогла понять, что правда все разрушит? Она отняла мою личность, обезобразила мои воспоминания, лишила меня корней. Я не знаю, кто я. Что я.
– Ты та же, что и час назад.
– Нет, разве ты не видишь? – Джулия протянула руки ладонями вверх. Пустые. – Все, чем я была, построено на одной той лжи и всех последующих. Она родила меня тайно под именем, взятым из одного из ее сценариев. Затем она ушла в свою жизнь. Она даже не призналась ему… – Голос изменил ей, и она хрипло прошептала:
– Виктор. Виктор Флэнниган – мой отец.
Из всего, что Джулия сказала, только это не удивило Пола. Он взял ее руку, негнущуюся и ледяную, разогнул сжатые в кулак пальцы, обхватил их ладонями, согревая.
– Он не знает?
Джулия затрясла головой, потом со страхом взглянула на Пола. Понимает ли он, что смотрит на незнакомку?
– Господи, Пол, что она сделала? Что она сделала со всеми нами?
Он обнял ее, несмотря на ее сопротивление.
– Джулия, что бы ты ни чувствовала сейчас, ты справишься. Ты пережила развод родителей, их смерть, ты привела в этот мир Брэндона одна, без отца.
Она закрыла глаза, надеясь стереть из памяти лицо Евы… через плотно сжатые веки покатились слезы.
– Как я могу смотреть на нее без ненависти, ведь она так легко жила без меня?
– Ты думаешь, это было легко? – прошептал он.
– Для нее – да. – Джулия нетерпеливо смахнула слезы. – Черт побери, я знаю, через что она прошла. Сомнения, паника, боль… все эти фазы. Пол, я знаю, как это больно – обнаружить, что ты беременна, а мужчина, которого ты любишь или думаешь, что любишь, никогда не построит с тобой семью.
– Вероятно, поэтому она чувствовала, что может рассказать тебе правду.
– Ну, она ошиблась. – Джулия медленно, методично заставляла себя успокоиться. – Я также знаю, что, если бы я отказалась от Брэндона, я никогда бы не стала вторгаться в его жизнь, я не стала бы заставлять его вспоминать, как он думал о том, что был недостаточно хорош.
– Если она совершила ошибку…
– Да, она совершила ошибку. И эта ошибка – я.
– Замолчи. Ты хотя бы знаешь, что тебя зачали в любви. Это больше того, в чем может быть уверено большинство людей. Сколько я помню себя, мои родители были вежливыми незнакомцами, еле скрывающими отвращение друг к другу. Вот мое наследство. Тебя вырастили люди, которые любили тебя, и зачали люди, продолжающие любить друг друга до сих пор. Можешь называть это ошибкой, но, клянусь, тебе повезло больше, чем мне.
Джулия могла бы швырнуть ему в лицо все оскорбления, что вертелись в ее мозгу, а потом замирали от стыда, не добравшись до языка.
– Прости. Я не должна была срывать зло на тебе, и хватит упиваться жалостью к себе.
– У тебя полно причин и для того, и для другого. Может, теперь присядешь и поговоришь со мной? Джулия смахнула последние слезы.
– Нет, я правда в порядке. Ненавижу свои срывы.
– Нечего стесняться. У тебя прекрасно получается. – Он пальцами отвел волосы с ее лица и притянул к себе, прижавшись щекой к макушке. – У тебя был тяжелый вечер, Джил. Может, пойдешь спать?
– Я вряд ли засну. Но от аспирина не отказалась бы.
– Сейчас найдем тебе аспирин. – Пол обнял ее за плечи и отвел в кухню, ярко освещенную, с еще не выветрившимися запахами жареной картошки и поп-корна. – Где лекарства?
– Верхняя полка слева от плиты.
Совершенно обессиленная и душевно, и физически, Джулия опустилась на стул, закрыла глаза, прислушиваясь к звукам: дверца распахнулась, закрылась, струя воды ударилась в дно стакана… Вздохнув, она открыла глаза, постаралась изобразить улыбку… довольно неудачно.
– После таких приступов ярости у меня всегда болит голова.
Пол подождал, пока она проглотила таблетки.
– Как насчет чая?
– Было бы чудесно. Спасибо. – Джулия распрямилась, медленными круговыми движениями растирая виски… потом вспомнила, что это один из машинальных жестов Евы, и быстро опустила руки, сцепила пальцы.
Пол достал чашки и блюдца, сполоснул кипятком фарфоровый чайник в форме ослика… Непривычно сидеть и смотреть, как кто-то другой готовит тебе чай. Она привыкла со всем справляться сама, а сейчас приходится призывать на помощь всю свою волю, чтобы не разрыдаться.
Один-единственный вопрос неумолимо крутился в ее голове: почему? Почему? Почему?
– Через столько лет, – прошептала Джулия. – Через столько лет. Почему сейчас? Она сказала, что следила за мной все это время. Почему она ждала до сих пор?
Пол задавал себе тот же вопрос.
– Ты спросила ее?
Ссутулившись, Джулия не отрывала взгляд от своих сложенных на коленях рук.
– Я даже не знаю, что я кричала. Я ослепла от ярости, от боли. Мои приступы бешенства бывают… безобразными. Поэтому я стараюсь не терять самообладания.
– Приступы бешенства? У тебя, Джил?
– Ужасные. – Она не смогла ответить улыбкой на его улыбку. – В последний раз я сорвалась около двух лет назад. Школьная учительница поставила Брэндона в угол на целый час. Он не сказал мне за что, и я пошла в школу. Я хотела все выяснить, потому что Брэндон не хулиган.
– Я знаю.
– Оказалось, что дети делали поздравительные открытки ко Дню отца, а Брэндон… он, ну, не захотел.
– Вполне понятно. – Пол залил чайные пакетики кипятком. – И что дальше?
– Учительница сказала, что он должен отнестись к этому как к обычному заданию. Брэндон опять отказался, и она поставила его в угол. Я попыталась объяснить, что это очень чувствительный вопрос для Брэндона. А она презрительно хмыкнула и заявила, что он испорченный и упрямый и если не научить его мириться с прискорбными обстоятельствами его появления на свет – она так и выразилась – прискорбными, – он будет и дальше пользоваться этим, чтобы манипулировать людьми, и никогда не станет полезным членом общества.
– Надеюсь, ты ее избила.
– Вообще-то да.
– Правда? – Пол ухмыльнулся. – Не может быть.
– Ничего смешного. – Однако смех забулькал в ее горле. – Я не помню точно, ударила ли ее, но я так орала, так обзывала ее, что сбежались другие учителя и оттащили меня.
Пол поднял ее руку, пожал, затем поднес к губам.
– Моя героиня.
– Все было не так забавно, как может показаться сейчас. Меня тошнило, я вся тряслась, а она угрожала подать на меня в суд. Когда история выплыла наружу, ее утихомирили. А я забрала Брэндона из той школы и купила дом в Коннектикуте. – Джулия глубоко вздохнула. – Сегодня я чувствовала себя точно так же. Если бы Ева дотронулась до меня, я бы сначала ударила ее, а потом стала бы сожалеть… Я всегда удивлялась, откуда во мне эта вспыльчивость. Кажется, теперь я знаю.
– Ты до смерти испугалась того, что услышала. Джулия с наслаждением пила горячий чай и потихоньку приходила в себя.
– Да.
Пол сел рядом, стал растирать ее шею, словно точно знал, где сосредоточилось напряжение.
– Ты не думаешь, что она тоже была до смерти напугана?
Джулия очень аккуратно поставила чашку на блюдце и подняла глаза на Пола.
– Боюсь, я еще не могу думать о ее чувствах.
– Я люблю вас обеих.
Только сейчас Джулия увидела, что Пол так же потрясен, как она, и что ему почти так же больно… что у него болит душа за них обеих.
– Что бы ни вышло из этого, она всегда будет больше твоей матерью, чем моей. И думаю – поскольку мы обе тебя любим, – мы как-нибудь справимся, только не проси меня быть рассудительной сейчас.
– Не буду. Я попрошу тебя о другом. – Он поставил ее на ноги. – Позволь мне любить тебя.
Так легко и так просто было броситься в его объятия.
– Я уже думала, ты никогда не попросишь об этом.
Пока Джулия зажигала свечи в спальне. Пол задернул шторы, и они остались наедине с мерцающими сумерками. Она протянула к нему руки, и он понял без слов, что ей необходимо найти себя, вернуть свое потерянное «я». И когда она прижалась к нему всем телом, подняла лицо, приоткрыла рот, он поцеловал ее очень нежно, надеясь, что она запомнит каждую секунду.
Он целовал ее долго, словно пробуя на вкус, и ее вкус был тем же. Он гладил ее тело, и оно было тем же самым. Он прижался лицом к ее шее и вместе со слабым запахом духов вдохнул ее неповторимый аромат. Ничто никогда не изменится между ними. Шелковый жакет соскользнул с ее плеч. Расстегивая одну за другой крохотные пуговки блузки, он отступил, чтобы видеть, как постепенно обнажается ее тело. То же возбуждение, то же непреодолимое желание вспыхнуло в нем.
– Ты все, о чем я когда-либо мечтал. Все, в чем я когда-либо нуждался. – Пол прикоснулся пальцем к ее губам. – Молчи. Я все скажу, все покажу тебе.
Она опьянела от первого же жадного поцелуя, а он шептал слова, прекрасные слова, продолжая раздевать ее. Напряжение покидало ее. Нервная дрожь сменилась дрожью предвкушения.
Волшебство. Здесь, с ним, она могла забыть о прошлом, забыть о будущем. Существовало только вечное и таинственное настоящее. Как он узнал, что она отчаянно нуждается именно в этом? В напряженных мышцах под ее пальцами, в аромате его кожи, в этом голоде, в этой жажде?
Она забыла обо всем, кроме него, откинула голову, закрыла глаза. Когда его губы коснулись ее груди, из ее горла вырвались беспомощные тихие стоны.
– Скажи, что тебе нравится? Скажи, что ты хочешь?
– Что угодно. – Ее влажные ладони скользили по его телу. – Что угодно.
Что угодно? Он был более чем готов поймать ее на слове. Ее грудь задрожала под его языком, его губами.
Джулии казалось, что она впервые наедине с мужчиной. Она затрясла головой, пытаясь прояснить сознание, но все плыло перед глазами. То, что он делал с ней, было прекрасно и порочно, пугало и искушало, и ей оставалось лишь впитывать один взрыв наслаждения за другим.
Она вдохнула вдруг загустевший воздух и содрогнулась от неожиданного оргазма.
– Я не могу. – Она вцепилась в его плечи. – Я должна…
– Наслаждайся, – прошептал он. – Просто наслаждайся.
Он встал перед ней на колени, обхватил руками ее бедра, снова дразня, снова искушая. Его тело дрожало от тех же восторгов, что пронзали ее.
Она вцепилась в его плечи, притянула его ближе к себе… ее бедра уже двигались, словно подгоняя его… словно вспыхнула молния и ударил гром… она упала бы, если бы он не держал ее.
Он неумолимо вел ее к одной вершине за другой, и ее утоленные желания словно подпитывали его энергией.
Пол потянул ее на ковер и повел ее дальше. Он должен остановиться… Она умрет, если он остановится.
Джулия цеплялась за него, уже не в силах совладать со своим телом, то напряженным, то безвольно расслабленным. Она думала, что они давно уже знают друг о друге все, что они уже дали друг другу все. Как же она ошибалась. Теперь она поняла, что существует совсем другой уровень доверия. Здесь, в этой то мерцающей, то сверкающей полутьме, не было ничего, что он не мог бы попросить, ничего, что она не отдала бы охотно.
– Пожалуйста, сейчас. Господи, сейчас. Это было все, что он хотел услышать, и он соединился с ней медленно, упиваясь удовольствием и смятением, засверкавшими в ее широко распахнутых глазах.