– Тоже, видно, мыслитель! – ехидно сказал папа. – Ну, быстро!..
Сене было лет восемь. Он стоял посреди двора и со страхом глядел на грозного папу, который в одной руке нес Славика, а в другой – ежа.
– Где? – спросил папа, надвигаясь на Сеню. – Где билет? Уголовник, возьми свою колючку и отдай билет.
– У меня нет билета! – сказал Сеня и задрожал.
– А где он?! – закричал папа. – Что ты с ним сделал, ростовщик? Продал?
– Я из него голубя сделал, – прошептал Сеня и захныкал.
– Не плачь! – сказал папа, стараясь быть спокойным. – Не плачь, мальчик… Значит, ты сделал из него голубя. А где этот голубок?.. Где он?..
– Он на карнизе засел… – сказал Сеня.
– На каком карнизе?
– Вон на том! – Сеня показал на карниз второго этажа.
Папа снял пальто и полез по водосточной трубе.
Дети снизу с восторгом наблюдали за ним. Два раза папа срывался, но потом все-таки дополз до карниза и снял маленького желтенького бумажного голубя, который уже слегка размок от воды.
Спустившись на землю и тяжело дыша, папа развернул билетик и увидел, что он выпущен два года тому назад.
– Ты его когда купил? – спросил папа у Славика.
– Еще во втором классе, – сказал Славик.
– А когда проверял?
– Вчера.
– Это же не тот тираж… – устало сказал папа.
– Ну и что же? – сказал Славик. – Зато все цифирки сходятся…
Папа молча отошел в сторонку и сел на лавочку. Сердце бешено стучало у него в груди, перед глазами плыли оранжевые круги… Он тяжело опустил голову.
– Папа, – тихо сказал Славик, подходя к отцу. – Ты не расстраивайся! Сенька говорит, что он все равно отдает нам ежика…
– Спасибо! – сказал папа. – Спасибо, Сеня…
Он встал и пошел к дому.
Ему вдруг стало очень грустно. Он понял, что никогда уж не вернуть того счастливого времени, когда с легким сердцем меняют холодильник на ежа.
Воскресные прогулки
Каждое воскресенье я провожу вместе с отцом. Обязательно. Несмотря на занятость, бросаю все дела и отправляюсь вместе с ним куда-нибудь – в парк, в кино или просто в сквер. Отец любит гулять со мной и не пропускает ни одного воскресенья.
Вот и сегодня, только я проснулся, он уже стоит в моей комнате.
– Здравствуй, – говорит он. – Куда мы сегодня?
– Сегодня в зоопарк, – говорю я. – Согласен?
Отец кивает головой. Он любит ходить в зоопарк. Мы бывали там много-много раз, и этот животный мир мне, честно говоря, уже поднадоел, но он любит.
Пока я чищу зубы, одеваюсь, пока бабушка поит меня молоком и пришивает бретельку к штанам, отец сидит в моей комнате и листает книги. Из кухни сквозь открытую дверь я вижу, как он рассматривает картинки и чему-то улыбается.
– Я готов! – кричу я.
– Булки для лебедей взял? – спрашивает отец.
– Взял.
В зоопарке никого нельзя кормить, кроме лебедей. Это отец знает. В первый раз, когда мы пришли с ним туда, он бросал обезьянам конфеты, и нас чуть не оштрафовали. А лебедей кормить можно. Они очень смешно толкаются в воде и ловят куски булки прямо на лету.
Мы едем в автобусе. Отца я посадил ближе к окну – он любит смотреть на дома. Я грызу яблоко. Если в автобусе грызть яблоко, дорога всегда кажется короче.
– Как дела на работе?
– Ничего, – говорит отец. – Все в норме.
– Звягинцев свирепствует?
– Немного… – отец сконфуженно улыбается и пытается обнять меня за плечи, но я не даюсь.
Звягинцев – начальник там, где работает отец. Он всегда придирается к отцу и делает ему разносы на совещаниях. Звягинцев – хам. Впрочем, отец тоже виноват – нельзя быть таким рохлей.
Мы долго идем мимо птичьих вольеров, смотрим на купающихся медведей, потом стоим возле загона, в котором ходят дикие олени.
– Почему они языки свесили? – спрашивает отец.
– Им жарко, – говорю я. – Необходима терморегуляция… Влага испаряется, понимаешь? А еще у оленя есть в сердце кость…
– Не может быть! – отец испуганно смотрит на меня.
– Я читал. Ну, может, и не совсем кость, но какая-то костная основа имеется. Поэтому олени такие выносливые.
Отец смотрит на меня вытаращенными глазами и, кажется, вот-вот расплачется.
– Нет кости, – говорю я. – Пошутил!
Мы уходим от загона и направляемся к повозкам с пони. Мне хочется покататься на пони. Отцу тоже хочется покататься на пони, но взрослым запрещено. Я пытаюсь уговорить билетера, объясняю, что отец – легкий и пони не надорвутся, но билетер не разрешает. Тогда я закатываю истерику. Это мой проверенный прием. Валюсь на землю, строю ужасные рожи и ору:
– Папочка! Я хочу с папочкой! Пустите моего папочку!
Собирается толпа. Меня поднимают с земли, вытирают слезы. Я мелко дрожу и всхлипываю. Кто-то кричит на билетера. Тот огрызается, но продает отцу билет.
Мы делаем на повозке два круга. Пони бегут быстро. Непонятно, откуда у них такие силы. Отец обнимает меня, смеется и на поворотах громко кричит: «И-эх!» Когда повозка останавливается, он еще несколько минут не может прийти в себя, ерошит волосы и, глядя на меня молящими глазами, спрашивает:
– Хочешь еще?
Мне жалко его, но я решительно говорю:
– Хватит!
Печально, что приходится быть с ним строгим, но мама права – всему надо знать меру.
Потом мы идем в кафе, заказываем мороженое. Сегодня здесь богатый ассортимент: каждому приносят по три шарика – шоколадный, фруктовый и апельсиновый. Апельсиновый – самый вкусный, если его не глотать кусками, а понемногу слизывать с ложечки. А еще интересней совсем не глотать, а положить кусок мороженого в рот и ждать, пока оно само растает.
– Что у тебя с квартирой? – спрашиваю я.
– Был в райисполкоме, – поспешно говорит отец и кладет ложку.
– Ну что?
– Они обещали через пару лет…
– Ты же очередник! Надо взять письмо с работы!
– Давай в кино пойдем, – предлагает отец. – Новая серия «Ну, погоди!»
– Нет, – говорю я. – Пойдем в сквер.
Отец быстро доедает мороженое, и мы встаем. Меня всегда бесит его отношение к квартире. В конце концов, при его стаже он имеет право получить квартиру и через свое министерство. У нас сосед так получил. Но разве отцу втолкуешь?
Бабочка пролетела. Странная какая-то бабочка, коричневая, а на крыльях – зеленые кружочки… Вот бы поймать! Но чем поймать – сачок не взял, а панамкой не накроешь… Кстати, насчет квартиры можно посоветовать отцу пожаловаться в газету. Все так делают…
Мы приходим в сквер. Это очень красивый сквер и недалеко от нашего дома. Здесь есть детская площадка с песком и много скамеек. Тут мы обычно гуляем с родителями.
Вижу Сашку Кулагина. Он ведет за руку своего отца. На отце – новенький джинсовый костюм с желтыми клепками. Сашка у нас знаменитость – поет в детском хоре при консерватории. В этом году Сашкин хор выезжал на гастроли за границу, вот он отца и одевает во все фирменное.
– Сашка! – кричу я. – Давай сюда!
Сашка увидел меня, замахал рукой.
– Знакомьтесь, это – мой папа, – говорю я.
– А это – мой! – говорит Сашка и подталкивает своего отца к моему.
Они пожимают друг другу руки, смущенно переминаются с ноги на ногу.
– Вы тут на скамейке посидите, а мы пошли играть, – говорит Сашка, и мы бежим к детской площадке.
Наши отцы некоторое время стоят молча, потом садятся на скамейку, закуривают.
– Сколько твоему? – спрашивает Сашка.
– Тридцать три. А твоему?
– А моему уже тридцать семь. Но он ничего выглядит, да?
– Твой – в порядке! – говорю я. – А мой что-то сдает. Бледный, не ест ничего…
Сашка наваливает лопаткой песок, а я ладонями прорываю туннель. Это метро. Сейчас здесь пройдет поезд.
– Осторожно! Двери закрываются! – писклявым голосом кричит Сашка, и я медленно двигаю вагончики.
Три часа дня. Пора обедать. Я поднимаюсь с земли, отряхиваюсь, иду к скамейке. Увидев меня, отец поспешно встает, гасит сигарету.
– Нам пора, – говорит он Сашкиному отцу. – Всего хорошего! Очень рад был познакомиться.
– До свидания! – говорит Сашкин отец и тоже встает. – До свидания, мальчик. Какой ты бутуз! – Он пытается ущипнуть меня за щеку, но, поймав строгий Сашкин взгляд, испуганно отдергивает руку.
Мы идем по направлению к дому. Это недалеко, но мы всегда проходим это расстояние медленным шагом. Видно, что отцу очень не хочется от меня уходить, но что поделаешь?
– До свидания, – говорит он, когда мы подходим к дому. – До свидания! – И целует меня в щеку.
– До свидания, папа, – говорю я. – До следующего воскресенья. Пойдем в кукольный театр, на «Чебурашку»! Мне обещали достать билеты. Ты ведь не видел «Чебурашку»?
Он улыбается, машет мне рукой и уходит по тротуару к остановке автобуса…
Они развелись пять лет назад. В чем там было дело, я пока не знаю.
Конечно, мне надо бы гулять с ним почаще, но что поделаешь, когда столько дел. А тут еще в детском саду к понедельнику велели склеить разноцветные кубики…
Остановите Потапова!
Ровно в семь утра звонок будильника вырвал Потапова из сна. Сон был цветной и приятный. Снилось Потапову море и маленькое кафе на скалах, где он сидел под пестрым зонтиком и кого-то ждал. Это ожидание было томительно и прекрасно.
Перелезая через жену и спуская босые ноги с постели, Потапов еще некоторое время не открывал глаз, надеясь досмотреть сон, но не получилось. Жена недовольно заворчала, холодный пол обжег ступни, и Потапов открыл глаза.
Будильник показывал пять минут восьмого. Потапов сунул ноги в тапочки и вышел в коридор. По дороге в туалет он вытащил газеты из почтового ящика, потом зашел на кухню, поставил воду для кофе. Сидя в туалете, он просмотрел результаты вчерашних хоккейных матчей. Выйдя оттуда, он засыпал кофе в кофейник, залил его кипятком, поставил кофейник на газ и начал делать гимнастику. Делая гимнастику, Потапов следил, чтобы кофе не убежал.
Выключив газ и закончив делать гимнастику, он взял транзисторный приемник и пошел в душ. Принимая душ, он прослушал «Последние известия».
Затем Потапов снова прошел в кухню, достал из холодильника сыр и колбасу, потом взял с подоконника школьный дневник Алеши и, прожевывая бутерброды, начал его проверять.
За вчерашний день сын получил две двойки. Потапов недовольно покачал головой, расписался в дневнике и допил кофе.
– Если ты сегодня же не зайдешь в школу, я не знаю что с тобой сделаю! – жена пришла на кухню и смотрела на Потапова сердитыми, невыспавшимися глазами. – Завуч третий раз тебя вызывает! Ты отец или не отец?
– Отец! – сказал Потапов и посмотрел на часы. Было уже без двадцати минут восемь. – Не будем ссориться, Любаша, – сказал он и правой рукой обнял жену, а левой достал с полки электробритву.
– Отстань! – жена стряхнула его руку. – Если ты сегодня не зайдешь в школу, я с тобой не разговариваю.
– Честное слово, зайду! Клянусь, Любочка! – Потапов прижал левую руку к груди, а правой стал включать вилку в розетку.
– Андрей, это дело серьезное, поскольку… – Дальнейшие слова жены потонули в реве электробритвы. Потапов разглядывал свое лицо в зеркальце и кивал жене. Затем он выдернул вилку из розетки. – Или ты не отец? – закончила Люба.
– Отец! – снова сказал Потапов. – Но во всем остальном, Любаня, ты абсолютно права.
Он чмокнул жену в щеку, быстро прошел по коридору, завязывая на ходу галстук. Из своей комнаты вышел заспанный Алеша. Потапов, надевая пиджак, дал ему подзатыльник. Надевая пальто, сказал: «Я еще с тобой поговорю!» – схватил портфель, шапку и вышел.
На остановке, как всегда, было много народу. Потапов пропустил два автобуса и подышал свежим воздухом. Воздух был морозный, но уже какой-то пряный, вязкий, как бывает в начале весны. От него слегка закружилась голова и приятно застучало сердце.
И тут Потапов почему-то вспомнил Наташу. Он видел ее неделю назад, проезжая в такси по Тверскому бульвару. Наташа была одета в светлую дубленку с капюшоном. Потапов тогда же хотел остановиться, но передумал, потому что очень спешил. Он вспоминал о ней несколько раз с того дня, но сейчас, на остановке, вспомнил как-то очень сильно, физически ощутимо.
«Позвоню сегодня, – подумал Потапов. – Или лучше заеду без звонка… Нет, лучше все-таки позвонить».
Он так и не успел решить, что надо сделать: позвонить или заехать просто так, – подошел автобус.
Потапов перестал думать о Наташе, рванулся вперед и с трудом влез в автобус. Влезая в автобус, он увидел знакомое лицо – соседа по дому, а может быть, и не соседа, – и поздоровался с ним кивком головы.
Пройдя в середину автобуса, Потапов громко выкрикнул: «Проездной!», потом, изловчившись, сунул руку в портфель и достал журнал «Иностранная литература». В журнале было напечатано продолжение романа Ремарка. Потапов открыл загнутую 144-ю страницу и прочитал: «Днем я отправился к Кану. Он пригласил меня отобедать с ним в ресторане…» Автобус тряхнуло, журнал выпал из руки Потапова, но он поймал его на лету и продолжал читать: «…миссис Уимпер приготовила к моему приходу мартини с водкой…» Это была уже 163-я страница. Потапов попытался найти загнутую 144-ю, но в автобусе было слишком тесно, кроме того, Потапов вспомнил, что журнал все равно придется завтра отдавать, поэтому решил читать с этого места. «Мы говорили с ней о визите к Силверсу…» – прочитал Потапов, но тут водитель объявил его остановку. Потапов закрыл журнал, убрал его в портфель и стал пробираться к выходу. Пробираясь, он опять увидел знакомое лицо – соседа по дому, а может быть, и не соседа, – снова кивнул ему и крикнул: «Почему не заходишь, старик?»
Ровно в девять утра Потапов поднялся к себе в отдел. Поздоровавшись с сотрудниками, Потапов сел за свой рабочий стол, подвинул к себе папку с материалами по стандартизации и начал ее изучать. Все материалы были на месте, недоставало только титульного листа.
– Где титульный лист этой папки? – спросил Потапов у сидевшего за соседним столом Михайлова.
– Понятия не имею, – сказал Михайлов. – Может быть, отдали в отдел реализации?
– Этого еще не хватало! – заволновался Потапов и пошел в отдел реализации.
Титульный лист был необходим ему по двум причинам: во-первых, Потапов любил, чтоб в его папках все было на месте, во-вторых, на оборотной стороне этого титульного листа им была переписана шахматная задача из «Науки и жизни», которую он сейчас собирался решить.
В отделе реализации Потапову сказали, что титульный лист передан в отдел учета, в отделе учета секретарша сообщила, что лист послан обратно в его отдел стандартизации. Придя на место, Потапов обнаружил титульный лист на своем столе, но задача уже была кем-то решена.
Тяжело вздохнув, Потапов убрал лист в папку, папку – в стол и посмотрел на часы. Было двенадцать часов дня.
«Через час – обед, – подумал Потапов и снова почему-то вспомнил Наташу. – Позвоню», – решил он и подвинул к себе телефон. Однако телефон зазвонил раньше, чем Потапов успел снять трубку.
– Алло! – сказал Потапов.
– Потапов? – послышался в трубке сиплый мужской голос. – Кондратьев говорит!
– Здорово, старик! – сказал Потапов, мучительно вспоминая, кто этот Кондратьев.
– Беда у нас, – сказал Кондратьев. – Сашка умер.
– Не может быть! – ахнул Потапов, мучительно вспоминая, кто такой Сашка.
– Сгорел. За два месяца сгорел, – печально сказал Кондратьев. – Такие, брат, дела. Сегодня похороны – на Востряковском, в три часа. Ты будешь?
– О чем разговор?! – сказал Потапов, мучительно вспоминая, где находится Востряковское кладбище.
После этого печального известия работать совершенно не хотелось. Потапов убрал со стола все бумаги и вышел в коридор покурить. В коридоре курило много народу. Увидев Потапова, секретарша директора стрельнула у него сигарету и сообщила:
– Сегодня у шефа в четыре – общее совещание отделов. Всем быть!
– Само собой! – сказал Потапов, поднося ей горящую спичку. – Все хорошеешь, Сонечка?
– Ну вас! – кокетливо отмахнулась Соня и выпустила дым струйкой. – Все только комплименты говорите, а на «Гамлета» сводить никто не догадается.
– А где билеты?
– В месткоме, у Ермоленко. Только он не даст.
– Кому не даст, а кому… – Потапов сделал многозначительное лицо и пошел в местком…
– Слушай, Ермоленко, – сказал Потапов, входя в местком, – ты искал добровольцев-дружинников?
– Ну? – Ермоленко подозрительно посмотрел на Потапова.
– Даешь мне два билета на «Гамлета», я – дежурю.
– Не получится, – тяжело вздохнул Ермоленко. – «Гамлет» сегодня вечером, и дежурить надо сегодня вечером.
– Получится! – сказал Потапов. – «Гамлет» в семь начинается, а хулиганы – позже. После спектакля отдежурю, честное слово!
– До полночи будешь ходить! – предупредил Ермоленко.
– Как штык! – пообещал Потапов, взял билеты и пошел обедать…
Обедая, он вдруг опять вспомнил о Наташе, и у него почему-то сжалось сердце.
«Приеду без звонка, – решил Потапов. – Приеду, и все! Полгода не видел любимую женщину. Это как?..» Он не докончил мысль. По радио стали передавать старинные русские романсы, и Потапов слушал их, пока не кончился обед.
Придя к себе в отдел, Потапов поглядел на часы. Было пятнадцать минут третьего. Он снял трубку и позвонил в министерство.
– Алло, Сергачев, – сказал Потапов. – Это Потапов говорит. Вызови меня, Леня, на пару часов.
– Старик, кончать с этим делом надо! – недовольно сказал Сергачев. – Поймают нас когда-нибудь с этими вызовами, всыплют по первое число.
– Последний раз, Леня, честное слово, – сказал Потапов. – Друг у меня умер. Хоронить поеду.
– Это правда?
– Стану я врать, – вздохнул Потапов.
– Ладно, – сказал Сергачев. – Машину, что ли, тебе дать?
– Да, – обрадовался Потапов. – Я быстро обернусь. Отдам последний долг, и все…
Через двадцать минут в комнату, где сидел Потапов, вошел начальник отдела.