5
Водолей (20 января — 19 февраля). Не принимайте поспешных решений относительно задуманного вами. Различие во взглядах может дать вам шанс попутешествовать.
В понедельник я прибыл на Шарлотт-стрит в обычное время. Маленький серый ржавеющий «моррис-1000» припал к обочине с Элис у штурвала. Я делал вид, что не вижу ее, когда она меня окликнула. Я сел в машину, мотор взревел, и мы отбыли. Немного проехали молча, потом я сказал:
— Не вижу мешка с влажным цементом, в который засунут мои ноги.
Она обернулась ко мне, и легкая улыбка прорезалась сквозь слой макияжа. Ободренный, я спросил, куда мы едем.
— Собираюсь посадить вас в качестве приманки в ловушку для Ворона, — сказала она.
Ответить на это было нечего. Через несколько минут она снова заговорила:
— Посмотрите на это. — Элис протянула мне суконную игрушку, точно такую, какую я отказался купить в стрип-клубе неделю назад. — Вот.
Она ткнула пальцем, не прерывая вождения, включения и настраивания радио в машине. Я посмотрел на розовую в пятнах собачку, из головы у нее лезла набивка. Я потыкал ее.
— Вы это ищете? — В руке у Элис был «Минокс». Она кисло на меня взглянула, возможно, уже во второй раз.
— Здорово же я сглупил… — признался я.
— Постарайтесь больше не делать этого, — слегка улыбнулась Элис. Если она продолжит в том же духе, то скоро весь ее макияж покроется сетью трещин.
На Воксхолл-бридж-роуд мы встали у обочины позади черного «ровера». Элис подала мне конверт из толстой бычьей кожи размером приблизительно 10 на 6 дюймов и толщиной 3/4 дюйма, запечатанный воском, и открыла дверцу. Я последовал за ней. Она велела мне сесть на заднее сиденье «ровера». Водитель с короткой стрижкой был в белой рубашке, черном галстуке и темно-синем двубортном плаще. Элис стукнула тыльной стороной ладони по крыше автомобиля — жестом конкурного всадника. Машина рванула напрямик мимо вокзала Виктория. Я открыл кожаный конверт. Внутри лежал новый паспорт, захватанный пальцами, мятый и датированный задним числом, чтобы выглядеть старым; два ключа, листок бумаги с печатным текстом, три фотографии на паспорт и авиабилет со множеством листов. Мне забронировали место на самолет компании «Бритиш оверсиз эруэйз корпорейшн», в первом классе, один, Лондон — Бейрут. На листке с печатным текстом значилось время вылета, а также: «БA712. LAP 11.25. Международный аэропорт Бейрута 20.00. На фотографии: ВОРОН. Музыкальный автомат. Наверху. Бейрутский аэропорт. Уничтожить немедленно путем сожжения». Даты не было. К одному из ключей был прикреплен номер «025». Я посмотрел на человека на фотографиях, затем сжег бумажку с текстом и фотографии и закурил сигарету.
С Бошамп-плейс мы свернули налево, на слишком ухоженный отрезок дороги, соединяющий Мейденхед с Хэрродсом. Водитель заговорил только в аэропорту.
— Круглосуточная камера хранения через зал, — сказал он.
Я покинул автомобиль и водителя, мой ключ подошел к номеру 025 — одному из металлических шкафчиков, целые блоки которых тянулись во всю стену и работали круглосуточно. Он распахнулся, и я оставил ключ в замке. Внутри находились темный кожаный кейс и синяя холщовая сумка на «молнии», с раздутыми боковыми карманами. Взяв вещи, я пересек зал, чтобы зарегистрироваться на свой рейс.
— Это весь ваш багаж, сэр?
Она взвесила мою сумку с одеждой, взяла билет, поправила свой ремешок, захлопала ресницами и вручила мне посадочный талон.
Взяв кейс, я подошел к книжному киоску, купил «Нью стейтмен», «Дейли уоркер» и «Хистори тудэй», затем двинулся к своему выходу на посадку. Вокруг мельтешили люди, целуясь, здороваясь и выстилая путь от таможни возгласами «как мило!». В грязном, неровно подшитом плаще стоял Росс. Видеть его мне не хотелось, и это было взаимно, но на мгновение толпа соединила нас, словно независимые элементы среди множества молекулярных конструкций. Я улыбнулся ему, зная, что это вызовет у него острое раздражение.
Миновал большой, похожий на сарай зал таможенного досмотра.
Раздался звучный металлический голос:
— БОЭК объявляет вылет рейса БА712 в…
Мы прошли по бетонированной площадке перед терминалом. Вокруг самолета роились инженеры в белом и заправщики в синей униформе, с деловым видом проходя мимо полицейского из службы аэропорта. Я с лязгом поднялся по трапу.
Внутри пахло голубой обивкой и продувными обогревателями. Стюард спросил мое имя, взял посадочный талон и грязный плащ, и я прошел в передний отсек вместе с моими спутниками по первому классу навстречу такой взбудораженной бортпроводнице, словно она только что пробежала милю за четыре минуты. В узком проходе разыгрывалось нечто вроде итонского «пристенного футбола». Я направился к маленькой черноволосой девушке, явно очень скучавшей, но сидеть рядом с такими девушками дозволяется только мужчинам, снимающимся в рекламе авиалиний. Меня посадили с толстошеим идиотом весом стоуна двадцать два. Сидел он в шляпе и пальто, не отдавая их бортпроводнику. У него были коробки, сумки и пакет с сандвичами. Я пристегнул ремень безопасности, и мужчина удивленно посмотрел на меня.
— Летали раньше?
Я искоса глянул на него и кивнул, якобы погрузившись в глубокие раздумья. Стюард помог ему пристегнуться, стюард помог ему найти его чемоданчик, стюард помог ему понять, что хотя самолет летит в Сидней через Коломбо, сам он летит лишь до Рима. Стюард показал ему, как надеть и завязать спасательный жилет, как лампочка сама зажигается на воде, где найти свисток и включить сжатый кислород. Сказал, что купить выпивку до взлета нельзя. Показал, где лежат его карты, и сообщил, на какой высоте мы находимся. (Мы все еще находились на земле.) Добравшись до конца взлетно-посадочной полосы, нам пришлось задержаться, пока садился самолет рейса «Al Italia DC8», затем с ужасающим ревом мы отпустили тормоза и покатились, набирая скорость, мимо зданий аэропорта и припаркованных воздушных судов. Затем пара рывков, машина стала набирать высоту и скорость полета. Автомобили на Лондон-роуд уменьшились, а солнце тусклым светом отразилось от многочисленных зеркалец воды вокруг аэропорта. Странные замки, поместья баронов, которые видны, только когда вы находитесь в самолете. Я вспомнил их одно за другим и снова пообещал себе когда-нибудь попутешествовать, чтобы найти их.
Примерно над Гилфордом стюардесса предложила нам бесплатный алкоголь, который вместе с дополнительными шестью дюймами сиденья оправдывал стоимость билета первого класса, если вы сами платите. Чудак, разумеется, хотел чего-то необычного…
— Портвейн с лимоном.
Стюардесса объяснила, что такого у них нет. Он решил «положиться на вас, милочка, я не слишком много путешествую».
Прибыли наши напитки. Он передал мне мой бокал с хересом и настоял, чтобы мы чокнулись бокалами, как спаривающиеся черепахи, сам приговаривая при этом:
— Ваше здоро-овье. Чин-чин.
Я холодно кивнул, когда расплескавшийся херес проложил свою липкую дорожку до лодыжки.
— По усам текло, а в рот-таки попало, — пропел он, и собственное остроумие повергло его в состояние такого безудержного веселья, что в итоге лишь небольшая часть напитка совершила свое путешествие. Я вписал в кроссворд слово «стрекоза».
— В Рим лечу, — сказал Чудак. — Были там когда-нибудь?
Я кивнул, не поднимая головы.
— Я опоздал на самолет в девять сорок пять. Должен был лететь именно им, но опоздал на него. Этот-то не всегда летит в Рим, но тот, в девять сорок пять, прямой до Рима.
Я вычеркнул «стрекоза» и вписал «стрельба». Он все приговаривал: «Уж больше не заблужусь» — и пронзительно смеялся, его большое мягкое лицо собиралось складками за розоватыми стеклами очков без оправы. Я читал уже страницу соревнований в «Стейтсмене», когда стюардесса предложила мне несколько тостов размером с пенни, с копченой семгой и икрой. Толстяк спросил:
— Что мы будем есть, дорогуша, спагетти?
Мысль эта вызвала у него дикий приступ истерического веселья, на самом деле он, гогоча, повторил мне это слово пару раз. Прибыл на тележке кукольный обед; я отклонил пухлые сандвичи с колбасой, которые взял Толстяк. Съев замороженную курицу, замороженные pomme parisienne[7] и замороженный зеленый горошек, я начал завидовать Толстяку с его сандвичами с колбасой. К тому моменту, когда мы пересекли предместья Парижа, появилось шампанское. Я смягчился. Вычеркнул «стрельба» и вписал «диферамб», в результате чего двадцать один по вертикали превратился из «трепета» в «овечку». Я приходил в форму.
Мы скользили в облаках, как нос в пивной пене.
— Приближаемся к Риму — аэропорт Фьюмичино. Транзитное время сорок пять минут. Пожалуйста, не оставляйте в самолете мелкие ценные предметы. Пассажиры могут быть на борту, но во время дозаправки горючим курить запрещено. Просим не покидать своих мест после приземления. В ресторане аэропорта вас ждет легкая закуска. Спасибо.
Мы скользили в облаках, как нос в пивной пене.
— Приближаемся к Риму — аэропорт Фьюмичино. Транзитное время сорок пять минут. Пожалуйста, не оставляйте в самолете мелкие ценные предметы. Пассажиры могут быть на борту, но во время дозаправки горючим курить запрещено. Просим не покидать своих мест после приземления. В ресторане аэропорта вас ждет легкая закуска. Спасибо.
Я случайно сбил очки Толстяка, и они упали на пол. Одно стекло треснуло, но не вылетело из оправы. Под взаимные извинения мы оказались над Вечным городом. Ясно виднелись старые римские акведуки, равно как и бумажник моего соседа, поэтому я вытащил его и предложил Толстяку свое место.
— Ваш первый взгляд на Рим.
— Когда я буду в Риме…
При этих словах я направился в туалет и услышал его пронзительный смех. «Занято». Проклятие! Я заглянул в сверкающую хромом кухню. Никого. Я юркнул в багажную нишу. Просмотрел бумажник Толстяка. Пачка пятерок, несколько засушенных листьев, две чистые открытки с видами Мраморной арки, книжечка пятишиллинговых марок, несколько грязных итальянских банкнот и карточка «Дайнерс клаб» на имя Харрисона Б. Дж. Д. и несколько фотографий. Действовать приходилось быстро. Я увидел, что по проходу медленно движется стюардесса, проверяя пристяжные ремни пассажиров, и световые табло включились. «Не курить. Пристегнуть ремни». Она меня отсюда вышвырнет. Я вытащил фотографии — три паспортных снимка: темноволосый тип, с виду похожий на симпатичного биржевого маклера, фас, профиль и три четверти. Фото были другие, но мужчина был и моим красавчиком — таинственный Ворон. На трех других снимках тоже паспортного формата — фас, профиль и три четверти — был запечатлен темноволосый, круглолицый субъект с мешками под глубоко посаженными глазами за стеклами очков в роговой оправе. Подбородок с ямочкой выступал вперед. На обороте я увидел надпись: «5 ф. 11 д.; мускулистый, склонен к полноте. Видимых шрамов нет, волосы темно-каштановые, глаза голубые». Я снова посмотрел на знакомое лицо. Я знал, что глаза голубые, хотя снимки были черно-белые. Это лицо я видел и раньше, ибо почти каждое утро брил его. Я осознал, что Толстяк — тот жирный тип, который сидел в баре стрип-клуба, когда продавщица сигарет велела мне «уходить домой».
Я сунул фотографии на место, взял бумажник так, чтобы ладонь прикрывала его, и сказал «хорошо» протестующей стюардессе. Я вернулся на место, когда закрылки опустились и самолет вздрогнул, как легкоатлет Гордон Пири, вбежавший в набитую ватой комнату. Толстяк сидел на своем месте, мой кардиган свалился вниз, на мой кейс. Я быстро сел, пристегнулся. Теперь виден был железнодорожный вокзал, и когда мы выровнялись перед приближением, меня вдавило в пружины сиденья. Я увидел южную границу аэродрома, едва мы снизились, и за ярко-желтыми топливозаправщиками «Шелл» я заметил двухмоторный, с высоко расположенными крыльями «Граммен S2F-3». Белый, с квадратными черными буквами «NAVY»[8] на хвостовой части этого символа Америки.
Колеса коснулись бетонного покрытия. Нагнувшись, чтобы подобрать свой мохеровый кардиган, я забросил бумажник Толстяка под его сиденье. Теперь я увидел аккуратный разрез ножом на крышке моего нового кейса — так и не открытого. Не длинный, любительский разрез, но маленький, профессиональный, — так надрезают куриную тушку для потрошения. Как раз достаточный для исследования содержимого. Я откинулся назад. Толстяк предложил мне мятную жевательную резинку.
— Находясь в Риме, поступай как римляне, — изрек он; его глаза смеялись за треснутой линзой.
Римский аэропорт Фьюмичино — один из этих прямосторонних сооружений в духе «современной экономики». Я вошел через главный вход, ресторан находился слева, а вверх по лестнице справа — почтовое отделение и обмен валюты. Перебирая книжки в мягкой обложке, я услышал негромкий голос:
— Здравствуйте, Гарри.
Теперь меня зовут не Гарри, но в этом бизнесе трудно запомнить, было ли у меня вообще такое имя. Я обернулся — мой водитель в Лондоне. Твердый, костлявый череп, жидкие волосы уложены поперек него с помощью «Брилкрима». Глаза черные и глубоко утопленные в лицо, как отверстия дырокола. Подбородок отливал синевой и загрубел от ветра, дождя, муссона и сорока лет тщательного бритья. Черный галстук, белая рубашка и темно-синий плащ с погончиками на плечах. Если он принадлежал к экипажу, то снял погоны и не забыл оставить где-то форменную фуражку. Если нет, то ничего удивительного в том, что он выбрал повседневную униформу экипажей всех авиалиний мира.
Глаза его двигались поверх моего плеча, непрестанно наблюдая за окружающим. Ладонью правой руки он провел сбоку по голове, приглаживая и без того прилизанные волосы.
— Девятнадцатое место…
— Это проблема, — закончил я, придерживаясь фразеологии отдела. Вид у него был глуповатый. — А вы мне теперь говорите, — раздраженно сказал я. — Он уже вспорол мой ручной багаж.
— Ну, если жестянка все еще внутри…
— Жестянка внутри, — ответил я.
Он задумчиво потер сбоку подбородок.
— Садитесь последним на Бейрут. А это, — мы оба посмотрели на кейс, — предоставьте мне пронести через таможню. — Он попрощался и уже повернулся, чтобы уйти, но вернулся, решив ободрить меня. — Мы сейчас задерживаем багаж девятнадцатому месту, — сообщил он.
Поблагодарив его, я услышал, как объявили по-итальянски наш рейс.
Колизей — гнилой зуб Рима — провалился позади нас, белый, призрачный и грандиозный. Я проспал до Афин. Толстяк на борту не появился. Я чувствовал, что устал и меня переиграли. Снова заснул.
Проснулся я, чтобы выпить кофе, когда мы пересекали коричневый берег Ливана. Из синего Средиземного моря на него набегали тонкие полоски пенных волн. Я заметил, что со времени моего первого визита сюда в пору Мидуэя II[9] появилось много высоких белых зданий. Местность вокруг прибрежного аэропорта в основном неровная, так как сразу за аэропортом поднимаются округлые зеленые горы. Все горячее, сулит неприятности и очень старое.
Вежливые, похожие на солдат служащие в форме цвета хаки безукоризненным почерком начертали в моем паспорте справа налево строчку по-арабски и проштамповали его. Я прошел таможню и паспортный контроль.
Кинув сумку с одеждой в такси «мерседес» — пропустив два перед ним, — я вышел, дал водителю несколько ливанских фунтов и попросил подождать. Это был бандитского вида мусульманин в коричневой шерстяной шапке, ярко-красном кардигане и теннисных туфлях. Я бросился наверх. Рядом с музыкальным автоматом пил кофе «водитель». Он подал мне мой кейс, тяжелый коричневый сверток, тяжелый взгляд карих глаз, крепкий черный кофе. Все это я принял молча. Он дал мне адрес моей гостиницы в городе.
Спидометр «мерседеса» стоял на отметке почти семьдесят пять, пока по широкой современной дороге мы ехали сквозь густой лес из высоких пиний в город. В отдалении на склонах гор стояли кедры, национальный символ и неизменный предмет экспорта в течение более 5000 лет. «Итак прикажи нарубить для меня кедров с Ливана», — повелел Соломон и построил из них храм. Но моему водителю было все равно.
6
Водолей (20 января — 19 февраля). Чужая предусмотрительность поможет вам удивить противника.
Видимые в просветы между широкими пластинками жалюзи желтые и оранжевые оштукатуренные здания сговорились заслонить море. Тепло, середина дня, я вижу разбойника с черными усами, который жмет на клаксон розового «кадиллака»; причина его раздражения — ребенок, ведущий верблюда, страстного любителя деревьев акации. Через дорогу двое полных мужчин сидят на ржавых складных стульях, пьют арак и смеются; примерно в футе над их головами Насеру на цветной литографии не до смеха. В кафе эконом-размеров, двери которых так ловко устроены, что полная темнота утаивает от посторонних глаз внутреннюю отделку, подают эконом-порции такого же темного кофе с экзотическими пирожными из орехов и семян, залитых медом. Посетители — турки, греки, одетые, как левые банковские интеллектуалы, — находят свои места при свете музыкального автомата, битком набитого Ивом Монтаном и Сарой Воэн. Снаружи под слепящим солнцем старомодные трамваи выплевывают проворные мишени для «мерседесов»-такси. Темнокожие молодые люди с длинными черными волосами шествуют вдоль кромки воды в трусах, в которых, пожалуй, можно было бы спрятать расческу. Подо мной на улице двое юнцов на ржавых велосипедах едут, вдвоем держа длинный лоток с пресным хлебом, и едва не падают из-за обезумевшей собаки, которая в лае изливает страх и злость. На базарах мужчины из пустыни ходят среди менял — торговцев коврами и седлами для лошадей, верблюдов и велосипедов. В номере 624 солнечный свет плотно лежит на ковре. По интеркому отеля крутят старые записи Синатры, но они проигрывают сражение с шумом кондиционера. В номере 624, который забронировал для меня отдел, имеются личная ванная комната, личный холодильник, весы, увеличительные зеркала, смягченная вода, телефон у кровати, телефон в ванной. Налив себе еще одну большую чашку черного кофе, я решил ознакомиться со своим багажом. Расстегнув «молнию» на синей сумке с вещами, я обнаружил легкий синий шерстяной костюм, пиджак из легкой жатой ткани в полоску, подержанный рюкзак, застегивающийся на «молнию» и с немыслимым количеством карманов. В боковых отделениях сумки лежали несколько новых белых и простых цветных рубашек из хлопка, пара простых галстуков — один шерстяной, другой шелковый, ремень из тонкой итальянской кожи и красные подтяжки; ох уж эта Элис, никогда своего не упустит. Мне начинала нравиться работа на УООК(П). В кейсе я нашел тяжелую жестяную коробку. Взглянул на этикетку. «WD 310/213. Бомба. Липкая». Тяжелый сверток, который передал мне мужчина в синем плаще, оказался конвертом, внутри коего находилась коричневая сумка на водонепроницаемой подкладке. Одна из тех сумок, что может лежать в кармане на спинке сиденья перед вами, когда в самолете вы ищете спички. Также сумки такого рода используют для перевозки своих маленьких «находок» экипажи самолетов, заправщики и инженеры от Рангуна до Рио. Пирожные, курица, шариковые ручки, колоды карт, сливочное масло — сброшенный за ненадобностью груз авиакомпаний. В этой лежал безударный «смит-и-вессон» со встроенным в рукоятку предохранителем, шесть заполненных патронами камор. Я попытался вспомнить правила, касающиеся обращения с пистолетами незнакомых систем[10].