— Пора на боковую, — с хрустом потянувшись, молвил Андрей. — Завтра на службу рано вставать. Тебя разбудить?
— Не надо.
— Как скажешь. Будешь уходить, не забудь захлопнуть дверь.
Никитин направился в соседнюю комнату. Допив коньяк, я постелил себе на диване, выкурил последнюю сигарету и крепко, без сновидений уснул…
Глава 3
Колдун Василий Павлович Глобусов, или, как он обычно представлялся коллегам и клиентам — мессир Васиглоб,[3] проживал за городом, в приземистом, но добротном кирпичном доме, в подвале которого располагалась хорошо оборудованная мастерская по производству разнообразных магических причиндалов.
В субботу, восемнадцатого октября тысяча девятьсот девяносто седьмого года, мессир Васиглоб целый день принимал посетителей, которые сегодня почему-то валом валили: крокодилистого вида истеричные девицы жаждали охомутать молодых людей при помощи приворотного зелья, жирный коммерсант с жуликовато бегающими глазками-бусинками хотел добиться успеха в очередной афере, а заодно избавиться от надоедливых кредиторов, мерзкая старая карга мечтала извести ненавистную двоюродную сестру и т. д. и т. п.
В общем, торговля шла бойко. Колдун освободился лишь около восьми вечера, подсчитал выручку и довольно крякнул. Удачный выдался денек. Ничего не скажешь! Он переоделся в домашний халат, плотно поужинал, расположился в кресле у камина и раскрыл книгу Джеральда Гарднера[4] «Колдовство сегодня» тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года издания на английском языке. Василий Павлович не любил электрического света и потому читал при свечах. Их зыбкие огоньки освещали только страницы книги, но не могли рассеять мрак, сгустившийся в комнате. В камине трещали пожираемые жадным пламенем поленья. Невзирая на это, в помещении царила могильная сырость… Уделив чтению полтора часа, мессир Васиглоб отложил Гарднера в сторону, широко зевнул и вдруг вспомнил, что, закрутившись с делами, не успел закончить приготовление специального зелья, заказанного нововековцами, за которым должны прийти завтра. Колдун длинно выругался. «Ни минуты покоя! Пашешь денно и нощно не покладая рук! Так и загнуться недолго», раздраженно подумал он, однако все же поднялся с кресла, снова переоделся и спустился в подвал. Раздражение сразу утихло. Мастерская, куда, понятно, не допускались посторонние, была предметом гордости Глобусова: высокий шкаф черного дерева, заполненный колдовскими атрибутами; на длинной полке стеклянные банки с настойками и отварами, на стенах пучки засушенных трав…
Посредине — оцинкованный стол, снабженный кровотоками. В одном углу внушительный пыточный арсенал[5] (щипцы для вырывания ногтей, плети, клещи, ушные сверла, «испанский сапог» и т. д.), в другом — массивная железная печка для уничтожения отходов «производства» (в том числе останков истерзанных тел). Под потолком — прочный железный крюк. Во вместительном холодильнике хранился труп двухмесячного ребенка (приобретенного у матери-алкоголички), предназначенный для вытапливания жира (кровь Василий Павлович уже успел сцедить и использовать). Открыв дверцу, колдун несколько минут любовался на крохотное мертвое тельце с вытаращенными остекленелыми глазенками. Мессир Васиглоб являлся законченным садистом (что, впрочем, характерно для служителей дьявола). Процесс умерщвления и истязания жертв доставлял ему острое наслаждение, доходящее до оргазма.
С трудом оторвавшись от лицезрения несчастного младенца, колдун глубоко вздохнул, встряхнул головой и, засучив рукава, принялся за работу: вынул из шкафа необходимые ингредиенты довольно гнусного характера (например, женскую прокладку, пропитанную менструальной кровью), разложил на столе, и тут за спиной послышался какой-то шорох. Василий Павлович резко обернулся и вздрогнул от неожиданности. Перед ним стоял высокий незнакомый мужчина атлетического телосложения, одетый в черные джинсы и черную кожаную куртку. В светлых глазах незваного гостя застыла смешанная с отвращением ненависть. Мессир Васиглоб на мгновение остолбенел, а незнакомец резко ткнул ему в горло кончиками пальцев. Потерявший сознание колдун медленно осел на пол…
* * *Очнувшись, Глобусов обнаружил, что на шею ему надета веревочная петля, а конец веревки находится в руках незнакомца. Поняв, что его ожидает, Василий Павлович обмочился со страха. Он любил убивать, но не рассчитывал когда-нибудь сам оказаться в роли жертвы.
— К-кто в-вы?! За что? — заикаясь, выдавил из себя мессир Васиглоб.
— Ассенизатор! — усмехнулся мужчина в черном. — Очищаю общество от говна. Сегодня твой черед. Сейчас ты отправишься прямо в распростертые объятия сатаны…
Веревка, перекинутая через крюк, начала потихоньку натягиваться.
— Подождите! — придушенно выкрикнул колдун. — Ко мне с минуты на минуту должны прийти! Вас застанут на месте преступления!
— Кто? — давление на шею ослабло. — Когда придут?
— А вы сохраните мне жизнь?
— Не торгуйся, не на базаре. Выкладывай живо!
— Моя ассистентка, Гелла…
— Расскажи о ней…
Гелла (по паспорту Ирина Александровна Мясникова) являлась подручной и любовницей Глобусова. Псевдоним Гелла она взяла в честь знаменитой булгаковской ведьмы из романа «Мастер и Маргарита». Экзальтированная, истеричная садомазохистка (ко всему прочему плотно сидящая на игле) увлеклась сатанизмом, едва достигнув половой зрелости. На одном из рок-концертов ее завербовал некий Кока, панкующий педераст, а по совместительству агитатор секты сатанистов. Юная Ира с радостью окунулась в ту жизнь, которая полностью соответствовала ее врожденным дурным наклонностям: присутствовала на кровавых черных мессах, нажравшись наркоты, бесновалась на отвратительных оргиях, участники которых совокуплялись не только друг с другом, но и с животными (козлами и собаками). Через несколько лет она попала в поле зрения господина Глобусова и вот уже целый год являлась любовницей и соучастницей преступлений мессира (вместе умерщвляли младенцев, сцеживали кровь, вытапливали из трупиков жир…). Ирину данная процедура чрезвычайно возбуждала: глаза загорались безумным огнем, обуянное похотью тело мелко дрожало, покрывалось липким потом. Они с колдуном занимались сексом прямо в пропахшей кровью и горелым человеческим мясом «мастерской». Для пущего кайфа парочка извращенцев по очереди хлестала друг друга бичами…
Стремясь оттянуть казнь, Глобусов не скупился на подробности. Не выпуская веревки, незнакомец внимательно слушал.
— Что ж, стервоза заслужила смерть. Ты отправишься в преисподнюю вместе с ней, — сказал он и с силой потянул веревку. Мессир Васиглоб оторвался от пола, повис под потолком и, суча ногами, забился в конвульсиях. Святослав хладнокровно наблюдал за агонией колдуна. Когда Василий Павлович перестал дергаться и, вывалив язык, неподвижно вытянулся в воздухе, Коршунов, встав на табуретку, привязал веревку к крюку, спрыгнул на пол, отпихнул табуретку в сторону и критически оглядел содеянное.
— Типичное самоубийство, — пробормотал Святослав, — среди поклонников дьявола заурядное явление.[6]
— А что делать с ведьмой, если вдруг действительно заявится? Тоже повесить? Рядом с любовником?! На одном и том же крюке? Ладно, посмотрим по обстановке. Однако и гадость же он разложил на столе!!! Аж блевать хочется!
Наверху в доме послышались шаги.
— Мессир! Вы здесь? — окликнул простуженный женский голос. — Я пришла! Вся сгораю от нетерпения!
Святослав презрительно усмехнулся…
Глава 4
Святослав Коршунов
По характеру я человек довольно нетерпеливый, ужасно не люблю ждать, и по закону подлости мне постоянно приходится это делать. С юных лет. Рано лишившись отца, я помогал матери по хозяйству, ходил за продуктами и в эпоху всеобщего дефицита часами выстаивал в длинных магазинных очередях. В армии в Афганистане мы сутками сидели в засадах, поджидая очередной душмановский караван с оружием. И потом продолжалось то же самое: ждал в очереди на кооперативную квартиру, ждал получения диплома о высшем юридическом образовании, дающем возможность заниматься адвокатской практикой, и прочее, прочее… Сегодня мне также пришлось вооружиться терпением. К дому Глобусова я подъехал еще утром, обследовал окрестности, отогнал подальше машину, чтобы не намозолила кому-нибудь глаза ненароком, и обосновался в полуразвалившемся сарае с дырявой крышей, стоящем метрах в пятидесяти от жилища колдуна. Отсюда прекрасно просматривались подступы к дому. С этой точки зрения сарай был просто великолепным местом для скрытного наблюдения, но в остальном!.. В трухлявом строении разгуливал ветер, на голову капало, ноги по щиколотку утопали в грязной жиже…
Впрочем, выбирать не приходилось. Судя по всему, господин Глобусов никуда уезжать не собирался: машина его ни разу не покинула гаража, запертого на огромный висячий замок. Зато к нему в берлогу беспрестанно шастали визитеры (за день я насчитал не менее десятка).
К вечеру поток посетителей постепенно иссяк. Выждав для верности с час, я прокрался к дому, вскрыл отмычкой дверь и зашел вовнутрь. Мессир Васиглоб явно не поскупился на отделку и обстановку своих апартаментов: евроремонт, дорогая мебель, богатое собрание книг по чародейству, модернистские картины на стенах… Правда, все вокруг (особенно «живопись») носило отпечаток извращенных вкусов хозяина (перед смертью гуру Рукосуев достаточно порассказал о его грешках) и буквально пропиталось злом. Колдуна в доме не оказалось. «В мастерской, наверное, химичит», — догадался я, спустился в подвал, взял голубчика тепленьким и инсценировал самоубийство. Крюк под потолком, предназначенный, очевидно, для каких-то дьявольских целей, пришелся очень кстати, появление ведьмы Иры (обезумевший от страха Васиглоб сдал возлюбленную с потрохами) прибавило мне работы. Узнав о мерзких преступлениях и гнусных наклонностях девицы, я, не колеблясь ни секунды, решил прикончить стерву.
— Мессир, я вся сгораю от нетерпения! — игриво повторила она, спускаясь в подвал по узкой железной лестнице, поправила прическу, увидела болтающийся в петле труп, побелела, как простыня, и застыла в шоке. Ирина Мясникова, она же Гелла, произвела на меня паскудное впечатление. Хотя девица обладала стройной фигурой и правильными чертами лица, сквозь привлекательную оболочку просвечивала грязная, гнилая душа. Я не сумел сдержать брезгливую гримасу.
— П-почему?! З-за ч-что?! — косноязычно промямлила она.
— Загляни в холодильник, — посоветовал я. — Труп ребенка тебе ни о чем не напоминает?
Поняв наконец, кто я такой и зачем пожаловал, ведьма торопливо зашарила в сумочке, однако я успел опередить ее, перехватил кисть и с силой сдавил. Миниатюрный «парабеллум» вывалился на пол.
— Не рыпайся, дрянь! — Свободной рукой я перекрыл ей сонные артерии. Гелла-Ира потеряла сознание. Старательно обыскав сумочку (в резиновых перчатках, разумеется, которые я не снимал с момента захода в дом), я обнаружил там шприц и несколько ампул с наркотиками. «Смерть от передозировки! Вполне подходит. Комар носа не подточит!»
Усадив бесчувственную ведьму на стул в углу, я вколол ей в вену смертельную дозу. Пистолет забирать не стал. Вполне возможно, он зарегистрирован. К тому же, по сложившейся традиции, мы никогда ничего не берем себе из вещей казненных. Ну вот и все. Задание выполнено и даже перевыполнено!! Можно убираться восвояси…
* * *На обратном пути у меня спустило колесо. Меняя его на запасное, я основательно вымок под дождем, продрог и решил отогреться да заодно подкрепиться в небольшом придорожном кафе. Внутри было тепло, вкусно пахло жареным мясом. Посетители ели, пили, курили и оживленно переговаривались. Я заказал двойную порцию люля-кебаб, лаваш, апельсиновый сок и сто пятьдесят грамм водки. По большому счету, я не отказался бы и от литра (убийство, даже если расправляешься с заведомыми скотами, всегда оставляет на душе тяжелый осадок), но мне еще предстояло вести машину. Поэтому капитальное снятие стресса я предпочел отложить до приезда домой. Услужливый халдей кавказской внешности быстро принес заказ. Залпом проглотив водку и отхлебнув глоток сока, я принялся за «люля». Тем временем в помещение вошли двое новых посетителей: грузный пожилой мужчина и юная светловолосая девушка, почти девочка. Они уселись за столик рядом со мной и тут же привлекли внимание подвыпившей компании приблатненного молодняка, состоящей из трех особей мужского пола с наглыми откормленными ряхами и хамскими манерами.
— Хотим бабу! — громко заявил один из них, с толстой, красной, потной физиономией, смахивающий на пьяного борова.
— Молоденькую блондиночку, — уточнил второй, худощавый, черноволосый, с лисьей мордочкой и масляными юркими глазками.
— Вон ту самую, — громко рыгнув, ткнул пальцем в сторону девушки третий, бритоголовый и плечистый, на вид самый здоровый из всей компашки.
— А старый хрыч свечку подержит!!! — весело захрюкал «боров». Бедная девочка испуганно съежилась, а ее спутник побледнел от гнева.
— Что вы себе позволяете, молодые люди?! — возмущенно воскликнул он.
— Заткни хлебало! — процедил бритоголовый, подошел к мужчине и с размаху выплеснул ему в лицо полстакана водки.
Тот, охнув, схватился руками за обожженные глаза. Девушка заплакала. Я понял, что пришла пора вмешаться. Не тратя попусту времени, я поднялся с места, от души врезал бритоголовому носком ботинка в низ живота и, когда он с визгом согнулся, ударом локтя в позвоночник отправил ублюдка в глубокий нокаут. Его приятели повскакивали с мест. На морде «борова» отразилось смешанное с испугом недоумение, а «лисья мордочка» затравленно прижался к стене.
— Бабу, значит, хотите? — вкрадчиво осведомился я. — Да еще чтоб вам свечку подержали? А в реанимации отдохнуть не желаете?!
— Ты чо… ты чо! — забормотал «боров», пятясь назад.
— Не «ты», а «вы», — поправил я и, сорвав дистанцию, достал его кулаком в подбородок. Жирное тело рухнуло на пол.
— На колени! — резко приказал я «лисьей мордочке». — Проси у людей прощения, иначе кадык вырву.
Щенок поспешно плюхнулся на четвереньки.
— Я не х-хотел-л. П-простите, — заскулил он и тут же получил удар ногой под ребра.
— Громче, сука!!! Вот так, другое дело. А теперь пошли вон, да забери с собой эту падаль.
Пришедшие в сознание дебоширы, трусливо озираясь, покинули кафе. Я молча вернулся за столик. Девочка продолжала реветь.
— Перестань, доченька, все позади, — подрагивающим голосом успокаивал ее мужчина.
Есть мне совершенно расхотелось. Расплатившись с официантом, я направился к выходу.
— Спасибо вам, огромное спасибо! — запоздало донеслось вслед. — Мы с дочерью…
Не дослушав, я вышел под дождь. Придорожные фонари отбрасывали тусклые пятна света на мокрый асфальт. Из-под колес проносившихся по шоссе автомобилей летели грязные брызги. Сырой ветерок пробирал до костей. Глубоко вдохнув влажный воздух, я отпер свою «восьмерку», уселся за руль и только собрался захлопнуть дверцу, как в сердце вдруг впилась раскаленная игла. Тело ослабло, сделалось ватным. «Опять прихватило, — мелькнуло в туманящемся мозгу. — Проклятие, до чего не вовремя!» Непослушной рукой я нашарил в бардачке тюбик валидола, вытряхнул последнюю оставшуюся там таблетку, кое-как запихнул ее под язык и откинулся на сиденье, стискивая зубы от боли. Томительно тянулись минуты. Боль постепенно отступала.
— Вам плохо? — произнес над ухом нежный голосок.
Рядом стояла девушка из бара вместе с несколько смущенным отцом.
— Нет! — соврал я. — Просто отдыхаю.
— Мы вам очень благодарны!!! Мы…
— Пустяки! — сердце наконец отпустило. — Извините, но мне пора…
Проехав метров пятьдесят, я непонятно зачем глянул в зеркало заднего обзора. Стоя на обочине, девушка смотрела вслед моей машине…
Глава 5
Сергей Геннадьевич Бронштейн, фанатичный приверженец движения «Новый век», известный журналист и борец за права сексуальных меньшинств, пребывал в дурном расположении духа. Он сидел у себя дома за письменным столом, уныло таращась в чистый лист бумаги. Работа над последней статьей упорно не клеилась. И Бронштейн никак не мог уяснить причину. В отличие от тех коллег по перу, что трудились добросовестно, Сергею Геннадьевичу вдохновения не требовалось. Он писал по давно сложившимся трафаретам, для колорита вкрапляя в текст или плоские остроты (которых у него имелся солидный запас), или высказывания известных личностей (большей частью декадентствующих философов и профессиональных диссидентов вроде Новодворской с Ковалевым), или гневные реплики. В зависимости от характера статьи. Благодаря подобной методике Бронштейн пек свои «творения» как блины и не знал такого понятия «творческий кризис». Но вот сегодня литературный конвейер почему-то застопорился.
Может, виной всему ночные кошмары, мучавшие журналиста на протяжении трех последних суток? С некоторыми вариациями Сергею Геннадьевичу снился один и тот же сон.
Идет судебный процесс. Зал переполнен до отказа. В клетке (которая по нынешней демократической моде заменяет скамью подсудимых) сидит он сам, Сергей Геннадьевич Бронштейн. Журналиста терзает страх. Тело трясется в ознобе. По лбу струится обильный пот, заливает и щиплет глаза. Многочисленная публика настроена явно не дружелюбно. Из зала доносятся оскорбительные реплики, в клетку летят тухлые яйца и гнилые помидоры. На высокой трибуне появляется человек в черной одежде. На голове у него капюшон, скрывающий лицо.