Вскоре наша домашняя коллекция «безобидных зверушек» пополнилась летающим ящером, и с новым питомцем появились новые проблемы.
Глава 7
ЛЕТАЮЩИЙ ЯЩЕР
Настоящий ученый не задаст вопроса: «Зачем скрещивать пингвина с чемоданом?» Он спросит: «Как?»
Папа ФриттЧерез несколько дней, ближе к вечеру, в квартире появился Фритт. Он выглядел смущенным и прятал что-то под плащом.
– Что там такое? Выкладывай! – потребовала мама.
Папа вздохнул, раздвинул на груди плащ, и мы увидели птенца летающего ящера. Он крепко вцепился в подкладку тремя длинными пальцами с когтями, которые росли на передних лапах. От четвертого – непомерно длинного мизинца – тянулась кожистая перепонка. Морда у ящера была вытянутой, с крепким коричневым клювом. Когда он разинул клюв, показался ряд острых зубов треугольной формы. Этот «птенчик» напоминал птеродактиля, если бы не длинный хвост с ромбовидным окончанием, служащий для изменения направления полета. Хвост оказался для меня самой верной подсказкой.
– Знаешь, кто это? – спросил папа.
– Рамфоринх, – уверенно ответил я.
Папа взглянул на меня с уважением.
– Точно, – кивнул он. – «Рамфоринх», именно так было написано на образце клетки. А я думал, ты скажешь: птеродактиль.
– С хвостом? – улыбнулся я, пользуясь случаем продемонстрировать свою осведомленность. – Птеродактиль отличается от рамфоринха отсутствием хвоста с ромбовидным окончанием. Есть, конечно, и другие морфологические отличия вроде строения челюсти или длины крыла, но не буду о них упоминать.
– Если ты такой умный, может, скажешь, чем питается эта зубастая канарейка? – усмехнулся папа. – Клонирование закончилось всего три часа назад, но она успела извести меня своим визгом.
Немедленно, подтверждая слова папы, рамфоринх издал пронзительный писк, похожий на крик чайки. Я точно не помнил, что едят летающие ящеры, хотя по когтистым задним лапам и острым зубам было ясно: овощи и фрукты нашему птенчику предлагать бесполезно.
– Попробуй рыбу! – предложил я неуверенно.
И действительно, когда мы принесли из кухни размороженную треску, он разинул клюв, оказавшийся достаточно вместительным, и заглотил всю рыбину целиком. На какое-то время его шея раздулась, как горло удава, поймавшего кролика.
– Он не подавится? – забеспокоилась Нюсяка, жалея малютку рамфоринха, но не решаясь взять его на руки из-за острых когтей и зубастого клюва.
Но волновалась она напрасно – рамфоринх не подавился. С минуту он висел на папином плаще неподвижно, выпучив глаза, после чего вновь ощутил голод и разразился требовательным криком.
Тираннозавр Шпрот стоял рядом с нами, переводил взгляд с нас на птенца и с птенца на нас, не понимая, что за существо мы притащили в дом и почему оно вопит.
– Нельзя сказать, чтобы Шпрот был очень ему рад. А странно: они ведь ровесники, из одной эпохи! – сказала мама.
– Из одной эпохи? Как бы не так! Рамфоринх на десять миллионов лет старше. Ты считала бы своим ровесником человека, который старше тебя на десять миллионов лет? – иронически спросил папа.
– Главное не годы, а на сколько лет себя чувствуешь! Тело старо, а дух молод! – обиделся дедушка Апрчун, не любивший разговоров о возрасте и отказавшийся отмечать прошлой весной свой двухсотлетний юбилей.
С подозрением, свойственным амфибии, которая недоверчиво относится ко всему, что живет не в воде, дедушка разглядывал летающего ящеренка. Но стоило ему приблизиться, как малютка рамфоринх сделал неуловимый выпад головой, и зубастый клюв, проникнув в горлышко банки, схватил любимую пиранью Апрчуна. Дедушка не успел ничего сделать, как рамфоринх ловко подбросил рыбу вверх и проглотил, широко раскрыв клюв. Пиранья мигом оказалась в желудке.
Дедушка молча посмотрел вначале на ящера, потом в свою пустую банку, горько пошевелил губами, повернулся и зашлепал в ванную. Малютка рамфоринх щелкнул пустым клювом и с видом победителя покосился на нас, словно спрашивая: «Видали?»
– Рамфоринхи питаются рыбой. Готов в этом поклясться! – уверенно сказал папа.
– Бедный дедушка, он так любил свою кусачку! – расстроилась Нюсяка и наморщила нос, собираясь заплакать, но передумала и заявила: – А вообще-то она была противная!
Так у тираннозавра Шпрота появился конкурент, младший брат, который отнимал у старшего часть родительского внимания. Через какое-то время мы обнаружили, что рамфоринх – вовсе не брат, а сестра, или, как смешно объясняла Нюсяка, не «птенец, а птенчиха». Она же придумала имя для нашего летающего ящера и назвала ее Рамой. Имя сразу прижилось, потому что оно звучало похоже на «рамфоринха», но произносить его было гораздо проще.
Глядя, как подрастающая Рама неуклюже планирует со шкафа на пол, меняя направление полета своим длинным хвостом, или терпеливо подкарауливает у дверей ванной в надежде слопать дедушкиных пираний, а рядом Шпрот с хрустом разгрызает толстенное говяжье бедро, я не верил, что прошло уже семьдесят миллионов лет с тех пор, как в результате катаклизма с поверхности планеты навсегда исчезли динозавры – морские, пресноводные, сухопутные, летающие или бегающие, хищные и травоядные. И спустя тысячелетия мост через времена перекинут, и у нас дома живут существа, появившиеся из глубин истории, свидетели прошлого планеты – эпохи колоссов и великанов.
Впрочем, и Рама, и тирекс Шпрот не ощущали себя созданиями давно минувшего и не несли груза миллионов лет. Часто они вели себя легкомысленно, как молодые и недавно появившиеся на свет существа. Рама никак не могла понять, что такое стекло, и билась в него, пытаясь вылететь на улицу, а однажды мы проснулись от жалобного вопля. Летающий ящер атаковал кактус, стоявший в горшке на подоконнике, и колючки впились ему в горло.
Шпроту нравилось рассматривать в зеркале свое отражение, он принимал грозные позы и щелкал устрашающе, очевидно, желая напугать неизвестно откуда взявшегося конкурента.
До окончания клонирования остальных динозавров оставалось около месяца, и мы все чаще задумывались, что будем делать с оравой гигантов. Все понимали, что не сможем их прятать и рано или поздно тайное станет явным.
Единственным, кого ничто не беспокоило, был наш папа. Его увлекал сам процесс клонирования новых динозавров из восстановленных хромосом, а остальное его не интересовало. Фритт даже к Раме и Шпроту потерял интерес и был занят остальными динозаврами, зародыши которых успешно подрастали в резервуарах с питательной смесью. Отец звонил каждый день по радиотелефону из ангара и спрашивал вскользь: «У вас все нормально? Отдыхаете?» А мама была готова его убить, потому что с Рамой и Шпротом наша жизнь превратилась в бесконечный процесс кормления.
«Для вашего отца наука – игра с непредсказуемым результатом», – недовольно ворчал дедушка. У Апрчуна прибавилось забот, главная из которых была защита пираний от Рамы, упорно считавшей их своей добычей.
Но однажды парочка домашних динозавров оказала нам хорошую услугу. Я и сейчас не могу вспомнить об этом без смеха, хотя тогда нам было совсем не смешно.
Я буду описывать все по порядку, лишь подожду, пока стена нашего дома перестанет вздрагивать. Сейчас об нее вздумал затупить рога трицератопс Альфонс, появившийся в Москве в числе многочисленных ящеров. Его дразнили братья-близнецы Фигасовы со второго этажа, швыряя сверху пакеты с водой. Эти Фигасовы когда-нибудь «дофигачатся», я им обещаю.
Глава 8
ДИНОЗАВРЫ, ИГОРЬ РЫЛОВ И МИШКА УРСУФЬЕВ
– Ваш динозавр не кусается?
– Нет, он сразу глотает!
Из разговора двух прохожихЯ регулярно фотографировал динозавров и снимал на видеокамеру, чтобы иметь полную картину развития этих гигантов. Чтобы не тратить времени на проявку и получать сразу готовые фотографии, щелкать динозавров мне приходилось «Полароидом». За месяц у меня накопилось сотни четыре редчайших снимков и десяток трехчасовых видеокассет.
Это было хорошее начинание, но я по собственной неосторожности едва из-за него не поплатился. У меня не было времени систематизировать фотографии и вкладывать в альбомы, они были разбросаны по всей комнате, лежали пачками на столе, стульях, шкафу и на полу среди блинов от штанги, мешков с песком для копирователя и прочего хлама. Сложности с наведением чистоты в комнате возникали и раньше, а с появлением «хищничков», как дразнила динозавров Нюсяка, я совсем забросил уборку и стал жить, как в хлеву. Однажды, заучивая для школы стихотворение Пушкина, я по рассеянности заложил страницу в книге снимком тирекса Шпрота, забыл фотографию вытащить и принес вместе с хрестоматией в класс.
На литературе я не открыл его из-за того, что мы с Ленкой Родионовой посылали друг другу записки. Вернее, Ленка писала мне длиннющие послания, подробно перечисляя свои переживания, сложности и метания, а я, чтобы не обидеть ее, каждый раз отсылал клочок бумаги с единственным словом «угу». Я давно заметил, что Ленка не любит чужих слов, а ценит лишь свои, и мои записки не отвлекали ее от собственных мыслей. Родионова любовалась лаконичностью моего «угу», и сердце ее пело, так как она решила, что я понял девичьи переживания и сложный внутренний мир.
Игорь Рылов, сидевший на парте передо мной, повернулся и прошипел:
– Слышь, Макс, дай хрестоматию! Я свою дома забыл!
Занятый чтением очередной записки, я машинально протянул Рылову книжку, забыв о закладке, и вспомнил только в конце урока, после того как Игорь весь изъерзался на стуле. Раз десять он оборачивался ко мне с таинственным видом заговорщика и зловеще подмигивал.
Игорь Рылов, тощий вертлявый парень с бегающими глазками и вечно нечищеными зубами, с третьего класса готовился к профессии частного детектива. Он и книжки читал только соответствующие, и говорил всегда об этом, и был весь скрытный, зажатый и неприятный. От него ежеминутно можно было ожидать пакости: то чей-нибудь стул мелом намажет, то рюкзак спрячет и ни за что не признается.
Мишка Урсуфьев был единственным, с кем Игорь дружил. Эта парочка славилась своими хулиганскими выходками по всей школе, и учителя с тревогой задумывались, что будет, когда они перейдут в старшие классы.
Вот-вот должен был прозвенеть звонок, когда я вспомнил про фотографию и задумался, не с нею ли связаны подмигивания Рылова. При мысли, что этот прирожденный шпион узнает о наших динозаврах, у меня по спине пробежал холодок.
Едва закончился урок (а он был последним), я подошел к Рылову и потребовал:
– Гони хрестоматию!
Игорь, усмехаясь, протянул мне книгу. Я перелистал ее, но фотографии между страницами не было. Рылов заржал, нагло глядя на меня. Я начал злиться, но сдерживал себя, зная, что ни к чему хорошему это обычно не приводит. Чтобы успокоиться, я перевел дыхание. Игорь зорко наблюдал за мной, и его глазки бегали, как у хорька.
– Где? – спросил я тихо, но внятно.
– Что «где»? – лицемерно удивился Рылов. – Никакого твоего «где» у меня нет. И вообще я отправляюсь на перемену.
Он подошел к Мишке Урсуфьеву, отозвал его к окну, и они о чем-то зашептались. К тому времени класс опустел, все разбежались по домам, и в нем остались только мы трое. Я сел на парту, соображая, как мне поступить. Фотография у них – это ясно. Отобрать ее я успею, но как стереть воспоминания о ней? Даже мой дедушка-телепат был бессилен, и я выругал себя за опрометчивость. И зачем было закладывать книгу снимком тираннозавра? Не мог найти клочка бумаги или запомнить номер страницы?
Пока я размышлял, эти идиоты приблизились ко мне и замерли как истуканы: Мишка впереди, а Игорь сбоку. Вид у них был заговорщицкий. Уставившись на меня многозначительным взглядом, Урсуфьев хлопнул меня по плечу и потребовал:
– Сознавайся, Макс! Скидка выйдет!
Я начинал кипеть. С детства ненавижу грубости и этого покровительственного тона. Боясь сделать что-нибудь непоправимое, я незаметно стиснул пальцами парту и почувствовал, как гнутся железные крепления.
– Не корчи из себя дурачка! Сознаешься или нет? – нетерпеливо повторил Урсуфьев.
– В чем?
– А в том! Откуда у тебя динозавр? – взвизгнул Рылов и взмахнул перед моим носом карточкой.
На снимке был тирекс Шпрот, грызущий говяжье бедро, а рядом с ящером виднелась из-за двери голова Нюсяки. Сцена ожила в моей памяти, я вспомнил, что включил вспышку, когда сестра открыла дверь. По-моему, тогда она, как обычно, грызла мыло и пускала пузыри, но на фотографии это не было заметно.
– Откуда динозавр?
– Из музея восковых фигур, – довольно спокойно объяснил я. – Там экспонаты выглядят как настоящие!
– Не держи нас за идиотов! И твоя сестра из музея восковых фигур? И коридор из музея? – Рылов скорчил такую мину, что его лицо стало походить на морду собаки-шарпея.
– Зачем держать вас за идиотов, когда вы идиоты и есть? Сестра со мной пришла, а коридоров везде полно! – попытался вывернуться я, но по физиономии будущего детектива сообразил, что сел в лужу.
Мог бы сразу догадаться, что тощего противного Рылова не проведешь. Он был прирожденным сыщиком-занудой, который держал в памяти тысячи мелочей.
– Какого числа ты был в музее? – задал он невинный вопрос.
– Не помню... Кажется, в прошлом месяце, – растерялся я.
– Почему на фотографии позавчерашний день? – торжествующе завопил Игорь и ткнул пальцем в угол «полароидной» карточки.
И вновь юный самоучка загнал меня в тупик: я забыл, что на снимках автоматически проставляются дата и время. Мишка Урсуфьев топтался рядом и, хотя понимал гораздо меньше Игоря, определенно подозревал меня во вранье.
– Колись! Откуда у тебя динозавр? – потребовал Урсуфьев.
Тут я не сдержался, за что впоследствии ругал себя. Резким движением я выхватил у Рылова фотографию и сунул в карман.
– Отдай! Живо отдай! – завопил Игорь. Он бросился на меня, но я слегка оттолкнул его, и он растянулся на полу.
– Поздравляю! Ты нарывался, нарывался и нарвался! Можешь складывать зубы в стакан! – мрачно сказал Мишка.
Урсуфьев давно искал повода для драки, который сейчас у него появился. Он неторопливо подошел к дверям класса, запер их на задвижку и изобразил низкую стелющуюся стойку, нечто вроде того, что показывают в японских фильмах по единоборствам.
– Это называется «дракон, охраняющий храм», – объяснил он мне, точно сожалея, что ему придется сделать из меня котлету, но ничего уже поделать нельзя.
Понимая, что драки не избежать и нужно лишь, чтобы она не закончилась для одного из нас – и мне было известно для кого – траурным маршем, я перешагнул через Рылова, который продолжал сидеть на полу, тряся головой, и шагнул навстречу Мишке, держа опущенные руки вдоль туловища.
– Вставай в стойку! – крикнул Урсуфьев.
Он решил превратить меня в грушу для отработки ударов, но ему нужна была видимость, что я защищаюсь.
– Ты уверен, что не передумаешь? – спросил я на всякий случай.
– Еще как уверен! Вставай в стойку или я размажу тебя по стене! – заорал он.
Я спокойный человек, но и меня можно вывести из себя. Когда я поднял кулаки и изобразил нечто вроде простейшей боксерской стойки, Мишка сделал ложный выпад рукой и с отвлекающим криком попытался нанести удар ногой мне в голову. Я едва ушел от удара, а Урсуфьев обрушил на меня град новых. Некоторые из них доставали меня, но я не ощущал боли, думая о том, как бы случайно не покалечить соперника.
– Давай! Прикончи его, Мишка! – подначивал Рылов, прыгая за партами.
Он хотел броситься мне под ноги, но я задвинул Игоря столом так, что он споткнулся и исчез под опрокинувшимися стульями.
Два или три раза Мишка пытался применять вертушки и другие сложные приемы, которые хороши в кино, а в реальной драке редки. Я уходил от ударов, поэтому Урсуфьев не мог получить ощутимого преимущества и злился еще больше. В конце концов, забыв о приемах, он налетел на меня с кулаками и занес ногу для удара мне в живот.
Он мне окончательно надоел, я поймал ногу и сильно дернул. Схватив Мишку, я встряхнул его, как куклу, и поднял вверх на вытянутых руках. Оказавшись высоко над полом, Урсуфьев испуганно затих. Я перехватил Мишку одной рукой, чтобы поправить упавшие на глаза волосы. Из-под парты высунулась потрясенная физиономия Рылова. Продолжая держать Урсуфьева над головой, я присел, схватил Игоря за шкирку и выволок из-под парты. Трус цеплялся руками за нее и дрожал.
– Ты не припомнишь, кого недавно советовал прикончить? – спросил я, приподнимая его немного над полом так, что ступни Игоря оказались в воздухе.
– Н-никого! – пропищал Рылов.
– Точно никого? – переспросил я.
Он пару раз качнул головой.
– Если так, то смотри у меня! – Я взглянул на него строго, разжал руку и отпустил.
Жестокий трусливый слизняк был омерзителен, я чувствовал, что как личность он вполне сформировался и останется таким лживым, мелким и подленьким на всю жизнь. Как говорил по радио один психолог, формирование личности заканчивается к одиннадцати-двенадцати годам и потом исправить что-нибудь в человеке исключительно трудно. Лет через десять Рылов научится прятать свою подлость, станет хитрее и осторожнее, но едва ли изменится и станет лучше, чем в свои двенадцать с половиной.
Урсуфьев был не подл, но туповат и самовлюблен. Когда он закончит школу, станет работать в милиции или с рацией охранять банк.
Но это – дела далекого будущего. В ту минуту я сделал несколько шагов и бережно посадил его на шкаф. Почувствовав под собой опору, Мишка вздохнул с облегчением.
– В следующий раз ты так дешево не отделаешься. Я могу не только блокировать удары, но и наносить. Ты понял? – предупредил я.
Урсуфьев угрюмо молчал. Он быстро и довольно ловко спрыгнул со шкафа, не глядя на меня, фальшиво насвистывая, открыл дверь класса и вышел в коридор. Он старался предельно сгладить свое поражение, но и я, и Рылов, выскочивший следом за другом, понимали, кто победил.
Так как дело было после уроков, об этой стычке никто в классе не узнал, и поэтому мой престиж не повысился. Рылов и Урсуфьев по понятным причинам держали язык за зубами, я тоже не распространялся. Напротив, злился на себя, что приоткрыл свои сверхвозможности, которые скрывал семь лет пребывания в школе.